Eine Nymphomanin

      Расскажу вам занимательную историю: что делать, когда верхи хотят драпать, а низы застряли по самые помидоры (потом поймёте, что я имею в виду). Все это началось со знакомства с ней. Задним умом вспоминаю совет одного друга по работе: «Не связывался бы ты с ней. Она же ебобо». Я тогда спросил: «С чего ты взял?» – «Да взгляд у нее такой. И девчонки в редакции говорят, что она истеричка и только умело притворяется нормальной».       Разумеется, имена я изменил, потому что рассказывать о таком – это жестяк. Назовем ее Тамарой. Сама же она по приколу просила называть её Марой. Ну, или другой славянской богиней, можете додумать сами, как оно было, как кого звали. Я же буду зваться... м-м-м, скажем, Гайдар, всегда нравилось это имя.       Обычно парни стремятся, чтобы девушка была моложе, ниже ростом и вообще доминировать, ну, или хотя бы выгодно смотреться на фоне своей пассии. Не мой случай. Мара была старше меня на три года. Я только после института, мне двадцать четыре, ей – двадцать семь. Говорят, у баб срабатывает в таком возрасте что-то в мозгу, мол, что ж это я незамужем, без детей, они начинают чудить, хватаются за первый же попавшийся член, как утопающий за спасательную жердь. Ну, или просто всячески демонстрируют фертильность, ебутся с кем попало вообще, авось кто-то да захочет серьезных отношений. Вот у Мары был как раз такой период. И тут подворачиваюсь я – более-менее спортивный, без вредных привычек, на лицо не урод (только зубы кривые и худой сильно, да и попытки отрастить усы или бороду постоянно проваливаются). В лучшем случае я похож на типаж голливудского актера Адама Драйвера, когда он еще был худенький. Она же… Ну, описывать ее внешность – очень сложная задача. Такой типаж странный, что очень многое зависит от макияжа, освещения и прочих таких штук. Может показаться красавицей, а может – старой бабенцией. Обычно она старалась придерживаться стиля офисной «мышки»: русые прямые волосы – в конский хвост, минимум макияжа. Забавно, но ее можно сравнить как с актрисой Kate Mara в худшие дни, так и с порноактрисой Литл Каприче – в лучшие. Большую часть времени, однако, Мара была почти точной копией именно Кэйт в образе замухрышки, разве что только имела более пышные формы, особенно к низу – полные ляжки, объемная попа.       У нас был самый обычный служебный роман. Мы работали на телевиденье. Региональный канал – это вам не столичный телек, информационных поводов мало, порой приходится делать стендапы на фоне фонтанирующей канализации, ведь рассказывать особо нечего. Все стереотипы, которые можно придумать о работе журналистов в глубинке, оправдывались в нашей реальной жизни. Почему не рвать когти в столицу? Ну, некоторые просто не приспособлены для такой жизни, а кто-то возвращается в родной город, не выдержав конкуренции – это как раз обо мне и Маре.       Прошло полгода с того времени, как я вернулся со стажировки в Германии, в Берлине, на одном из лучших приватных каналов. Неплохо для вчерашнего студента, казалось бы. Вот только в столице таких юных да талантливых – пруд пруди. Деньги, которые накопил там, кончились, нормальной зарплаты, должности, да что там, даже возможности раскрыться, показать себя, у меня не случилось, и я вернулся в родной город. К слову сказать, в богоспасаемой метрополии ко мне подкатывал один продюсер, обещал всякое, но подставлять очко ради карьеры – не мой вариант. Я вообще еще тот гомофоб, мужеложцев не терплю.       И вот, новый коллектив, приходится вливаться. А в провинции это слово очень даже точно описывает процесс. Бухать приходилось много. То днюха у кого-то, то просто какой-то сабантуй, то заказчики «джинсы» (так в нашей среде называют рекламные материалы о ком-то, которые по бухгалтерии не проходят, как реклама. Иначе - просто «заказуха») устраивают для прессы возлияния. Молодой организм переносит такое издевательство относительно легко, да и весело бывает, если не в компании пузатых дядек-депутатов, мелких местных «олигархов», а среди нормальных людей или коллег.       На такой вот пьянке «для своих» и познакомился с Марой. Выпили, поболтали, почувствовали взаимную симпатию. Она работала в отделе «Утро», готовила всякие развлекательные сюжетики про моду, собачек, детей и прочую милоту – самый сочный контент для утреннего развлекательного шоу. Я же проходил (в который раз) школу молодого бойца в ньюсруме. Брался за все – от «аграрки» про надои коров и успехи посевной кампании до тех самых фонтанов говна и «расследований» про то, как ЖЭК по старой доброй традиции нихера не делает. Опыт работы заграницей скорее мешал, чем помогал. Ибо ни пристойного технического оснащения, ни мотивации работать с отдачей у сотрудников канала особо не было. Сколько я горшков перебил с операторами, которые не хотели снимать то, что я говорю, и как я это вижу (эх, не вышло из меня знаменитого режиссера!) – не передать. И это при том, что «задирать клюв», «строить из себя умного», опять же, в новом коллективе – себе дороже. В общем, когда в плане карьеры какой-то голяк, начинаешь искать отдушины в чем-то еще. Или в ком-то. Мне нужна была девушка, отношения. А то с нашим «плавающим» (а на самом деле просто нещадным эксплуататорским) графиком просто крыша едет. С восьми до девяти ради хорошего сюжета считалось нормой. Тут или спиваться или… трахаться!       