Пиджак от Армани на растерзание

      Уезжая из Намимори, Тсуна осознанно распрощался с прошлым и своими детскими иллюзиями. Одной из которых, внушил он себе, была влюбленность в Кёко. Будучи уверенным, что он поступает так из благих намерений и безопасности младшей Сасагавы, Тсуна ни на секунду не сомневался в своем выборе. С этим решением, принятом еще на выпускном, совпал крах всех надежд и иллюзий восемнадцатилетнего мальчишки.       Удивительно, как легко это было.       За эти несколько месяцев после переезда в Неаполь каждое его действие было расписано по часам в планнинге Гокудеры. Тот хоть и пытался по максимуму разгрузить своего босса и друга от всего лишнего, но дни все равно сливались в бесконечную череду встреч, на которых он был скорее балластом, чем главой семьи, тренировок с Реборном и изматывающих подготовок к вступительным экзаменам. Тсуна уже ловил себя на мысли, что живет по инерции, словно подхваченный стремительным горным потоком, не сопротивляясь ему, делая все, что от него требуется.       Ровно до того самого момента, как эти заговорщики решили за его спиной организовать сабантуй и барбекю на пляже под резиденцией.       — И ты здесь? — озадаченно уставился Тсуна на Базиля в футболке и шлепках, с которым столкнулся на каменной лестнице, ведущей по скалистому склону к пляжу.       Похоже, что ребята основательно взялись за этот тимбилдинг и вознамерились собрать всех, кому меньше двадцати пяти и кто не аркобалено Солнца.       — Как думаешь, если босс семьи будет в тапочках на босу ногу рассекать по резиденции, никто не разорется, что я позорю честь и достоинство Вонголы? — задумчиво проговорил Тсуна.       Воображение в красках нарисовало перекошенные лица Реборна, Девятого, папани… а нет, если это увидит Йемитсу и разозлится, Тсуна, наверное, и в трусах бы в сердечко прошелся по главному холлу резиденции.       — Ну мы же на пляж собираемся, — Базиль запнулся, видимо, сам впервые задумавшись, как подобное воспримет Йемитсу, но отступать уже было было поздно. — Гокудера-доно велел спуститься на вечеринку. Обещал помочь потом вместе закончить поручения СлужБеза.       — А у меня блок питания у ноутбука забрал, — озадаченно отозвался Тсуна, щурясь в лучах заходящего солнца. — Это общепризнанный-то трудоголик Вонголы.       Когда они в последний раз собирались на такие посиделки и надевали не похожие на серийную штамповку костюмы, а обычную гражданскую одежду? Наверное, еще в Намимори.       Внизу их ждал неожиданный сюрприз в лице… Хибари над мангалом и хлопочущего над складным столом с о-о-очень странными на вид суши Ямамото. По песчаному пляжу с воплями уже носилась мелкотня, из-под навеса доносилось щебетание девчонок, прерываемое воплями старшего Сасагавы, который светскую беседу тихо поддерживать не умел в принципе.       Стоило Рёхею заметить Саваду и Базиля, тот только что не подлетел над землей, словно восторженный золотистый ретривер, и шагнул к вновь прибывшим.       — Смотрите, кто приехал, во имя экстрима! — Рёхей был просто неприлично рад и сиял, как солнце, даже без применения пламени.       В этот момент Тсуна буквально поперхнулся воздухом, запнувшись об собственный тапок и чуть кубарем не полетел на землю, чудом успев вцепиться в подошедшего к ним Ямамото.       А из-под цветастого навеса от солнца выскользнула еще одна маленькая фигурка, пламенея на закатном солнце копной рыжеватых, рассыпавшихся по плечам и легкому голубому сарафану, волос.       — Привет! Я… Я приехала, — пряча смущение за улыбкой, Кёко приветственно помахала им с Базилем рукой. — Извините, что так внезапно, но я жутко соскучилась, и Гокудера-кун помог это все организовать.       — Здравствуй, Кёко-чан… — только и промямлил ошеломленный Тсуна, не сводя расширенных глаз с раскрасневшейся на жарком итальянском солнце младшей Сасагавы. — А когда ты…?       