***
Промозглый ноябрьский вечер неспешно догорает в огнях парадных гирлянд где-то в центре многомиллионного мегаполиса. Габаритная иномарка неторопливо скользит по влажному от недавно выпавшего снега асфальту. От него пахнет дорогим табаком. От нее — терпкостью выдержанного вина. Виктор, кажется, даже на нее не смотрит. Лишь изредка краем глаза ловит плавные движения ее ладоней. Элеонора порывисто вздыхает, откинув телефон от греха подальше. Ни к чему ей теперь отвечать на десяток сообщений с вопросом о ее местонахождении. Осознание всей глупости этого ужина «в тихом семейном кругу» добивает ее окончательно.***
Эти два с лишним часа тянутся мучительно вязкой карамелью. На то, чтобы держать лицо не остается уже никаких сил. Миша все еще надеется задушить внутри себя веру в воссоединение с Софией. Роль удавки предусмотрительно отведена Элеоноре. Она ведь и сама раньше не брезговала столь радикальным: «клин клином вышибает…» Боже, как же это все унизительно и глупо. Не вышибает, она проверяла, и не раз. София выглядит настолько тускло, что обращать на нее внимание Галанова не находит повода. Эта бизнес-леди — словно бесцветная моль, захлебнувшаяся в белом шуме. И вечно эмоциональной Элеоноре контакта с ней никогда не наладить. А, может, и ни к чему это все. Время покажет. Пашу почему-то нестерпимо жалко. В своем неудержимом желании заглушающего все вокруг, и даже здравый смысл, счастья он очень сильно узнаваем. От этих искрометных шуток и безнадежно потухших глаз мурашки бегут по коже. Серб себя не жалеет, тонет в разлетевшихся осколках обиды и в иллюзиях спасительной любви. Так ведь и до инсульта прямой дорогой прогуляться можно. Одно отчетливое и навязчивое ощущение оставляет липкий след на женских плечах. Элеонора чувствует себя здесь абсолютно лишней. Как будто она неосмотрительно заблудилась в массивных декорациях абсолютно чужой жизни. Скорее даже не жизни, а спектакля. Брюнетка наскоро извиняется перед собравшимися и выпархивает из-за стола. Они настолько увлечены своим затянувшимся представлением, что даже, кажется, не замечают столь стремительного ухода. В ушах пулеметной очередью стучат ее же собственные шпильки, а в этом просторном зале все кажется нестерпимо душным.***
Пустота холла обдает женщину желанной прохладой. Дышать становится легче. Хотя, голова все еще ноет от долгого перелета и накатившей усталости. Вязкость красного вина нещадно обжигает тубы. Галановой отчаянно хочется все это прекратить, но подходящий повод не спешит подвернуться под руку. Или все-таки? — Какие люди! — Его звучный тембр оседает приятной поволокой на ее хрупких плечах. Порывисто обернувшись, Элеонора улыбается. Совершенно искренне и совершенно устало. — С приездом, дорогая. Баринов. Мужчина очевидно прозябал все это время в соседнем зале ресторана. Совершенно привычный для нее. Для Элеоноры. Заметно вымотанный, но отчего-то радостный. Ей бы сейчас — хоть толику этой радости. Брюнетка инстинктивно подмечает, что мужчина здесь один. Уж точно — без жены. Слишком расслаблен. Елену рядом с ним в такой непринужденности представить абсолютно невозможно. Будь она здесь — уже давно и запилила бы, и затушила всю эту интуитивную веселость в его темно-карих. — Отвези меня домой… — Галанова и сама удивляется. Но лишь на секунду. А потом, это ее абстрактное «домой» уже не кажется таким уж беспочвенным. Ни ей, ни ему. — Ты предлагаешь мне побыть сегодня твоим извозчиком? — Повар усмехается, но глаз с бывшей жены не сводит. Слишком давно не видел. Слишком цепляет за живое. До сих пор. — Ну, чего тебе стоит… Он соглашается, слегка поворчав для приличия. Галантно помогает Элеоноре надеть норковую шубу, крепко сжимает хрупкие женские плечи в своих руках. Обжигает нежную кожу жарким дыханием. Надежно ухватив бывшую супругу под руку, наконец, осуществляет ее желание. «Сбежать бы из этого ресторана поскорее.»***
Тишину разбавляют лишь отголоски шума мотора и симфония Шостаковича. Кардиологи утверждают: «полезно для сердца…» Елена вручила мужу флешку с несколькими гигабайтами русской и зарубежной классики. Спорить с женой Виктор не стал. На это, кажется, у него теперь не осталось никаких сил. Вся его благополучная жизнь катится экспрессом, почти не требующим управления. Звезда Мишлен, о которой так долго мечтал и к которой так отчаянно стремился. Процветающий бизнес, который будет приносить ему доход и удовольствие еще очень долго. И, наконец — бесстрастная и разумная жена. Она заботится о его здоровье, наверное, даже больше, чем кто бы то ни было. Он должен быть ей за это благодарен. Определенно. — Ты бы хоть шутку какую пошутил. — Беззлобно фыркает бывшая жена, невзначай поймав на себе его взгляд. — А то: так и заснуть недолго. Баринов невольно улыбается, убавляя громкость стереосистемы. Теперь между ними — исключительно мерный звук мотора. Элеонора непроизвольно закрывает глаза. Когда хмельная вуаль вина сходит на нет, усталость глушит женщину с двойным усердием. В этой внезапной тишине им почему-то комфортно друг с другом. Даже без шуток, о которых она просит скорее для проформы, чем для реального результата. Странно. С ним, даже безмолвным, Элеоноре до сих пор жутко интересно. Наблюдать, чувствовать, просто находиться рядом.Почему они вновь оказываются на орбите друг друга?
