Одиночество без тебя

      Привет. И снова пока. И затем снова привет. Вот и все наши с тобой разговоры. Но даже этих мимолетных трех секунд твоего внимания мне достаточно, чтобы каждый раз по коже проходили мурашки. Обычно, как только я еще издалека вижу тебя в коридоре, сердце очень резко и неприятно сжимается и затем вздрагивает. Дыхание перехватывает, и у меня есть еще несколько секунд, чтобы вдохнуть немного воздуха и выпалить (а вдруг ты не услышишь?) неловкое: «Привет». Ты, конечно же, едва улыбаешься, на ходу здороваешься в ответ, и спустя три секунды ты уже где-то там, исчезаешь в толпе.       Я часто думаю о нас. Наверное, даже, слишком часто. Так часто, что это меня уже бесит. Это больно. Очень больно думать о том, что уже никогда не случится опять. Но по чьей вине?       Могу ли я винить тебя? В том, что ты выбрала самый неподходящий тебе вариант, и что этот неподходящий вариант так крепко вцепился в тебя? Гребаный Рон Уизли. Никогда не понимала, что Гермиона и Гарри в нем вообще нашли. Как сейчас помню, в каком я была шоке, когда ты заявила, что вы встречаетесь.       — Пэнси, в общем… Мы с Роном теперь встречаемся.       Гермиона смотрела на Пэнси с таким выражением лица, как будто сама была не рада этой новости. Пэнси медленно выдыхала сигаретный дым и неотрывно смотрела на подругу — ее каждый раз восхищало то, как Гермиона неосознанно настолько выразительно делала бровки домиком. Пэнси притянула к губам сигарету, чтобы сделать очередную затяжку, и только после этого, стряхивая пепел на землю, спокойно ответила:       — Ты все-таки решила.       Гермиона сложила руки на груди и, как будто защищаясь, уверенно сказала:       — Да, я все-таки решила. Я хочу быть с ним. Рон… Ты же знаешь, я, на самом деле, уже давно хотела этого.       — В таком случае, я рада за тебя, Герми.       Пэнси осторожно притянула свободной от сигареты рукой голову Гермионы и легонько поцеловала ее в лоб.       — Я правда рада.       Они улыбнулись подруга подруге. Гермиона — радостной улыбкой облегчения, Пэнси — улыбкой немого отчаяния, вот-вот готовая пустить бомбарду в какой-нибудь булыжник.       Да, вот так просто. Я всегда слепо надеялась, что твоя безосновательная одержимость Уизли когда-нибудь пройдет, отпустит, как простуда. Но твое счастье стало ожогом для меня. Эта фраза, «Мы теперь встречаемся», как будто бы кипятком ошпарила мое сердце. Я не люблю врать. Я не люблю врать, но признаюсь — нет большей лжи, чем моя «радость» за вас. Как же иногда сложно быть хорошей подругой.       А потом были обычные будни. Уизли даже раздражал меня не так сильно, как я ожидала. Я уже давно привыкла к его вечному мельтешению рядом с тобой, поэтому теперь мне просто нужно было игнорировать все его слащавые жесты, обнимки, ваши поцелуи. Каждая твоя улыбка ему, каждое ваше свидание отрезали от меня по кусочку. Ты, возможно, скажешь, что я драматизирую. Но ты сама учила меня не недооценивать свои чувства. Вот я и не скрываю того, как я ощущала себя тогда на самом деле — разбитой, через силу улыбающейся на каждый твой рассказ о том, как идут у вас с Роном дела. Пожалуй, это и было самым больным — осознавать, что я не могу радоваться за тебя. Как я смею думать о тебе, когда даже не могу быть для тебя хорошей подругой. Быть искренне счастливой за то, что ты нашла своего человека, что ты любишь его, а он, похоже, правда любит тебя.       Рон, на самом деле, не такой плохой вариант. Я знаю это, но отказываюсь принимать. Нет, я просто протестую.       