Как-то само собой случилось (или же Тамара все каким-то образом подстроила? Бохъ ее знает, эту психичку!), что после того знакомства стали часто пересекаться с Марой. То в монтажке, то просто на крылечке здания, то в коридоре пересечемся – улыбки, шутейки, не откровенные, но вполне читаемые знаки тела. И вот в какой-то момент, еще через полгода один наш продюсер Валентин (почему всех таких дядек зовут Валентин, а?) говорит, дозрел, мол, ты, Гайдар, до «повышения». Будешь рубрику про кино делать для «Утра». А я это дело люблю, обзорщиков всех на ютубе знаю на зубок, всегда слежу за новинками и могу часами тараторить как про фичи настоящего артхауза, так и «жвачку» от «Марвел» какую-нибудь. И надо же, эту любовь заметили и нашли ей достойное применение.       Новая рубрика – это не хухры-мухры. Казалось бы, стой на зеленке да вещай всякое. Однако на монтаж, на сценарий, на поиски правильного образа для каждого выпуска (а я делал не просто обзоры новинок, но и тематические выпуски про карьеры режиссеров, актеров и прочую фигню) уходило очень много времени. Получалось, что числился я в ньюсруме, занимал там компьютер, рабочее место, но стал, по сути, сотрудником другой редакции. Новостные сюжеты я делал теперь редко, в основном не репортажи, когда бегом-бегом день в день надо выпустить материал, а что-то более масштабное, главным образом для итогового выпуска недели, где можно днями курить бамбук и якобы писать «гениальный» сценарий, а потом в вечер пятницы слепить что-то на субботний выпуск.       Встречаться в монтажке с Марой мы стали гораздо чаще. В какой-то момент шефу редакции ньюсрума Валентине Петровне надоел такой «приживала», и она приказала меня переселить с концами в «Утро». Получилось, что с Марой мы теперь через один столик соседи. Ух, что началось! Я понял настоящий вкус журналистской жизни. Коллеги из «Утра» были теми еще нигилистами, циниками, обладателями весьма черного юмора. Еще бы, каждое утро натягивать на себя дежурные улыбочки, быть яркими, бодрыми, веселыми – очень быстро выгораешь с такой работой, да и круг тем у инфотеймент-передачи ограничен. Как только камера выключается, в студии начинаются шуточки про морг (местная фича – даже не спрашивайте, там слишком глубокие корни), суицид, безнадежность и кризис бытия. У Мары, кстати, на то время любимый паблик ВК был «Цианид и счастье», сами понимаете, о чем это говорит, хехе, м-да... Но таким парадоксальным образом коллеги друг друга и вправду держали в тонусе. Это было сборище фанатиков своей работы, на самом деле. Никто не делал сюжеты на «отвали», да и режиссеры, техперсонал, операторы, хоть и ворчали да всячески поддерживали общий добродушно-«чернушный» настрой, но дело делали, как надо. Гости утренней программы, которые не в первый раз бывали у нас, тоже принимали правила игры и подхватывали эти шуточки, понимая, что это не легкий хлеб – такая работа. А вот новеньких мы порой шокировали, что продуцировало немало лулзов. Особенно доставила одна девочка, которая завоевала какие-то там медали по гимнастике, такая вся яркая, с косичками – просто пупсик. Когда наши стали шутить про морг, ее лицо с застывшим выражением «куда я попала!? Заберите меня отсюда!» – это просто нечто! Ну, да это отдельный сказ должен быть… На самом деле шеф «Утра», Иван Федорович (просто юла, энерджайзер, вот уж кому небесами было предначертано иметь такую должность!) настаивал на такой политике, что все должны уметь делать всё. То есть владеть камерой и мочь снимать, шарить в СЕО и интернет-продвижении наших материалов, уметь монтировать видео и в случае чего подстраховать в эфире. На практике это означало, что мы часто экспериментировали с форматами, и даже те, кто обычно оставался за кадром, готовя сюжеты, с его легкой руки мог быть усажен в кресло «гостевого» ведущего. «Вааалшебный мир» телевиденья (любимая присказка шефа) даже из такой жуткой интровертки, как Мара, сделал секси-ведущую, за что она ему была благодарна. Я тоже бывал в этом кресле и хлебнул из общего котла нервов и стресса в полной мере.       Будучи соседями по столам, мы с Марой часто засиживались на работе дольше обычного и необходимого, болтая обо всем на свете. Мне нравился ее вкус в музыке, одежде, литературе, она же любила слушать мою болтовню о кино и искусстве режиссуры, короче, скоро все окружающие стали подмечать, что мы «идеальная пара». Мне даже одна из ведущих Надя Верёвкина, так и сказала, между прочим: «не понимаю, почему ты ее до сих пор не трахнул?» Да, кстати, разговорчики про секс и всякие извращения у нас в редакции тоже были самыми ходовыми. Ведущие часто переодевались прямо при мужской половине (точнее уж трети) редакции, абсолютно не стесняясь. Порой это вообще было необходимо. Потому что «три минуты – и в эфир!», в таком темпе жизни не до жеманства. Хотя самых молодых девчонок это порой весьма смущало и шокировало, но те, кто постарше, их быстро приучали, что работа – прежде всего. Некоторые наши хлопцы, особо озабоченные, непременно это дело сально комментировали, особенно толстый боров Сашка, но девки только отшучивались, в редакции была атмосфера, как в настоящей семье, где все ко всем привыкли, в том числе к чудаковатостям друг друга. А уж сабантуи, вылазки на природу и тому подобное вообще иногда теряли всякий вид приличия, потому что некоторые самые импозантные дамы могли купаться голышом, ходить топлесс и всячески отрываться, сбрасывая излишки стресса. Об этом, опять же, отдельный сказ нужен… Молодняк после института (вот как я) от такого быстро хмелел, смелел и «морально разлагался» прямо на глазах. Как шутила другая коллега, Маришка: «Правильно, переходи к нам в редакцию! Тут мы тебя научим