Я не танцую

      – Дядь Вака-сан, вот Вам почти двадцать шесть лет, а Вы всё в гопников играете. Не думали, завести семью? – девушка стояла на краю одной из многоэтажек с палитрой в руке.       – Сколько со мной можно общаться на «Вы»?– Имауши сидел возле мольберта, искоса глядя на Танаку, рисующую очередной закат, и игнорируя заданный вопрос.       – Ну Ваша правда, Вака-сан, – Кичи немного рассмеялась, смешивая краски в палитре, – Может потанцуем?       – Чтобы у тебя были проблемы с парнем? – Вакаса поднялся с бетона, желая рассмотреть успехи Танаки.       – Во-первых, Вас он не останавливал, когда в моей студии мы переспали месяц назад и ещё три недели назад, – повернувшись лицом к парню, Кичи увидела на его щеках небольшой румянец, – Во-вторых, я с ним рассталась ещё два месяца назад.       Слабо улыбнувшись, девушка продолжила вырисовывать на мольберте чудные красоты вечернего Токио. Имауши встал сбоку и смотрел на единственное пятнышко краски на ее лице. Указательным пальцем стерев его, Вака этим же пальцем повернул голову Кичи к себе, рассматривая ее темные глаза, в которых плескалось детское непонимание и лучи заходящего солнца.       – Все же ты ни капли не выросла.       Имауши приблизился к ее губам и медленно сминал их своими, другой рукой притягивая ее к себе за талию. Танака повернулась к нему и положила свои руки ему на плечи, дальше вытягивая палитру и кисточку, боясь испачкать форму «Брахмана». Поцелуй получился донельзя невинным и детским, без какой-либо страсти, отчего «бабочки» забушевали, отдаваясь приятной и томной болью внизу живота. Оторвавшись друг от друга, Имауши сказал:       – Ты тоже до сих пор летишь в драку, хоть тебе и двадцать лет.       – Через месяц я уезжаю, Вака-сан, – резко и с грустью сказала Кичи, разорвав нежные объятия, – в Лос-Анджелес навсегда, – парень промолчал и сел на бетон к ее ногам.       Резкая смена разговора повлияла на окружающую их обстановку. Летний ветер мягко трепетал форму обоих участников «Брахмана». В воздухе повисло молчание, давившее на них со всех сторон. Никто так и не сказал ни слова.

***

      В душе у Вакасы стало пусто. Пусто без нее, а точнее от этой мысли, а скоро эти мысли будут реальны.       В душе у Кичи тоже пусто, но переезд, по ее мнению, хорошее решение. Ведь ему не нужна будет она.       – «Поэтому лучше сейчас уйти», – думала она, идя с круглосуточной аптеки домой.       Через неделю она уедет, оставив Сенджю, «Брахманов» и Вакасу в прошлом, что крайне не правильно по отношению к ним. Как и неправильно идти ночью домой без какого-либо вспомогательного предмета в драках, а именно, биты.       Недалеко послышались мужские голоса, говорящие, присоединится к ним. Мурашки по коже прошлись у Танаки, она ускорила шаг. Резко появилось желание позвонить Имауши впервые за три недели со дня разговора, но Кичи — сильная девушка, которая никогда не давала себя в обиду, даже когда Вакаса был рядом.       Один из тех животных взял ее за руку, принудительно останавливая и не давая и шанса на побег. В таком состоянии она никак не сможет одолеть трёх крупных мужчин, поэтому правая рука быстро нащупывает карман, а в нем телефон. В слепую тыкает на кнопки, молясь, чтобы они не заметили.       Кричать было бессмысленным, по крайней мере, пока что. Никто не придет на помощь, ведь… в нашем мире всегда виновата жертва независимо от ситуации. Отмахиваться от них, уворачиваться — это все, что она могла, пока на ощупь ищет номер.       Не содействие со стороны Кичи разозлило мужчин. Удар в живот прилетел от одного. Удар в бок от другого. Удар в челюсть от третьего. Медикаменты упали на асфальт. Девушка еле сдерживала болезненные стоны, еле держалась на ногах. Кто бы мог подумать, что эту девушку можно так просто избить, не ожидая никакого сопротивления. Но вы не правы.       Трое мужчин после ударов откровенно заржали, смотря на беспомощную жертву. Именно в этот момент она и сама нанесла им удары, незаметно достав телефон с высвеченным контактом «Вака-сан».       К ее удивлению, сонный голос Имауши почти мгновенно послышался из динамика, что, конечно же, привлекло внимание насильников.       – А ты, оказывается, с коготками. Неужели дружку своему звонишь? А как же наше развлечение? – ужасный до ужаса смех разнёсся по улице.       – Отъебитесь от меня уже, иначе у вас будут проблемы, – в ее голосе слышалась истерическая нотка. Из динамика нещадно лились вопросы и всякий шум.       Ничего не ответив, мужчина начал подходить к девушке, по пути громко говоря их местоположение. Из-за встревоженного ответа Вакасы «Держись! Я скоро буду. Будь на связи только!», Кичи пропустила очередной удар в ребра. Боль пронзила все тело, когда она встретилась лицом с асфальтом, отлетев на два метра.       – Кем бы ты там ни был, – сказал он, беря телефон Танаки в руки, – Вака-сан, поспеши, если хочешь увидеть ее целой, – завершив вызов, он пошел к своим дружкам.       Дальше девушка ничего не могла расслышать. Все ее чувства затупились, мысли путались. Удар опять прилетел в живот, и в мыслях пролетели слова:       «Все кончено»