Этот вопрос витает в воздухе невесомой поволокой уже добрых двадцать лет. Ответ на него ни Виктор, ни Элеонора не ищут. Наверное, им даже не интересно его знать. Они просто живут своими размеренными, успешными и отдельными друг от друга жизнями. Время от времени встречаются, чтобы понять, что сквозящая между ними нежность никуда так и не испарилась. А может — испарять ее никто и не пытался. Виктор уже не боится признаться себе, что отчаянно влюблен в то состояние непринужденности, расслабленности и живости рядом с ней. Исключительно рядом с ней. Оглядываясь назад, он бесстрастно готов признать: именно так между ними было всегда. Ну, почти всегда. По утрам он утопал в ее сонной нежности, тонкими женскими пальцами на слегка влажной коже. Она звонко смеялась, запрокинув голову чуть назад, ощущала его теплые губы на стремительно пульсирующей синей венке. В какие-то доли секунды Элеонора оказывалась прижата к постели приятной тяжестью. Чувствовала его горячие пальцы на своем теле. Вечерами женщина томно искрила ярко-синими глазами, говорила какие-то глупости, низко склонившись над самым его ухом. В минуты их частых ссор жена обрушивала на Виктора всю свою ярость и злость, не стесняясь в выражениях и децибелах. Она кричала, била дорогую посуду, а однажды даже разбила о его голову какую-то сувенирную вазочку. Извиняться, кстати, брюнетка тоже умела. Ластилась к мужу послушной кошечкой, обнимая за плечи и целуя лицо. Да еще и голосок такой ласковый. Тут, волей-неволей — простишь. Ее переменчивость можно было сравнить с погодой на морском побережье. Неизменным всегда было и остается лишь одно — Элеонора неустанно в него влюблена. Влюблена даже теперь, спустя столько лет. Океаны ее глаз все еще искрят таинственной поволокой, стоит женщине вновь оказаться рядом с бывшем мужем. Причем, совершенно неважно: как именно развивается их общение. Ругаются они, или же почти-мирно обмениваются светскими новостями. Исход всегда один — искры в лазурном океане ее глаз. — А я с Джековичем сплю… — С порывистым хрипом на губах внезапно выдает Элеонора. Мягкая безмятежность разбивается на миллион крошечных осколков. Баринов инстинктивно сжимает руль чуть сильнее, а сердце заходится очередью беспорядочных ударов под левым ребром. Женщина устремляет на него свои огромные глаза. Что она пытается найти в реках темно-карих, она и сама до конца не осознает. Злость? Обиду? Ревность? Она, кажется, себе неприлично льстит. Но, черт возьми, было бы приятно. — Была бы хорошая шутка… Он знает, что говорит женщина совершенно серьезно. Ее выдает колючая дрожь в голосе и дьявольски холодная ладонь, которая почему-то теперь накрывает его плечо. Тупая и необъяснимая ревность кричит сбивчивым шепотом на задворках его подсознания. И что он теперь может ей сказать? Что она дура? Так, Элеонора и сама об этом хорошо осведомлена. И лишних напоминаний, а тем более: от бывшего мужа, слышать брюнетке не хочется. Что ему жаль? На миг мужчине становится смешно до боли в солнцесплетении. Кого жаль? Джековича? Возможно, но ведь и он — не мальчик-колокольчик. Все про Виктора и Элеонору Михаил знает, ну или догадывается уж точно. Себя? Слишком самовлюбленно и опрометчиво даже для такого законченного эгоиста как Баринов. Элеонору? Ей его жалость нужна была лишь единожды. В голове мутной свинцовой пылью оседают непрошенные воспоминания. Ноющая боль в разбитых в кровь костяшках пальцев, сердце все еще заходится в приступе удушья даже после того, как этот официант недоношенный был спущен с крутой лестницы. Жена плачет, истерически хватая Виктора