Свидание

— Комнату на двоих, — сказал д’Артаньян, опустив золотой на стол перед консьержем. — На сколько дней? — спросил тот, близоруко щурясь. — На сегодня, — покраснел д’Артаньян и бросил взгляд на своего спутника. Арамис стоял рядом и, опустив глаза и прикрыв их своими длинными темными ресницами, тихо сгорал от стыда. Казалось, что все вокруг смотрят на них и знают, зачем они сняли номер и для чего они идут туда, и им было стыдно и волнительно. (По большей части стыдно было Арамису, а волнительно — д’Артаньяну). — Вторая дверь налево, второй этаж, — равнодушно сказал консьерж, протягивая им ключ. Поклонившись, д’Артаньян и Арамис двинулись к лестнице. Чувствуя на себе взгляды, которых не было, они поднялись, дошли до двери, и д’Артаньян не с первой, и даже не со второй попытки, попал ключём в замочную скважину. Это его немного смутило, будто он узрел в этой мелкой неудаче пророчество, но он не стал делиться своими подозрениями с Арамисом — его прелестный друг и без того слишком переживал. Оказавшись в номере, они обнаружили в ней большую кровать, рассчитанную на двоих. Д’Артаньян, счастливый и испуганный своим счастьем, смущенно посмотрел на Арамиса, а тот не знал, куда деть глаза, и что ему делать с руками, и без конца трогал и тер свои милые пальчики. Д’Артаньян повернулся к нему, взял за руку и долго не решался ничего сказать, просто глядя на него, и не веря, что они здесь, и что он и правда сегодня займётся любовью с Арамисом — с его милым нежным Арамисом! — Душа моя… — выдохнул д’Артаньян и слегка покраснел, когда длинные ресницы дрогнули и вспорхнули вверх, являя его взору прекрасные и испуганные голубые глаза, — Я невыразимо счастлив, что вы ответили согласием, и я благодарю вас, — он поцеловал его пальцы, — пожалуйста, не бойтесь меня, если вам что-то не понравится, мы прекратим это в любой момент, я обещаю. Арамис вспыхнул как свечка, и снова опустил ресницы: — Пожалуйста, д’Артаньян, не нужно об этом говорить, — он сделал шаг вперёд и, опустив ладони на плечи гасконца, несмело потянулся за поцелуем. Это было хрупкое соприкосновение губ, во время которого д’Артаньян все боялся, что Арамис передумает, оборвет поцелуй и упорхнет, оставив его один на один с большой кроватью на двоих, но, к его счастью, этого не произошло, и Арамис, хоть и очень смущенный, остался в его объятиях. Поцеловавшись ещё несколько раз, они переглянулись в нерешительности — пора бы им уже начать раздеваться? Д’Артаньян наклонился к шее Арамиса и принялся ее целовать, одновременно пытаясь расстегнуть на нем колет, однако застёжки были тугие и не поддавались его неподготовленным рукам. В итоге д’Артаньян оставил шею Арамиса и полностью сосредоточился на застежках, только получаться у него от этого лучше не стало. С вежливой улыбкой Арамис отстранил его руки и расстегнул свой колет самостоятельно, а потом не знал, куда его деть, и так и держал его в руках. — Бросайте прямо на пол, мой милый, — посоветовал волнительно д’Артаньян, возбудившись уже от такой малости. — Но…здесь такой пыльный пол, — растерянно произнес Арамис и огляделся. Наметив глазами стул, он подошёл и повесил колет на его спинку. Потом вернулся к д’Артаньяну и, смущённо улыбнувшись, потянулся пальцами к застёжкам на его камзоле. Д’Артаньян покраснел и стал смотреть вниз, как красивые пальчики Арамиса справляются с поставленной задачей — вышло у них лучше, чем у пальцев д’Артаньяна, и вскоре, чрезвычайно довольный, что дело, вроде бы, пошло по накатанной, он скинул с себя расстегнутый камзол — скинул прямо на пол. После этого, поддаваясь своему пылу, он обхватил лицо Арамиса руками и принялся жарко целовать его в губы. Наконец-то они были предоставлены сами себе и могли целоваться без опаски быть потревоженными — Атосом ли, Портосом, Базеном или Планше, или ещё кем. Это было такое неведомое доселе чувство свободы, что в него не верилось, и каждый поцелуй был связующим звеном между мечтой и счастливой реальностью. Губы Арамиса были мягкими и, в то же время, упругими, и их было восхитительно целовать, сминать, покусывать, облизывать… Их волшебный вкус обещал