«И пусть мир, который я строил годами, рухнет к твоим ногам, если любовь моя для тебя только шоу…»
Джисон откидывается на спинку мягкого кресла, оглядываясь на дверь позади, будто боясь, что кто-нибудь застукает его за непристойными вещами, потому что мысли сейчас такими и являются. Он снова и снова прокручивает в голове
его улыбку, миг, когда
он ловит ладонь Джисона и преподносит к губам, ведь вокруг не было ни единой камеры, чтобы это можно было скинуть на простой фансервис, ведь в ту секунду у
него так горели глаза от переизбытка чувств, но что случилось потом? Почему
он ушел, оставляя его наедине со своими чертовыми мечтами?
Черноволосый громко вздыхает, зарываясь пальцами в жирные волосы. И когда он последний раз принимал душ нормально? Джисон почти сутками просиживается в душной комнатке, не подпуская к себе никого, ведь тогда нужно будет объясняться, рассказывать, что происходит, а выслушивать свое собственное нытье он даже самому заядлому врагу не пожелает. И смог бы объяснить кому-то свои чувства, если даже сам себе не может их обосновать? Как они появились и в какой момент все пошло по наклонной — все запуталось в его голове в один огромный клубок мыслей, который трогать ни в коем случае нельзя, ведь он может просто взорваться, забирая с собой остатки трезвого ума, если они все ещё присутствуют у Джисона.
А на счет трезвости — это уже совсем другая история, которая тоже крайне сложна, а разобраться с ней без спиртного априори не получится. Алкоголь стал почти второй сущностью Джисона, которая пожирает его день ото дня, позволяя хоть на миг забыться, а потом снова начать вспоминать, смеяться, плакать и завидовать прежнему себе, ведь тогда он был свободен от этих мыслей, ему было так легко, что, по сравнению с нынешним Джисоном, создает такой контраст. И хорошо, что остатки трезвого ума еще держат оборону, не подпуская его к наркотикам, которые манят так же сильно, как тот чертов рыжеволосый. Ведь там ему обещают забытье или же наоборот — способность на какое-то время ощутить воображаемую любовь, на которую сам же себя и накрутил за последние недели сумасшествия.
Джисон снова тянется к недопитой стопке горького напитка, опрокидывая ее и кривясь, с грохотом откидывая ее на пол. Она разбивается с таким же звуком, как и сердце черноволосого несколько дней назад, когда Минхо явился в общежитие с огромным красным пятном на шее, которое Чанбин сразу же окрестил
засосом, обосновывая, что это память от новой пассии. Столько эмоций он не ощущал еще никогда раньше. Все началось с простого отрицания, но сколько бы он не мотал головой, сколько бы не находил оправданий, красное пятно не исчезало, а наоборот — расцветало красками от бордового к зеленому и назад. А потом был гнев. Чертов гнев, который разрушил большую часть его комнаты, и если бы парни вовремя не остановили, Джисон бы от отчаяния выбросился в окно вместе со всеми своими вещами. И, когда ему пытались вправить мозги, он вдруг осознал все, что от него хочет судьба, поэтому пообещал себе не пить, пойти в душ и начать нормально общаться с Минхо, если монетка из его кармана упадет орлом вверх, но рисунок
решки решил по-другому, поэтому Джисон утихомирил свой пыл и вытащил очередную бутылку из секретного хранилища, который он пополняет каждую неделю, когда выбирается в город.
И сейчас он проживает самую яркую стадию, по его мнению — депрессию. Такую родную и самое главное — безотказную. Что может быть лучше? Что можно считать лучшим концом для этой чертовой драмы, в которой он третий лишний. О нем ни то что не догадываются, скорее даже знать не хотят, не так ли? Неужели этот чертов Минхо не мог хоть раз всунуть нос в его
берлогу, чтобы спросить про самочувствие, чтобы поинтересоваться о самочувствии, ведь очевидно — все чертовски хуево. Неужели он никогда не смотрит вокруг? Неужели ни разу не замечал, что в любое время суток, шторы в комнате Хана плотно закрыты? А может Минхо даже не ночует в общежитии, может новая пассия настолько обеспечена, что может позволить себе забрать его? Но как бы ни было, он мог хоть бы раз безрезультатно постучать в дверь комнаты, позвать по имени или хотя бы позвонить.
Джисон согнулся вперед, пытаясь пальцами в кромешной темноте нащупать что-то похожее на свой телефон, но все тщетно. Наверное, он уже давно вырубился, ведь Джисон не заряжал его ни разу с того момента, как в порыве ярости разорвал зарядку, случайно зацепившись за неё ногой, а одолжить у кого-то нету сил, ведь тогда надо выходить в коридор и говорить с кем-то. Джисон уже давно не связывал слова в одно предложение. Хотя нет, если говорить точнее, он уже несколько дней молчит, ведь в пустой комнате говорить можно только с собой и то лучше
промолчать чтобы снова не разрыдаться от собственного бессилия.
В коридоре вдруг раздался чей-то смех, отчего Джисон встрепенулся, хватая себя за место, где под кожей должно биться сердце, но уже давно бушует ветер отчаяния. Громкие шаги около его двери — кто-то прошел мимо, но, кажется, передумал идти дальше и тихо вернулся назад. Но тихо было только по мнению неожиданного гостя, ведь в комнате Джисона тишина приобрела абсолютно другое значение, поэтому все тихое за ее пределами раздавалось в голове черноволосого громкими ударами отчаянного больного сознания. Стук в дверь, сначала осторожный, будто человек за дверью боится увидеть то, что разворачивается внутри маленькой комнатушки, а потом настойчивый, будто выпрашивая впустить его во внутрь. Джисон опасливо опускает ноги на пол, поднимаясь с кресла, словно, не веря своим ушам, что кто-то все же осмелился постучать. Он не решается подойти, так и застывая на месте, но стук в дверь не прекращается, с каждым ударом убивая в его голове остатки здравого ума.
