Тея
Страх. Его всегда было слишком много в жизни Теи. Самое ненавистное чувство, а теперь верный спутник. Страх мягко клал руки ей на плечи, нашептывал в ухо, прятался в тени и следовал по пятам, куда бы она ни пошла. Только вот любовный страх даже рядом не стоял с тем, что появился из-за нежданного сообщения. "Что могли написать родители спустя несколько месяцев после побега из дома? Что они хотят сделать?". Едва попав по иконке дрожащими пальцами, Тея открыла сообщение. «Доротея, прошло довольно много времени с твоей выходки. Мы думали над ситуацией и решили, что она есть не что иное, как испытание, посланное Господом. Мы являемся семьёй и должны быть едины, особенно в нелегкое для тебя время. Мы с мамой простим тебя, приезжай домой на каникулы. Напиши, когда вас отпустят с учебы, будем ждать тебя. Твой папа». Тея вглядывалась в каждое слово, читала с разной интонацией, лишь бы найти подтекст, скрытый меж строк. "В чем подвох? Они правда хотят помириться? Но разве я не была изгнана и отвергнута? Или они давали мне время, чтобы успокоиться? Хотят, чтобы я приехала? Не могут же они закрыть глаза на моё творчество? Разве смогут они принять его? Или всё обернётся скандалом? Но вдруг они поняли, что дочь у них одна… как же хочется, чтобы это было правдой, чтобы они желали вернуть меня. Я ведь всего лишь хочу их любви…" – Серьёзно, они написали тебе?! – Ага. Вот не знаю, ехать или нет. Страшно снова получить осуждение и ругань, снова разочароваться. Но так сильно хочется всё наладить, мы ведь семья, они правы. – А ты уверена, что они готовы идти на уступки и не начнут читать проповеди? Тея покачала головой: – Совсем нет. Но очень хочу убедиться. Мне нужна их любовь и поддержка сейчас, как никогда. В конце концов, кто еще у меня есть, кроме них? Джексон наклонился и начал шарить ладонью по полу. Тея заинтересованно на него посмотрела. – Что ты делаешь? – Да челюсть упавшую ищу, не вижу что-то. То есть, кроме предков у тебя никого нет, да? Понятно, понятно. Тея вытянула ногу и слабо пнула друга. – Дурак. Я не имела в виду тебя, это же и так понятно, что ты со мной навсегда. – То-то же. Имей в виду, мелких надоедливых сестер не бросают! – Я не мелкая! Джексон рассмеялся. – Ага, сразу видно, до турника и подпрыгнуть не придётся. О, я придумал, как проверить твоих родителей на готовность. – И как же? – Напиши им, что едешь на чемпионат со мной. Если они вытерпят, что ты пару дней путешествовала в фургоне, полном грубиянов качков, тогда реально примут тебя любой. Тея фыркнула. – В следующий раз обязательно, но сегодня не рискну, – она улыбнулась, – лучше сразу поеду домой. Осталось то два дня доучиться. – Я бы хотел съездить с тобой, мало ли что, но ты знаешь, что не могу. Прости. – Что ты, чемпионат важнее. Уделайте их, покажите, что наши парни самые ловкие и сплоченные, – Тея выставила кулак вперед. Джексон легко стукнул своим кулаком в ответ. Находясь на нервах перед отъездом, в последний учебный день Тея была сама не своя: чуть не упала с лестницы, задумавшись, а после давилась едой в столовой, в который раз потеряв аппетит. Добавляли нервозности и постоянные взгляды Ребекки: встревоженные и сожалеющие. Они так и не поговорили после того сообщения. Тея понимала, что сама теперь отталкивает и избегает Ребекку, что может ранить её, но боялась предпринимать хоть что-то. "А вдруг из-за моего молчания и бездействия она поверит, что больше мне не нужна? Как тогда, когда мы поссорились после ее аутинга? Она же приняла за чистую монету то, что я наговорила ей". Решать проблему самой, однако, не пришлось. Тея лавировала в толпе оживленных передышкой студентов, когда ее неожиданно схватили за руку и потянули вбок. Испуганно прижав к себе рюкзак, девушка напряглась. Ее завели в пустую аудиторию, и лишь тогда она заметила, кто выловил её из людского потока. – Что ты делаешь? – Тея шагнула назад. Ребекка подняла руки вверх: – Прости. Пожалуйста, не уходи, мне нужно с тобой поговорить. Задать всего один вопрос. Пожалуйста! – она сцепила пальцы в замок. Тея оглянулась на коридор: ее исчезновение никто не заметил, – и закрыла дверь аудитории. Она сложила руки на груди и вздохнула: – Что ты хочешь спросить? – Мне оставить тебя в покое? Ты больше не хочешь иметь со мной ничего общего? – Ребекка выпалила, как на духу. "Нет, нет, пожалуйста, не оставляй. Будь со мной. Услышь меня", – Тея сжала зубы, чтобы жалкая мольба осталась похоронена внутри и не достигла ушей Ребекки. Подбирая каждое слово, она взволнованно проговорила: – Дело совсем не в этом. Сейчас мне нужно решить проблему с родителями, да и некогда, извини. Я уезжаю домой сегодня. Давай поговорим после того, как я приеду, пожалуйста? Ребекка потерянно кивнула и сжала подол шерстяного платья, словно подавляя желание сделать шаг навстречу. – Хорошо, конечно. Тея не могла больше выносить эти скованность и напряжение между ними, не могла бороться с потребностью броситься в объятия к Ребекке, и положила пальцы на дверную ручку. Ее окликнули: – Я буду ждать тебя, Тея. – Я тоже, – и она выбежала в коридор. Она приехала домой, уставшая после дороги и на взводе от неизвестности и волнения. Чувства слиплись в противный комок, затрудняющий глотание, и сосало под ложечкой. Машину ставить в гараж совсем не хотелось, в памяти еще живо было воспоминание о недавнем побеге из дома. Тея припарковала ее на подъездной дорожке, заставила себя улыбнуться и зашла домой. "Делай вид, что не боишься до чертиков, покажи им, что все в порядке, и мы можем помириться". – Я приехала. Из гостиной вышел отец. – Здравствуй, папа, – Тея не стала усугублять свое положение и покорно опустила взгляд. – Здравствуй. Хорошо ли доехала? – Хорошо. А где мама? – Готовит ужин. Скоро сядем есть. Внутреннее напряжение не давало покоя. То ли из-за ссоры и побега, то ли из-за страха, что родители могли о ней что-то узнать за это время, но расслабиться не выходило. Она ощущала себя оленихой, застывшей в тени деревьев перед лугом. Одно неверное движение, неосторожный шаг вперед к свободе – и грудь пронзит охотничья пуля. Казалось, что отец ведёт себя странно: не пристает с вопросами, уходит на кухню, хотя обычно до самого ужина его там не увидишь. Тея поставила сумку в коридоре и прошла в гостиную. "Спокойней, спокойней. Ну что они сделают, в конце-концов? Максимум будут орать, как всегда. Если что-то не понравится, сразу скажу об этом и уеду домой. Хм… Так странно. Вот место, в котором я жила всю жизнь. Тогда почему квартира всего за полгода стала мне роднее и ближе, чем отчий дом?". С кухни не доносились родительские голоса, было слышно лишь то, как мать сервирует стол и заканчивает готовить. Относительная тишина дала Тее время, чтобы собраться с мыслями. Ледяной Чай: "Я доехала. Ты сейчас в дороге, не прочитаешь ещё долго, но все равно: удачи на игре. Напиши, как победите!" – Тея, ужин готов, – негромко позвала с кухни мать. Такая привычная, знакомая картина: родители стоят перед своими стульями, не глядя на еду. Тея поспешила занять свое место напротив матери. Ужин выглядел восхитительно: от запеченной свинины шел пар, а овощная запеканка соблазняла