блаженство, когда Арамис предоставит всего себя на волю д’Артаньяна, и предвосхищение этого момента страшно возбуждало молодого гасконца, заливая краской его щеки и посылая кровь много ниже, отчего вскорости он осознал необходимость действовать быстрее. Он взял Арамиса за плечи и мягко отстранил от себя — тот медленно и томно открыл свои голубые глаза. — Душа моя, — прошептал ему жарким шепотом д’Артаньян, — если вы готовы, то, пожалуйста… Что «пожалуйста» он не придумал, надеясь, что Арамис догадается сам — что тот и сделал. Сильно покраснев, он отошёл от д’Артаньяна к кровати и принялся расстёгивать и развязывать свою оставшуюся одежду. Голову Арамис держал опущенной и темные волнистые волосы красиво спадали ему на плечи, и пряди закрывали его смущённое лицо. Аккуратная стройная фигурка все ещё была скрыта под слоем одежды, и гасконцу не терпелось увидеть своего возлюбленного во всей красе. То и дело кидая в его сторону вожделенные взгляды, д’Артаньян принялся спешно раздеваться, скидывая одежду тут же — в точности так же, как он поступил со своим камзолом. Оставшись без рубашки и в одних только нательных штанах, д’Артаньян остановился, поскольку Арамис все ещё продолжал бороться с застежками и завязками своей одежды, которые именно сегодня решили ему не подчиниться. Дело снова замедлилось, а Арамис по-прежнему был в кюлотах и сорочке. — Я не знаю, д’Артаньян, — чуть не плача сказал Арамис, когда тот приблизился, — Обычно все это гораздо быстрее. Не говоря ни слова, д’Артаньян улыбнулся ему ласковой улыбкой и протянул руки к завязкам сорочки. Под их прикосновением чары, держащие завязки завязанными, спали и Арамис, будто поверив в магическую силу д’Артаньяна, зачарованно посмотрел на него и продолжал смотреть, пока д’Артаньян снимал его сорочку через его вверх поднятые руки. На него нашла новая волна возбуждения, когда он увидел обнажившуюся грудь и живот Арамиса с не слишком выраженными мускулами, отчего его облик сохранял свою мягкость и женственную плавность и вне одежды. Пока тот его рассматривал, Арамис закусил губу, сцепил руки в замок, и все прятал стыдливые глаза, не зная куда себя девать. Чувствуя сильное напряжение в своей паховой области, д’Артаньян поспешил избавить Арамиса и от кюлот, уже не спрашивая. Его торопливые пальцы зацепились за их высокую талию, и Арамис испуганно вдохнул, когда д’Артаньян случайно задел кожу его живота. — Холодно? — сочувственно спросил гасконец, и теперь уже осторожнее стал расстегивать пуговицы пышных кюлот Арамиса. Он подступил ближе, чуть поднырнув, поймал его губы, и стал отвлекать своего смущенного возлюбленного поцелуями, одновременно освобождая его от кюлот. Оставшись в одних панталонах, Арамис будто почувствовал себя совсем беззащитным — так пугливо взирал он на д’Артаньяна. Поддаваясь чувству, гасконец прижал его к себе и поцеловал в лоб. Теперь, когда они остались только в нижнем белье, оба одновременно посмотрели на кровать. При виде ее в голубых глазах промелькнул испуг, в карих — нетерпение. — Если вы все ещё не передумали, мой ангел, — прошептал д’Артаньян и осторожно повлек Арамиса к кровати. Тот, послушный его воле, но со страхом и неуверенностью, написанными на лице, последовал указанию его рук и опустился на застеленную простыню, не решаясь, однако, лечь. — Д’Артаньян, — тихо произнес он, глядя на него своими ясными голубыми глазами — вероятно, он хотел сообщить ему что-то, но не выясняя, д’Артаньян уже тесно прижался к его рту губами, под напором своих поцелуев повалив его на кровать. Ступни Арамиса по-прежнему были на полу, а молодой гасконец нависал над ним, опираясь коленом на кровать возле его наглухо сдвинутых ног — это было неудобно, но д’Артаньян был слишком увлечен, чтобы замечать неудобства. Его возбуждение полностью захватило его, едва он увидел Арамиса без одежды, и теперь, когда между ними оставалась только ткань нательных штанов, д’Артаньян подчинился вожделению. Бесконечно покрывал он поцелуями лицо, шею и грудь Арамиса, с отчаянной уверенностью оглаживая сквозь ткань панталон его ягодицы, затем — уже с меньшей уверенностью, перешёл к