А может, мне винить как раз Уизли? Будем честны, я терпела его намного больше, чем он этого заслуживает. Я до сих пор не понимаю, как он набрался храбрости даже подумать о том, чтобы быть с тобой. А самое главное, как он набрался наглости спрашивать совета у меня.       Рон привычным жестом запустил руку в волосы, и поднял взгляд куда-то в сторону, как будто боялся смотреть Пэнси в глаза.       — Чего тебе? — Пэнси оторвалась от рассматривания фамильного перстня на руке, чем она обычно занималась, ожидая вечно опаздывающего Блейза. Она равнодушным взглядом посмотрела на рыжего парня, который только что ни с того ни с сего подошел к ней из другого конца коридора.       — Кхм, я понимаю, что ты, наверное, не то, чтобы хочешь мне помогать, но сама знаешь, я бы не стал разговаривать с тобой просто так, — Пэнси никак не отреагировала и продолжила выжидающе смотреть. — Короче, вы же с Гермионой подруги, верно?       — Удивительно, что ты заметил.       Рон замялся, явно сдерживаясь от того, чтобы ответить что-то колкое в ответ, но, то ли не придумав ничего стоящего, то ли боясь разозлить Пэнси, продолжил:       — В общем, я тут подумал, подскажи, как лучше сделать, чтобы Гермионе понравилось. Я хочу позвать ее на свидание. И предложить встречаться.       Пэнси как будто поперхнулась:       — Чего?!       — Я знаю, наверное, неожиданно звучит, — Рон отчаянно пытался придать себе уверенный вид, но под прожигающим взглядом Пэнси ему это давалось крайне сложно, и теперь со стороны он выглядел как оправдывающийся перед МакГонагалл первокурсник.              — Но, на самом деле, я уже давно типа люблю ее…       — Типа любишь?! Ты с ума сошел, Уизли? — кольцо, которое прежде рассматривала Пэнси, теперь врезалось в ее ладонь от того, как сильно она сжимала кулаки. В ней закипела ярость от того, что он осмелился сказать это вслух, сказать это ТАК. Типа любит? В сознании Пэнси Паркинсон не укладывалось то, что кто-то говорит о любви к Гермионе вот так просто, даже не стараясь сформулировать такие важные слова приличным образом. Пэнси наступила вперед, заставив Рона прислониться к стене. — Уизли, ты что, серьезно удумал предложить Гермионе быть с тобой? Ты действительно думаешь, что это хорошая идея? Что ваши отношения слишком хороши, и обязательно нужно испортить их тупым признанием в любви?       Рон опешил. Он изначально понимал, что просить помощи у Пэнси — гарантия получить дозу яда, но он точно не ожидал такой бурной реакции. Он бы даже назвал эту реакцию крайне странной, ведь какая ей вообще разница, кто и в чем признается Гермионе?       — Пэнси, успокойся ты! Я же для того к тебе и пришел — чтобы ты подсказала, как сделать все так, чтобы все не испортить.       — Невозможно. Невозможно не испортить. Вообще, забудь об этом всем и иди гуляй дальше.       — Почему невозможно? Я уверен, можно придумать подход. Пэнси, я ведь, правда, люблю ее.       Пэнси медленно сделала шаг назад, с ее щек постепенно спадал румянец. Она остывала, пелена злости уходила, оставляя только понимание того, что все слова, выпаленные в лицо Рону, это те слова, которые она постоянно неосознанно твердила сама себе.       С бегающими глазами, Пэнси сказала:       — Ладно. Хорошо. Пробуй, сколько влезет. Что именно тебе нужно подсказать?       — Ну, во-первых, в какой обстановке это лучше сделать. Еще, как именно ей об этом сказать, и, самое главное, я хочу сделать ей подарок, хочу удивить ее.       