запахом, от которого Тее сразу захотелось приступить к ужину. Голодной с дороги, ей не терпелось съесть чего-то горячего и сытного. Только вот отец не спешил садиться за стол, а вышел в коридор. Тея прислушалась – щелкнул дверной замок и звякнула цепочка. Только тогда отец сел за стол и разрешил начать трапезу. "И понадобилось ему запирать дверь прямо перед ужином", – ворчала про себя девушка. Семья взялась за руки и проговорила молитву благодарности за пищу. Хоть и умирая с голоду, Тея не могла окончательно расслабиться. Что-то было не так. Обычно приемы пищи проходили в спокойном молчании, каждый смотрел в свою тарелку, а сейчас родители постоянно переглядывались. Каждое бряканье вилки об тарелку делало тишину невыносимой. Тея торопилась всё доесть, чтобы быстрее уйти из-за стола. "Не важно, мыть посуду или уйти к себе в комнату, лишь бы не сидеть здесь. Черт, а ведь после еды отец наверняка затянет свои проповеди и беседы, которые тоже как-то надо выдержать. И зачем я приехала без четкого плана действий? Неужели надеялась, что мне всё так просто спустят с рук, и мы будем жить как раньше?". – Спасибо за ужин, мама, было очень вкусно. Я помою посуду. Тея хотела отнести тарелку к раковине, но голос отца вынудил опуститься обратно на стул. – Сядь. Мы должны поговорить с тобой. "Черт, не вышло". – Конечно, папа, как пожелаете, – она не поднимала глаз от скатерти. Пальцы теребили чехол телефона, водили по объемному рисунку, ища утешение в его неровностях. – Мы понимаем, что в жизни каждого ребенка настает период бунта. Это неизбежное испытание терпения родителей. Ребенок отрицает свое воспитание, свои корни, стремится наломать дров. И без наставлений и напутствий его душа затеряется в грехе. Грех ведь не появляется сразу большой и заметный, он начинается с малого: проспать учебу, нехорошо назвать кого-то, соврать, учинить ссору, пойти на поводу у слабостей и предаться разгулу, – каждое слово все сильнее давило и напоминало Тее обо всём, что она делала в Реджайне. "Неужели они знают о каждом моем проступке?". – Понимаешь, дочь, мы не можем допустить, чтобы ты по глупости и молодости сделала то, о чем будешь жалеть. Отвергая семью и нравственность, ты порочишь не только свою честь, ты выкладываешь всем нам дорогу в ад, ведь родительский долг в том, чтобы воспитать праведного, полезного члена общества, а мы с ним, получается, не справляемся. Голос отца звучал вкрадчиво, мягко, обманчиво тихо. Тея знала этот прием: он хочет вызвать стыд и раскаяние, хочет заставить её взять всю вину на себя. – Я знаю, как это тяжело: разрыв с семьей, переезд, новая страница жизни. Все это сбивает с толку, кажется, что вокруг так много неизведанного, что любая дверь открыта для тебя. Большой город окутал тебя соблазном, которому ты не смогла сопротивляться. Но все исправимо: ты останешься здесь. Мы вернём тебя на путь истинный. Тея напряглась сильнее, зацепившись за пугающее слово. Мурашки покрыли кожу, заставили сжаться, лишь бы не выдать дрожь. "Останусь здесь? Что?". Тревога била в набат. Незаметно Тея включила телефон и зашла в Инстаграм. Подняв глаза обратно к столу, она боковым зрением нашла диалог с Ребеккой и начала набирать сообщение. Нужно было возразить, отвлечь отца от того, чем ее руки занимались под столом. – Но папа, я не могу остаться здесь. Я же учусь в Реджайне. Я получу хорошее образование там и буду достойным членом общества. – Тебя сбивает с пути отсутствие контроля, ты не уделяешь всего времени учебе. Ледяной Чай: "Пожалуйста, приезжай. Ред-Дир, улица Ричардс-Кресент 85". Едва она нажала на отправку сообщения, отец повысил голос: – Если бы ты не ходила на омерзительные мероприятия, где напивалась до невменяемости, пока тебя трогали бесстыдные мужчины, если бы сейчас не переписывалась с кем-то, пока я с тобой разговариваю, – нам бы не пришлось отменять твою учебу. Тея вздрогнула, пойманная с поличным, торопливо выключила телефон и подпихнула его под ногу для безопасности. В голове загорелась лампочка: "Те ужасные видео с вечеринки, где я напилась, вот что стало причиной моего приезда. Они до сих пор контролируют меня через соцсети! Они не хотели помириться, хотели запереть меня здесь!" – Учеба в другом городе была уступкой, на которую мы пошли, поверив тебе. Мы позволили учиться на том направлении, которое ты выбрала, там, куда ты хотела поехать, ведь ты была хорошей ученицей, подающей надежды. И что мы видим: сплошное разочарование. Тея сжала губы. "Я разочарование? Но ведь…". – Я прекрасно учусь. Прошлый семестр у меня сдан на отлично, и в этом я получаю одни похвалы от преподавателей. У меня скоро снова экзамены и сессия, я не могу это пропустить. – А ходить по барам и напиваться ты можешь? "Зря я на что-то надеялась, это бесполезно и бессмысленно. Ему не понять меня". Тея взяла телефон и поднялась со стула – Всё, я так больше не могу. Я возвращаюсь обратно. Вы мне не рады, я только зря приехала. – Доротея, сядь, не зли отца, – вмешалась в разговор мать. – Ты тоже считаешь, что он прав? – Тея повернулась к ней. Телефон машинально был засунут в задний карман. Женщина даже не посмотрела на неё. – Конечно, он прав. Он же твой отец, он несет слово Божье в мир и в твое сердце сейчас. Ее слова стали спичкой, упавшей в лужу бензина. Многолетняя обида, тщательно спрятанная внутри, мгновенно занялась и вспыхнула, жадными языками пламени вылезая наружу. Тея отступила к духовке. Ноги согрело оставшееся после готовки тепло. – А вы хоть раз спрашивали, хочу ли я этого? Хочу ли всегда быть для вас на втором месте? Хочу все время стремиться к вашему одобрению и идеалу, а в ответ слышать лишь "ты можешь лучше"? Я все делала, чтобы быть для вас самой хорошей, самой правильной. Но я живой человек, а не какая-то там святая мученица. У меня есть желания и чувства. Я же принимаю вас, какие вы есть, почему вы не можете сделать так же? – Доротея, прекрати эту истерику, – в голосе отца проявились стальные нотки. Внутренне Тея сжалась, но отступать было поздно. – Я хочу вернуться в Реджайну. Теперь моя жизнь, настоящая жизнь там. Я устала притворяться, всю жизнь только и делала, что играла для вас роль. А в Реджайне я могу быть той, кто я есть: там учеба, которая мне важна; там дело моей жизни, мое творчество и заработок; там люди, с которыми я хочу оставаться. Там человек, которого я люблю! – последнее предложение болезненным выкриком повисло над кухней. Тея моментально пожалела о том, что эти слова сорвались с ее губ. В воцарившейся тишине скрипнул отодвигаемый стул – отец встал из-за стола. Тея вжалась в гарнитур. Стекло духовки начало обжигать ноги. "Ни слова больше, они не должны узнать о Ребекке, это не доведет до добра". – Любимый человек, значит. Интересно, почему мы ничего не знаем о нем. Такой же, как ты, посетитель баров? Это из-за него ты направляешь усилия не туда, куда нужно? Все вокруг кричало об опасности и надвигающейся буре. Отец едва сдерживался. Он подошел совсем близко, и девушка не могла смотреть ему в глаза. – И что, ты уже и честь ему отдала? Скажи, что для тебя еще остались заветы родителей, скажи, что ты чиста перед Богом! Тея сдавленно