его паху. Заглянул в глаза — те были полны страха. — Арамис, — пораженно выдохнул д’Артаньян, и сердце его испуганно подпрыгнуло в груди, — я ведь не обижу вас, вы это знаете. Арамис кивнул, но глаза его не отрывались от глаз д’Артаньяна, заверявших его в своей преданности. Тем временем рука гасконца с особой осторожностью дотронулась до выступающего под панталонами возбужденного члена и стала массировать его через ткань — как ни странно, он еще не решался стянуть с него панталоны. Боясь, что его надолго не хватит, Д’Артаньян старался утихомирить свое собственное возбуждение, которое поглощало его полностью, отвлечься, сосредоточившись на своем возлюбленном. Арамис задохнулся, когда д’Артаньян коснулся его, и явно теперь контролировал дыхание, вцепившись цепкой хваткой за его плечи, будто изо всех сил стараясь удержаться, чтобы не остановить настойчивую руку д’Артаньяна. — Арамис, расслабьтесь, все хорошо, — шептал ласковым шепотом тот и все целовал лицо, теряясь в догадках, долго ли ещё продлится это настораживающее поведение Арамиса, который, вроде бы, растерял свой энтузиазм — если он вообще у него был, и не д’Артаньян его склонил к идее переспать против его воли. Эта мысль была очень неприятной, но вид Арамиса, который смотрел на него так опасливо, ее подтверждал. Гасконец нахмурился, отстранил свою руку и присел на краешек постели. — Простите, д’Артаньян, — испуганно прошептал тогда своим нежным голосом Арамис, поднимаясь вслед за ним и садясь рядом, и тот внимательно посмотрел на него: — За что же вы извиняетесь? — сказал он, больше всего боясь услышать: «У нас ничего не получится». Арамис, уже давно раскрасневшийся, закусил губу и отвёл глаза, помолчал сосредоточенно и потом торопливо предложил: — Давайте я… Моя очередь, — он недвусмысленно коснулся бедра д’Артаньяна, но рука его предательски дрожала. Гасконцу стало жаль его. Он накрыл ручку Арамиса и спросил: — Что с вами, милый? — Я хочу сделать вам приятное, можно? — просительным тоном ответил тот, и д’Артаньян увидел в его умоляющих глазах диковинную смесь страха, стыда и решительности, — снимите, пожалуйста, свои штаны, — видя, что тот уже согласился, предложил Арамис и, натолкнувшись на выразительный взгляд д’Артаньяна, густо покраснев, опустил глаза. — Не делайте ничего, что вам неприятно, — посоветовал тот в свою очередь, очень, однако, надеясь, что Арамис не откажется от своих планов. Тот оправдал эту надежду и, хоть и вспыхнул ещё ярче и издал шумный вздох, когда д’Артаньян совсем обнажился, но, все же, взял в свою нежную руку его член, (при этом прикосновении д’Артаньян тоже громко вздохнул и расширил горящие глаза). Закусив губу, сохраняя сильнейший румянец на щеках, и не отрывая взгляда от предмета своей заботы, Арамис начал двигать рукой вверх и вниз — медленно и добросовестно, и вскоре установил ритм, которому сосредоточенно следовал. Д’Артаньян же, испытывая муку наслаждения от самого процесса и от того, что это делает не он сам, а рука желанного человека, трепетно взял обеими ладонями лицо Арамиса: — Я люблю вас, слышите? До чего же я люблю вас, — зашептал он, покрывая его милое лицо поцелуями, а после плотно накрыл нежные губы своими и запустил язык в его рот, причем принялся целовать его с такой страстностью, что Арамис отнял руку от его возбужденного члена, чтобы обеими упереться — несильно — в грудь гасконца. Руки же д’Артаньяна, не растерявшись, подхватили его под бедра, потащили ближе к центру кровати и, после того, как преуспели в этом, стали стягивать с Арамиса панталоны. На этом моменте голубые глаза испуганно расширились, и руки его схватили руки д’Артаньяна. — Вы больше не хотите..? — спросил тот, затаив дыхание. — Хочу, — выдохнул Арамис и, как-то обреченно, сам стянул с себя панталоны и оказался перед д’Артаньяном во всей своей естественной красоте. Темные длинные и волнистые волосы его разметались по красному покрывалу постели, обрамляя его бледное, испуганное, но очень милое личико с красивыми большими глазами, тонкие ручки изящно заняли пространство кровати, белая грудь медленно вздымалась, послушная дыханию, которое