за ворот рубашки. Она просит простить. Он — не попадаться под горячую руку. А то — в таком состоянии он ее и жизни лишить может. Нет, жалость — точно не про них. Мог бы Виктор простить ее тогда? Едва ли. Слишком больно, слишком горько и обидно. «Если любит — простит» — кажется, именно так твердили ей подруги. Смешно. Только теперь Элеонора понимает, что он не спустил ее измену на тормозах именно потому что любил. Бешено и искренне. Простить ее тогда значило бы лишь одно — провести оставшиеся годы совместной жизни в склоках, ссорах и напоминаниях об ее ошибке. Простил ли Виктор ее теперь? Галанова старается не задаваться этим вопросом, так у нее будет меньше шансов удариться в самобичевание.***
Просторная кухня-гостиная залита приглушенным теплым светом. Ее ноги надежно укутаны в мягкий плед, а голова удобно устроена на его груди. Сквозь легкую поволоку сна Элеонора чувствует его прикосновения. Кончиками пальцев по тонкой коже запястья, нежным поцелуем в раскрасневшиеся то ли от тепла, то ли от теплоты щеки. Лежать, прижавшись спиной к нему, все еще очень приятно, и думать не хочется абсолютно. Виктор что-то говорит. Негромко и размеренно. Иногда — смеется сдержанно. Элеонора улыбается скорее интуитивно, сквозь опущенные ресницы. Уткнувшись в тонкую шею, мужчина вдыхает приторно тяжелый аромат ее парфюма. Целовать ее губы ему до жути приятно. Элеонора томная и расслабленная. Охотно отвечает на его трепетные и чувственные ласки. Осторожно проводит кончиками ногтей по ткани его новой рубашки. И, кажется, что он управляет ситуацией. Лишь изредка брюнетка грозит выказать свой нрав, жарко закусывая его губы до крови. Хорошо им вдвоем, все-таки. Виктор неторопливо целует хрупкие плечи, выпирающие ключицы и обнаженную шею. Элеонора лишь судорожно хватает ртом воздух и слегка улыбается, стараясь прижаться к мужчине как можно теснее. Не помня: как именно, он расстегивает молнию ее платья. Обжигает бархат ее кожи своим горячим дыханием. Бретельки кружевного бюстгальтера оказались сдернуты с ее плеч. Элеонора, удобно устроившись у Баринова на коленях, расстегивает мелкие пуговицы его рубашки. Его смелые, хозяйские прикосновения под подолом уже съехавшего платья, по внутренней стороне бедра и где только вздумается. Женские руки порывисто обнимают его крепкую шею. Дорогое платье падает на пол безвольной тряпкой. В глазах предательски темнеет, сердце заходится в уже неконтролируемой истерике. Его сильные руки крепко держат ее напряженное как струна тело. Губы, руки, пальцы, а спустя мгновение — отрывистые стоны…***
Они же одинаковые. Одним миром мазаны. Кажется, говорят именно так. Любят друг друга отчаянно и уж точно — без поправок на ветер. Злятся, ссорятся, но любить не перестают ни на минуту. И чем он вот уже много лет отличается от Элеоноры, Виктор не понимает. Она изменяла с ним и изменяла ему. А он — исключительно с ней, но ей — никогда. Спустя столько прожитых мгновений и вместе и врозь, это преимущество видится Баринову весьма сомнительным. И прощать ему ее отчаянно больше на за что. У них не хватит сил и желания прекратить все это. У них хватит совести не делать их отношения достоянием общественности. Уже что-то…***
— Какие планы на завтра? — В ночной тишине ее голос звучит томно и сладко. Он думал, что Элеонора уже спит. Прижалась крепко, уткнулась в плечо и почти засопела. Но, нет. — В ресторан с утра наведаться. И Катя просила заехать на ужин. — Меня возьмешь? — Спи давай, хотела же… — Баринов сдерживает рвущуюся наружу усмешку. Невесомо целует разомлевшую женщину в макушку.***