Так, кажется, вся эта вечеринка, явно приуроченная под приезд Кёко была одним большим заговором этих бессовестно лыбящихся гадов, зовущихся друзьями и его Хранителями.       От избытка эмоций Десятый босс Вонголы буквально потерял дар речи и только и мог что глупо улыбаться, глядя на младшую Сасагаву. Сколько они не виделись? Месяц? Два? С этим джетлагом мотания туда-сюда Тсуна просто утратил ощущение времени. Ребята были рядом, а все, что за пределами резиденции, как-то выпадало из поля зрения.       Как и продолжающийся тем временем разговор.       — Пару часов назад. Хаято забрал ее из аэропорта, — Бьянки, которая явно научилась внезапным появлениям у Реборна, внесла ясность и, оттеснив парней, обняла подругу, — Кёко-чан, я так рада тебя видеть! Как добралась?       — Эй, Тсуна… — подскочивший Ямамото, подтолкнув друга локтем, заговорщицки подмигнул. — Становись в очередь за обнимашками!       От тычка локтем Тсуна вздрогнул и непонимающе уставился на Такеши, сперва даже не поняв, что тот имеет в виду. А когда до Савады дошло, он предательски порозовел и стушевался.       — Да брось… какие обнимашки, мы же… — он осекся, встретившись взглядом с Кёко, которую обнимала Бьянки. Сасагава смотрела на него и виновато улыбалась, и Тсуна неожиданно почувствовал прилив решимости, граничащей с безрассудством. А когда? Если все время откладывать? Она пересекла полмира, говорит, что соскучилась. Он тоже скучал. Очень. Сейчас Тсуна это осознал особенно ясно.       — Ямамото-кун… — Кёко заметно порозовела и явно онемела от неожиданности, когда Савада бесстрашно шагнул к Сасагаве и тоже обнял ее, стоило Бьянки отойти от нее.       Лишь спустя пару мгновений, когда его пальцы мазнули по легкому хлопку сарафана, а щеки коснулись мягкие рыжеватые волосы, Тсуна осознал, что натворил. Но поскольку отшатываться с криком и извинениями было бы еще более стремно и жалко, он лишь прижал подругу к себе покрепче, прикрыв на мгновение глаза.       — Я тоже, — тихо сказал он, только чтобы Кёко могла услышать, и отстранился, боясь, что на его лице можно запекать яичницу. — Ну… ты как? Можно поздравить с поступлением в университет, или еще пока думаешь? — спросил он у Кёко.       — Я собираюсь подавать документы в итальянский университет. Савада-сан обещал помочь мне справиться с формальностями, — смущенно отозвалась Кёко и чуть поморщилась от последовавшего вопля братца:       — Чего?! Как это, во имя экстрима?!       Кёко настолько очаровательно зарделась, что от этого нежного румянца, разлившегося по ее щекам, Тсуна почувствовал, что натурально пьянеет. Наверное, это был лучший подарок, какой только можно было себе представить. Даже тот факт, что Гокудера опять что-то там намутил совместно с Кёко за его спиной не мог омрачить того, что Саваде натурально хотелось подлететь в воздух и без всякого там гиперрежима. Кажется, у него даже уши покраснели, и Тсуна в кои-то веки порадовался своей повышенной лохматости.       Вот ведь… додумалась же, пролететь через полмира, никого не предупредив, понадеявшись на них. Жаль только, что ему не позвонила — улыбка Тсуны чуть померкла. Ну да. Машину он не водит, языка не знает. Кажется, есть к чему стремиться. В самые кратчайшие сроки. Но пока что надо было прояснить кое-какие насущные вопросы, которые были как ушат ледяной воды за шиворот.       — Савада-сан? Отец? — ошеломленно переспросил Тсуна, похлопав глазами. Но в честь чего? В смысле, он же никогда ничего просто так не делает, даже благотворительностью не занимается.       — А он тебе… ничего такого там не говорил? — осторожно уточнил Тсунаеши. Ну там, «будущая жена Дечимо Вонгола должна…». Да нет. Бред. Отец, конечно, мудак, но не настолько же. Наверное… Учитывая, какой тут тотальный контроль жизни босса семьи, то с них станется ему еще и невесту выписать по конкурсу. И от одной только мысли об этом Тсуна чуть не содрогнулся.       — Здорово, что ты приехала сегодня. У нас редко выдаются свободные вечера, а тут еще ребята решили тряхнуть стариной и собраться всем вместе. Даже Хибари мясом соблазнили… — нервно хохотнул Тсуна, бросив взгляд в сторону мангала, за которым деловито жарил барбекю их Облачко. — У нас там соки и минералка. Будешь что-нибудь?       — Виноградный, — чуть улыбнулась Кёко, наблюдая, как суетятся мальчишки.       — Мы с семпаем приготовили суши! Кёко, хочешь попробовать итальянские суши? Или можем поиграть в волейбол или фрисби… — окликнул из-под навеса Ямамото.       — Итальянские суши? Какой ужас, Ямамото-кун! — девушка тихо засмеялась, прикрыв рот ладошкой.       — Суши? Итальянские? — подошедший к столу Гокудера, даже сейчас не расстающийся с коммуникатором и наушником, почти со священным ужасом уставился на странноватого вида суши, выложенные на круглом блюде и сервированные согласно японским правилам. — А сестра к ним точно руку не прикладывала? А то выглядят… странно.       Бьянки только громко фыркнула, приподняв в отместку желтые солнцезащитные очки.       Тсуна не сдержал короткого смешка.       Вот теперь это точно походило на вечеринку дома. Почти такой же бедлам, крики, шум и гам, что в Намимори. Если закрыть глаза и абстрагироваться, можно даже на несколько мгновений подумать, что они все еще в Японии.       — Тсу-кун?       Так, отставить медитировать, когда тут девушка, пролетевшая ради них полмира. Подойдя к другому концу стола, где разместили напитки и термпопакеты со льдом, Тсуна стал методично перебирать бутылки в поисках виноградного сока. Легко сказать — «виноградный сок», да его тут вида четыре было минимум. Поэтому методом тыка Тсунаеши выбрал бутыль с красным виноградом и разлил по двум стаканам. Получилось почти как вино. Тсуна даже на всякий случай первым отпил — а то мало ли, перепутали ребята этикетки и притащили по ошибке вино, а не сок. Не перепутали. Можно выдохнуть.       — Если хочешь, можешь разуться и пройтись по воде, тут везде песок.       Мягкий. Как ее кожа. Тьфу, блин, Тсуна едва сдержался, чтобы не потрясти головой, что еще за извращенские инсинуации в голову лезут?! Но глупо было отрицать, что он даже мечтать не мог увидеть младшую Сасагаву под итальянским солнцем так скоро.       Стряхнув сланцы, Тсуна шагнул на линию накатывающих волн и протянул Кёко руку.       — Подержишь? — девушка передала ему свой стаканчик и, положив руку ему на плечо, принялась балансировать на одной ноге, пока расстегивала тонкие ремешки на сандалиях и откидывала их подальше.       — Конечно.       Ее пальцы крепко сжимали его плечо, и почему-то ему хотелось улыбаться как придурку — так бы наверняка охарактеризовал бы это предэйфорийное состояние язвительный Реборн.       Это просто рука на плече, выдохни, дурень. Тебе уже не пятнадцать… Но разувшись и забрав свой стаканчик с соком, Кёко словно между делом нащупала его руку и сжала его пальцы.       Тсуна сглотнул комок в горле.       Если до этого он мог списать все происходящее на случайность, то теперь у него были сомнения.       Киоко не разомкнула руки. Тсуна это внезапно очень четко осознал своей новоявленной эмпатией и гиперинтуицией, и от этого понимания на душе стало невыразимо тепло и солнечно. Сжав ее маленькие пальцы в ответ, Савада глубоко вдохнул теплый соленый воздух и задержал на несколько мгновений дыхание, пытаясь справиться с сорвавшимся сердцебиением.       Он прямо физически ощущал, как из него выходит то напряжение, что стискивало его внутри клещами.       Морская пена с шипением обтекала босые ноги, легкий ветерок развивал подол простого голубого сарафана и рыжеватые, выгоревшие на солнце пряди Киоко. Стараясь так уж откровенно не пялиться на подругу, Тсуна наслаждался ирреальностью этого прекрасного, по Фаусту, мгновения и очнулся лишь от вопроса девушки:       — Как ты тут? Не обижают?       — Ну… как сказать. Реборн пытается, — усмешка получилась какая-то невеселая и кривоватая, поэтому Савада попытался расслабить лицо, чтобы не напугать Кёко. — Но у него это фигово получается, — пошутил он, повернувшись к девушке. От ее взгляда и нежного румянца на щеках Тсуна сам почувствовал, что на щеках проступает краска.       — Скучаю по Намимори, — честно признался он, еще крепче сплетая свои пальцы с ее. — По маме, по этому тарараму дома… — несколько мгновений он медлил, но потом все же чуть тише продолжил: — по тебе.       Кажется, на щеках можно было запекать ямамотовские горячие суши. Но когда у него еще выдастся такая возможность сказать ей правду? Если Кёко может завтра же уехать в город или передумает и соберется обратно в Японию. От одной только мысли все внутри сжималось.       — Если бы не ребята, я бы, наверное, пропал, — негромко продолжил он. — Я пытаюсь готовиться ко вступительным, но скорее всего мне придется учиться здесь, а не в Японии. Но Il mio… italiano… è… pessimo… — запинаясь, мучительно припоминая уроки с Гокудерой и Дино, выговорил Тсуна. — Но меня постоянно вытаскивают из-за учебников на какие-нибудь деловые встречи и переговоры, в которых я даже с переводчиком мало что понимаю и чувствую себя еще глупее, чем когда меня вызывали отвечать в школе, а у меня только что прочитанный параграф начисто вылетал из головы…       Осознав, что он слишком много и долго говорит о себе, Тсуна вскинул глаза на девушку и виновато улыбнулся.       — А ты как? Без брата, наверное, одиноко дома, да?       — Очень. Мне вас всех не хватает. Братик съехал ещё в прошлом году, а теперь вот и вы… Поэтому я вот к вам…       Тоже скучает.       В душе одновременно разлилось чувство детской радости и одновременно взрослого горького сожаления, что она так спокойно отреагировала на его вымученное откровение, что ему ее не достает.       Неожиданно Кёко остановилась и выступила перед ним, глядя ему в глаза.       Тсуна замер. Он немного растерялся. Девушка стояла близко, слишком близко, чем того требовали японские правила приличия, что он чувствовал легкий аромат ее туалетной воды — что-то легкое цветочное и сладкое, такое девчачье, мало общего имевшее с пряными и агрессивным парфюмом Бьянки. Но Бьянки и старше Сасагавы на несколько лет… А еще Савада только сейчас отрешенно отметил, что смотрит на девушку слегка сверху вниз. Неужели безжалостный пубертат сжалился и все же соблаговолил прибавить ему пару дюймов роста? Это к вопросу, как давно они не виделись и не стояли так лицом к лицу.       — Но ты всегда можешь делать тарарам здесь, — Кёко махнула рукой в сторону особняка Вонголы, столь выгодно выделявшегося на фоне закатного неба.       — Ты даже не представляешь насколько, — улыбнулся Тсуна, припомнив этот бардак по приезде с орущими детьми, гоняющим персонал на матерном итальянском Гокудерой и горланящими Рёхеем и Ямамото. — Только это немного не то.       Но его улыбка слегка померкла, когда Кёко погрустнела.       Похоже, между ними больше общего, чем он думал. Кёко тоже скрывает свою грусть за ласковой улыбкой и заботой об окружающих. Его одиночество и страх перед будущим разбавляли ребята, а она осталась одна. Невозможно просто взять и перестать быть частью этого дурдома под названием «Вонгола». Он пытался. Не единожды. Не смог. Даже не потому что не отпускали, ведь был момент, когда Тсунаеши действительно мог все бросить. Значит ли это, что Кёко тоже не смогла, раз она здесь?       — Тсу-кун, Намимори всегда будет в твоем сердце. В твоем, и в моем. Но нам надо двигаться дальше, — Кёко вздохнула и грустно улыбнулась, посмотрев на Саваду из-под выгоревших прядей челки.       — Дальше… — повторил Тсуна за ней негромко.       Сердце предательски всколыхнулось. Могло ли это означать, что это «дальше» относится и к нему? За последние десять минут он получил больше отклика от Кёко, чем за прошедшие пять лет.       Вот ведь… Кровь ударила в лицо, проступая предательским румянцем на загоревших щеках. Тсуна понял, что буквально не может отвести взгляда от приоткрытых губ девушки и тени от ресниц на ее щеках.       — Надеюсь, я… не помешала тебе своим приездом? — явно интерпретировав его замешательство не в свою пользу, тихо спросила Сасагава.       — Как ты можешь… помешать… — на выдохе спросил Савада, и его разом вспотевшие пальцы коснулись личика Кёко, мазнув по щеке, прежде чем зарыться в мягкие золотистые волосы.       Чувствуя, что, если он сейчас же что-нибудь не предпримет, у него точно остановится сердце или он грохнется в обморок, как в старые-добрые времена, Тсуна шагнул к Сасагаве, сокращая оставшиеся между ними дюймы.       — Ты мне нужна. Кёко… — охрипшим от волнения голосом тихо проговорил Тсуна, на миг прислонившись лбом к ее лбу. Все так же сжимая ее пальцы, он прижал сцепленные руки к своей груди, словно пытался успокоить стучащее, как у зайца, сердце.       Глядя на нее стремительно наливающимися золотом глазами, Тсуна с трудом сглотнул комок в горле, пытаясь подобрать нужные слова, но в голове было пусто-пусто.       Зажмуриваться было глупо. Даже если Кёко отвесит ему пощечину, он хотел видеть ее личико, ее глаза. С трудом сдерживая срывающееся дыхание, Тсунаеши наклонился к Кёко и коснулся ее губ своими.       Стаканчик Кёко выскользнул из ее пальцев — в шипящие вокруг их босых ног волны. Замерев словно птичка, она всхлипнула и закрыла глаза, инстинктивно подаваясь навстречу Саваде. Второй стаканчик с недопитым соком тоже шлепнулся под ноги и был утащен накатывающими волнами.       Не оттолкнула.       Когда Кёко доверчиво шевельнула губами в ответ на его неуклюжий поцелуй, у Тсуны натурально подогнулись ноги, и чтобы не упасть, он тоже вынужден был опереться о девушку.       С шипением накатила новая волна, щекоча босые ноги пеной и мельчайшими взбаламученными частицами песка, ветер трепал подол сарафана, мешковатую футболку, волосы Кёко щекотали ему лицо, а Савада все никак не мог справиться с бешено стучащим сердцем и слабостью в коленях. На мгновение они встретились взглядами. Чепуха, что во время поцелуев все всегда закрывают глаза. Особенно если хочется видеть любимое лицо, этот блеск в сияющих глазах, предназначенных не абстрактным одноклассникам, учителям или друзьям, а только тебе. Простое соприкосновение губ, ощущение срывающегося теплого дыхания друг друга — это почти детский невинный поцелуй, позволяющий разве что узнать друг друга ближе, открыться.       Словно чувствуя эту бурю эмоций, распиравших ему грудь, Кёко чуть сжала его плечо и как будто прижалась к нему плотнее. Рук размыкать не хотелось, но теперь только они разделяли их и мешали. Казалось бы, что сложного — осторожно расплести пальцы, деликатно положить руку на тонкую девичью талию, приобнять девушку, тем более что она сама прижимается к нему? Очень сложно. Страшно. Кёко — не хрустальная статуэтка, которая рассыплется от неосторожного движения, но Тсуна ничего не мог с собой поделать. Лишь ощутив, как девушка робко прижалась к нему, он обнял ее крепче. Это только в бою Тсуна реагировал молниеносно, читая противника и предугадывая его действия — иначе не смог бы использовать Прорыв Точки Нуля, а сейчас до него даже не сразу дошло осознание, что ткань сарафана и обычной белой футболки слишком тонкая, чтобы скрыть ощущение близости тела девушки. Наверное, это и придало ему чуть больше решимости, и он чуть углубил свой легкий поверхностный поцелуй.       