пить-курить, многоэтажно ругаться, всяким сексом заниматься!» Единственное, чему я не научился ни через год, ни через пять, – курить…       Это была присказка, сказка – впереди. Пошли мы вдвоем однажды в кафе после работы. Мара затеяла «разговор о будущем». Это было анекдотично: я ей про новые технологии и свои планы карьерного роста (какого-никакого в нашей-то маленькой компании), а она мне: «нет, ты не понял, я про другое будущее». Короче, расспросила меня, с кем я встречался до этого, как у меня вообще с девочками. А мотивировала такой разворот обычной беседы фразой «тут поговаривают, что ты гей». Я оскорбился, конечно, и стал ей рассказывать про то, какой я Казанова (нет). На самом деле, если уж говорить начистоту, сексуального опыта у меня было на то время раз-два и обчелся. В прямом смысле. Школьная любовь Анечка (с ней все было в шестнадцать) да интрижка с некоей Аллочкой (про это будет спиноф, точняк, очень забавная история) в университете, в студ-театре. А в Германии, пока все вокруг трахались и наслаждались европейской свободой, я только облизывался, ибо сказывалась разница менталитетов (да и языковой барьер тоже присутствовал, не льщу себе, что гений лингвистики): когда я подкатывал к иностранкам, те просто смеялись мне в лицо, а наши – русские, казашки, украинки, белоруски – были какие-то все себе на уме, искали себе исключительно немцев да побогаче, чтобы «зацепиться», так что с ними каши не сваришь… Я от дикой фрустрации ладони стёр, как говорится.       Ну, вот, расписал я, значит, картину маслом, какой я мачо, а Мара и спрашивает (в контексте европейской свободы), по нраву ли мне девушки, которые делают первый шаг. Отчего же, весьма даже, ты – кузнечка, кузница, кузнечиха… как там правильно феминитив сказать, чтобы политкорректно было?.. своего счастья, так что да, дерзай. А она мне: «да вот, нравится мне один парень…» А я – туплю непроходимо: «Кто? Я его знаю?» А она: «Да уж наверняка». – «Как звать?» – «Гайдаром». – «Что, как меня?» – ну, это, друзья, вышка тупизма, ага.       Просто я как-то не особо рассчитывал, что мне «обломится». Мне нравились эти наши беседы обо всем и ни о чем, фривольная атмосфера в нашей редакции, которая порождала диалоги на грани фола. Смотрю я, значит, в ее глаза и понимаю, что попал. Во рту пересохло, язык отнялся, руки куда девать, не знаю. Ну, пацан, что сказать. Опять же, опыта маловато… Расписывать в деталях, что и как дальше было, не стану, ибо по прошествию времени все кажется банальным до ужаса, смешным и неловким. Разговор «схлопнулся», только в гляделки играли да шутейки дурацкие шутили не к месту. Провел домой, зашел «на чай», а потом набросились друг на дружку, как дикие звери. Трахались до изнеможения. Я не считал, сколько раз кончил, но больше, чем когда-либо за сознательную жизнь (даже когда люто дрочил в школе), а вот она стонала и кричала так, что под утро, лёжа в постели, перешучивались, как же это соседи милицию не вызвали на такой трам-тарарам. (Я тогда не знал, что Мара не впервые такие концерты устраивает).       А потом помню, поднимается она такая на локтях, медленно седлает меня (а в паху – зуд и боль от пережитого напряжения, на эрекцию силы нет), смотрит в глаза и говорит: «теперь ты мой!». И улыбается странно так, как Дэкстер в юбке. Потом все перевели на шутейки, но этот момент некоей криповости остался в памяти.       Тут уж, конечно, сразу пошла молва по дворам, что между нами «чиуауа» (разумеющий отсылку да разумеет, неразумеющий да не разумеет дальше). Да мы особо и не скрывались. Я только потом задним умом понял, что некоторые дамы (коих было большинство в коллективе компании вообще и редакции в частности) погрустнели. Я на то время снимал комнату в общаге медколледжа (как это работало, не спрашивайте) – пособило начальство канала. Жил на «пафосном» третьем этаже, где преподы в основном обитали, и никто не беспредельничал. Мара предложила переехать к ней, благо, батя подарил доце квартиру. Она вообще была жуть какой самостоятельной во всем, от мамы съехала еще на втором курсе универа, я же до возвращения из Германии сидел на мамкиной шее, да, позор мне. У нее старики чинно-мирно развелись, когда ей было уже восемнадцать, наш с братом батя слинял, когда мне и шести не было, со скандалом, к любовнице. А спустя несколько лет помер от каких-то осложнений при диабете. Карма. М-да-а.       Как я и говорил, Мара – та еще интровертка. Чтобы раскрыться, ей надо правильную «безопасную» атмосферу с хорошо знакомыми людьми. Но при том по натуре она – хищница. Рассказала мне немало историй. Вот если мужик рассказывает, какой он успешный у женщин, то дели надвое, а то и натрое. А когда женщина кое-как намеками да экивоками идет на откровенность о своих эротических приключениях, то смело множь на два (а то и на три). Я не раз потом убеждался в правильности этой арифметики. И вот от ее историй у меня аж переворачивалось все внутри. Не верилось, что такая вот строгого вида милашка может такое творить. Она даже успокаивала, шутя: «ну, ты не волнуйся, это все до тебя было. У нас все будет не так, вот увидишь!» Эх, мать моя женщина, кабы знать, как именно, то слинял бы от нее в то же утро после бурной ночи любви…       Ну, вот примеры. Она начала мастурбировать, когда ей было лет восемь или даже семь. Никто не учил, «само как-то пришло», тело у нее просто гиперчувствительное. Ей всегда снились настолько яркие эротические сны, что чуть ли не каждое утро, особенно весной, когда гормоны бушуют, просыпалась на