Мастерство владения метлой.

Если бы Фэн Синя спросили, как он попал в такую ситуацию, он бы, вероятно, смог бы выразиться лишь такими словами, какими обычно не принято выражаться в Поднебесной. Но его не спрашивали и он оставался непривычно молчаливым. Лишь напряжённый взгляд фиксировал каждое движение своего то ли недоврага, то ли полулюбовника. Когда с него грубо дёргают штаны, он в конце концов, проигрывает молчаливую дуэль. — Что ты, мать твою, делаешь? — Я тебя так сильно приложил, что у тебя, верно, всю память вместе с мозгами отшибло? Мои извинения. — Ты!.. В извинениях Му Цина не было ни капли сожаления, но на удивление – и ехидства было мало. Лицо было настолько холодным, что казалось ещё немного – и окна хибарки покроются узорной изморозью. Но что действительно пугало, так это выражение упёртой решительности. Решительности на что? У Фэн Синя глаза лезут на лоб, когда ладонь небожителя с развязным шлепком опускается на открытую кожу бедра. Даже он если и позволял себе такое, то через раз, а тут!.. — Ты серьёзно думаешь, что я её не порву? — А ты попробуй. Речь была про тугую сеть вервия бессмертных, которая сейчас несколькими плотными слоями обматывала руки юго-восточного Бога Войны. Строго говоря, ей они должны были поймать одного из Лунных Ящеров, чей выводок неожиданно решил обосноваться на Юге, но в ходе дела произошёл казус. Не на Юге, а на Юго-Западе. Не Лунных Ящеров, а Черепах-Губительниц. И не выводок, а две довольно крупные особи, что обосновались рядом с неизвестным тёмным источником энергии. В общем-то говоря, Фэн Синь проебался, иначе тут и не скажешь, и проебался по-крупному. Но ведь он изначально говорил Му Цину, что не собирается собирать информацию у работниц плантаций риса, которые могут разве только что, не разгибая спины, кверху задницей собирать скудный урожай, путая и черепах, и ящеров, да и лево с право в конце-то концов! Разговор с хозяйкой поселения также не был продолжительным: декольте халата женщины стало явно более открытым, стоило ей зацепить взглядом приближающуюся мужскую фигуру. То, о какой чепухе она вела разговор, заставило небожителя попросту развернуться буквально через пару минут, махнув рукой на все «холмы, которые ему будет интересно исследовать». И вот, оказавшись не в том месте, не в то время, уже пару раз использовав печать тысячи ли (при этом во второй раз не слишком удачно из-за ещё более сбившегося почерка), Фэн Синь уже чувствовал лёгкую нехватку сил, но довольно сильную досаду, когда его напарник решил завести старую песнь, переступив пространство: — Блестяще. На этот раз Совершенный Владыка Наньян всё же смог правильно начертить заклятие. – хоть небожитель и звал по титулу, почитания в тоне было ни на дюйм, а после глухого фырканья и вовсе снова перешёл на «ты». — Как ты своими кривыми руками только из Фэншэнь ещё попадаешь? Фэн Синь хоть и понимал, что в общем-то большая часть ответственности за столь удручающую заминку лежит на нём, но проглотить целиком оскорбление не мог. Поэтому, оглядывая пыльное помещение, зацепившись взглядом за лежащую в углу деревянную метлу он не удержался от того, чтобы подкинуть её в руки говорящего: — Мои руки хорошо управляются с Фэншэн, твои – с этим. Можешь прибраться, судя по положению солнца, ждать ещё пару часов. Звук ломающегося дерева был вполне ожидаем. Разумеется, что после подобных слов прибираться никто не стал. Сплёвывая кровь, небожитель напряг руки – вервие растягивалось, но пока не рвалось, всё же постепенно выпуская мужчину из плена. И когда тот уже думал с пинком перекатиться на новое место, пусть и с унизительно спущенными штанами, Му Цин сделал то, чего Фэн Синь хоть и подсознательно ожидал, но готов не был. Положил ладонь ему на пах, сдавливая так, что