Арамис все пытался выровнять, тонкая талия его вырисовывала контрастом светлой кожи очаровательный контур, напряжённый член его был не короткий, не длинный, но такой же аккуратный и красивый как и все в Арамисе, и пригибался к животу, ноги же его были сдвинуты, и он явно боялся расширить между ними пространство. Арамис все кусал свои губы — теперь ещё сильнее, чем раньше, что делало их ярко-красными, и, едва не теряя голову от нахлынувшего возбуждения, нависнув над представившейся пред, (а теперь — под) ним красотой, д’Артаньян спросил, не скрывая отчаянной надежды в голосе: — Милый Арамис, вы ведь хотите, чтобы я занялся с вами любовью? — и настойчиво и недвусмысленно попробовал коленом раздвинуть ему ноги. Те не сопротивлялись, но раздвинулись — медленно и неуверенно. Когда д’Артаньян, ласково улыбнувшись ему, подхватил его под бедра и сдвинул свои колени вперёд, чтобы изящные ноги возлюбленного обхватили его бедра, Арамис испуганно вздохнул и инстинктивно пополз от него назад, но тут же опомнился и, в ответ на тревожный и вопросительный взгляд гасконца, поднял к нему лицо: — Простите, д’Артаньян, я… никогда раньше не был с мужчиной, — дрожащим голосом признался Арамис, широко глядя на него виноватыми глазами. Вид его был такой доверчиво трогательный, что у д’Артаньяна почти навернулись на глаза слезы. — Прелесть моя, за что же вы извиняетесь? — прошептал растроганный д’Артаньян и трепетно коснувшись щеки своего возлюбленного, склонился и нежно поцеловал его, — Это только значит, что я буду у вас первый, — улыбнулся он широко и смущённо, и щеки его горели от этой стыдливой радости. — А вы — были? — тихонько спросил Арамис, чуть втягивая голову в плечи и вглядываясь ему в глаза. Что это было? Ревность? Это умилило д’Артаньяна и окутало все романтической дымкой. — Нет, Арамис. Для меня вы тоже первый мужчина, — признался он, и, взяв его за руку, приложился к ней губами. Но Арамис не испытал того же восторга от такой новости, как это было с д’Артаньяном. — Как же мы будем..? — спросил он испуганно. Д’Артаньян ободряюще улыбнулся: — Я умею импровизировать. Он вновь наклонился, поцеловал возлюбленного в щеку и сосредоточил внимание на том, что отчаянно его требовало. Все это время вожделение держало д’Артаньяна чуть ли не за горло, грозясь свести его с ума и заставить его кончить раньше, чем все начнется. Теперь его руки дрожали, когда он соединял их члены вместе и попробовал двигаться — с непривычки, помимо невероятно сильного ощущения и острого возбуждения, ничего у него не получилось, и уже после шестого движения бедрами вперед, утратив бдительность, он выпустил их из рук. Он повторил попытку еще два раза, но руки у него будто слишком потели, и один член обязательно выскальзывал из его захвата. Тогда он посмотрел на Арамиса, который тоже, видимо, не был удовлетворен тем, как начинающиеся мучительно-приятные ощущения тут же заканчивались. — Я думал, — сказал он нерешительно, и глаза его стыдились посмотреть на д’Артаньяна, и он смотрел куда-то в сторону, целясь взглядом в его — то ли ухо, то ли висок, — я думал, вы меня… — он оборвал себя и, в неизвестно какой раз за их свидание покрывшись краской, добавил тихонько, — если вы хотите, конечно. Где-то за окном зазвучали фанфары, как для победителей битвы ярким насыщенным звуком, и толпа подхватила триумф дружными радостными возгласами… Или это происходило только в воображении д’Артаньяна? — Милый мой, я мечтал об этом полгода, — оставив в покое их возбужденные члены, признался он, наклоняясь за страстным поцелуем. — Мы знакомы только три месяца, д’Артаньян, — поправил его Арамис, но не возражал против того, чтобы его пылко и благодарно целовали. Отстранившись через какое-то время, гасконец, к недоумению Арамиса, слез с кровати и стал искать свои кюлоты. — Вы решили уйти? — спросил, опешив, оставшийся в одиночестве Арамис. Д’Артаньян рассмеялся и покачал головой, никак не прокомментировав вопрос. Он нашел в груде своей одежды штаны, затем отыскал в них карман и выудил бутылечек. Зажав его в руке словно какой-то талисман, он полез обратно на кровать. — Ложитесь