мокрых простынях. Тамара текла от старых романов в духе Мопассана, где юные и прекрасные героини и мудрые мужчины постарше. Она в детстве в каком-то издании ЖЗЛ нашла портрет Чехова (который, к слову, был похож на ее отца), сидящего с курительной трубкой в руке, весь такой в белом костюме и фетровой шляпе, где-то в залитой солнцем Ялте, и с тех пор он стал ее идеалом для шликанья. Антон Павлович был не только интеллектуалом, но и знатным повесой, утверждают его биографы, любил молоденьких дев, чьи формы и служили ему источником вдохновения; и юная Тамара в весьма нежном возрасте ставила перед собой этот портрет, широко раздвигала ножки и отчаянно мастурбировала, мечтая, чтобы это усатое лицо лобзало ее сладенькую щелочку. Она мне, кстати, постоянно говорила, что мне подошли бы усы и шляпа. Непременно белая, ага.       Еще многое о характере скажут такие детали: у нее порой бывали сильные приступы синестезии. Звуки ей казались сладкими или горькими, разные вкусовые ощущения будоражили в уме образы черного бархата, фиолетового сатина иль красного шёлка. Она могла порой сказать «твои прикосновения такие нежно-пурпурные и сладкие», и это была не метафора, она так их чувствовала. Да и вообще она – кинестетик до мозга костей. И немножко аудиал.       Однажды мы лежали голенькие в постели, она сказала мне: «приласкай меня». Я прикоснулся, но она отмахнулась: «Я хочу грубо! Сжимай меня сильно, не щади». Я принялся за дело, а она стонет: «Говори, как ты хочешь меня! Что ты хочешь сделать со мной! Нет, не так, говори по-немецки!» Я опешил – зачем по-немецки? Ты разве учила? Нет, ни слова, кроме «хенде хох», «швайн», «айн-цвай-драй» не понимает. Говорит, мол, подслушала как-то, как ты говоришь по-немецки, очень сексуально звучит. Для нее вся фишка была именно в грубом звучании языка. У Мары были свои аллюзии, картинки в голове: она пассивная безвольная жертва, я – безжалостный насильник из „Sonderkommando SS“. Ей нравилось, когда мужчины доминировали, когда ей причиняли страдания. Я тискал ее, покусывал соски и рычал что-то типа «Ich werde dich so hart nageln, bis das Blut aus Muscheln und Arsch kommt, du, schmutzige Schlampe», а она кричала от наслаждения. Вообще у нее имелись «пунктики» на насилии и разнице в возрасте. Она часто признавалась мне, что мечтает, чтобы ее изнасиловали, путь бы даже в задницу, как героиню Моники Белуччи в фильме «Необратимость». Хотя сама еще анал не пробовала, якобы. Рассказала, что ходила в неделю премьеры в кинотеатр с подружкой. Во время этой знаменитой сцены, она, не таясь, стала мастурбировать под одеждой, подружка это увидела, сделала большие глаза. Не то, чтобы прямо в лицо осуждала, но степень кринжа была превышена, их дружба сама собой как-то угасла, мол, Мара слишком ненормальная.             Вообще Тамара нелегко сходилась с другими девушками, и не только в силу стереотипов о женской дружбе, опять же, интровертка. Была к тому же довольно «социально неловкой», прямо как Кристен Стюарт. Вот если посмотреть интервью с сумеречной вампиршей, то диву даешься: звезда, красивая, расфуфыренная, а такая застенчивая, на провокационные вопросы не умеет отвечать, ведется, как школьница, свои какие-то мысли отстаивает в стиле «кто как обзывается, тот так и называется». О-о-очень неловкая, из-за чего часто попадала в ситуации, которые иначе как «испанский стыд» и не назовёшь*. И в этом Тамара была ее двойником, постоянно что-то ляпала языком, а потом такая «ну так а что? Вы чего? Чего вы?» и смеется глупенько и милашно. Вот только чудила она порой такое, что одной милотой и глазами котика из Шрека не оправдаешься… Ну, к этому сейчас дойдем.       Мара часто металась между двумя несочетаемыми образами. С одной стороны, ей нравилось быть инфантильной, кавайной такой тянкой, с другой – элементы роковой леди, femme fatale. Она часто красилась в блондинку, подражая Шерон Стоун из «Основного инстинкта» и в стиле одежды. А иногда рядилась как какая-то анимэшница-косплейщица с челкой «эмо». Кстати, у нее было тату, еще со школьных времен. Рассказала его историю: сделала на зло матери, которая это дело резко осуждала. Тогда же, в восемнадцать, у нее случился первый лесбийский секс – с мастершей тату. «Я просто не могу устоять перед блондинками с сильным природным очарованием», говорит. К ее удивлению та девушка приняла ее «сигналы». Они переспали вечером того же дня, как она сделала тату. Потом еще пару раз. Но после роскошная блондинка ее оставила, мол, не мой типаж, не по пути нам. Тамара очень переживала по этому поводу, ведь интрижка заставила ее усомниться в своей ориентации. Но вообще она говорит: «Я слишком люблю мужчин, чтобы стать лесбиянкой. Эти их поигрывания широкими плечами, стильные белые рубашки с манжетами, спортивные фигуры, легкая небритость, низкий тембр голоса, запах одеколона и курева, вообще мужской запах – они сводят меня с ума». Тату изображало то ли очень неумело сделанного дракончика, то ли просто кельтскую растительную вязь по внутренней стороне предплечья. Выглядело весьма скромно и невинно, но мать ее стала из дому выгонять на почве скандала. А как узнала про лесбийские игры, это стало последней каплей.       Перед началом главной истории набросаю еще несколько эпизодов, что меня в ней потрясли. На второй или третий раз, как мы устроили настоящее классическое свидание, я провожал ее домой после похода в театр. Мара присела на качели у нее во дворе.       – Тебе нравится Кристина Орбакайте? – внезапно спросила она.       – С чего вдруг? Не замечал за тобой любви к ретро-попсе.       – Мне просто засела в голове песня… Ну, эта, знаешь…       «Мир, в котором я живу,       Называется мечтой.       Хочешь, я тебя с собой возьму,       А хочешь, поделюсь с тобой»       Она напела своим грудным голосом. Вообще это было ее фишкой – Мара знала на память тексты туевой хучи песен, могла напевать часами. Правда, с инглишем были большие траблы, акцент просто жуткий. Как я и говорил, она была той еще меломанкой, любила русский рок, «Мельницу», «Калевалу», «Багиру», «Анрил» и много других полуандеграундных банд. Среди фаворитов и такие группы, как «Флёр» – за мягкость и меланхолию. И тут – Орбакайте…       – Ты все время серьезный такой. Интеллектуальный. Прямо доктор Хауз или Шерлок…       – Ага, только кудряшек не хватает, социопатии побольше, мизантропии и кучи вредных привычек, – ответил я. – Но ничего, с нашей работой скоро разовьются.       – А я хочу, чтобы ты смеялся больше, чтобы ты был счастливым. Со мной… – отвечала Мара, прижимаясь щекой к цепи не самой чистой на вид качели с облупившейся краской. Она вообще любила касаться фактурных вещей. Ее развитая синестезия делала каждую чем-то уникальным.       – А я и так счастливый, как слон, по мне разве не видно? – я наклонился и поцеловал ее.       Маре очень нравились позы, когда она изгибалась всем телом, могла продемонстрировать свою красивую грудь. Вот и сейчас, подняла лицо, изогнулась, ловя мои губы. Потом она хитро улыбнулась, лучезарно так, и продолжила петь:       «Я подарю тебе любовь,       Я научу тебя смеяться.       Ты позабудешь про печаль и боль,       Ты будешь в облаках купаться».       Я улыбался, любуясь ее глазами в свете заходящего осеннего солнца.       – А хочешь, я сделаю кое-что, что тебе точно ни одна твоя девушка не делала?       – Ты так говоришь, будто их табун был.       – Ш-ш! Не рушь игру! – она шикнула, кавайно поднеся пальчик к губам. – Так хочешь или нет?       – Ну да… – я терялся в догадках, чего она может учудить на детской площадке при свете дня?       – Дай руку.       Я протянул руку. Она прижалась к ней щекой, ласкаясь, как кошечка. Ох, эта ее милота… а потом она вдруг взяла указательный палец в рот и стала нежно посасывать. Ух! У меня сердце ушло в желудок и еще ниже, а в паху мгновенно образовался спрут похоти. Тамара подняла глаза и встретилась со мной взглядом. Она сосала мой палец, как член, лаская каждым движением. Ее влажный язычок… М-м-м, да, такого мне никто не делал. Собственно, с минетом тоже не срослось особо. Аня была слишком неопытна, с Аллой все было слишком спонтанно и… Ну, впрочем, о них позже. Да и первые два раза, что мы провели время вместе я был слишком занят прелестями Мары. И сейчас в ее взгляде была такая страсть, такое обещание, что я вынужден был согнуться, подавляя позывы в штанах.       – Тебе нравится? – спросила она, не отрываясь от изощренной ласки.       – О, да! – выдохнул я.       Влажные звуки, с которыми она сосала и причмокивала – это просто нечто фееричное!       – Такого тебе ведь раньше не делали?       – Н-нет…       Она некоторое время продолжала ласкать мой палец, слегка качаясь на качелях, будто маленькая девочка – леденец, а у меня была прямо полная иллюзия, что это мой член у нее во рту. Со стороны это, наверное, было просто термоядерным зрелищем, потому что зоркий надзор дворовых бабок тут же взорвался негодующим ворчанием «вот же ж потаскуха!!!».       Мара выпустила мой палец из сладкого плена своих губонек, захихикала:       – Нас спалили! Пошли в дом!       И в припрыжку – только бантиков не хватало для полноты образа – отправилась к подъезду. А я, натягивая легкую куртку пониже, чтобы скрыть могучий стояк, – трусцой за ней. Меня аж трясло от желания. Мимо бабок на лавке пронеслись ураганом, чтобы не нарваться на еще более хлесткие комментарии. А Тамара стала открывать дверь подъезда, очень так выразительно подвигав ключ в скважине туда-сюда. Ух, она очень хорошо умела дразниться, доводя меня до грани каждый раз каким-то особым способом.       Стоит ли говорить, что в тот вечер у нас опять был бурный секс, так что пришлось музыку на полную включать? Я действительно «летал» с ней в облаках в первое время.       Однако «тревожные звоночки» появились довольно быстро. Меньше, чем через пару месяцев. Мы занимались сексом каждый день по два-три раза, пока наконец не насытились и не сбавили обороты. Вместо дикой страсти Мара стала проявлять изобретательность, готовиться к каждой ночи любви. То оденет что-то особое – белье с подтяжечками или как это у женщин называется на бедрах бретельки какие-то, кружева, перья, разные цвета. А уж как она любила отыгрывать «кошечку» – капец просто! Облизывалась, чесала себя «за ушком», виляла попой – это было игрой и выглядело так откровенно, так… извращенно и прекрасно. А самое главное, для нее это было очень естественно, не было наигранности и заминок, ощущения, что это дурость какая-то.       Однажды я был уставший после командировки, много беготни, я потный и вонючий, пришел и хотел сразу в душ, но она прямо с порога поцеловала и стала расстегивать ширинку. Я какое-то время подыгрывал, потом говорю:       – Не стоит…       – Что? Мне казалось, ты кайфуешь, когда я делаю тебе минет.       – Да… Но я с дороги потный, пыльный, грязный, воняю. От моего «дружка» тоже, небось, несет…       – Это ничего. Мне нравится твой запах… – и она заглотила его по корень, пока он полумягкий.       