пробормотала: – Не могу. Ты сам учил, что ложь марает душу. Я устала постоянно вам врать. Вся жизнь была ложью. Мой образ и поведение, мои исповеди и вера, ваша любовь – это все было ложью. Позвольте мне быть честной, я больше не хочу врать! Вы не любите меня, как это делают другие родители. А я, – казавшиеся раньше преступлением, слова признания легко соскочили с губ, – я не верю в Бога. "Давай, накричи на меня сильнее". Глухой хлопок и боль в щеке. Мир в глазах Теи покачнулся, чтобы через миг рухнуть от осознания: её ударили по лицу. "Отец... Ударил... Он не мог. Он никогда раньше…". Не веря, она подняла глаза: отец возвышался над ней, потирая ладонь, его ноздри часто расширялись, а в глазах не было жалости. Тишина давила на уши. Тея перевела взгляд на мать, гадая, когда за неё заступятся. "Как же... Разве не они мне говорили, что бьют только плохих, не понимающих по-доброму детей? Я стала плохой для них? Но я просто сказала правду! Это несправедливо! Я не плохая!". Мать по-прежнему не смотрела на них, словно находилась в другом месте. "Давай же, скажи хоть что-то, останови его!" – Тея закусила губу, надеясь, но понимая, что ждать уже нечего. Слезы заставили и так неустойчивый мир размыться. Тея коснулась болящей щеки рукой и хмыкнула: – Вот так значит. Теперь я плохая и не заслуживаю любви, – её голос больше не дрожал. – Замолчи. Твое поведение более чем неприемлемо и отвратительно. Ты достаточно наговорила сегодня. Я запрещаю тебе куда-либо возвращаться и покидать дом тоже. Будешь выходить только на исповеди в церковь со мной. И я запрещаю общаться с тем парнем, который опорочил тебя. Отец отвернулся. – Оби, собери посуду и приберись. Доротея, иди в свою комнату и подумай над поведением. Тея вытерла слезу кулаком. Боль в душе была куда сильнее той, что заставляла щеку гореть. Злость огромным цунами поднялась к голове, и сдерживать ее было невозможно. Тея сколько себя помнила пыталась заслужить любовь родителей, всегда была правильной дочерью, которую они хотели видеть, и никогда не была достаточно хороша для них. А как только она перестала притворяться, перестала быть удобной – ее не то, что осудили, её ударили и лишили свободы, заперли, будто птицу в клетке. Черный гнев подбивал продолжить бороться, не позволить запереть себя навечно в этом доме. Не для того она играла в их спектакле, не для того боролась с вечным контролем. – А знаете что, – усмехнулась она, – раз теперь вы с Богом меня не любите, мне нет смысла притворяться. Да, я люблю. Что в этом плохого? Разве сам Бог не учил нас любить ближнего? А сказать, кого я люблю? Девушку! У раковины ахнула мать, выронив тарелку, и та с дребезгом разбилась. Бросив мимолетный взгляд на осколки в мыльной пене, Тея взглянула на замершего отца, бросая ему вызов. – Да, я люблю девушку. И если вы против этого – я уеду отсюда. Зачем вам такая плохая, неправильная дочь? Она только позорит ваше имя. Я уеду и сменю фамилию. Хотите, скажите соседям, что я умерла. Довольны? Раз вы не хотите иметь ничего общего с настоящей мной, я тоже не буду притворяться вашей идеальной девочкой! Она выбежала в коридор. Оставленная у двери сумка только и дожидалась её. Руки не слушались, и Тея возилась с дверным замком, закрытым на множество оборотов, когда её схватили за плечо. Отец рывком развернул ее к себе лицом. Дверная ручка врезалась в локоть, слезы боли выступили на глазах. – Что тебе еще надо от меня?! – Перестань орать, больная истеричка. Соседи услышат. Ты нас позоришь. Я не позволю тебе так загубить свою душу и всё, что в тебя вкладывали. Отец отчеканивал каждое слово, и гнев Теи куда-то пропал, оставив место только страху перед родительской яростью. Сумка выпала из рук под ноги. Тея слабо попыталась отцепить отцовскую руку от себя, но пальцы крепко сдавливали плечо. – Пошли. С грубостью, с которой она никогда раньше не сталкивалась, ее повели вверх по лестнице. Сил на сопротивление уже не осталось, противостояние отцу окончательно разбило все мечты и стремления к родительской любви и признанию. Дверь была открыта, и отец подтолкнул ее в комнату. Тея не устояла на ногах, колени заныли от удара о холодный паркет. Отец запер дверь снаружи. "Он ведёт себя так, будто я преступница и самая страшная грешница. Будто даже грех Евы более простителен, чем мой. Он больше никогда не скажет, что любит меня. А любил ли?". Тея плакала, свернувшись на полу и подтянув колени к груди. Холод, одиночество, отчуждение, боль и обида – чувства бушевали внутри и никак не могли найти выход, стукались о стенки тела, сдавливали органы, но не прорывались наружу, делая этим еще хуже. Из-за ее положения она хорошо слышала разговор родителей внизу. – Она больна, ты же знаешь, что это психическое отклонение! – Нет, Оби, это хуже. Это не болезнь, которую можно вылечить, это ее выбор. Та девчонка соблазнила её, столкнула на путь греха и разврата. А Доротея сдалась под натиском. Мы исправим это. Тот город полон греха, было ошибкой думать, что наша дочь будет защищена от скверны там. "Ненавижу, ненавижу это всё!" – слезы бессилия скатывались по щекам на пол. Ухо различило приближающиеся к лестнице шаги. Скрипнули ступени под весом отца. "Что еще ему надо?". Страх вынудил подняться и оглядеться в поисках места, куда можно отступить. Тея замерла: на окне стояли решетки, самые настоящие железные прутья преграждали ей путь к свободе. "Выхода нет...". Повернулся ключ в замке, Тея села на кровать. – Не смотри на меня, как на врага, Доротея, – уставшим голосом сказал отец, – это для твоего же блага. Отдай мне телефон. Тея вцепилась в бортик кровати. Телефон был последней ниточкой, связывающей ее с внешним миром. – Нет, пожалуйста, не забирай его… – Мы не можем допустить, чтобы ты продолжила общаться с этой девицей. Она не испортит тебя еще сильнее. Ты же знаешь, мы не желаем тебе вреда, Тея, – отец плавно протянул руку. "И снова виновата я. Неблагодарная за все, что они сделали, упрямствую себе же во зло. Так он говорил?". – Давай, не вынуждай меня опять ругаться. Бог не терпит непослушания, а родители любят послушных детей. "Любят…нет". Тея сдалась. Она привстала, чтобы достать телефон. Пальцы автоматически нащупали кнопку выключения и зажали ее. «Если повезет, они не отдадут его никуда, мне нельзя, чтобы они получили доступ в него». Телефон выскользнул из побелевших от напряжения пальцев в протянутую отцовскую ладонь. – Умница. А теперь ложись спать. Завтра идем на исповедь. Мы спасём твою душу. Отец ушел, ключ вновь повернулся в замке, а Тея осталась заперта в своей новой клетке. Раздавленная, наедине со своими мыслями, когда думать было физически больно, да и шевелиться тоже не хотелось. "Они предали меня. Особенно мама. Как она могла позволить ему ударить меня?". Она поднялась с постели и подошла к двери: защелка с ее стороны исчезла, теперь открыть и закрыть дверь можно было только снаружи. "Классно подготовились встречать дочь, молодцы. Я как в тюрьме тут". Тея ударила в стену кулаком. Боль взметнулась до самого плеча и отрезвила, дала вновь почувствовать силу. "А если еще?". Она стукнула сильнее. Рваный выдох вырвался наружу, и стало