Пэнси терла лоб пальцами, слегка наклонив голову вниз:       — Дождись Рождества. Пригласи ее на бал. Ей будет приятно. Если поговоришь с ней в конце вечера — будет идеально. В качестве подарка — уж не пожалей денег и возьми золотое издание ее любимых волшебных сказок. Уверена, хотя бы название ее любимой книги детства ты должен знать. А вообще, ты что, вообще ничего самостоятельно придумать не можешь? Ты потом если что с ней через меня встречаться будешь? Ладно, короче, главное — не дави на нее. Я уверена, что она скажет что-то вроде «Дай мне время подумать», а потом она придет ко мне рассказать о том, что ты себе возомнил, мы вместе посмеемся и забудем об этом.       Рон воодушевленно улыбнулся и сказал: «Спасибо», одновременно по-дружески встряхнув Пэнси за плечи.       Идиот. Вот, что значит хваленая гриффиндорская храбрость. Как там говорится, слабоумие и отвага? Даже вислоухий Уизли осмелился сделать шаг к тебе, а я все это время как будто надеялась на то, что ты сама подойдешь ко мне и скажешь то, что я так давно хотела услышать. И каков итог? Сама подсказываю Уизли, как лучше подкатить к тебе, а потом фальшиво радуюсь вместе с тобой тому, что он, наконец, решился сделать первый шаг. Как же это нелепо. Кто-нибудь, пустите Аваду в этого рыжего идиота. А еще лучше, в меня.       Чем больше времени проходит, тем больше я думаю о том, что, может быть, мне вообще никогда не стоило подходить к тебе. Не стоило плевать на все устои мира и завязывать дружбу с тобой. Это был хороший, я бы даже сказала, счастливый день, когда я впервые села рядом с тобой за завтраком. Я знала, что это начало чего-то большего, чего-то значимого. Ты тогда даже смеялась над моими шутками, и я помню, как ты рассказывала о своих родителях. Я сразу полюбила тебя за твою простоту, ты была для меня отдушиной среди других.       А еще я любила в тебе твои прекрасные волосы. Жаль, что я так и не успела спросить у тебя — замечала ли ты все это время, как я осторожно дотрагивалась до твоих закрученных прядей, аккуратно наматывая их на палец, пока ты спала рядом со мной в гостиной? Ты так уматывалась, что мне не хотелось будить тебя, да и для меня не было места спокойнее, чем напротив камина, на мягком диване, охраняя твой сон.       Эта невинная привычка, играться с твоими волосами, подвела меня тогда.       Этой ночью в промозглых зимних закоулках школы слышался только тихий воющий гул сквозняка и едва доносящееся эхо неспящих учеников. Однако в коридоре третьего этажа в какой-то момент прозвучали спешные шаги. Две ученицы проскользнули в кулуары этажа, и после усиленного побега от Миссис Норрис обе упали вниз, присев на колени возле стены, удачно укрывшись тенью. Обе запыхались, но улыбка не спадала с их порозовевших лиц.       — Герми, я тебе уже говорила, как тебе идет румянец?       Пэнси, едва приведя дыхание в норму, скользнула рукой в бездонный карман мантии, вытянув оттуда металлическую фляжку. Быстрым движением пальцев открутив крышечку, Пэнси протянула фляжку подруге.       Гермиона, замявшись на секунду, резко выдернула фляжку и, уже не думая, сделала два крепких глотка. Она почувствовала, как горячий огневиски сделал ее щеки не просто румяными, а сравнимыми с цветом ее факультета. Зажмурившись и скорчив недовольное лицо, она протянула фляжку обратно, чтобы Пэнси сделала свои положенные два глотка украденного с вечеринки алкоголя.       — Почти закончилось, — констатировала Пэнси.       — Можно вернуться к ребятам и налить еще.       — Сбежать с вечеринки, чтобы вернуться туда обратно? Ну уж нет. У меня есть идея получше. У меня еще с Рождества запрятана бутылка домашнего огневиски в моем чемодане под кроватью. Хочешь продолжить?       