Бля-а-а! Такого мне тоже еще никто не делал. Я просто растаял, облокотился на входную дверь, покрытую теплым на ощупь кожзамом (это она, кинестетик, нашла где-то такой!), и отдался волнам кайфа. Она же мучила меня ласками, не доводя до края минуты три-четыре, а потом я кончил так, что она поперхнулась, вынула член, а я продолжал извергать семя, покрывая ее восхитительное личико струями спермы. Капли попадали на волосы, в глаза, заставляя ее жмуриться. Она высунула язычок и ловила каждую новую струю, издавая божественные звуки горлом. Ее стоны – это просто песня! Я раньше думал, что это только в плохих эротических и порнофильмах женщины могут так стонать. Мы с ней беседовали даже об этом. Она говорит, что обожает это, «громкий секс» – один из ее многочисленных фетишей. Она не просто делает это для меня, она сама от себя заводится, какой-то странный женский механизм возбуждения. Вот и во время минета она тоже кайфует чуть ли не меньше, чем я, ведь, стоя на коленках, заглатывая мой член, она чувствует некую «правильность», эм-м-м, такой позиции, кайфует от своей униженной, сабмиссивной позы, от того, что ее рот используют для удовольствия. Короче, женская психология – те еще потемки. Но такую вот фемину я встретил впервые, и это было… просто восхитительно! И в то же время феминизм, повесточка и т.д. всем нам промыли мозги в какой-то мере. Мне казалось это наоборот неестественным, такая вот страсть, кайф от подчинения. Алла бы наверняка погнала в душ, да и то, даже в идеальных условиях задрала бы губу, сосать? – фи! Тамара же наслаждалась, ее глаза были исполнены страсти и сладкого изнеможения. Ох-х-х! Вспомнишь – вздрогнешь!       Потом я принял душ, мы поужинали, и пока я пил чай, она снова прямо по видавшему виды кухонному линолиуму на коленях подползла ко мне, подвиливая попкой, выглядывавшей из-под футболки на голое тело. Она раздвинула мои ноги, устроилась между ними, вынула член из трусов с ширинкой на пуговицах (бывают такие, а ля семенийки), стала надрачивать. Я молча наблюдал.       – Во-от. Такой чистый, но все еще прекрасно пахнет, – приговаривала она.       Когда эрекция окрепла, она вновь стала сосать.       Как только я почувствовал приближение кульминации, спросил:       – Может, пойдем в постель?       – Нет, я хочу, чтобы ты снова наполнил мой ротик своей спермой. Уж очень она мне нравится. Ты ведь два дня был в командировке, напряжение поднакопилось, небось.       Я не стал противиться. Блин, до чего же артистично она сосала! А еще поглаживала, массировала яички, иногда легонько царапала мошонку ноготками – это был просто райский минет!       ...Казалось бы, что не так? Радуйся, ведь с ней действительно был просто охуенный секс. Да и эмоциональная привязанность тоже. Но вот одно меня напрягало. Когда мы уже где-то месяц были вместе, я жил у нее в квартире, и вообще царила идиллия, она стала изъявлять странные просьбы. Ну, я и раньше слыхал, что женщинам нравится, когда их слегка как бы душат, сдавливают горло. Это ладно. Мы попробовали, нам обоим понравилось. Но с каждым разом она просила делать это сильнее, так что лицо краснело, надувались вены, казалось, она реально задыхается. Но какие же у нее были сильные оргазмы каждый раз! Впервые я видел, чтобы у нее все тело сотрясалось, ее грудь второго размера и идеальных (как по мне) очертаний просто божественно колыхалась, когда она хрипела и извивалась под моим захватом. А потом ее ляжки стали содрогаться от спазмов; она сдавливала мой член влагалищем так сильно, что я тоже тотчас кончил. Это был наш первый синхронный оргазм. Обычно она предпочитала пару раз дойти до пика сама, а потом дать кончить и мне. Или же устраивала сладкие пытки умелым ротиком. Но вот так вместе, в одном порыве, с этими ее хрипами и стонами – черт, это было просто невыносимо прекрасно. Но после этого она на какое-то время замерла, даже будто не дышала. Я испугался, что мы перешли черту. Бродила по интернету новость, что одна такая избалованная доця олигарха заигралась со случайным партнером в кинки-игры с асфиксией и задохнулась по-настоящему. В результате незнакомец предпочел спрятать тело, а не объяснять полиции, как такое могло произойти. Да и в любом случае это непреднамеренное убийство и дикий скандал. Сломанная жизнь из-за поебушек. Я уж конечно, такого не хотел ни для себя, ни тем более для Тамары. Стал ее тормошить, но она открыла глаза и прохрипела томно:       – Испугался? Да я тебя подъёбываю!       Я облегченно вздохнул. Ну, капец! Реально струхнул.       – Это был самый лучший оргазм в моей жизни!       – Правда?       – Да! Гордись! – она тихонько рассмеялась, массируя горло. – Ты первый, кто смог доставить мне такое удовольствие! Ей-богу, я так кончила, что просто «улетела» в космос. Никогда не думала, что от секса может быть ТАК приятно…       Кроме всего прочего в стиле «кинки», Мара часто просила хватать ее за волосы, когда я брал ее сзади. Она обожала шлепки по заднице и по груди. А потом, будто этого мало было, она однажды попросила ударить ее. Дать ей пощечину, сильно, прямо по лицу. Без шуток. Это было очень странно. Мы много занимались сексом. Мне даже стало хотеться сбавить обороты, больше на людях бывать, с друзьями-коллегами встречаться. А то стало казаться, что весь ее мир на мне клином сошелся, что она слишком ответственно относится к роли эдакой «вайфу», давалки (слово мерзкое, но надеюсь, понятно, что я имел в виду). И тут она спустя несколько недель после того памятного синхронного оргазма в один вечер выдаёт:       – Обзови меня шлюхой! Давай же, я хочу, чтобы ты унизил меня! Ударь меня и назови шлюхой, потаскухой, грязной блядью! Я твоя потаскушка! Ну же! – она, уж не знаю как, сочетала одновременно и мольбу, и требование.       