перехватило дыхание. Сопротивление было подавлено, намёк был явно понят. Мало того, останавливать его и вовсе не хотелось: и с учётом его пути, Му Цина язык не поворачивался назвать бы безынициативным в их близости, но чего-то настолько прямолинейного и дерзкого он ещё не делал. Особенно с таким серьёзным лицом. — Генерал Сюанчжэнь решил показать насколько он хорошо умеет управляться и с мечом? –они будто поменялись, но когда проводишь столько времени с шипящей змеёй, сам поневоле пропитаешься ядом. Му Цин ожидаемо вспыхивает, в колком взгляде наконец появляется злость. Фэн Синь задерживает взгляд, залюбовавшись. Что происходит дальше – вне всякого понимания. Его напарник открывает рот, возмущенно втягивая воздух для тирады, но видно - передумывает. Вместо этого губы, что хотели низвергнуть если не проклятие всему его роду, то явно что-то прожигающее его достоинство... Несколько неумело обхватывают его достоинство, действительно обжигая чувствительную кожу дыханием, нетерпеливым рывком срывая нижние одеяния. Фэн Синь тяжело сглатывает от окончательно потерявшей рамки приличия картины, а возбуждение проходится вдоль позвоночника приятной негой, скапливаясь внизу живота. Му Цин явно был не особо сведущ такими делами, но то упорство, с которым он пытался вобрать уже твёрдый орган подстёгивало, заставляя податься вперёд. Мужчина невольно выгибается, изругивается, когда нежной кожи при движении ощутимо касаются зубы. Их убирают, но лишь через пару секунд, значит – не случайно. Но недовольство полностью улетучивается из головы, когда с мокрым недостойным звуком, шершавый язык проходится вдоль длины, а тонкие губы напирают больше, позволяя погрузиться в жар рта. Фэн Синь не выдерживает – откидывает голову, толкается навстречу, получая в ответ великолепное недовольное и явно захлебнувшееся мычание, ощущая удовлетворение также и от небольшой мести. А потом что-то касается его между ягодиц. И тут он уже поднимает голову, фокусируя взгляд на его любовнике. Он-то как раз продолжал находиться напротив его паха, лишь отстранился для того, чтобы вобрать воздух после особенно глубокого толчка. Приоткрытые жадно хватающие воздух влажные губы, развратно протянувшаяся нить слюны от них – до головки органа, а также лёгкий румянец на щеках и кончиках ушей были бы невероятно привлекательными. Если бы не тот самый обломанный черенок от метлы, примостившийся у него между ног, прямо около... Волна жаром сменяется волной холода. Фэн Синь на пару секунд в принципе забывает как говорить, перед тем как разразиться: — Еб твою мать, Му Цин, убери это к ебеням! — А мне казалось, что ты был не против посмотреть, как я управляюсь метлой. Наслаждайся. И к огромному ужасу мужчины, аккуратная рукоятка, отчего-то уже в масле, не встречая сильных препятствий, проникла на дюйм. Сопротивлялся ли он? Да естественно! Но когда Чжаньмадао предупреждающе опускается совсем рядом с ладонями, что уже было рвали стесняющее вервие, вместе с этим вспарывая лезвием на несколько миллиметров кожу, а чужая ладонь до болезненного стона вцепляется в основание органа – тут уже выходит сильно затруднительная ситуация. Му Цин, мать его, серьёзно разозлился. Хотя бы даже вскинуть бёдра, не получается – на него давят не только всем весом, но и дополнительно силой, что доски под ним начинают жалобно трещать.