Гермиона икнула, тут же прикрыв рот. Ей уже приходилось проскальзывать в комнату Пэнси, но только когда они обе были в трезвом сознании, и шансы попасться были минимальны.       Пэнси встала сама и подала руку Гермионе. Когда она поравнялась с ней глазами, единственный возможный ответ вырвался и отозвался тихим эхом в пустом коридоре:       — Хочу. Давай проберемся к тебе.       Спустя каких-то полчаса Пэнси уже корячилась под своей кроватью, пытаясь справиться с хитро наложенными запечатывающими чарами на замке чемодана.       — Есть! Вот она, красавица.       Пэнси снова встала на ноги, теперь держа в руках прозрачную бутылку, полную согревающего напитка. От этой резкой перемены положения, пьяная голова девушки закружилась, в глазах потемнело, и все, что она видела в следующие секунды — быстро кружащийся потолок слизеринской комнаты, на который она теперь смотрела из положения лежа, и нависающее над ней лицо Гермионы.       — Пэнси, ты сильно ударилась?! Тебе больно?       Пэнси не было больно. Ей было хорошо. В этот момент ковер комнаты казался ей особенно мягким, а свисающие на ее щеки волосы Гермионы особенно щекочущими. На лице Пэнси растянулась улыбка, и она отодвинула кудрявые пряди со своего лица: «Щекотно». Рука продолжила движение и аккуратно заправила часть волос за левое ухо Гермионы, открывая ее лицо.       — Дурочка, — как обычно, шутливо обозвалась Гермиона. Она хотела было встать и помочь Пэнси подняться, но почувствовала резкие прикосновения пальцев с обоих боков.       — Не-е-е-ет! Пэнси, не надо!!! — но Пэнси не собиралась щадить подругу, она продолжила пытку щекоткой, крепко вцепившись беглыми пальцами за бока и живот Гермионы. Ее смех, казалось, разразился по всем подземельям. Гермиона ответила сопротивлением — она перекинула ногу и села сверху, сумев прижать руки Пэнси к полу.       — Я же говорила, только попробуй снова меня щекотать.       В этот момент обе девушки застыли, давая себе время на передышку после небольшой битвы. Пэнси, с дьявольской улыбкой на лице, промурчала:       — И что же мне за это будет, мисс Грейнджер?       Еще не угомонившееся после сражения сердце Гермионы стучало громче ее собственных мыслей. Ее тело само наклонилось вниз, все еще прижимая Пэнси к полу за запястья. Губами едва касаясь уха Пэнси, она прошептала: «Придется тебя наказать».       Гермиона сама не поняла, как эти слова сорвались с ее губ, и, как будто чтобы больше не сказать лишнего, она крепко поцеловала Пэнси. Кровь гудела в ушах, пульсировала быстрым ритмом, отодвигая свору мыслей на задний план, делая их невидимыми и неслышимыми. Она чувствовала вкус огневиски на губах Пэнси, и этот вкус никогда еще не был для нее так приятен. Она крепко зажмурила глаза, и осмелилась их открыть лишь спустя несколько мгновений, оторвавшись от губ Пэнси. Гермиона, замерев, смотрела подруге в глаза. Она была удивлена, и удивлена не своим порывом, который давно томился среди ее глубинных желаний, она была удивлена тому, что Пэнси не вырывалась. Пэнси не отпрянула и даже никак не возразила. Она могла легко отвернуть лицо, или даже освободить руки и оттолкнуть ее. Но она этого не сделала. И сейчас, она все еще лежит под ней, смотрит ей в глаза. Они так близко, что Гермиона замечает несколько бледных родинок на щеке Пэнси, которых она никогда не замечала раньше. Сколько еще того, что она никогда в ней не замечала? А сколько она не замечала в себе самой?       