***
Честно, уборка в парке была… неплоха. От их дома пришло человек пятнадцать, и это были даже не одни бабульки – он видел пару молодых семей, которые взяли с собой детей (бесплатная рабочая сила) и собак – Антон с ними с радостью поиграл. С собаками в смысле. Утром было все так же жарко, как и вчера, но еще не появилась такая сильная духота, обычно настигающая после полудня. Плюс, высокие деревья и редкие облака спасали от солнца. Действо омрачал лишь тотальный недосып, но и это дело поправимое: у Антона весь этот и следующий день впереди. Они мирно собирали мусор в черные пакеты, болтали о ерунде, обсуждали, на что сейчас скидки в пятерочке, смотрели на смешных уток на пойме речки. Антон иногда отвлекался от сбора фантиков и пластиковых бутылок, чтобы утереть пот со лба, потискать пробегающих мимо пёселей или невольно позалипать на Арсения, трудящегося неподалеку. Арсений зачем-то был в шортах, коротких. Нахера он вообще их надел? Он в курсе, что тут люди вокруг? С глазами. И плевать, что сам Антон тоже был в шортах, а его внутренний доеб был глупым и имел форму «о боже, он же совсем голый под одеждой!». Ноги Попова заставляли отвлекаться от дела и смотреть на себя – Антон был в этом не виноват, он просто временами эстет. Что касается самого Арсения – тот сегодня был молодцом: не издавал никаких боевых кличей, не произносил речей для поднятия бодрости духа, не нудел, даже если и видел, что Антон пропускал целлофановый пакет в кусте шиповника. Просто собирал мусор и молчал, лишь изредка вбрасывая фразы для поддержания общей беседы. Короче, был обычным немного вялым человеком, именно таким, каким и нужно быть субботним утром. Антон даже немного взгрустнул: в глубине души ему хотелось, чтобы до него доколебались, он для этого специально пропустил пакет в шиповнике. Имея не ценим, потерявши плачем – очередная правдивая жизненная мудрость. Было ли это потому, что Попов вел себя по-необычному тихо и того хотелось взбодрить, или вчерашние поболтушки (вау, Антон узнал, что Арсений где-то работает, а не просто шароебится вокруг да около, так неожиданно. Не думал же он, что тот живет лишь за счет председательской зарплаты), прошедшие без типичного для них срача на пустом месте, всколыхнули в нем старую симпатию, что появилась при первой с Арсением встрече и продлилась до момента, пока тот не пришел к нему с претензией о несданных показаниях счетчиков, и они не разосрались в хлам, но… Шастун стойко решил, что хочет снова поговорить с Арсением. Да и в целом постараться наладить контакт. Потому что ему показалось, что они смогут общаться нормально, без препирательств и подтруниваний – вчера же получалось (целых пятнадцать минут!). Потому что, если бы Антон засунул куда подальше свою нелюбовь к общественной деятельности и просто послушал, то смог бы узнать от Арсения много нового и интересного – его самого, например. Потому что заметил вчера на арсеньевском ноутбуке стикер с котиком, а Антон любит стикеры и кошек. Потому что заметил стикер не только с котиком, но еще и с радужным сердечком, а старая симпатия и правда всколыхнулась. Все эти несомненно весомые аргументы вылились в то, что Шастун, оставив мусорный мешок, с телефоном в руке по-шпионски крался за уткой, идущей по кромке воды – так он хотел незатейливо начать с Арсением разговор, дескать, смотри, какую большую классную утку сфоткал, твое мнение насчет уток. И все бы удалось, и все бы получилось, и Арсений бы точно поделился своим мнением, а не покрутил пальцем у виска, если бы Антон не споткнулся о внезапный камень и не полетел жопой в грязь и воду. Утка, крякнув, уплыла, но задачу свою утиную выполнила – Арсений Шастуна заметил, а вместе с Арсением еще и все остальные в парке. Да, уборка… получилась действительно отличной. Особенно, если учесть, что Арсений после этого акта феерического долбоебизма не обоссался со смеху (Антон вроде не заметил, штаны были сухие), а поднял его телефон и помог подняться самому. А потом еще предложил пойти к нему отмываться – у него же есть вода. И кто Антон такой, чтобы отказываться? Так, они сейчас едут в лифте, который сегодня, на удивление, в рабочем состоянии, до этого всю дорогу до дома проговорив о разном (прямо как Антон и хотел). Он вывалил всю подноготную про своего кота, про сериал, который не досмотрел из-за отсутствия концентрации во время жары, и временную работу в кафе, упомянув, что все еще ищет место по специальности. А Арсений, заинтересовавшись его котом, рассказал про ухищрения, с помощью которых в детстве пытался развести родителей на домашнее животное, а те никак не разводились, и про свою троюродную тетку с десятью кошками в двушке (что-то на нездоровом), как раз-таки ставшую причиной его детства без питомца. Шастун был рад, что не ошибся в своем предположении, и у них пока получалось без взаимных претензий из воздуха. С Арсением прикольно, конечно, было перекидываться колкостями, но просто разговаривать – еще прикольней. Может, яблоком раздора все это время были коммунальные услуги? Нужно стараться избегать их в диалоге. – Я сейчас принесу тебе полотенце и одежду, ты иди пока… – говорит Арсений, когда они заходят в квартиру, и Антон сперва хочет возразить, сказать, что может быстренько метнуться домой за своим, но потом передумывает – зачем, если он уже пришел сюда, а Арсений добровольно предлагает свои вещи. Шастун идет в ванную – благо, теперь знает, где она находится, – отлепляет от ног мокрые носки, которыми наверняка заляпал пол по пути, смотрится в зеркало. Там рядышком на маленьких полочках примостились смешные игрушки из киндера: панда, крокодил и бобер, ранее он не обратил на них внимания. Любопытно, для чего они здесь? И если с крокодилом и бобром понятно, они так-то водные существа, то к панде есть вопросы. Атмосферы она что ли нагоняет особой? Арсений заглядывает к нему, только чтобы повесить все необходимое на сушилку и, быстро улыбнувшись ему в отражении, захлопнуть за собой дверь. Когда Антон стоит под душем, его колет мысль о том, как круто повернулась жизнь, что он аж второй раз за сутки околачивается здесь. В этот конкретный момент находиться в поповской ванной ощущается даже как-то естественно и ни капли не неловко. Хотя какая неловкость – Шастун недавно осквернял его туалет (а это для многих людей вообще главный тест на дружбу) и всю ее, кажется, истратил. Что-то неуловимо изменилось в его отношении к Арсению, будто ночью глаза Антона наконец смогли широко открыться после жаркого солнечного дня и увидеть, что тот не навязчивый дотошный гусь, а… всё такой же гусь, но уже с изменившейся на положительную коннотацией и почему-то необъяснимо добрый по отношению к бесючему по всем фронтам Шастуну... Да он и их дурацкие споры не первым разводил, а лишь подключался следом, распаляясь после трех-четырех неприятных антоновых шпилек в свою сторону и начиная ответно метать собственные. Это «что-то», которое за четырёхчасовой предуборочный сон и уборочное клевание носом стало то ли неуловимей, то ли наоборот определённей, и заставило Антона сначала смачно проиграть битву (но не войну) утке, и сейчас, наспех вытеревшись и одевшись, вылететь из ванной комнаты и решительно у Арсения спросить: – Ты свободен сегодня вечером? Опешивший Арсений, до этого смотревший какую-то документалку на телефоне (явно мистического характера: Антон отчетливо слышал «злые сущности» и «негативная энергетика»), окидывает Антона в своей одежде взглядом и отвечает не сразу: – Ну… да? – Он наконец ставит видео на паузу, обрывая фразу «нужно обязательно проделать следующие магические обряды, которые…» – ну вот, теперь Антон никогда не узнает, как защитить свое энергетическое поле. – А почему ты спрашиваешь? – Где-то между ловлей хахаек с панды и растрачиванием