легче дышать. Тея вновь и вновь била по стене, боль переставала существовать только в момент удара, оставаясь в руке на все время. Задыхаясь от гнева и накопленной обиды, выплескивая все чувства, Тея продолжала лупить по стене. Становилось легче, она вновь возвращала себе контроль, вновь была сильной, вновь могла делать что-то, находясь на пределе. "Я справлюсь, справлюсь, справлюсь! Я сильная, я смогу выбраться, смогу им всем показать". Лишь красные пятна, оставшиеся на нелюбимых обоях, отрезвили и удивили. Тея взглянула на кулаки: костяшки были разбиты до крови и мяса. Она думала, что такое бывает лишь в книгах, но это художественное преувеличение сейчас украшало ее пальцы. Каждая мышца в руке болела. "Выплеснула эмоции, называется. Как жутко, раньше такого не было". Сев на пол возле кровати, Тея закинула голову вверх. В доме было тихо, не похоже, чтобы ее битву со злостью кто-нибудь слышал. Ей стало не по себе от полного ощущения изоляции. Чтобы себя успокоить, она негромко начала петь. Не попадая в ритм от неуверенности, Тея вслушивалась в собственный голос: – Чем я ближе, тем дальше мои мечты, Карабкаюсь по лестнице, но вы толкаете её, Жажду воды, а вы даете мне уксус, Когда пью ваше лекарство, мне становится хуже. Я вырыла такую глубокую яму, Утону в своих ошибках. Мне даже не продать свою душу, Потому что она ни черта не стоит! На моём плече дьявол, Мне не упасть еще ниже, Адские гончие уже близко, На моем плече дьявол! Спев куплет назло родителям очень громко, Тея набрала воздуха на второй заход, но в дверь грубо и резко постучали. – Перестань горланить это мракобесие! Услышу еще одно слово, и ты никогда отсюда не выйдешь! – отец вновь был разозлен. – Какой позор, и где она только слушает такие песни? – встревоженно бормотала мать. Решив не провоцировать отца на еще одну вспышку гнева, Тея замолчала. Походила из угла в угол, пытаясь себя успокоить, и легла в постель. "Чем быстрее засну, тем быстрее наступит новый день. Получила ли Ребекка моё сообщение? Она приедет за мной?". Заснуть не удавалось, было жарко и тревожно, Тея металась по кровати, чувствуя, как потеет и как бьет озноб. Едва забывшись сном, она просыпалась, и казалось, будто стены и потолок придвигаются, душат, давят. Не раз и не два она вставала и подходила к окну, просовывая тонкие запястья сквозь прутья решетки и пытаясь открыть хотя бы форточку. Не получалось. Рассвет принес с собой спутавшиеся, пугающие сны на грани с реальностью, и вновь открывающуюся дверь Тея встретила с облегчением. – Плохо выглядишь, – сказал отец, – уж не заболела ли. Может, не идти на исповедь? За наигранной заботой Тея услышала предупреждение, но в отличии от отца, ей кривить душой не пришлось: – Нет, все нормально, я очень хочу пойти. "Куда угодно, лишь бы не оставаться взаперти еще дольше! Эти стены меня убивают". Тея унижалась перед пастором из другой церкви, просила прощения за все грехи, которые родители не хотели в ней видеть: непослушание, дерзость, прелюбодеяние, богоотступничество, чревоугодие, гордыню и корысть, – но просить прощения за свою любовь к Ребекке отказалась. "Они не заставят меня признать это. Мои чувства и так достаточно отвергали, я останусь при них". – Я не буду каяться в этом, святой отец, я не испытываю за это вины и не считаю свою любовь грехом. Отец был разочарован, когда узнал результат. – Как ты можешь так говорить, Тея? Мы всегда тебе говорили, какая любовь священна и законна в глазах Бога: между мужчиной и женщиной, невинная и чистая до брака. Тебя запутала эта девчонка, но ты ведь не такая. Ты же хочешь быть правильной, чтобы тебя не считали грешницей? Тея замыкалась, боясь вновь разозлить отца, как это было вчера. Видя ее безмолвие, он вздохнул. – Посидишь еще в своей комнате, я принесу тебе Библию и другие книги. Посоветуюсь с более опытными священниками, может, напишу в общину. Мы обязательно поможем тебе. Тея не слышала ни одного слова после первого предложения. Ее трясло от мысли, что придется еще сидеть в собственной комнате, ставшей ей клеткой. "Ни секунды не хочу там находиться, ни секунды. Но нельзя дать ему понять, что я этого боюсь, он сделает это рычагом давления". – Папа, – тихо проговорила она, – могу я почитать Библию при маме, в гостиной? Обещаю, я никуда не уйду, она будет видеть меня. Отец задумчиво почесал шею. – Хорошо. Пребывание с матерью тоже должно пойти на пользу. Гостиная всегда была полна света и мягких тканей. Накидки на диване и креслах, вязаные салфетки на журнальном столе и тумбочке, занавески, расшитые кружевом – все донельзя простое, но милое и уютное. Только сейчас Тея не верила ни в какие светлые чувства, наполняющие людей в этой комнате. Тюрьма не может быть милой, клетка не даст покоя, подушки не смягчат боль. Зато в гостиной было свежо и тихо, лишь тиканье часов да лязганье спиц отвлекали от размышлений. Мать вязала очередное покрывало для приютских детей, пока ее дочь открывала ненавистную Библию. Приятный на ощупь и безумно красивый переплёт, тонкие страницы и маленький, аккуратный шрифт – это был главный предмет роскоши и любви во всем доме. Вспоминая, как бережно родители относились к этой книге и как жестки были с собственным ребенком, Тея хотела разорвать страницы на кусочки. Но приходилось вчитываться в послания, то и дело чувствуя, как мать поднимает от вязания внимательный взгляд. Строка за строкой, стих за стихом, – образы давно минувших дней мелькали перед глазами. С детства сложившийся лик Божий теперь не укладывался в сознании с тем, о чем было написано. Выученные слова казались фальшивкой, обидным тычком под ребра. В учениях только и было про любовь к семье, почитание и поддержку. А её семья в погоне за образцом растеряла самую важную часть того, на что хотела походить. – Почему ты не заступилась за меня, когда отец ударил меня? Мать подняла голову. – Ты вела себя непокорно и непозволительно к старшему, к главе дома. Отца можно понять. Кто не наказывает, тот не любит своё чадо. Он лишь дал тебе урок. – А я думала, что любящая мать всегда на стороне своего дитя, не важно, что тот сделает. Как же это глупо. Так же, как и думать, что ты меня любишь. – Ты знаешь, что я тебя люблю. Тея покачала головой. – Ты это говоришь, потому что так написано в ней, – она указала на книгу, – но тебе всегда было важнее, как мы выглядим в чужих глазах. Твоя забота и любовь никогда не были искренни. Я всегда это чувствовала, но боялась поверить. Ведь близкие должны любить друг друга. Ты вообще хотела меня? Мать горько хмыкнула: – Я должна была хотеть. Это мой семейный и супружеский долг. Тея замерла. Давнее подозрение, ранее бывшее бесплотной дымкой и потому лишь слегка касавшееся ее души, сейчас обрело плотность и тяжелым старым одеялом рухнуло на голову и плечи. "Она действительно никогда не желала меня…но я ведь просто хотела, чтобы она меня разубедила". – Почему? – голос дрогнул. Мать посмотрела прямо на неё, и Тея различила в её взгляде отчуждение и облегчение – словно она была рада тому, что больше не надо притворяться. "Забавно", – подумалось Тее, – "Я притворялась хорошей дочерью, чтобы заслужить любовь, а мама