Как током дернуло. Дыхание оборвалось. И Тсуна очень ясно осознал, что если продолжит в том же духе при молчаливой поддержке Сасагавы, у него точно сорвет крышу и ему будет ОЧЕНЬ стыдно. Настолько стыдно, что впору сбежать куда глаза глядят и не показываться на глаза Кёко.       Они вновь встретились взглядами. Оба учащенно дышали, на щеках обоих полыхал румянец.       Кёко улыбалась и сияла, словно лампочка. А может, и вправду излучала свет, учитывая, что ее брат — Хранитель Солнца. Туна это очень остро чувствовал, и сам только что не светился пламенем Неба как лампочка. Как еще только в гиперрежим не вошел. Ну почти. Глаза его все еще золотились, и это было не только отражение закатных лучей солнца.       — Знаешь, мне совсем не страшно рядом с тобой. Мне рядом с тобой хорошо и спокойно, — еле выговорила Сасагава, опустив голову и пряча пылающие щеки под волосами. Ее пальцы стиснули его футболку на груди, словно она боялась, что он передумает и шарахнется от нее.       — Спасибо, — немного смутился он от слов Кёко. Сам-то он, конечно, не был бы так уверен в том, что с ним рядом полностью безопасно кому-либо в принципе, учитывая его родственничков и семейное наследие в целом. Но слышать это от Кёко было безумно приятно и воодушевляюще. Он уже почти начал верить, что даже если младшая Сасагава останется рядом с ним, он сможет защитить ее, несмотря ни на что.       — Знаешь… — от прикосновения тонких маленьких пальцев к груди внутри что-то сладко екнуло. И это даже сквозь ткань футболки. — Став Десятым Боссом Вонголы, я перестал жить завтрашним днем, я боюсь что-то планировать и мечтать дальше сегодняшнего, максимум завтрашнего дня. У меня все расписано в этом проклятом планнинге, который таскает с собой Гокудера-кун.       — Но одна мысль все время возвращается ко мне, — огладив большим пальцем мягкую щеку девушки с легкой россыпью золотистых веснушек, Тсуна горько и нежно улыбнулся. — Что однажды ты приезжаешь сюда, в Неаполь, и остаешься здесь, с нами. Со мной. Я понимаю, что это эгоистично, опасно… Но я вот только сейчас по-настоящему осознал, что могу защитить тебя, что бы ты ни решила.       А она решила. Она ведь здесь, с ним, стоит в его объятьях, смотрит на него так, как никогда не смотрела на маленького нелепого мальчишку, посмешище всего класса, временами рассекающего в одном белье и вытворяющего всякую дичь.       — И… Я должен извиниться перед тобой.       Кёко удивленно заморгала, даже ее улыбка чуть приугасла. Тсуна прямо почувствовал, как она напряглась, боясь быть отвергнутой или еще что похуже, но он поспешно накрыл ее пальцы у себя на груди своими и ободряюще улыбнулся.       — Я так боялся, что ты попросишь у меня на выпускном пуговицу, что как последний дурак оборвал их все до единой, — через силу признался он.       Кёко моргнула. Раз. Два. А потом рассмеялась — звонко и заразительно, ткнувшись лбом ему в грудь с каким-то облегчением.       — Тсу-кун, какой же ты… — еле выговорила она сквозь смех.       — Дурак, я знаю, — смущенно улыбнулся Савада в ответ.       — Значит, ты мне должен пуговицу, — резюмировала Сасагава, выпрямившись и глядя на него сияющими глазами.       — Отдам пиджак от Армани — срежешь любую, — пошутил с облегчением Тсуна.       — Все срежу, — пригрозила Кёко и с досадой вздохнула, услышав приближающиеся голоса Гокудеры и Ямамото.       Ну вот. Так всегда.       — Мы что, помешали? — беспалевно спросил Ямамото, удивленно переводя взгляд с раскрасневшегося Савады на разрумянившуюся Сасагаву. Рядом Гокудера шумно прихлопнул лицо ладонью и, отвесив традиционный японский поклон, скороговоркой пробубнил извинение за себя и одного бейсбольного придурка и беспокойство.       Тсуна только страдальчески скосился на Кёко, вложив в свой взгляд немой вопрос — «вот ты на это подписываешься? Ты согласна вот на это 24/7?»       А Кёко лишь крепче сжала его пальцы вместо ответа.