Red velvet

«Нет повести печальнее на свете, чем повесть о Ромео и Джульетте»

Пожалуй, с подобных слов начинается любая драма. Её пороги оббиваются алеющим атласом, смешивая между собой глобальную проблему разлада и пламень трагичных жизней главных героев. Все книги, подобного формата Анджелина с неохотой открывала, вчитываясь в строки в попытках найти причину тех или иных решений непутёвых авторских детищ. В магических измерениях маггловские книги обесценивались, однако и найти их было не так уж просто. Библиотека Хогвартса стала кладезью чтива: фолианты разной толщины, возраста и каждый содержал в себе истории, позабытые человечеством. Чёткая иерархия стояла меж волшебниками и обычными смертными, земля сама поставила их у подножия пирамиды, не позволяя подняться выше. Эти понятия считались такими странными среди полукровок, тем более в прогрессирующее время, когда всё движется к новому веку и пышные платье теряются в веках, как что-то крайне неудобное. Разве что святочный бал являлся исключением, в остальное время Хогвартс пестрил яркими шарфами и оттенками подклад на чёрных мантиях. Видимо, Анджелина, со своей чистокровностью невольно отходила от общепринятых стандартов: постепенно отходила от тёмных оттенков в пользу обожаемого алого, добавляла что-то от себя в строгие складки юбки, умудрившись и вовсе сменить ту на костюм, привезённый из имения Даллес. Теперь же всё скатилось до того, что она – взрослый, состоявшийся маг, преподаватель в Хогвартсе, забивается в дальние углы библиотеки, от тоски и безысходности листая страницы маггловской литературы. В этих книгах всегда есть хороший, практически невинный, конец, который завязывался на добрых отношениях героев. Произведения Шекспира как-то неясно выделялись странной драмой, смешанной с конфликтом, что возник из воздуха. Женщина цыкнула, когда ссоры в пьесе вспыхнули с новыми силами, отвела взгляд в сторону, захлопнув тонкое собрание произведений. Её детство, пожалуй, напоминало нечто похожее на детские сказки. Шумные однокурсники, недовольные слизеринцы и, вероятно, единственное спасение от насмешек «зеленушек» – Грелль. Яркий, эпатажный, он ворвался в жизнь дворянки на пятом курсе обучения, в первый же день сумев поджечь шторы в главном зале. После звонко засмеялся и умчался куда-то с озорной улыбкой на губах. Кажется, в тот весенний день Анджелина впервые заинтересованно наблюдала за шалостями окружения и своеобразной «охотой» на красноволосого. К слову, Грелль не стал ожидать момента, когда девчушка сама к нему подступится, уже на зельеварении умостился рядом, оскалился во все тридцать два акульих клыка и сдавленно прохрипел, нечто похожее на приветствие. Как оказалось позже, юнец вновь дал дёру от декана, после того, как тот обнаружил любопытное зельице, подмешанное в чай. Сатклифф активно жестикулировал, когда Даллес, опершись на руку, согнутую в локте, поинтересовалась деталями его злоключений. Девушка только усмехнулась, прикрыв рот ладонью, фыркнула, подобно кошке и разразилась диким хохотом, чем привлекла внимание окружающих. Профессор, естественно, выставил леди, несоответствующую в поведении своему статусу в коридор, приказным тоном велел оставаться на месте. Анджелина, что удивительно, прислонившись плечом к дверному косяку, засмеялась куда громче прежнего, не сдерживая внутренней радости. Следом выставили Грелля, как причастного к срыву «важного» урока. – Что будем делать дальше? – с неким недоумением глядя на парня, спросила Анджелина. – Веселиться. – только и оскалился Грелль, цапанув студентку Гриффиндора за руку. Он бежал быстро, подгоняя тем самым и Анджелину, которая малость не понимала нынешней затеи парня. Грелль на бегу пробормотал что-то неразборчивое, утягивая красноволосую следом. Даллес не сопротивляется, поддаваясь невнятной тяге найти приключения и разнообразить серую студенческую жизнь, где каждое явление шума стало чуть ли не тем, что строго пресекалось, а яркая натура новичка спала от выговоров преподавателей, родительского гнева и грядущей помолвке. Да, он являлся чистокровным магом, но был куда лучше всех тех заносчивых однокурсников, которые судили о том, можно ли