притворялась любящей, чтобы заслужить одобрение. Семейка лжецов". – Я любила твоего отца и хотела радовать его. Он желал покорную жену и семью по законам Божьим. Нам было хорошо вдвоём. Я хотела, чтобы так было всегда, не была готова к детям, но что я могла сделать? Мы не должны вмешиваться в Божье дело, ведь дети – его дар, потому я даже защитить себя не могла. А жена, которая не выполняет супружеский долг, проявляет своеволие и непокорность, разрушает семью. Я надеялась, что это не случится как можно дольше. Думала, что когда-нибудь потом стану готова, но ты появилась слишком быстро, – мать усмехнулась, – ты уже тогда была стремительной. Твой отец, как узнал, был так счастлив, был нежен со мной и благодарен Богу. А я носила тебя под сердцем и пыталась ощутить хоть что-то. Тея неосознанно сжала в руках Библию и тут же охнула – избитые костяшки вспыхнули ноющей болью. Девушка тихо спросила: – Совсем ничего не чувствовала? Мать отстраненно покачала головой: – Ты ощущалась как что-то чужеродное, неправильное, как хворь в теле. Меня постоянно тошнило, я теряла аппетит, ноги опухли и было трудно ходить. Моя чудесная коса поредела, ногти ломались каждый день. И если в первые два месяца твой отец заботился обо мне и подскакивал от каждого вздоха, то после его это утомляло. Он перестал влюбленно смотреть, раздражался от моих истерик, говорил, что я неправильно отношусь к беременности, что порчу ребенка своими жалобами на боли и тяжесть. Во время родов его даже не было рядом. – А потом? Когда я была младенцем, неужели тебя не радовало то, что я твоя дочь? – Тея безумно боялась задавать вопрос, но не менее сильно хотела услышать ответ. – Ты была шумной. Плакала ночами, капризничала от режима кормления, вечно тянулась к моим волосам. Я смотрела на тебя, на маленького человека, которого я родила, и не понимала, что ты здесь делаешь. Ты полностью изменила нашу жизнь. Отец больше времени уделял тебе, но чуть только требовалось поменять пеленки, искупать, накормить, совал тебя обратно мне. А я хотела хотя бы день поспать допоздна, чтобы никто не отвлекал. Я должна была тебя любить, мне все говорили, что ты чудесное дитя. Но я не могла понять, где они это видели. Любить? За что? За девять месяцев страданий? За то, что ты разрывала меня изнутри, появляясь на свет? За то, что я выпала на несколько лет из жизни, воспитывая тебя и растя? Спустя лишь год я обнаружила единственный плюс от тебя – врач сказала, что я больше не смогу иметь детей. Тею колотила нешуточная дрожь. В светлой и теплой гостиной, в комнате, где было много счастливых моментов с родителями, стало темно и прохладно. Тее потребовалось время, чтобы понять – не солнце погасло, а наступил вечер. Сердце было безвозвратно разбито: пока она рисовала семью на листочке, мама вспоминала о жизни вдвоем с отцом; пока она строила башенку из кубиков, мама мечтала найти отдых вне дома: пока она училась читать по Библии, мама засыпала под монотонное проговаривание слогов. Когда Тея училась готовить, мать про себя ругалась на каждую ошибку и считала, сколько будет убирать учиненный дочерью бардак. Когда Тея бежала плакать после школы к ней, ее машинально гладили по голове, думая совсем о другом. Когда Тея говорила “Мамочка, я тебя люблю”, мать лгала ей о своей любви. – Если бы ты знала, как мне больно, – прошептала Тея, путаясь в счастливых детских воспоминаниях. “А ведь казалось, что она просто строгая и не любит прикосновения”. – Я знаю, Тея. Тея вздрогнула: от матери практически никогда нельзя было услышать такую форму имени. Ее грустный голос сейчас даже можно было принять за печально-нежный. – Поэтому прошу, забудь весь это вздор с той девушкой. Тебе лишь кажется, что ты ее любишь, не губи себя. Отец найдет способ излечить тебя. Тея горько хмыкнула: – Поздно, мама. Во мне уже нечего спасать.Ребекка
– Нет, ты не понимаешь, семья дает огромный толчок к становлению личности. Всю атмосферу, которая царит в доме, ребенок впитывает, а на основе поведения родителей строит собственную поведенческую модель. Именно поэтому важно не допускать, чтобы дети росли в неблагополучных семьях. Нездоровые отношения в семье запускают замкнутый круг насилия и боли. – Но если мы говорим о том, что у поколения наших родителей не было перед глазами позитивного примера, как мы можем считать любую семью здоровой? В каждой происходит что-то, что накладывает на наше поколение ту или иную травму. Соответственно, это уже закрепившаяся норма, пускай и грустная. – А поведенческая и семейная психотерапия какая-то шутка? Осмысленный подход к воспитанию еще двадцать лет назад был популярен, что уж говорить о наших днях, где без психолога и жизнь не та. – Но ты же не можешь спорить с тем, что у большинства наших знакомых есть или были проблемы с родителями. Не у всех была возможность или желание прорабатывать травмы. – Не спорю. Это факт. – Эй…у меня чудесные родители, – тихо подал голос Калеб. Ребекка нежно улыбнулась: – Именно поэтому ты у нас такое солнышко. Она по очереди посмотрела на каждого из друзей. Они собрались в гостиной у девушек, скинули на ковер диванные подушки и обложились конспектами. Наступившая неделя каникул пролетала слишком быстро: первые три дня друзья потратили на марафон фильмов, чуть ли не запершись в доме Ребекки и Анжелы. На четвертый день Анжела напомнила, что в первый же учебный день у них будет коллоквиум по психологии. В рамках общего для всего второго курса предмета они должны будут обсуждать различные проблемы общества. Для подготовки к этому событию Неприступные с головой зарылись в конспекты и обсуждали данное им задание. «Чем больше мы сможем с вами обсудить, тем меньше вероятность, что нас застанут врасплох неожиданным вопросом» – убедила всех Анжела. Натаниэль крутил в пальцах кисточку от подушки. Тема не доставляла ему видимого удовольствия, тем более в связи с тем, что их с Анжелой мнения немного различались. Калеб по большей части слушал, прикрыв глаза и удобно положив голову своему парню на колени. Ребекке иногда казалось, что он спит, но друг, словно чувствовал, подавал голос, пускай и невпопад. Сама девушка вмешивалась больше как миротворческая сторона, доказывая друзьям, что обе точки зрения имеют место быть. – Ну почему нам дали именно эту тему? – бурчал Натаниэль. – Потому что для нашей возрастной группы в рамках курса это самая животрепещущая тема и каждому будет, что сказать. – Можно же просто сойтись на том, что это родители и их не изменить? Надо просто принять их и двигаться дальше. – Да боже, Нат, я не заставляю тебя на всю группу освещать именно твои отношения с семьей, нам нужно просто уметь дискутировать на тему предотвращения ошибок прошлого поколения. – Хэй, Ни, все в порядке, не злись, – Калеб дотянулся до шеи Натаниэля и успокаивающе погладил. Ребекка усмехнулась и легонько пихнула друга в плечо. – Не бурчи, Анжела заботится о твоей успеваемости, между прочим. И если вдруг тебя спросят, я кинусь грудью на амбразуру и защищу твои скелеты в шкафу от нашего потока. Недовольство Натаниэля тут же улетучилось. – Ну, только если грудью, – он подмигнул. Анжела рассмеялась: – Фу-у, Натаниэль