удобнее, любовь моя, — сказал он нежно, нависая над и так лежащем на спине Арамисом. — Что это у вас в руке? — спросил тот тревожно. — Масло, — ответил, смутившись, гасконец и пояснил, — чтобы вам было комфортно, Глаза Арамиса были большие и напуганные, но он сглотнул и согласно кивнул — дескать: «Поступайте, как знаете». Это полностью устраивало д’Артаньяна, который, однако, только примерно представлял, как ему в дальнейшем действовать. Подогнув под себя ноги, он расположился между раздвинутых бедер Арамиса и, сгорая от нетерпения, со сосредоточенным лицом принялся откупоривать плотно сидевшую крышечку. Через до неловкости долгую минуту, та внезапно поддалась, и масло, под упором досадующих рук, опрокинулось ему на ладонь. Д’Артаньян испуганно вздохнул и подставил вторую ладонь, чтобы не растерять ни капли, в то время как бутылек выпал из скользких рук и растекся темным пятном на красном покрывале. Стараясь теперь не попадать в это неприятное пятно коленом, гасконец вымазал в масле пальцы и перелил оставшееся из одной ладони в другую. Обе руки его были теперь масляными, и он понял, что не сможет прикоснуться к возлюбленному, не испачкав его. — Раздвиньте ноги пошире и согните их в коленках, Арамис, — попросил он, — и подложите под таз подушку. Он решил, что справится, если тот будет послушно выполнять его просьбы, и пока план работал — Арамис сделал все, что ему сказали и замер в ожидании, сжав на груди кулачки и глядя в потолок. — Прекрасно, — похвалил его гасконец и, опираясь на одно колено, приблизился к его раздвинутым ногам вплотную. Одной рукою он обмазал маслом свой пенис — это было легко и быстро, потом коснулся скользкими пальцами другой руки плотно сжатого кольца, от чего Арамис, вроде бы и ожидавший этого, испуганно вздрогнул. — Холодно, — пояснил он извиняющимся тоном, надеясь, что не сбил его. Д’Артаньян же, который был слишком сосредоточен, чтобы как-то отреагировать, повторил свои действия и, несмело погладив, проскользнул средним пальцем вовнутрь. Арамис шумно вдохнул воздух — по его ощущениям, д’Артаньян вошел не по фалангу, а по весь палец. — Все? — спросил он, стараясь не пугаться незнакомых и неудобных ощущений. — Нет, мой милый, — виновато ответил гасконец, и сразу присоединил второй палец с целью не растерять драгоценного масла и побыстрее закончить с подготовкой. Он стал медленно продвигаться вперед, постепенно, под то шумные, то испуганные или томные вздохи Арамиса, вгоняя в него пальцы, слегка проталкивая их, и дожидаясь разрешения действовать дальше, одновременно умирая от возбуждения и зажимая в кулаке свой член, которым ему страстно хотелось уже заменить свои пальцы, но так было делать нельзя по нескольким причинам. Поэтому он сдерживался из последних сил и все пробирался вовнутрь, пока пробираться было уже больше некуда, и он уперся костяшками. Это уже была победа. — Осталось чуть-чуть, мой дорогой, — сообщил он Арамису дрожащим голосом и начал осторожно двигать пальцы взад и вперед, расслабляя его. Напряжение плоти под его кулаком стало невыносимым, потому как, совершая все это, он не мог не представлять, что уже приступил к тому действию, которым он мечтал заняться с Арамисом с первого же месяца знакомства, (хотя добился его расположения он только на третий — прежде этого два месяца — с первой же недели, будучи дико влюбленным, он неловко флиртовал и двусмысленно намекал на свой интерес и, в то же время, боялся испортить едва и так удачно закрепившуюся дружбу). Теперь же он имел все, о чем мечтал, только бы хватило выдержки… Вдруг Арамис, все это время вжимающий пятки в кровать и поднимающий носки, пораженно вздохнул — громко, по-особому, и спросил: — Что это вы сделали д’Артаньян? А д’Артаньян не знал, что такое он сделал, он просто толкал и тянул свои пальцы, которым повезло его опередить. — Повторите, пожалуйста, милый мой, — попросил умоляюще Арамис, и гасконец, оставив пальцы там же, позабыв, или же наплевав на то, что его вторая рука будет оставлять масляные следы, перегнулся через согнутые колени Арамиса и навис над ним, опираясь ладонью на кровать. Он хотел видеть его красивое