твоего шам… – начинает Антон. – Не смейся над По, это очень классная фигурка! – прерывает того Попов. – Ты назвал панду в честь панды? Как-то примитивно, – недоумевает Антон. – Ну не в честь же писателя, – полуязвит Арсений, и Шастун недоумевает еще больше: он такого не знал, у него из запасных вариантов были только телепузики, но они точно никак не связаны ни с пандами, ни с литературой. – Ладно, прости, продолжай. Антон снова заранее не продумал, что хочет сказать, решив сразу начать делать, а потому из него сейчас польется несвязный, приправленный правдой-маткой поток. Но так даже лучше: может, спонтанными словами через рот удастся объясниться искреннее. – Короче, я подумал, что как-то тупо, что мы, знаешь… живем в соседних подъездах и не общаемся. Ну типа разговариваем раз в пятилетку, но исключительно на повышенных тонах, – Арсений открывает рот, желая что-то сказать, но Шастун не дает: – Я знаю, что чаще всего я сам это и начинаю, но ты же вечно подходишь ко мне с претензиями! Счётчики я сдаю не вовремя, мусор мой отсортирован не по твоим мусорным канонам! – Антон с полуоборота расходится так, что хера с два Арсений вообще согласится пойти с ним хоть куда-нибудь после. – Твой почтовый ящик забит, Антон, опустоши немедленно, это мешает открываться соседним! А ты не хочешь помыть лестничную площадку, Антон? Я включу тебя в график? Ты хоть раз подходил ко мне просто так, узнать, как мои дела?! – Шастун резко осекается, когда видит поникшего Арсения, и понимает, что и сам никогда не подходил просто так. Еще он понимает, что стоит сейчас в кухне Арсения, в одежде Арсения и с ничего наезжает на него. Что за херня, Шастун? Ему и правда нужны заклинания по изгнанию мерзких злых сущностей из своей. Он смягчает голос в надежде, что это поможет смягчить и его внезапную тираду, тихо спрашивая: – Почему у нас не получается контачить нормально? Арсений поднимает на него глаза, и по ним Антон читает: тот его словами не разозлен, – хотя вполне закономерно должен был бы, – лишь несколько расстроен. – Я… я не подходил к тебе с претензиями, по крайней мере, это не должны были быть они. Я просто не знал, как начать разговор, и ляпал первое, что приходило в голову, а ты… вечно смотрел на меня волком, огрызался, отвечал неохотно или вообще сливался. – Арсений переводит взгляд с Антона на стену за его спиной, и это справедливо – Антон бы сейчас тоже не хотел на себя смотреть. – И так каждый раз. Мне казалось, что я неприятен тебе, может… ты даже ненавидишь меня за что-то, и из-за этого так себя ведешь. – Что? Это вот вообще не так! – громко возражает Шастун. Он реально удивлен, что Арсений так думал, но это объясняет почему тот, после того как наконец добился от него денег на капремонт, прекратил свой обстрел глупостями. Сейчас природа возникновения всех этих глупостей обрела иной подтекст. – Ну, я стал думать именно так. И поэтому мне было очень странно, что ты пришел вчера именно ко мне, да еще и поговорить потом остался. – Ты что… ты не неприятен мне, наоборот, и уж тем более я тебя не ненавижу. И вообще дело было не в тебе, а в той ерунде, которую ты вечно предлагал. Я заранее сказал нет на все эти высадки деревьев и покраски бордюров, но ты продолжал и продолжал спрашивать, и я подумал, что ты просто так издеваешься. – И стал издеваться в ответ, – заключает Попов. Антону стоило бы пройти курсы трогания травы, контроля речи и своевременных извинений, чтобы люди не думали, что он конкретная мразь и ненавидит всех вокруг, но всё, что он может сейчас предложить, это: – Да. Извини. Мне правда жаль, я не знал и делал это не со зла и не от того, что мне нужно было над кем-то стебаться. Но Арсению этого, кажется, хватило. Антон следит за тем, как тот встает и ставит греться чайник, тянется за кружками. – Я понял, – вздыхает Попов. – Сейчас – да, тогда – не очень. Ровно как и ты меня. Будешь