Американцы называют такое поведение „bossy“ – когда женщины командуют мужчине, что он должен делать, но при этом отыгрывают покорную секс-рабыню. Я тогда всех этих «прелестей» не знал, да и вообще был далек от БДСМ-культуры. Тут уж у меня лопнуло терпение, я не стал заканчивать, вынул, оделся и позвал на кухню. Решил затеять серьезный разговор. Она выглядела ошарашенной, как это я прервался посреди акта, что называется, что за разговор будет. Едва накинув халатик, тоже зашла на кухню.       Я же взял быка за рога и спросил:       – Зачем тебе это? Ты не думаешь, что это… ну, слишком уж странно?       – Странно? Я думала, тебе нравятся наши игры.       – В принципе нравятся, от некоторых я просто в восторге… но бить тебя? Ты не находишь, что это слишком? Да и потом, ты не забыла, где работаешь? Тебе же лицом торговать, так сказать.       Тамара запахнула халатик основательно, убрала «бесиков» в глазах и стала серьезной.       – Ну, в том же и прикол. Я рассказываю тебе свои сексуальные фантазии, фетиши, высказываю просьбы. Мы общаемся. Мы обмениваемся сексуальным опытом. Это ведь чудесно, когда пары могут так непосредственно и близко общаться, быть настолько открытыми друг ко другу.       – Говоришь как штатный психолог-сексолог.       Тут надо сказать, что Мара много читала всякого про психологию отношений, постоянно рассказывала мне всякую занятную и странную дичь. Про то, как Кейси исследовал сексуальность и прощупывал, что есть норма в сексе. Про книги Маркиза де Сада, про эксперименты всякие, про коммуны хипарей и не только, где пытались практиковать промискуитет. Особенно любила про японцев втирать, вот, мол, у них такая иная культура, долго развивавшаяся отдельно от Европейской, христианской. Там, например, мужичкам не зазорно трахаться друг с другом. Это как сходить на рыбалку. Не обязательно быть фанатами фишинга, разочек можно, ни от кого не убудет – такое у них отношение, и очень узкоглазые удивляются нашим табу и силе обратной реакции, когда в Европе и Америке прямо-таки ЛГБТ-диктатура. Это ведь просто секс, чего вы вокруг него политесы устраиваете? Ну, это она стебала мою гомофобию, но были и другие приколы. Например, культура шибари – связывания. Из этого ныне устраивали целое БДСМ-шоу, когда голую беспомощную девушку-модель связывали, подвешивали на специальные реи, хлестали, капали на тело воском, и все это публично, на глазах у мужчин и женщин, которые в этом находили эстетическую усладу. Она просто помешалась на этой фигне, стала рыскать по интернету, есть ли в городах поблизости мастера, которые таким занимаются, очень хотела попробовать на себе, и чтобы я смотрел на это. Я отмахивался, но на всякий случай сказал, что если найдет, то мастер должна быть женщина, а то не хватало еще в куколды записываться.       Но уж в чем в чем, а в одном Мара была непоколебима: мужчина должен быть главой при любом движняке. Мои «да» или «нет» были для нее непререкаемым авторитетом. Вот такая вот странная особа, таких сейчас пойди поищи. Но вернемся к самым диким странностям.       – Ну, ты же не можешь отрицать, что у меня опыта больше, я о многих вещах в отношениях могу судить лучше.       – Так то да, но меня это иногда даже пугает, – сказал я абсолютно правдиво.       Она помолчала, глядя куда-то в сторону, теребя какую-то деталь одежды. Потом наконец решилась спросить в лоб:       – Тебе не нравится, что я такая… страстная?       – Я бы сказал «странненькая». При чем тут страсть?       – Ну, это ведь не на пустом месте рождается. Просто я… очень люблю тебя… правда, – она потупилась, будто глупость сморозила.       Ох уж этот век постмодернизма, постиронии и постной хуйни! Боятся люди говорить о своих чувствах, все стремятся скрыть за масками то ли равнодушности, то ли иронии и стеба. Все несерьезно, все без пафоса. А когда речь о глубоких чувствах, то и два слова вместе не свяжут. Я по универу помню, что когда изучали философию и литературу, понятийная база постмодернизма и его влияние на культуру вызвали во мне негодование. Что за дебильная философия!       Я молчал. Тогда Мара продолжила:       – Люблю и хочу, чтобы ты, мой мужчина, был счастлив. Чтобы ты получал удовольствие. Был реализованным. А для мужчины ведь важно доминировать, командовать, быть главой, обеспечителем и вот это вот все…       – Да, важно. И ты, честно, классная, ты умеешь поддержать, подбодрить, придать уверенности в себе и все в таком духе. Но как удары по лицу связаны со всем этим?       Мара покраснела.       – А тебе разве не хочется иногда вмазать мне?       – С чего бы? – опешил я.       – За то, что я такая дрянь! Я ведь и вправду шлюха! Грязная шлюха! У меня столько парней было – я со счета сбилась! Я – чертова нимфоманка! И бисексуалка! Я по девкам теку, понимаешь?       Ого! Сколько искренности и боли в этом пассаже. Я начал осторожно:       – Но ведь ты сама говорила, что это в прошлом? Ты теперь со мной, и теперь я – твой мужчина… единственный..? – это я произнес сначала утвердительно, но под конец фразы вопросительно задрал брови.       – Все так… – ее лицо кривилось в гримасе. – Но я… я себя чувствую такой грязной… Я достойна того, чтобы меня называли шлюхой… за все, что было…       – Блин, да что ты заладила. Было – перебыло. Все прошло.       – Не все… – прошептала она.       – В смысле? – напрягся я.       – Ты – мой единственный мужчина. Однако я… изменила тебе недавно.       – Да ёб… – тут я встал, походил по комнате, чтобы успокоиться и не наговорить глупостей. – С кем? Когда?       – С… Иришкой, – Мара начала всхлипывать. – На той неделе.       Я, мягко говоря, слегка охуел. Иришка – новая девчонка, практикантка, которая пришла к нам в октябре. Красивая, миловидная, скромная на вид. Интеллектуалка, начитанная, реально чему-то учится на журфаке, а не хлебалом щелкает. Хочет работать в нашей сфере, реально старалась делать свои сюжеты, вылизывала до деталей текст, просила всячески поправлять начитку, чтобы и подача была соответствующей. Я даже пару раз с ней сидел у звукача, чтобы добиться нормального выговора слов, правильной интонации. Я ведь не просто так в универе в театральный кружок ходил. С нами там реально занимались актерским искусством настоящие профи-актёры, ставили голос, помогали освоить сценическое движение, язык тела и прочие премудрости. Я Станиславского читал и перечитывал. Короче, мне было, что дать, а Ира все слушала, мотала на ус и старалась использовать. Очень толковая девчушка. Но при том о чем-то кроме работы и нашей сферы, о чем-то личном всегда говорила неохотно. Опять же, скромница. И тут – на, хером по рылу! Мара и Иришка переспали? Пи-и-издец!       – Нихуя… Ты серьезно? С Иришкой?       Тамара кивнула.       – Зачем? В смысле, какого хера? Я думал, мы с тобой друг друга вполне удовлетворяем. Я бы даже сказал, на двести процентов выкладываюсь, – неприятно усмехнулся я. – Тебе мало? Ты и вправду нимфоманка?       – Нет! Ты не понимаешь! У нас… у нас все клево. Даже превосходно! Ты – самый лучший… – Мара поднялась с табуретки.       Она потянулась ко мне в жесте мольбы и утешения, но я только гневно отмахнулся и отошел даже на шаг, рассматривая Тамару, как неведомую зверушку.       – Так и знала, что ты так отреагируешь… – прошептала девушка, садясь обратно. – Зачем только начал этот разговор?..       – Не, ты не спрыгивай и в слёзы тут не ударяйся! Ты просто скажи, нахера ты сама все портишь? – требовательно спросил я.       – Я ничего не хотела портить… Я хотела, как лучше…       – Это как же, блядь-сука, лучше?.. – я опять сдержал порыв поломать что-то на кухне. Не я покупал, нечего быка включать. – Пардон мой французский, – добавил, будто извиняясь за резкость. – Рога наставить – ЭТО лучше? Чем что, интересно, бляха…       Мара стала мямлить себе под нос, так что я окрикнул:       – На меня смотри!.. – опять слишком резко. Спокойствие. Дышим ровно. – Пожалуйста… и ответь нормально!       Мара посмотрела мне в глаза. Это выражение сложно забыть. Оно мне еще долго во снах с поллюциями будет сниться.       – Я подумала… я почувствовала, что ты стал угасать…       – То есть? – не понял я.       – Что ты больше не такой… такой восторженный, как раньше… Ты ведь был, как радуга, как солнце. Мое солнце! – от этой трепещущей нежности стало не по себе. – И я подумала, что могу…       – Можешь что? Если не любовь, так ревность разбудить? Более тупой хуйни я, блядь, не слышал еще! – я сделал вывод скоропалительно, не дал ей закончить фразу.       Я сделал движение, будто хотел выйти из комнаты, но она бросилась ко мне, повисла на руке и громко, четко артикулируя, сказала:       – Я хотела привести Ирину к нам домой, чтобы заняться групповым сексом! Всем вместе. Втроем, понимаешь? Подарок тебе такой сделать. А то ведь полгода как встречаемся…       У меня прямо комната перед глазами поплыла. Ну нихуя ж себе! Я рот открывал, но сказать ничего не мог. Это полный пиздец! Ахтунг! Приплыли!       А Мара стала тараторить, стараясь втиснуть побольше информации в одно предложение, будто боялась, что я с кухни убегу и вообще забегу от «развратной бляди» на край света, если она не успеет все объяснить.       – Я её долго уламывала. Рассказывала, какой ты клёвый, давала вам шанс раззнакомиться неформально, пообщаться. А она все боялась… Хотя я видела, что ей и самой хочется. Ты ей понравился очень. Она рассказала, что у нее раньше бывало и с девочками тоже. Но вот втроем она боялась… не знаю, чего. В общем, она захотела, чтобы мы сначала вдвоем. Мы сделали это прямо на рабочем столе, когда все ушли по домам… все было чудесно, ей понравилось очень. И мне тоже. Я думала, что все складывается отлично, стала планировать, как все устроить. А тут… потом – не знаю почему, может, испугал ее кто-то как-то. Но в общем, она захотела практику досрочно окончить, без характеристики ушла, не попрощалась ни с кем… И… – Тамара просто задыхалась.       Как и я… Но я – по другой причине.       – И… я стала ей звонить… А она мне: «отвали, шлюха проклятая! И кобелю своему скажи не соваться ко мне!» Я же не понимаю, что произошло, кто настроил ее так, ведь все было так славно… а она – ни в какую, обзывается только. Заблокировала контакт. А когда я пошла в университет искать её, то с меня все вдруг стали угорать, пальцем тыкать – «это та припездяная!» В общем, Сашка, оператор наш озабоченный, чтоб у него руки отсохли, тварь, камеру тайком поставил и записал, как мы с ней занимались любовью. И в Интернет выложил… Иру теперь травят в университете… Она в отчаянии. Ее мама… В общем, у нее история, как у меня была с моей мамой… Там такой пиздец… я просто не знала. Не понимала… а теперь я жизнь человеку испортила… я – дрянь! Дрянь!!! – и Тамара залилась горькими слезами, сползая по моей руке на пол, рыдая навзрыд. Е-ба-нуть-ся!! Слов нет… Продолжение следует... Если будут желающие читать))