любовь и сожаления

            16 сентября       Почти год в колонии для несовершеннолетних. Ещё столько же, чтобы отправиться в тюрьму, где пройдёт большая часть срока. От подъема до отбоя — дни слились в единый поток времени, словно он попал в день сурка, где приправой служит сожаление, растущее с каждым новым кругом. Если бы можно было повернуть время назад, если бы он не поддался сладким речам Кисаки, если бы никогда не пошёл именно в тот магазин…       Много «если бы» для такого как он, кто начинает сожалеть лишь наедине с собой, когда нельзя спрятать мысли в очередной драке, когда каждый удар и новая ссадина укрепляют превосходство, затмевающее чувства, ведущие к рефлексии. Самокопание не для него; для него — бойцовский клуб с ареной и выбитыми зубами.       Охрана ведёт в комнату для свиданий. Наверняка кто-то из парней решил прийти и поздравить. Он немного ожидал этого. — Ты ведь Ханемия? — девушка напротив чуть ниже. Стекло немного искажает её черты, из-за чего она кажется миражом, нереальным видением больного разума, разлагающегося за решёткой. — Да, — он садится, она повторяет его движение. У них есть всего несколько минут, и почему-то сейчас время решает наверстать упущенное, или же это всего лишь ненормальный пульс в груди, мешающий нормально дышать. — Он хотел бы поздравить тебя, — мираж не смотрит на него прямо. Её руки слегка дрожат, она приглаживает волосы, заправляет прядь. — Можно передать? — обращается к охране. Конечно можно, они проверяет небольшую коробочку, и потом она попадёт к нему. — Я не знаю тебя так, как знал он, но, думаю, они тебе пригодятся, — её улыбка и лёгкий смех скрывают боль и подступающие слёзы.       Единственный вопрос, которым задаётся Ханемия после встречи: кто ты?             31 октября       Волосы собраны в хвост принесёнными тобою резинками, несколько прядей у лица иногда мешают обзору, потому что не отросли достаточно, чтобы их можно было убрать. Сегодня годовщина смерти, сожаления о которой будут преследовать до последнего вздоха.       Он хотел провести этот день в своих печалях, утолить жажду вином из ягод, взращённых в вине и сожалении. Если бы он только мог исправить прошлое. — Зачем ты здесь? — только и может сказать Казутора, когда разум плутает в тумане воспоминаний. — Он бы хотел, чтобы мы не страдали в одиночестве, — ты говоришь так сладко, но одета в мешковатое худи и чёрные штаны. Ханемия готов сложить голову на плаху, если это не отголосок парфюма Баджи. — Мать твою, кто ты такая? — он на грани срыва, когда видит призрака за твоими плечами и игнорирует красноту вокруг глаз вместе с неритмичными вздохами. — Мы… — краем рукава убираешь слёзы, стараешься успокоиться, однако один взгляд на мальчика за стеклом рушит все барьеры. — Мы начали встречаться незадолго до его смерти.       Он удивлён.       И начинает вспоминать редкие разговоры о девушке, с которой Баджи хотел познакомить Казутору после драки с Тосвой. — Так ты его… — перед ним снова мираж, расплывающийся силуэт, готовый исчезнуть в любой момент, а с губ готовы сорваться бесконечные извинения. — Уже нет, — ты улыбаешься, даже когда пропускаешь несколько слёз. — Думаю, мы расстались год назад.       Ханемия находит твой румянец прекрасным и пропускает момент, когда смеётся над шуткой, что огорчила бы в другое время.             3 ноября       Лёгкая надежда как ложка мёда в бочке, полной дёгтя. Интуитивно Казутора понимает, что сегодня придёшь ты — мираж, призрак жизни вне стен тюрьмы, а за твоим плечом будет Баджи. Кажется, он сходит с ума, раз видит его ухмылку. Баджи Кейске сегодня исполнилось бы шестнадцать. — Год назад он хотел познакомить нас, именно в свой день рождения, — ты в школьной форме, и он не может не найти это милым. — Прости, — Ханемия находит в себе силы произнести это. Ему следует извиниться перед всеми, но произнести простое слово, полное сожалений и раскаяния, он смог только тебе. В третью встречу ты кажешься знакомой, словно вы были друзьями за пределами стекла и решётки. — Мне не надо приносить извинения, Тора, — твоими речами можно топить корабли в море, потому что одна жертва уже есть. Мальчик… Нет, уже юноша по ту сторону с отросшими корнями, пожелтевшими выбеленными прядями, собранными в хвост. Щёки слегка розовеют от сокращения его имени из твоих уст: Казутора для всех и Тора для тебя. Он хочет, чтобы так и осталось. — Из-за меня Баджи мёртв, — груз вины на сердце тяжелее, чем небесный свод на плечах могучего Атланта. И нет великого Геракла, чтобы на несколько минут освободить от тяжкой ноши. — Именно из-за тебя он мёртв, Ханемия, — безмятежность резко затмили тучи, свирепствующий ураган поднимает морскую воду всё выше, пока не начнёт топить слетевшиеся корабли. Он начинал терять себя в мыслях о тебе, начинал прятать гнетущее в привязанности, которую формировал единолично.       