Фэн Синь сжимает губы до побеления, отворачивается и дышит яростно и загнанно, когда черенок проникает глубже: подобного унижения не видывал ни один небожитель! И он бы непременно не получал абсолютно никакого удовольствия, если только не то, что Му Цин, проходящийся своим длинным, во всех смыслах, языком вдоль полуопавшей плоти. Мурашки предательски бегут по спине и поток прервавшейся было отборной ругани начинается вновь, но перетекает в хриплый выдох, как только чужой рот вновь неторопливо вбирает в жар губ член, на этот раз пропуская глубже, позволяя тереться о горло, отчего голова на пару секунд становится полностью пустой. Фэн Синь не выдерживает: всё же переводит взгляд и едва ли не воет, но от собственной предательской реакции. Юго-западный Бог Войны был прекрасен далеко не только поле боя: блестящие серебром волосы всегда до неприличия красиво смотрелись драгоценной россыпью, обрамляя обычно задыхающееся покрасневшее лицо. Особенно когда его глаза закатывались не от очередного ядовитой насмешки, а от быстрых толчков, вбивающих разведённые бёдра в кровать. Чёрт подери, да он был настолько красив, что прежде прекращения подобного унижения, хотелось глубже натянуть Му Цина на свой орган. Но сделать по-своему ему не позволяют: лезвие сабли глубже уходит под кожу ладони. Будто стараясь оттеснить боль, небожитель смотрит на него тем самым взглядом, от которого в горле становится сухо. И плавно, до безобразного медленно, позволяет мокрой от смазки плоти полностью заполнить его горло, вбирая до самого основания. Фэн Синь будто со стороны слышит собственной тяжелое дыхание, и вновь, неожиданно для себя, разражается низким «блядь», когда дерево, расслабленно скользящее внутри, начинает растирать напряженные стенки так, что мышцы сводит судорогой до поджимающихся пальцев ног. Остаётся лишь кусать губы, отводя взгляд, надеясь, что подобной позорной реакции не заметят. Но Му Цин замечает. Стоило только бёдрам Фэн Синя сжаться в новой попытке отстраниться – тот почувствовал вновь касание резцов на чувствительной коже члена у самого основания. Намёк более, чем понятный: расслабься и получай удовольствие или стань кастратом. К сожалению, кастратом Фэн Синь становиться не хотел. И к стыду, удовольствие он получал тоже. Му Цину, молчащему всё это время, ничего не мешало бросить настолько красноречиво-насмешливый взгляд в сторону любовника, что Фэн Синь окончательно зарделся от стыда. Небожитель, методично проталкивающий рукоятку от метлы в уже растянувшееся отверстие, в отличии от чужих привычек, делал это в щадящем темпе, специально под тем углом, от которого острое возбуждение продирает поясницу, а перевозбужденный орган дёргается на вжимающимся в него языке. Фэн Синь понимает, что позорно тут не то, что его связали сетью для монстров и насиловали, будто пропащую даму из бордельных песен. А позорно то, что он уже и не сильно хотел рвать сеть. В очередной раз, когда Фэн Синь подаётся навстречу, уже непонятно, горлу ли, к наконечнику, Му Цин сбивается: всё же давится вторгающейся в горло плотью, отчего то восхитительно сильно сжимается, а Фэн Синя, кажется, на несколько секунд с яркой вспышкой выбивает из этого мира, вновь, в Поднебесную, пока он захлебывается стоном. Когда он приходит в себя, то обнаруживает, что продолжает сильно удерживать голову любовника, задыхающегося и впивающегося пальцами в его бедра. Саблю уже давно никто не держит. Вервие бессмертных осталось лежать, соскользнувшее с его запястий. Фэн Синь сразу же отпускает хватку, Му Цин щурится до выступающих слёз в глазах, которые тут же стирает, распрямляется, чтобы хладнокровно сплюнуть на грязный пол. Мужчина, заправляющий одеяния, готов мысленно возносить хвалы небесам, что черенок уже откинут в сторону и ему не нужно никак взаимодействовать с ним, лишь отпинывая от себя подальше. Тишина на удивление затягивается. Му Цин делает самую невероятную вещь после произошедшего: молчит. Холод полностью отступил с его лица, что не скажешь о румянце. Фэн Синю не надо опускать взгляд на нижнюю часть тела небожителя, чтобы понять, что к чему. — Видимо, раз осталось пару часов, теперь мне стоит показать мастерство владения мечом? — Пожалуй.