***

      – Не умирай! Слышишь меня? Не умирай, Кичи! – голос у парня дрожал. Некогда спокойный и даже немного безразличный Имауши сейчас готов был впасть в истерику, видя, с какой скоростью вытекает кровь из ножевого ранения на животе. Где-то недалеко прозвучала сирена скорой помощи и полиции.       – Он твой, Вакаса, – на лице у Танаки была теплая, но болезненная улыбка, – Приди потом ко мне в студию и поймёшь всё.       – Мы с тобой сходим в студию, и ты мне все расскажешь. Не собирайся умирать, пожалуйста, – несколько слезинок всё-таки скатились по щекам Имауши, голос на последней фразе почти пропал, но девушка все услышала.       – Я постараюсь, – Кичи, лёжа уже на носилке в машине скорой помощи, не верила, что выживет, но знает, что должна убедить Вакасу, поэтому аккуратно взяв его за руку, говорит важные для обоих слова, – Я люблю тебя, Вака-сан.       Имауши не был поражен или удивлен, он знал это, но никак не воспринимал всерьез, глуша и свои чувства тоже. Имауши также не умеет выражать их, поэтому невесомо целует заляпанные кровью прохладные губы возлюбленной. Имауши также надеется на лучший исход.

***

      В больнице, как всегда, пахнет медикаментами, спиртом и… кровью. По крайней мере, это чувствовал Вакаса, когда около операционной ждал чуда в лице доктора, говорящего, что Танака будет жить.       – Вы кем приходитесь Танаке Кичи? – Имауши даже не заметил, как вышел врач из операционной.       – Я… я… – Вакаса не мог подобрать нужного ответа, так как сам запутался, – ее молодой человек.       – Прошу меня простить, – всего несколько слов, и Имауши затаил дыхание, все же надеясь на лучшее, – Мы не смогли их спасти. Эти два месяца беременности у нее тяжело проходили…       – Их? Беременность? – парень не понимал, о чем сейчас ему говорил доктор.       – Вы разве не знали? – удивлённо воскликнул мужчина.       – Кичи мне ничего не рассказывала, только… – перед глазами всплыл образ девушки, говорящий: – Он твой. То есть, она о ребенка мне сказала?       – Возможно. Приношу свои глубочайшие извинения. Танака потеряла слишком много крови, даже перекачать бы не успели, а вот ребенок… во-первых, из-за многочисленных ударов открылось внутреннее кровотечение, во-вторых, нож попал прямо в матку, задевая плод. Мы бы его в любом случае не смогли бы спасти: он ещё не достаточно сформирован.       – Спасибо Вам, – все тело тряслось у Вакасы, его образ полностью сломался, но тем не менее поклонился в знак искренней благодарности.