Гриффин! Ты извращенец. – Но у Ребекки действительно красивая грудь! – он дурашливо вскинул руки в сдающемся жесте. Ребекка вытащила из-под спины подушку и спокойным тоном извинилась: – Калеб, солнышко, извини, но я оставлю тебя вдовцом сейчас. – О нет, она хочет придушить придурка! – расхохотался Натаниэль. Ребекка стукнула его по голове подушкой, Калеб вскрикнул и закрыл лицо руками, а Натаниэль, защищаясь, схватил подругу за руки и потянул к себе. Ребекка практически упала на парней. – Отпусти меня, паршивец! – Бьют блондинов! – Вы меня сейчас раздавите! Через секунду в их кучу малу с глухим стуком и пластиковым бряканьем прилетел пенал. – Если не перестанете, я больше ни одного не отмажу перед преподами! – Анжела уперла руки в боки. Угроза подействовала моментально, Ребекка перестала брыкаться. Ей по инерции прилетело еще раз от дурачащегося друга, после чего и тот притих. Калеб отполз от них к Анжеле и спрятался за ней. Его волосы превратились в гнездо на голове, и Ребекка едва удержалась от смешка. – Когда родители спросят, хочу ли я детей, я отвечу, что вы трое уже мне как дети, – Анжела хмурилась, но все трое видели, что за сведенными к переносице бровями прячется смешинка во взгляде. – Вот вам и пример адекватного воспитания детей, – подколола ее Ребекка, – можем расходиться, пока мамочка Анжела не рассердилась. Натаниэль потянулся руками вверх и вздохнул: – Блин, давайте перекусим? Хотите, заварю чай? Всех троих передернуло. Калеб ласково проговорил: – Давай лучше попросим девочек, а сами тут немного приберемся. Ребекка улыбнулась: история, как Натаниэль разбил чайник, пытаясь провести чайную церемонию, все еще была свежа в памяти. После этого Калеб, не напоминая, умудрялся держать своего парня и чайники по разные стороны баррикад. Ребекка поднялась на ноги и, проходя мимо, потрепала Анжелу по волосам. – Заварю нам чай для успешной учебы. – Моя умничка, – Анжела послала ей свою нежную улыбку, привычно волнуя ею сердце. Вибрация телефона в заднем кармане застала Ребекку на кухне. Девушка измельчала в ступке пряности, думая о своем. «Интересно, как там Тея? Нормально ли добралась?». Засыпав травяную смесь и пряности в чайник и залив все водой, Ребекка подтянулась и села на кухонный стол. Разблокировав телефон, она замерла, сердце нехорошо дрогнуло. Ледяной Чай: "Пожалуйста, приезжай. Ред-Дир, улица Ричардс-Кресент 85". Сообщение было отправлено еще два дня назад, но дошло до нее лишь сейчас. Отключив по привычке уведомления на время кино-марафона, Ребекка зашла в интернет лишь сегодня, пробудив запоздалые сообщения сыпаться ей в телефон. И если пропущенные посты от любимых блогеров большой потерей не стали, то пугающее сообщение Теи стоило бы прочесть в первую очередь. Больше сообщений от нее не было. «Боги, что случилось?». Панику усилило то, что девушка не появлялась в сети с того же момента. Ребекка стремительно набрала ее номер. Надежда даже не успела появиться, задушенная безжизненным голосом автоответчика: «Номер, по которому вы звоните, сейчас недоступен. Пожалуйста, позвоните позднее». Стало страшно. «Что могло произойти?.. Боги…это точно ее родители. Они что-то сделали с ней? Заперли? Лишили телефона?» – Бекки? Ты как-то долго тут… – Анжела тихо подошла со спины. – Мне нужно уехать, – сдавленно выговорила Ребекка. – Что случилось? – мгновенно вспыхнул тревогой голос подруги. Ребекка без слов показала ей экран телефона. – У нее выключен телефон. Это что-то очень плохое, я должна приехать к ней. Анжела нахмурилась, на этот раз без тени веселья в глазах. – Сколько ехать до этого города? Ребекка припомнила: – Кажется, часов восемь, Тея говорила. – Дай мне полчаса, и мы выедем, – в голосе подруги прорезалась твердая уверенность. Ребекка резко подалась вперед и сгребла ее в объятия. Рвано вдохнув родной запах, она слегка расслабилась. – Спасибо, – тихо прошептала она. Они вернулись в гостиную. – Мальчики, давайте расходиться. Нам с Бекки надо срочно уехать. Повисшую паузу прервал резкий звук – Калеб нервно икнул. Натаниэль машинально притянул его к себе, прежде чем спросить: – Что-то серьезное? – Тею ее ненормальные родители лишили телефона, она три дня не в сети, последнее сообщение с просьбой приехать и адресом. Анжела повезет меня. Натаниэль помолчал едва больше секунды, прежде чем выпалить: – С ума сошли? Через три часа уже ночь настанет, опасно ехать одним. Анжела не сможет вести в темноте всю ночь, ей нужна будет подмена. Мы едем с вами. – Я бы стала вас отговаривать, – серьезно подметила Анжела, – но от поддержки не откажусь. – Тем более, – подал голос Калеб, – что мы едем непонятно в какую ситуацию, и девушкам может потребоваться…защита. Ребекка взволнованно обвела всех троих взглядом. Ее голос дрогнул. – Ребята, я вас очень сильно люблю. Вы бы знали. – Мы знаем. – Поэтому и едем с тобой. Разойдясь по комнатам на двадцать минут, каждый собирал вещи. Ребекка быстро скинула в сумку несколько минералов для придания уверенности и успокоения, сменную теплую одежду, затем подумала, и взяла на пару вещей больше. «Кто знает, может, у Теи не будет теплых вещей». Погрузив сумки в багажник, они с друзьями забрались в машину. Анжела повернула ключ зажигания, а Ребекка включила радио. Под наполнившую салон музыку они тронулись с места. Все рассматривали сменяющие друг друга дворы, знакомые и совсем чужие. Ребекка вслушивалась в текст песни, мучаясь от тревоги. – Когда небо падает, я буду твоим Атласом, Держащим мир на своих плечах. Я найду тебя в темноте, Когда ночь станет тяжелее, Возложи на меня свои небеса, Искры освещают нас, Я найду тебя в темноте. «Смогу ли я защитить её? Нужно ли ей спасение? Что там вообще происходит?» – мысли только усугубились от прослушивания. – А какой вообще план? – задался вопросом Натаниэль, когда они выехали из города. Ребекка помолчала. Думать о том, что происходило с Теей там, далеко-далеко, было страшно. «Боги, она же такая маленькая и хрупкая. Я не переживу, если они причинили ей боль. Лишь бы с ней все было в порядке и это просто отсутствие телефона». Сознание невольно рисовало картины хуже. – Думаю, надо сначала разведать, что там произошло. Не попадаться на глаза, не привлекать внимания. Дождемся, когда Тея останется одна, и поговорим с ней. – А потом? Неужели мы ее похитим? – робко поинтересовался Калеб с заднего сидения. – Ну не прям похитим. Она же, наверное, сама хочет вернуться, так что считай это спасением Бабочки из сачка, – подбодрил его Натаниэль. Анжела молчала и в обсуждении не участвовала. Ребекка краем глаза следила за ней, чтобы не поддаваться собственной тревоге. Смотрела, как нежные руки обхватывают руль, как подруга сосредоточена на дороге, как иногда поглядывает на спидометр, чтобы убедиться в отсутствии превышения скорости. Через несколько часов езды по темной трассе, где изредка их ослеплял свет фар проезжающих навстречу машин, Анжела начала зевать. – Господи, Бекки, я так зевнула, что рот чуть не порвался. Ребекка фыркнула: – Мы бы его зашили, не волнуйся. Давай разбужу Натаниэля, он поведет. Она обернулась на задние сидения: мальчики уже полтора часа как дремали, положив