лицо каждое мгновение. Не зная, что ему повторять, он снова делал то же самое, и в какой-то момент, сгорающий от страсти и отчаяния, вновь преуспел — Арамис вспыхнул, захватил его руками за плечи и резко притянул к себе: — Я готов, — прошептал он, весь охваченный каким-то вдохновением, — я готов, возьмите меня сию же минуту. Д’Артаньян был счастлив повиноваться, тем более, что возбуждение у него достигло какой-то невменяемой высоты — он чувствовал, что должен спешить, но так не получалось. Едва он вошел на сантиметр, он понял, что долго не выдержит, вопреки своему намерению. Его руки впивались в бедра Арамиса, сам же Арамис лежал на спине и цеплялся отчаянными руками за покрывало, все пытаясь приподнять таз и, по итогу, мешая д’Артаньяну войти глубже. — Постарайтесь расслабиться, любовь моя, — попросил гасконец сдавленным и хриплым голосом. Нижняя часть живота его была страшно напряжена, а то, что было еще ниже, но выше ног, и вовсе готово было взорваться. Он вошел лишь наполовину, а уже был на грани, и если он кончит прямо сейчас, это будет немыслимым позором… — Простите, — отозвался Арамис и вдруг… оторвал по очереди свои ноги от кровати и сцепил их на пояснице д’Артаньяна. Изменение в весе было настолько неожиданным, что д’Артаньян внезапно весь напрягся, выгнулся, неминуемо проникая глубже, и излился в него, достигнув оргазма раньше, чем надеялся. Когда его глаза вновь обрели способность видеть, он посмотрел на Арамиса, рот которого был приоткрыт от удивления, а в красивых голубых глазах стоял шок. Испытывая неудержимый стыд, д’Артаньян вышел из него и, борясь с желанием подхватить свою одежду и сбежать, чтобы никогда больше не показываться на глаза его милому возлюбленному Арамису, который, наверняка, уже исполнился отвращения к нему за этот провал, (и имел на то полное право), сконфуженно подлез справа, лег возле, но не решался ни взглянуть на него так близко, ни дотронуться. — Простите меня, Арамис, я переволновался, — тихо произнес он, глядя в его плечо, — обычно со мной такого не бывает. Ему хотелось плакать — так ему было стыдно, но слезы уронили бы его в глазах Арамиса еще ниже, поэтому он только шмыгал носом. Арамис отозвался не сразу — сначала он повернулся на бок, лицом к нему, потом дотронулся до его щеки ласковой рукой и заставил посмотреть на себя. — Вы попробуете еще раз, — сказал он особенно нежным голосом, улыбаясь будто ангел, и светлые ясные глаза его были милыми, исполненными доброй улыбкой… Любовь, охватившая д’Артаньяна в это мгновение, сковала его благоговейным восхищением. — Вы так прекрасны, мой милый, — прошептал он, не скрывая своего обожания, и, приподнявшись на локте, навис над ним, целуя в губы. Обхватив его за плечо, Арамис ответил на поцелуй, и, едва их губы разъединились, вытянул шею и прошептал ему на ухо томным шепотом: — Я все же надеюсь, что вы попробуете еще раз. — Дайте мне пару минут, — ободренный, улыбнулся д’Артаньян и поцеловал его в висок, внутренне ликуя. …Реальность отличалась от того, как он представлял это свидание вчера ночью, грезя наяву образами и звуками, где все получалось легко и просто, и Арамис заходился в экстазе и так красиво изгибался и стонал, изнемогая от наслаждения… А сегодня все с самого начала шло не так, как он представлял. Тут ему вспомнилась замочная скважина, в которую он не попал с первой попытки — дело было в ней, решил д’Артаньян, но, как и во многих других случаях, решил не верить в предопределенность, и, несмотря на то, как долго он пытался попасть в комнату, второй их раз был намного удачнее. Третий же, к которому они приступили спустя еще полчаса, был совсем изумительным, и оба остались более чем довольными. Недовольными оказались только прачка и консьерж, который после их ухода обнаружил вконец испачканное покрывало, стыдливо и аккуратно сложенное на кровати. Но в Париже было еще много постоялых дворов, и, наученные опытом, больше такого ущерба чужому имуществу д’Артаньян и Арамис не причиняли, а также — больше не появлялись в этой гостинице, чтобы близорукий консьерж не узнал их и не выставил им счет за испорченное покрывало.