***

      Имауши только под утро смог прийти в студию. Открыв дверь ключами, что ему дала Танака, он сразу лицезрел творческий беспорядок: повсюду валялись краски, кисточки, листочки, карандаши, — в общем, все что нужно для художника.       – Я пришел.       Сказал он, как обычно ожидая ответа, но его не последовало.       Не разуваясь, парень пошел сразу в просторную комнату, там где всегда сидела Кичи у мольберта, там где есть большое панорамное окно с красивыми видом на город.       В глаза сразу бросилась фиолетовая папка, лежащая неряшливо на столе среди каких-то зарисовок, эскизов. Открыв ее, Вакаса наткнулся на письмо от Танаки: Если ты это читаешь, значит я уже в Америке. С чего бы начать… Помнишь, когда я у тебя спрашивала про семью? Так вот, для тебя прошло около одного месяца, если не больше, а для меня несколько часов. Я беременна от тебя, Вакаса. Это твой ребенок, ты его отец. Неожиданно, правда? Так как ты так и не ответил на мой вопрос, я решила… точнее поняла, что тебе он не нужен будет, также как и я. Типа, тебе не нужно это все, и проще будет, если я перееду. Аборт я делать не собираюсь, итак есть большой шанс выкидыша, а если я сейчас своего же ребенка убью, то больше не смогу забеременеть. Как много слова «будет», да? Но это же все мои предположения насчёт тебя. Но я ни капли не жалею, что случилось тогда в студии. Даже если ты это сделал только по-пьяни и совершенно не хотел со мной трахаться когда-нибудь, то мне все равно. Кстати, я оставила снимок УЗИ, если хочешь посмотреть, то он под бумагами.       Отвлекшись от письма, Имауши отложил его и, проверяя под каждый непонятным белым листком, все же нашел небольшую черную полупрозрачную картинку. Сердце кровью облилось при осмотре каждого миллиметра изображённого плода, его возможного ребенка. Знаешь, я назову его каким-нибудь американским именем, только звучанием немного будет похоже на твое имя. Пока я такого не придумала, но оно будет крутое! А если бы я осталась в Токио, то предоставила тебе право выбора. Я, кстати, реально хотела потанцевать с тобой. С шести лет мечтаю об этом, но ты как всегда отмахнулся. Надеюсь, что ребенок не будет таким же вредным, как ты. Бука! Я ещё нарисовала нас, посмотри там на мольберте. Я также мечтала о нашей свадьбе, о танце. Эх, девчачьи мечты. Уже даже не знаю, что тебе ещё такого написать? Думаю, ты и так знаешь, что пыталась тебе замену найти, но не смогла. Но это к слову. Наверное, все. Я бы тебе написала, как сильно люблю тебя, но ты это опять же знаешь. Не ищи меня, Вакаса, продолжай лупить всяких подонков и оставайся с Сенджю и «Брахманами». Главе я все уже сама рассказала. Ты, это, не ругайся на нее, я попросила ее молчать. Ладушки, милый. С тобой была твоя Кичи!       Ноги у Имауши подкосились. Он не в силах был держать свой образ. Вокруг никого, значит можно и нужно. Танака всегда ему говорила, что держать чувства в себе это плохо, хотя сама это всегда и делала.       Только через пять минут Вакаса вспомнил про ее картину. Поднявшись, на ватных ногах поплелся к мольберту, что стоял полотном к окну. Развернув его, он обомлел.       На картине изображены они оба только… в свадебных костюмах, танцующих медленный танец. Несколько минут он рассматривал каждую деталь: на заднем плане донельзя красивый закат, видна также часть крыши, но вот, что особенно привлекло его внимание, так это небольшой, но заметный, живот у Кичи.       – «А ей пошла бы беременность», – подумал Имауши, представляя этот самый вечер, когда они после пиршества сбегают на крышу и танцуют, так нежно и с любовью глядя друг на друга. И тут же проносится другая мысль, что окончательно уничтожает его, – «Это я во всём виноват».

***

      Напряжённая ситуация складывалась между «Брахманами» и «Рокухара Тандай», которые никак не могли договориться.       – Ну что, готов купаться в крови, Вака? – сказал Акаши Такеоми, номер два «Брахамана», покуривая сигарету.       – Я не танцую, – безразлично ответил ему парень, неожиданно выходя из-за спины Какуче, отчего последний испугался, – Если бы у меня было желание убивать, то вы бы уже давно мертвыми валялись.       И эти слова не пустой звук. Больше Вакаса Имауши не совершит ошибку.