водить дружбу с тем или иным по материальному состоянию семьи. Сатклифф же остался сиротой, как позже выяснилось. Даллес проходила по одному из коридоров, когда услышала насмешки над приятелем. – Убирайся, грязнокровка, таким как ты в Хогвартсе делать нечего. – звучал хрипловатый голос. – Ты прав, он – безродная дворняжка. – поддакивал ему второй, отчего Анжелина закипала, походя на собственные волосы. – Оставьте его в покое! – её звонкий крик, полный гнева разливался по сводам коридора эхом, ударялся о стены и врезался в уши. Нахмуренные алые брови, палочка, гневно сжатая в тонких пальцах да увесистая книга, прилетевшая в лоб аккурат одному из обидчиков. – Пора бы прекратить поддакивать Кельвину, Дидрих, – гневно подмечает аловолосая, – Сам-то с такими действиями походишь на пса. – она кривится, с отвращением оглядывая пуффендуйца. Юноша краснеет, походя на помидор, кажется он взорвётся в силу своей детской пухлости на шестом-то курсе, где учится вместе с сестрой Даллес – Рейчел. Последняя, в свою очередь, начала водить дружбу с юношей из Когтеврана, в следствие чего завоевала его сердце и готовилась принять новую фамилию к совершеннолетию. «Леди Фантомхайв» звучало довольно красиво, по мнению младшей, учитывая то, что эти двое безумно любили друг друга и сестра Винсента, оканчивающая школу была не против их брака. К слову, Френсис чуть ли не набрасывалась на Анджелину, когда замечала ту в компании Грелля. И вся эта показушность обусловлена лишь его происхождением. Именно такими были «их» моменты, наполненные счастьем и неведением будущего, что неумолимо двигалось подрастающим магам на встречу. На вопрос «что будет потом?» Даллес отмахивалась, утверждая о своих мечтаниях поведать мир, исследовать множество мифических существ и жить, как Грелль – свободно. Будущее юноши же было крайне размыто: Сатклифф не имел чётких планов, отвечал уклончиво, говорил о каких-то мечтах и горестно вздыхал, потирая переносицу от усталости. Его гиперактивность перекрывалась уймой проблем, переживаний, о которых он не любил говорить, от слова совсем. В редкие моменты мог проболтаться, но не более. К святочному балу, на седьмом, последнем курсе пригласил её заранее, как-то измождённо улыбнулся и вновь потёр переносицу. Последние два года Грелль угасал, становились серьёзней, отпустил волосы, которые ныне достигали лопаток, сменил кучу очков; думал о будущем, отстранялся от верной подруги, возвращаясь крайне измученным от подготовок к экзаменам и ворохом собственных проблем. Даллес каждый раз принимала его, сочувственно кивала, позволяя обнять себя. Грелль засыпал, в то время тонкие пальцы девушки путались в огненных волосах, перебирая непослушные прядки, убаюкивая. И мирские проблемы меркли на фоне багрового лучика и мягкой улыбки его Анджелины. На самом торжестве оба сразили друг друга. Даллес в алом платье с цветочными вышивками и тесьмой по периметру глубокого декольте. Пояс, сверкающий множеством мелких камушков, такие же элементы на плечах и воротничке-стойке, контрастировали с молочной кожей аристократки. Казалось, что озорной огонёк в карих глазах становился целой вселенной, что постепенно раскрывалась именно перед ним. В каждом человеке скрыт целый мир, полный особых красок, где эмоции становятся звёздами, а тёплые воспоминания – планетами. На каждой из них развивается своя особая жизнь. Прямо, как в книгах. Магглы, на самом деле, отражали эмоции ярче всех, описывали тот спектр переживаний и, редких случаях, ценили тот хрупкий мир, в котором жили. Параллель между двумя вселенными на земле проводилась извилистой линией, становясь похожей на что-то странное. Их границы стёрлись, открыв друг для друга вселенные, скрытые в самой глубине сознания. Грелль был красив; тот костюм подчёркивал малахитовые глаза, не скрытые за стёклами очков. Они каждый раз привлекали Анджелину своей красотой, невольно напоминали о той весне, когда их выставили из кабинета, что связало её с ним, пожалуй, на всю жизнь. Волосы, забранные в хвост бархатной лентой, невольно сочетающейся в оттенке с её платьем. Грелль, видимо, заморочился с данной укладкой и всё равно не справился, от чего его волосы