Пэнси боялась даже моргнуть, настолько нереальным ей казалось то, что произошло за последнюю минуту. Голова снова кружилась, но уже не из-за давления и даже не из-за алкоголя. Сердце стучало с неистовой скоростью, а живот скрутило от волнения. Она боялась, что сейчас Гермиона встанет, посмеется над ней, и уйдет, оставив ее лежать на полу в обнимку с бутылкой огневиски. Но она не вставала. Она вообще не двигалась. И Пэнси решилась сделать что-то первой.       Пэнси освободила прижатые запястья, выкрутив кисти так, что теперь это она держала Гермиону за руки. Пэнси резко села, и Гермиона, скатившись вниз, оказалась сидящей между ног Пэнси, и интуитивно обогнула ноги вокруг ее спины.       В это мгновение Пэнси почувствовала, как будто она задыхается, как будто время вот-вот закончится, и нужно успеть сделать все, в чем нуждаешься, чего так сильно хочешь. Она освободила шею Гермионы от растрепанных прядей, и прижалась губами к нежной коже. Ей казалось, что она сделала сотни, или даже тысячи поцелуев, попробовав на вкус каждый сантиметр. Поцелуи двигались все выше, достигнув подбородка, и, наконец, снова вернувшись к мягким губам. Гермиона покрылась мурашками, каждое прикосновение губ Пэнси отзывалось точным разрядом, начинаясь от кожи и уходя в глубь, заставляя ее тело подрагивать. Руками она прижала голову Пэнси еще крепче к себе, желая углубить поцелуй настолько, чтобы раствориться в ней, утонуть как можно скорее. Бабочки в ее животе не просто порхали, а резали крыльями изнутри. Пэнси прикусывала ее губы, но от этого ей было столько же хорошо, сколько больно.       Пэнси упивалась привкусом ее крови. Для нее это было интимнее, чем если бы они были сейчас обнаженные. Она хотела оставить свой след на ее губах, хотела сделать их прикосновение вечным. Она не думала о том, что будет после, она хотела остаться в сейчас, рядом с ней, такой раскрепощенной и такой любящей, какой она только мечтала ее видеть. Она целовала ее, отвечала на ее прикосновения, она хотела этого также, как сама Пэнси. По крайней мере, так Пэнси чувствовала в этот момент, сидя с закрытыми глазами, но ясно видя Гермиону через прикосновения, ясно слыша ее дыхание, периодически ощущая его на своих губах.       Пэнси сделала еще одно напористое движение вперед, теперь положив Гермиону на пол, как будто поменявшись с ней местами — теперь это она сидела сверху. Она решилась стянуть с себя черный джемпер, оставшись в бюстгальтере. Гермиона дернулась расстегивать пуговицы на своей кофте, Пэнси судорожно пыталась ей помочь, начав расстегивать их снизу. Расстегнув кофту, Пэнси положила руки на грудь Гермионы, прикрытую футболкой. Мягкая. Очень мягкая. Пэнси нежно поглаживала ее, чувствуя, как грудная клетка Гермионы вздымается и опускается при каждом вздохе. Она могла гладить ее вечно, но она хотела скорее продолжить, и, прижавшись к Гермионе для поцелуя, скользнула руками вниз, под ткань джинс, и дальше под ткань трусиков. Пэнси почувствовала, что пальцам стало очень горячо. Гермиона резко всхлипнула и замерла, концентрируясь на тех движениях, которые Пэнси начала проделывать пальцами. Это было мучительно приятно, голова Гермионы кружилась от частого дыхания, ноги сводило от удовольствия, она пыталась расслабиться, но волны мурашек не давали ей этого сделать.       Гермиона судорожно фокусировала мысли на происходящем, пытаясь понять все не только телом, но и мозгом. Вспышки осознания врезались в ее голову, теперь она подрагивала не то от удовольствия, не то от нарастающей волны переживания. Летающие бабочки сменились роящимися вопросами — что она делает? Почему это происходит? Зачем она поцеловала ее и сейчас позволяет прикасаться к себе таким образом?       Гермиона протянула руку и остановила Пэнси.       — Дай мне встать, — еще с запыханием сказала Гермиона.       