чай? – в конце предлагает он, что на его языке обозначает нечто вроде скрещенных мизинчиков с произнесенным «мирись, мирись и больше не дерись». Во всяком случае, такой аллюзией это видится Антону, а потому он кивает, принимая этот негласный жест мира, а потом еще раз, соглашаясь с зеленым, и несколько зажато, будто не совсем понимая, что ему следует делать, садится на краешек табуретки за стол. Какой-то Арсений оказался дохера отходчивый. Не выдержав молча наблюдать за тем, как тот заваривает чайные пакетики, Антон все же интересуется: – И ты совсем не злишься? – А почему должен? Мы же вроде со всем разобрались, – отвечает Арсений, пододвигая Антону кружку и отхлебывая из своей. – Я на тебя чуть не наорал с нихуя, – Антона почему-то это беспокоит несколько больше, чем успешное разрешение их почти полугодового высосанного из пальца недоконфликта. И зеленый чай пока не помогает. – Не то чтобы с нихуя, сейчас я понимаю, что с моей стороны это реально выглядело как издевки. А так ты хотя бы частично пар выпустил и не будешь мне это припоминать в будущем. – В каком еще будущем? – спрашивает Шастун чисто по приколу, чисто чтобы Арсений получил ответ (хоть это и вопрос) на свой внезапно хитрый взгляд, кинутый из-под ресниц (почему у него эмоциональный разгон миллисекундный? Это тоже что-то от лукавого). – В том, где я свободен этим вечером, конечно. Ты меня куда-то позвать хотел, верно? – Арсений улыбается, а Антон округляет глаза теперь еще и от миллисекундной смены тем, хоть с этой темы он как бы и хотел начать, пока сам же не зачинил разбор полетов. Он молча кивает. – Ну так зови. – Зову. И после паузы добавляет: – Какой ты понятливый и смелый резко стал, Арс, я поражаюсь. Арсеньевскую бы понятливость и смелость да на полгода назад, когда Антон в их дом только въезжал.***
Тем вечером они ходили в кино и много смеялись, потому что язвительность Антона, объединенная с изобретательной оригинальностью Арсения, а не против нее, как это было раньше, давала взрывное комбо из крысятничества и смехуечков над слабенькими сюжетными линиями фильма и каким-то лысым мужиком, разлившим на себя колу. Следующим днем Шастун позвал Арсения к себе, цитата, «пожамкать его котика». Арсений смерил его нечитаемым взглядом, и если бы это был не Антон, у которого он точно знал, что есть кот, – то ни за что бы не согласился. Антонов кот его одобрил, доверительно развалившись пузом к верху, разрешая себя гладить и лишь сильнее красуясь вытягиванием лап в ответ на «сладкую милую булочку». Не то чтобы для Антона это что-то значило, но все же это что-то для него значило: верификация котом прошла успешно. Парни нашли много общих тем для обсуждения, начиная со школьных воспоминаний об уроках химии (оба ее люто ненавидели) и заканчивая обрядами славянских язычников (просто потому что могли и просто потому что Антона филфак не отпускал), и несколько недель кряду встречались по вечерам, чисто чтобы поболтать. Антон даже в телефоне создал заметку с заголовком «Обсудить с Арсом», куда записывал, собственно, то, что ему нужно обсудить с Арсом. Иногда в этой заметке проскальзывала откровенная дичь, поскольку лишь она и приходила ему в голову по ночам, а Шастун всегда следовал правилу «запиши, а то забудешь». Они, однако, не всегда сходились во мнениях, но в этом была своя прелесть: трудно общаться с тем, кто абсолютно во всем на тебя похож. К тому же, Антону очень нравилось смотреть на громко и с чувством доказывающего свою точку зрения Арсения. Это даже стимулировало его ляпать что-то против слов того, лишь бы только продолжать смотреть на резко взметнувшиеся вверх брови и краснеющее несогласное лицо Попова. Один раз они ходили пошляться по тому самому эко-парку, где проводился злополучный субботник, на котором Антон нечаянно скупнулся, а после – обрел классного друга. Именно классного, потому что с того