выбивались на макушке и чёлке из общего вида аккуратных укладок учеников. Он походил на её мир, брал начало вселенной и зацикливался, являясь центром. Та нежность в глазах была похожа на что-то неизведанное и в каждом движении прослеживалась редкая плавность. В море вальсирующих их движения выделялись особой неторопливость, гармонируя меж собой. Лёгкая улыбка на губах Анджелины и несколько скованная – озарившая несколько уставшее, лицо Грелля. Эта нежность, птицей, трепещущая около их пары, притягивала взгляды, окружала сказкой, спокойная мелодия скрипки казалась отдалённой, это связывало их каким-то общим мотивом, отчего силуэты танцующих напоминали Ромео и Джульетту в прощальном вальсе. Свободный круг из студентов сужался, оттесняя пару к выходу из зала. Как и раньше, Грелль, ухватив Анджелину за ладонь, тянул ту в дальние коридоры, по петляющим лестницам, там где их мир, две вселенные, окажутся единым целым. Своды звёзд, бесконечное тёмное полотно, холодный полумесяц и пиджак, бережно накинутый на узкие девичьи плечи. Они разговаривают долго, практически до самого утра, не упуская ни единой темы. Перебивают друг друга, словно бы впервые, смеются и напевают песни, с детскими улыбками считают звёзды, обнаруживая всё новые и новые созвездия. Однако с рассветом их сказка подходит к концу; они расходятся по комнатам, молчаливо попрощавшись друг с другом. Хранят внутри воспоминания о том вечере, скучают, находясь рядом. Молчаливое присутствие в их жизнях сохраняется до самого выпуска из Хогвартса. Анджелина, как и прежде, бережно приобнимает друга за плечи, позволяя насладиться крепким снов, приносит чай, когда Грелль неожиданно простужается. Сатклифф же, по старой привычке, отдаёт Даллес свои конспекты, накидывает на плечи мантию в особо холодные дни, сопровождает на редких прогулках. С окончанием учёбы Грелль растворяется в рассветных сумерках, оставляя на чемодане Анджелины конверт, пытаясь объяснить причины ухода. Он ставит точку в их долгой дружбе, разбивает на осколки воспоминания словами о разных социальных положениях, желает достичь всего, о чём она мечтала, говорит забыть его, подобно сну, который не имел значимости. Оставить позади их последний бал, посиделки на крыше, тёплый очаг в гостиной Гриффиндора, где друзья частенько засыпали. Отпустить прошлое, чтобы начать всё с чистого листа. Прощается, не сказав этих слов наяву, просто испаряется, подобно росе. Как ворвался, так и ушёл, походя на ангела. Помог стать собой, принять положение в обществе, противостоять глупых сокурсникам и просто жить. На полную, как однажды сказал сам. Мир мерк, с тем, как глаза вновь наполнялись горячими слезами. По очередному кругу прошлое доставляло лишь жгучую боль, сердце трескалось по швам, кричало о несправедливости, звало вернуться. Но его крики – лишь эфемерная проекция чувств, рвущихся наружу. Анджелина закрывает лицо руками, беззвучно кричит, утопая в слезах. Соль обжигает кожу, глаза щиплет, все переживания за эти десять лет выливаются протяжным криком в пустом помещении. – Какой же ты идиот. – сквозь слёзы, охрипшим голосом в пустоту произносит женщина, желая действительно забыть его, как страшный сон. Чужие ладони, бережно проводящие по плечам, сквозняк, сочащийся из открытого окна не хочется воспринимать как реальность. Она снова отвлечётся, а его не будет рядом, скорей всего «спасителем» окажется Миневра, которая неоднократно успокаивала Далесс. Женщина гонит прочь того, кто к ней прикоснулся, не желает слышать слов, тонет в звучной тишине, заходясь в очередных рыданиях. Родной бархатный голос проносится над ухом, тело прижимают к груди, вынуждая открыть глаза. Повзрослевший, изменившийся, но это он, тот, кого так мучительно не могла отпустить Анджелина. Грелль молчит, позволяя ей сцепить руки у него за спиной, бережно поглаживает по голове, успокаивая. – Если это сон, то не дай мне проснуться. – моляще просит Анджелина, поднимая заплаканные глаза к нему. – Это не сон. – всё с тем же нежным спокойствием отвечает ей Сатклифф. – Знаешь, я тебя ненавижу. – хрипло произносит Анджелина, закрывая высохшие глаза. – Я знаю. – отзывается Грелль, прижимая её к себе.