головы друг на друга и иногда улыбаясь во сне. Ребекка тихонько покачала друга за плечо. – Нат, просыпайся. Ты нам нужен. Немного побормотав что-то невнятное, Натаниэль все же проснулся. Ребекка протянула ему термос с заранее сваренным дома кофе. Анжела съехала на обочину и остановилась, чтобы они поменялись местами. Ребекка вышла размяться и проветрить гудящую от волнения голову. Холодный ветер продул ее до костей, и она быстро вернулась обратно в машину. Натаниэль коснулся ее ладонью. – Волнуешься? – Очень. – Она будет в порядке, поверь, иначе не может быть, – друг ободряюще улыбнулся. Он подключил телефон к аудиосистеме, включил свой плейлист и вернулся обратно на дорогу. Его езда отличалась от выверенной и плавной манеры вождения Анжелы, и Ребекку привычно вжало в спинку сидения. Говорить не хотелось. Она бесстрастно рассматривала размазывающиеся в одну полосу деревья за окном. Вскоре сил бороться со сном не осталось, и девушка уснула. Ее разбудил Калеб. – Бекка, просыпайся, – шепнул он ей. Резко дернувшись, она распахнула глаза. – Ч-ш-ш, не бойся, это всего лишь я, – друг смущенно улыбнулся, – у тебя волосы прилипли к щеке. Ребекка провела ладонью по волосам, приводя их в подобие порядка, а затем осмотрелась. Машина стояла на заправке, Натаниэль сладко спал на откинутом назад кресле, а Анжела свернулась клубочком на заднем сидении. Ребекка кивнула на них и спросила: – Давно мы стоим? Где мы, не знаешь? – Полчаса назад сюда приехали, это въезд в город. Ни послал меня купить чего-нибудь попить, потому что весь кофе он выпил, а когда я вернулся с напитками и вкусняшками, он уже уснул. Ребекка усмехнулась: – Только он может отключиться после литра кофе. – Ну он же уста-ал, – нежно поправил на спящем парне шапку Калеб. От их переговоров тихо завозилась Анжела и через пару минут сонно спросила: – Мы уже приехали? Сейчас утро? – Да, милая. Будешь пародию на кофе с заправки? – Со сладким потянет. Найдется что-нибудь вкусное на завтрак? Калеб зашуршал пакетом и улыбнулся с извинением. – Я взял нам пирожки, это единственное, что там выглядело свежим. Есть с кленовым сиропом, есть с арахисовой пастой, есть с яблоками и с ягодами. Что будешь? – Давай кленовый, – Анжела протянула к нему руку. Ребекка перехватила себе арахисовый пирожок и подлезла к Натаниэлю. – Прекрасный принц, просыпайся, – напела она ему на ухо, – кушать подано. Карие глаза, сонные и еще не сфокусировавшиеся, уставились на нее. Парень трижды моргнул, прежде чем понял, что произошло. – О-о-ох, спина, – прокряхтел он, отстегивая ремень безопасности, – дайте мне воды. Калеб тут же сунул ему в руки бутылку воды и последний пирожок. Натаниэль благодарно улыбнулся: – Спасибо, любимый. После того, как все позавтракали, Ребекка спросила: – Готовы ехать разбираться? – она посмотрела на часы, убедившись, что они не потратили слишком много времени на поездку. Анжела вновь села за руль и попросила: – Мне нужно заправить машину. Можешь пока ввести ее адрес в навигатор. Через пять минут, заправившись, они медленно двинулись по улицам города. Чтобы успокоить колотящееся от волнения сердце, Ребекка разглядывала места, которые были для Теи родными. В городе все, видимо, спали, им по пути не встретилась ни единая душа. Найдя укромный закуток на соседней улице, Анжела припарковалась, хорошо скрыв машину от любопытных глаз меж двух гаражей. Ребекка не могла усидеть на месте и решила прогуляться до адреса, который скинула ей Тея. – Одной будет подозрительно. Я пойду с тобой, – Натаниэль выпрыгнул из машины куда резвее, чем десять минут назад. Ребекка благодарно улыбнулась, поправила его зеленую прядь, выбившуюся из-под шапки, и помахала оставшимся в машине друзьям. По улицам они шли молча. Натаниэль вертел головой, рассматривая местность, а она сама искала только таблички с номерами домов. Домики в большинстве своем не впечатляли: слишком маленькие по сравнению с домами в их районе, невзрачные, в большей своей части. Холод предрассветного часа пробрал до костей – Ребекка озябла почти моментально. Друг, заметив это, снял с себя куртку и накинул ей на плечи. – Не представляю, что мне делать, если она не будет в порядке, – девушка сжала кулаки. – Они же не монстры, это просто домашний арест, уверен, – твердо откликнулся друг. Ребекка остановилась, увидев табличку с нужным числом, открыла карту и сверилась с ней. – Это здесь? Миленький коттедж, – прокомментировал Натаниэль. Она кивнула. Дом был совершенно не похож на тот, что она себе представляла: приземистый, невыразительный, второй этаж больше походил на мансарду. Газон без изысков украшали лишь две невысокие туи. На подъездной дороге был припаркован небольшой черный автомобиль. Если бы не карта, утверждавшая, что они на месте, Ребекка прошла бы мимо, ей казалось, что главный священник должен был выбрать для себя и своей семьи просторный, показывающий статус дом, солиднее, чем эта кроха-коттеджик. Сердце екнуло тревожным предвкушением встречи, но, сколько бы девушка не напрягала зрение, разглядеть в окнах какие-нибудь очертания не получалось. – Давай встанем туда? Палец друга указывал на ель напротив дома Теи: высокая и ветвистая, она могла стать хорошим укрытием от ненужного внимания. Отсвечивающие дымчато-голубым оттенком иголки украшали скопившиеся капли росы. Убедившись, что со стороны дома их не видно, друзья начали наблюдать. Тянущееся бесконечно ожидание усугублялось отсутствием хоть каких-либо признаков жизни на пустынной улице, влажность и прохлада тоже доставляли немалый дискомфорт. Ребекка в четвертый раз обновила страницу диалога с Теей, но статус офлайн оставался неизменным. Натаниэль отзвонился друзьям, предупредив, что они покараулят еще немного. Он нетерпеливо мялся с ноги на ногу, очевидно борясь с желанием попрыгать на месте, чтобы согреться. Спустя минут сорок на улице начала появляться жизнь: из соседнего дома вышла старушка, выпустила собаку во двор, неодобрительно покачала головой, глядя на друзей и вновь скрылась в доме. Словно дав знак новому дню, пес залаял и задрал лапу на садового гнома. Из домов понемногу выползали сонные люди: мыли машины, выходили на пробежку, уезжали на работу. Ребекка сквозь зубы прошипела: – Слава богам, я думала, мы тут окочуримся. Натаниэль заулыбался: – У тебя тоже зубы стучат? – Я думала, ты слышишь. – Только если свои, они громче. Их подсмеивание прервалось – дверь дома Теи открылась, и из нее вышел мужчина. Его широкие плечи не скрывала черная сутана, и даже издали было понятно, что он явно высок. Ребекка замерла. «Это ее отец?». – Обалдеть он огромный, – шепнул где-то сбоку Натаниэль. Мужчина уверенным шагом прошел к стоящей у дома машине, сел в нее и поехал вверх по улице. – Ребят, у нас продвижка, отец Теи уехал из дома, – Натаниэль тут же позвонил Калебу, – приезжайте по геолокации, я сейчас… – Только не слишком очевидно, осторожнее, – перебила его Ребекка. Анжела остановила машину чуть подальше ели, за которой они укрывались. – Так, вы двое, скорее в машину, греться, – Калеб погнал их внутрь, – Ни, я сбегал еще за горячим чаем, пока вы ждали. – Да, грейтесь, мы тоже понаблюдаем, – Анжела