Ночное небо и сияние звёзд

      Чжоу Цзышу теплый, мягкий ото сна. Вэнь Кэсин скользит губами от плеча к лопатке, замирает, прикасается едва-едва. Под губами, под пальцами на коже — карта боли его а-Сюя, и сердце замирает. Он не был рядом, не мог помочь, спасти, прикрыть. Вэнь Кэсин одергивает себя от грустных мыслей: теперь всё хорошо, и никто не посмеет притронуться к его а-Сюю. К его Чжоу Цзышу, выпестованному этой болью, этими потерями. Он никогда не спросит о них, потому что знает — а-Сюй ответит. Так прямо и откровенно, как умеет только он, и поэтому Вэнь Кэсин не спросит, ни к чему бередить прошлое.       Волосы разметались по постели, смешались, перепутались: черное и белое, свет и тьма. Ночное небо и сияние звёзд. Вэнь Кэсину нравится. Как нравится и то, как целует серебряные пряди а-Сюй. Он любуется: а-Сюй будет недовольно фыркать, расчесываясь утром, закатывать глаза, мол, это ты, лао Вэнь, виноват, опять мне волосы распустил, бесстыдник. А как тут не распустить, если тёмный шёлк так и льнёт к рукам, просится из плена нефритовой шпильки?       Кожа под губами горячая, живая, Вэнь Кэсин жмурится от удовольствия, когда оставляет цепочку поцелуев вдоль позвоночника, поднимается к шее. Отводит осторожно прилипшие пряди, лишь бы не потревожить. Потом озорство берет верх, он касается языком уха и слегка дует. Чжоу Цзышу недовольно выдыхает и наверняка хмурится. Вэнь Кэсин улыбается в свежий, только распускающийся красным след на его коже. Это глупо, но это всегда приводит его в совершенный восторг: его а-Сюй, только его, и только ему можно оставлять на нем собственнические метки.       Пальцы двигаются от плеча по ребрам, к талии, легкие как перышки. Чжоу Цзышу пытается уйти от щекотного прикосновения, но оно становиться более ощутимым, соскальзывая на бедро. Сбросить руку у него тоже не получается — Вэнь Кэсин прижимается всей ладонью к ягодице и глупо хихикает Цзышу в шею. Тот фырчит, уже почти проснувшись, и пальцы перемещаются на его живот, заставляя напрягаться тренированные мышцы. Вэнь Кэсин выцеловывает снова линию лопаток — никогда не надоест. Чжоу Цзышу шумно дышит: ладонь перемещается ему на грудь, нежно огибает старые шрамы и следы от гвоздей, задерживается поочередно на затвердевших горошинах сосков.       — Приставучий, — хрипло, недовольно ругается а-Сюй. — Дай поспать.       А сам прогибается, прижимаясь теснее, откидывает голову, больше открывая шею для поцелуев. У Вэнь Кэсина в груди счастье вибрирует потревоженной струной от этого доверия. Главное сокровище. Его а-Сюй, его доверие.       Язык чертит узкую полоску по коже — солёная. Вэнь Кэсин утыкается носом за ухом своей родственной души, втягивает любимый запах — каждый раз пьянит сильнее любого вина. А-Сюй почти мурчит, как довольный кот. Рука снова соскальзывает вниз, минует узкую талию, оставляет красные отметины на бледной коже. А зубы смыкаются на мочке, заставляя Чжоу Цзышу громко охнуть.       — Невыносимый, — на выдохе, почти со стоном.       И Вэнь Кэсин оказывается опрокинут на спину и тесно прижат к кровати. А-Сюй не оставляет между ними места даже для волоска, смотрит совсем не сонным прищуром темных глаз. В них отражением — любовь и Вэнь Кэсин. И тепло разливается в груди, грозясь выжечь сердце насквозь. А-Сюй не шевелится, держит руками плечи Кэсина, разглядывает его лицо. Вэнь Кэсин понимает — любуется, и на щеках расцветает румянец. Каждый раз как впервые. Поэтому его пальцы, длинные, сильные пальцы, скользят сначала вверх по бокам, оглаживают плечи, потом спускаются ниже спины, оставляя еще красных отметин, и один проникает между напряженных ягодиц. А-Сюй рычит, впивается поцелуем, чувствительно прикусывает нижнюю губу Вэнь Кэсина, перехватывает его руки, заводит над головой, сжимает одной своей так, что понятно — сам не отпустит. Но ни за что не станет удерживать против воли, это так же очевидно между ними, как восход солнца утром.       — А-Сюй! — притворно возмущается Вэнь Кэсин, едва удерживая восторженный вздох. И то, как легко он способен зажечь страсть в возлюбленном, отзывается острой радостью и упоением в душе.       — Сам виноват, — ворчит Цзышу, а в глазах пылает от едва сдерживаемых желания и любви. — Не надо было меня будить.       Его колено оказывается между ног Вэнь Кэсина, и тот успевает только податься вперед и вверх, чтобы им обоим было удобнее. А-Сюй входит сразу, одним движением, придерживая свободной рукой за бедро: Вэнь Кэсин мягкий и податливый с прошедшей ночи, Цзышу даже прилагать усилий не надо. Стон получается одновременный и одинаково сладкий.       Пелена темных волос опускается на них, закрывает от всего мира, и Чжоу Цзышу смотрит в глаза, всегда смотрит, будто не может не смотреть. Вэнь Кэсин в ответ разглядывает напряженную складку между бровей, фарфорово-бледную кожу, изгиб красивых губ. И когда невозможно терпеть эту огненную радость в груди, невозможно больше терпеть этот взгляд — слишком жарко, слишком прямо, слишком любяще, — он выгибается, подставляя шею. Цзышу тоже собственник — и зубы оставляют след на тонкой коже.       Чжоу Цзышу занимается любовью как сражается: поцелуи жалят, как резкие выпады Белого покрова, касания такие же легкие, как Облачные шаги, движения всегда рассчитанные и уверенные, правильные.       Всего одновременно слишком много и слишком мало: Вэнь Кэсину хочется больше, глубже, быстрее и резче. И вместе с этим, каждый раз, хочется растянуть время, застыть в этом моменте, когда а-Сюй — только его, когда ближе быть просто невозможно.       Кэсин громкий, несдержанный, и Цзышу ловит губами каждый его вскрик, а потом заставляет звучать еще громче. И душа, и тело Вэнь Кэсина поют в руках а-Сюя, звенят чистым, незамутненным ликованием, удовольствием от каждого его действия. Он двигается, и двигается, и двигается, неутомимый, и это прекрасно, и чересчур, и всё равно недостаточно, и Вэнь Кэсин теряется в ощущениях, потому что он везде. Внутри, неистово вбивающийся в него; на шее, висках, скулах, собственных губах Вэнь Кэсина — его губы, мягкие, настойчивые; на ключицах, плечах, в волосах, сплетаясь с его пальцами, касающиеся в самых чувствительных местах — неумолимые руки.       Когда они добираются до вершины удовольствия — а-Сюй помогает своему лао Вэню своими чудовищно нежными, ловкими пальцами — как всегда вместе, мир рассыпается мириадами мелких звёздочек под веками Вэнь Кэсина. Чжоу Цзышу утыкается взмокшим лбом в столь же влажное плечо, и в голове Кэсина, в этой благословенной темноте, пустоте и тишине, крутиться глупая мысль, что, несмотря на разгорающееся утро, они видят одни и те же звёзды.