Джисон громко вскрикивает, когда кто-то звенит ключами, запихивая один из них в замковое отверстие. Он почти одним шагом преодолевает расстояние, руками опираясь о деревянную поверхность, чтобы не впустить нежданного гостья. И кто бы знал, что черноволосый выкинул не все ключи от своей двери. Черт. Звук поворачивания ключа в замке раздается в груди Джисона больным ударом, и кто-то напористо нажимает на ручку, пытаясь отпереть дверь, но тут же ощущает тяжесть чужого тела, что обороняется внутри комнаты.
— Джисон… — этот голос. Черноволосый был готов услышать любого человека, но только не
его. Не сейчас. Пожалуйста. Руки становятся ватными, и он на какой-то миг забывает, что должен делать, но в следующую секунду снова упрямо надавливает на дверь, пытаясь не подпустить
его ни на шаг к себе. — Прошу, Джисон, впусти меня, — голос уже не звучит так равнодушно, как раньше. И почему? Неужели новая пассия кинула
его на произвол судьбы, и
он вдруг вспомнил о существовании Хана?
Черноволосый вдруг заливается смехом от одной только мысли о том, что человек за дверью чувствует такую же боль, как и он. Хотя может ли чужая боль сравнится с его чувствами? Да никогда.
— Почему ты смеешься? — голос звучит растеряно, но на дверь надавливают ещё упорнее, отчего Джисон отступает на шаг назад, не прекращая держать оборону. — Черт бы тебя побрал, да что на тебя нашло, блять?
— Будто ты не знаешь? — смех не останавливается и черноволосого внезапно охватывают ледяные лапы страха, что все это нереально, что это его больной мозг спроектировал, чтобы вытащить на свет, чтобы позвать на помощь, ведь сам он не справляется.
— О чем ты?
— Спроси свою новую пассию, блять, — изо всех оставшихся сил кричит Джисон и все же отпускает дверь, позволяя рыжеволосому ворваться в комнату.
Минхо жмурится, пытаясь в кромешной темноте рассмотреть силуэт исхудавшего черноволосого, что шатается на месте, будто лист на ветру. Еще миг и он упадет, рыжеволосый в этом уверен. Измотанный, побитый жизнью, но такой
родной.
— Никакой пассии нет, — он вдруг неожиданно улыбается, озаряя комнату воображаемым светом, который, кажется, видит только Джисон.
— Не ври.
— Не вру, — Минхо делает шаг вперед и останавливается, когда видит, что черноволосый делает такой же шаг назад. — Не убегай, прошу.
— Зачем ты пришел? — Джисон пытается абстрагироваться от чувств, чтобы не поддаваться его просьбам, но выходит отнюдь плохо. Сердце, будто освободившись от ржавых цепей, начинает неистово биться об ребра, пытаясь пробить выход наружу, чтобы вскочить в ладони Минхо и найти понимание, оставляя позади себя бездыханное тело самого Джисона.
— Этот засос, — рыжеволосый кривится на последнем слове, — это не то, что ты подумал. Это просто проигрыш в игре, вот и все.
— Ты врешь, — Джисон опускает глаза, чтобы не видеть это чертовски родное лицо, к которому хочется притронуться, которое хочется целовать и никогда не отпускать из своих ладоней.
— Ты знаешь моих друзей, Джисон, знаешь какие они придурочные, — Минхо смеется. — Это наказание за проигрыш. Ничего не было, клянусь, Джисон, — то, как он выговаривает его имя, пробирает до дрожи. То как он смотрит, вызывает доверие, но только не у черноволосого, только не у человека, который
знает всю
правду.
///
Блондинистые волосы и стройную фигуру, которой одарила природа эту девушку, не спутать ни с кем другим. Джисону она уже знакома, поэтому он напускает на лицо добродушный вид и быстро направляется в ее сторону, уже издалека размахивая рукой, но та даже не смотрит на него, заглядывая куда-то за спину. И лучше бы он не оборачивался, лучше бы прошел мимо, не обращая на нее внимания, но нет, судьба решила по-другому, заставляя Джисона посмотреть назад, на предмет ее заинтересованности. Наверное, именно тогда его сердце перестало биться, уступая место отчаянному ветру.
Рыжеволосый даже не смущался, прижимая упругое тело русоволосой девушки к себе, вылизывая ее рот с таким напором, что Джисону самому дышать стало сложно. Небольшой букет каких-то белых цветов свисал в её ладони, которая была запрокинута на спину парню, пытаясь ухватиться хоть за что-нибудь твердое, чтобы устоять от обаяния Минхо. Её вторая ладонь блуждала в рыжих волосах, пока его руки свободно блуждали по всему телу блондинки, почти полностью вжимая ее в себя.
///
— Верю, — черноволосый улыбнулся, поднимая глаза на рыжеволосого, смиряя его с ног до головы. — Теперь ты можешь уходить.
Этой драме наконец-то пришел конец.
Последняя стадия — принятие.
Можно смело выдохнуть.