закрыла за Ребеккой дверцу. Прижавшись к Натаниэлю и потихоньку согреваясь, Ребекка не могла отвести взгляд от большой ели. Ничего не происходило. – Может, ее мать там круглыми сутками стережет? – в голосе друга уже не было уверенности. – Ей же нужно выйти хоть куда-то? – пальцы нервно стучали по спинке сидения. Спустя еще минут десять тревожного ожидания, Калеб обернулся и махнул им рукой. Ребекка подскочила и тут же зашипела от боли: потолок машины оказался очень близко. – Господь Бог, ты как? – Натаниэль тут же схватил ее за руку. – Терпимо, – Ребекка слабо улыбнулась ему, благодарная за поддержку, и вылезла из машины. – Что случилось? – с волнением спросила она, подбежав к друзьям. – В дверь позвонила какая-то женщина, ее впустили вовнутрь. Сознание Ребекки невольно начало вырисовывать страшные, отвратительные образы. К горлу подступил липкий ком. – Я так не могу, – полузадушенный голос дрогнул. – Стой, не дури, – Анжела удержала ее за локоть, несильно сжав, – только усугубишь. – А если они сделают с ней что-то ужасное?! – Смотрите! Дверь вновь отворилась, из дома вышли уже двое. Ни одна из этих женщин не была Теей, и Ребекка смогла выдохнуть. Беда миновала хотя бы сейчас. Одна из женщин заперла дверь на ключ, прежде чем они пошли вдоль домов, неспешно переговариваясь, прямо к отвороту, где за елью прятались друзья. – Они собираются заворачивать?! – Булочка, позволь? – Натаниэль тут же притянул Анжелу к себе, пригнул голову и поцеловал ее в лоб, замерев в такой позе. Ее пальцы сжались в замок на его лопатках, глаза прикрылись. Ребекка, мигом сообразившая, что к чему, обвила Калеба за шею, приподняла одну ногу, почти повиснув на парне, и громко рассмеялась: – Ах, милый, ты такой смешной! Она почувствовала попытку Калеба отстраниться, испугавшись от неожиданности, а после то, как друг слабо приобнял ее и неуверенно положил руки ей на талию. – Я хочу покататься на твоей машинке, – Ребекка придала голосу инфантильной капризности, – ты ведь любишь меня? Сквозь неразборчивое бормотание Калеба она услышала, что мимо них прошли эти женщины, все еще негромко переговариваясь. Их голоса, принявшие осуждающий тон, стихли, когда женщины миновали два дома. Ребекка встала на обе ноги и улыбнулась порозовевшему от неловкости другу. – Прости, что так резко напрыгнула, не хотела тебя напугать. – Все в порядке, просто я не успел понять, что случилось. Честно, до сих пор не понял, – он смущенно потер шею. – Это чтобы женщины запомнили нас как влюбленных подростков, а не подозрительно пялящихся на них ребят. Ребекка обернулась, Анжела как раз в этот момент говорила: – Ваша галантность меня убивает, сэр Натаниэль, – и, посмеиваясь, трепала блондина по шапке с помпоном. Ребекка выбежала из-за ели и, озираясь по сторонам, побежала туда, куда уже полтора часа стремилось ее сердце – к двери, отделявшей ее от Теи. Она торопливо постучала, желая, чтобы дверь распахнулась. – Ну же, Тея, давай, открывай, – она подергала за дверную ручку. Ничего не произошло. Девушка прижалась ухом к двери, пытаясь услышать хоть какой-нибудь звук. Вскоре до нее донесся тихий шелест шагов. – Кто это? – раздался тихий голос. – Тея! Тея, боги, это я, открой! – Ребекка?! – Тея тут же стала звучать громче и взволнованнее. – Открой, пожалуйста, я хочу тебя увидеть. – Я не могу, нет ключа. – А окна? Окна открываются? – вмешалась подошедшая Анжела. – Надо проверить… Ребекка принялась обходить дом, стена за стеной, окно за окном, пока в одном из них не мелькнуло лицо Теи. – Ребекка, я тут! Она поднялась на носочки, чтобы лучше видеть, и протянула руку к стеклу. Тея положила ладонь с той стороны и слабо улыбалась ей. Окно было очень маленьким, и девушку было плохо видно в нем. – Ну как, нашли? – позвали тревожащиеся друзья. Тея провернула ручку и замерла, будто сама не веря в то, что окно открылось. – О Боже, оно открыто! Все заперты, а оно открыто! Мать не заперла его, когда ушла! Ребекка встревоженно посмотрела наверх: – Тея, а куда она ушла? Надолго? – На рынок, за продуктами, это примерно на сорок минут. – Милая, сосредоточься, тогда нам все надо делать быстро. Собирай вещи. Тея кивнула и скрылась из виду. Ребекка запрыгала от нетерпения на месте. Она не могла поверить, что все обошлось. – Сейчас главное как можно скорее забрать Тею и уехать отсюда быстрее. Нельзя ждать, я пойду к машине, подгоню ее к дому, – Анжела убежала. Вскоре Тея передала через окно на руки Калебу свою сумку с вещами. Она задумалась лишь на секунду и охнула: – Черт, телефон! Нужно его достать! Ее не было минут пять, но по ощущениям целый час. Ребекка мерила шагами лужайку под окном, все время оглядываясь туда, куда ушла мать Теи. «Быстрее, быстрее, быстрее». Тея вновь появилась в окне. – Нашла! Сейчас вылезу. Она покрутилась на месте, чтобы понять, как удобнее выползти через это окно. – Бабочка, не бойся, я поймаю, – Натаниэль встал под окном. Ребекка замерла рядом, не находя себе места. Тея свесила из окна ноги, оттолкнулась и спрыгнула прямо в протянутые к ней руки Натаниэля. Секунда – и она уже на земле. Ребекка, не выдержав, сгребла ее в объятия. – Я так скучала, места себе не находила. С тобой все хорошо? Как ты? Тея лишь покачала головой. – Не хочу оставаться здесь, пожалуйста, увезите меня отсюда. – Анжела подъехала, – обратил внимание девушек Натаниэль. Ребекка, не отпуская Тею никуда от себя, двинулась к машине. – Мальчики, можно мы сядем на заднее, кто-то из вас… – Я поеду спереди тогда, – Натаниэль не стал дослушивать и оббежал машину. Ребекка села в центр, пропустив Тею к окну. Она не могла перестать разглядывать девушку, и ей совсем не нравилось то, что она видела: на скуле, под бровью, красовался желтым пятном синяк, и такие же синяки покрывали то тут, то там обе руки Теи. Последней каплей стали ярко-красные, сбитые костяшки пальцев, уже покрывшиеся корочкой запекшейся крови. Кожа вокруг них опухла и слегка натянулась, пытаясь покрыть повреждения новым слоем. Под глазами девушки были большие мешки, Ребекка сначала приняла их за синяки и лишь по полопавшимся капиллярам поняла, что это следы сильного недосыпа. Тея подрагивала, мурашки было легко заметить. Ребекка вышла из машины, покопалась в сумке в багажнике, и вернулась со своим свитером. – Держи, ты вся дрожишь. – Спасибо, – Тея слабо шепнула ей, перед тем как обнять. Ребекка прижала ее к груди и выдохнула. – Ты больше никогда туда не вернешься, все в порядке, ты со мной. Ребекка поцеловала ее в макушку, чувствуя, как сильно Тея сжала в кулак кофту на ее груди. – Мы возвращаемся домой, в Реджайну, не бойся. Дорога медленно проплывала за окнами, в салоне машины было тихо, только спокойная негромкая песня из плейлиста Анжелы разбавляла обстановку. Спустя пять минут, взглянув на Тею вновь, Ребекка заметила, что девушка уснула. Тея почти не двигалась, лишь слабо подрагивающие веки выдавали ее неглубокий сон. На бледной щеке поблескивала влажная полоска – след от скатившейся никем не замеченной слезы. «Я не дам тебя в обиду, моя хорошая, светлая девочка. Ты больше не пострадаешь. Я выдержу хоть вес небосвода, лишь бы на тебя ничего не давило».