Казутора Ханемия бессознательно прячет истинное лицо за тысячью другими; его защитный механизм не знает отдыха.             25 декабря Он не ожидает ничего, кроме отбоя по расписанию. Только привычный ритм бесконечного дня начинает порабощать, тебе обязательно нужно колыхнуть безмятежную воду. Казутора не знает: радоваться ему или в гневе бить по столу, чтобы прекратить встречу и отправиться в лазарет за буйное поведение. Он не хочет видеть призрак — вечно четырнадцатилетний призрак на гране пятнадцатилетия с ухмылкой, где проглядывают острые от природы клыки, — но хочет видеть, как ты тоже ищешь в виновнике спасение.       Он хочет считать тебя таким же мазохистом, цепляющимся за других. Он проецирует свой характер на тебя. — Я пришла поздравить тебя с Рождеством, — даже не садишься, не держишь зрительный контакт. Ты не мираж, а фурия. Оставляешь Казутору одного на поклон одиночеству и снедающим мыслям, они разъедают черепную коробку, разжижают мозг и выделяют ферменты, от которых хочется бесконечно блевать, пока кровь не выйдет вместе с кишками. Он обещал не кончать жизнь самоубийством, но не обещал не калечить себя. — Не уходи, — только и может произнести губами, без участия голосовых связок, пока ты отдаёшь охране замысловатую коробочку с едва слышным запахом ванили и корицы.       Эгоистичная погоня от своих демонов делает Казутору слепым; он никогда не обращал внимания на покрасневшие глаза, опухшие после ночей в слезах, и неровный голос с хрипотцой, сорванный в криках среди подушек.             Для него время остановилось снова       Пока 16 сентября из глубины не протянули руку вестью о посетителе. Ты изменилась за прошедшие месяцы, стремительно взрослеешь и почти догоняешь его ростом. Казутора замечает уверенность в движениях, присущую только женщинам. Хотя откуда ему знать об этом вообще. — С днём рождения, Ханемия, — он готов ослепнуть от твоей улыбки, его радуют блестящие глаза, полные жизни, без намёка на переживания прошлого года.       Казутора начал изучать психологию. — Если говорить честно, — ты не смотришь на него, и неспокойная трель звенит в воздухе, — я не хотела приходить. В прошлом году это была чистая ярость, хотелось сделать тебе больно, но, — теперь смотришь, а он чувствует себя маленьким от решимости во взгляде, — ты не заслуживаешь этого. Это не твоя вина полностью, только лишь малая часть. Надеюсь, ты вылечишься, Тора. Он благодарит Баджи Кейске, которому никогда не исполнится семнадцать, за то, что нашёл тебя.             В двадцать Казутора начинает осознавать привязанность к четырём дням в году среди недвижимых вод.             В двадцать два он распознаёт зачатки влюблённости, ведь желание коснуться с каждой встречей становится сильнее.             В двадцать пять Ханемия горит желанием обнять.             В двадцать шесть будущий работник зоомагазина кончает со стоном его имени твоими устами. В двадцать семь он празднует день рождения на втором этаже вместе с Чифую. Казутора был бы рад увидеть старых друзей, не бросивших в минуту отчаяния, но больше всего он хочет видеть тебя, поддерживающую его на протяжении двенадцати лет заключения. Всех языков мира — живых и мёртвых — не хватит для описания благодарности и любови, заменившие вину и сожаление в его нестабильном мире эмоций и чувств. — Чифу… — прямо с порога Ханемия захватывает твои губы поцелуем, толкает дверь ногой и прижимает к ней же: ему хочется сгореть в пламени вместе. — Только не в моём магазине, Казутора, — бывший заместитель капитана первого отряда пытается стать гласом разума для потерявших его во имя молодого бога Хаоса. — Вы тут всё разнесёте, — Мацуно считает возможные убытки, уговаривает вас подняться хотя бы наверх и планирует оставить наедине, как только вы послушаете. Именно поэтому связанные в юношестве бандой поздравят Казутору позже. Одежда летит слишком быстро, под спиной мнётся простынь и прогибается матрац. Жар мужского тела распаляет сильнее, ты горишь вместе с ним, как он и хотел. Руки путаются в длинных волосах, играют с двумя выбеленными прядями — Ханемия не изменил себе.       Пока губы щиплют ореолу; пока язык едва касается чувствительного соска; пока ты стонешь его имя именно так, как он хотел всё это время, ночь будет продолжаться, и лишь с насыщением голода, не дававшего покоя на протяжении семи лет, наступит рассвет, где Казутора Ханемия держит твою руку в своей, называет тебя своей и отдаёт себя в твою власть.             Это обещание