Пэнси поднялась и помогла Гермионе встать на ноги. Перед тем как подняться, Гермиона взяла с пола черный джемпер, и теперь протянула его Пэнси. Она забрала его и теперь просто держала в руке, растерянным взглядом смотря на подругу.       — Гермиона…       — Пэнси. Мы, конечно, заигрались, — из уст Гермионы раздался нервный смешок, —       я, я вообще не понимаю, как это вышло, как это…       — Тебе не было хорошо? — Пэнси начала злиться. Злиться от страха.       — Ты же моя подруга… Почему ты вообще начала это делать?!       — А ничего, что это ты сама первая меня поцеловала?       Обе девушки стояли в ярости друг на друга. Гермиона пылала алым цветом, а Пэнси сжимала свитер в руках так сильно, как могла. Пэнси не могла поверить, что Гермиона после всего, что случилось, смеет так говорить. Неужели это было понарошку? Просто игрой для нее? Почему она не может признать то, что она была счастлива быть с ней сейчас? Или это Пэнси сама придумала себе, что Гермиона хочет того же, что и она? Гермиона разрывалась в растерянности. Буря эмоций бушевала внутри нее, причиняя сильную боль, от которой она скорее хотела избавиться. Ее губы еще помнили ощущения поцелуев Пэнси, кровь от укусов еще давала свой вкус, сердце пульсировало и кричало о чем-то, о чем Гермиона не хотела слышать. Она задвинула все эмоции, связанные с Пэнси, в глухой ящик, оставив только ощущение неприятного послевкусия. Гермионе стало страшно. Страшно от тех чувств, которые вырвались и превратились то, что произошло между ними сейчас. Страшно от того, что она изменила Рону со своей лучшей подругой. Страшно от того, что теперь ее чувства к нему не кажутся такими ясными, как прежде. Гермиона злилась на себя и злилась на Пэнси за то, что теперь в ее душе все спуталось. Она была счастлива дружить с ней и счастлива встречаться с Роном, но теперь, теперь при слове счастье она думает о чем-то ином. И это пугало ее до глубины души.       — Пэнси, мы зря это сделали. Я не понимаю, что происходит. Рону нельзя знать, — из Гермионы вырывались лишь сухие спутанные фразы, разбавленные судорожными всхлипами.       — Гермиона, все хорошо… Гермиона… — Пэнси подошла к ней ближе и протянула руки, в желании обнять, прижать к себе, успокоить. Но Гермиона лишь отпрянула назад.       — Нет, я не чувствую, что все хорошо. Я хочу уйти. Прости.       В комнате Пэнси прозвучал глухой звук закрывшейся двери.       «Прости». Твои последние слова в тот вечер. Твои последние искренние слова мне в принципе. Возможно, прозвучит излишне пафосно, но я не могу забыть этот вечер. Точнее, я не могу перестать о нем думать. Моя мечта превратилась в мой кошмар. Я до сих пор хочу понять, что мне стоило сделать в тот вечер. Или что делать, наоборот, не стоило. Все говорят, что нужно следовать своему сердцу, но теперь этот путь привел меня сюда — в одиночество без тебя. Казалось бы, такие глупости — одна дурацкая бутылка огневиски и заправленная за ухо прядь волос, но такова цена потери нашей дружбы. Гермиона, ты самая умная девушка во всем Хогвартсе, но даже ты иногда делаешь глупости. Что же тогда говорить про меня. Ты всю жизнь будешь помнить о своих самых больших достижениях, а я всю жизнь буду помнить свой самый нелепый провал. Ты — мое самое большое достижение и мое самое большое поражение.       И вот уже настала весна, а ты все еще холодна ко мне, как тот февраль. Я подожду еще, сколько бы времени тебе ни понадобилось, чтобы разобраться. Но мне уже давно все понятно, и ничего с тех пор не изменилось. Я не люблю врать, поэтому признаюсь честно — я все еще люблю тебя.