дня классность Арсения в глазах Антона росла как валютные показатели финансового рынка на меме стонкс. Антону оставалось надеяться, что и его самого Попов тоже оценивал высоко. Хотя, как он мог не, если Шастун был одним из тех немногих, которые увлеченно слушали его россказни про детей в театральном кружке и подготовку спектакля к осени. Их встречи протекали легко и непринужденно, но с вето на упоминание общественной деятельности вкупе с проблемами их ЖХ (даже несмотря на то, что Арсений потом признался, что не такой уж он сумасшедший активист и доброволец, а некоторых акций вообще не существовало, и он их просто придумывал, как предлог заговорить с Шастуном; «но, если бы ты согласился на них присутствовать, Антон, – они бы были»). И они бы продолжали протекать именно так, если бы Антона не начали напрягать усилившаяся двусмысленность и тонкие, но скабрёзные намеки, которые один из них нет-нет да отпускал в сторону другого. Помимо этого, они часто друг друга касались: Арсений всегда обнимал Антона при встрече и прощании (иногда еще и в промежутке пару раз), Антон же заваливался на него при смехе и если натыкался лежащей на спинке дивана рукой на арсеньевскую, то неизменно оставлял ее лежать прямо так, сверху на чужой. Но напрягало – немного не то слово. У Шастуна, скорее, свербело от собственного бездействия, его подстегивало как-то с этим разобраться и что-то сделать. Сделать, а потом подумать – Антон любил именно так. Поэтому в один из вечеров, который они по обыкновению проводят в квартире Попова (потому что все еще стоит дикая жара, а у того есть кондиционер, очевидно), Антон переводит взгляд от надоевших «Орла и решки» на сидящего рядом Арсения и пялит на родинки на его щеке до тех пор, пока тот не поворачивается к нему. А затем, уже глядя в глаза, внезапно просит: – Поцелуй меня. Арсений сильно удивленным не выглядит, он несколько раз медленно моргает, а потом пододвигается ближе и коротко целует. – И все? – недоумевает Антон. – Нет, – произносит Арсений. – Наверное. – Он кладет ему ладонь на шею, мягко поглаживая ее большим пальцем. – Нет, точно не все, – и торопливо добавляет: – Только если ты хочешь, конечно. – Я же сам и попросил, дурилка, – Антон сдвигается к нему почти вплотную и уже в самые губы шепчет: – Конечно хочу. Антон сам не помнит как, но буквально через несколько минут он уже полностью сидит на бедрах Арсения, жарко целуя того в шею и потираясь своим пахом о его. Еще через несколько минут он, получив утвердительный кивок на свое внезапно смятенное «Можно?..», расстёгивает джинсы Арсения, приспускает их сразу вместе с бельем и, быстро облизнув свою ладонь, обхватывает его член. Арсений резко втягивает носом воздух и лицом утыкается Антону куда-то в плечо. Антон ведет ладонью неторопливо, обводя большим пальцем головку, и чувствует своей разгоряченной шеей отголоски вздохов уткнувшегося в ткань его футболки Арсения – это приятно, но его вздохи хочется ловить губами. Свободной рукой он мягко тянет Арсения от своего плеча, и тот сам приникает к антоновым губам. Арсений целует глубоко и напористо, но довольно быстро отстраняется. – Поднимись немного, – просит он, безуспешно пытаясь стянуть антоновы штаны вниз, – Я тоже хочу тебе подрочить. Антон помогает снять с себя штаны и заходится в стоне от ощущения руки Арсения на своем члене. Тот, сперва неторопливо огладив, начинает двигать ей в быстром темпе, параллельно оставляя несколько смазанных поцелуев на скуле, уголке губ, на самих губах, наконец. Он обнимает Антона за поясницу, притягивая к себе еще ближе, и обхватывает два члена сразу, продолжая изначальные быстрые движения. Антон кладет свою ладонь поверх его, будто бы это поможет приблизить оргазм, но видимо поможет, потому что через несколько резких движений кистью Арсений весь напрягается и кончает, низко простонав прямо в губы Антона. Но он не прекращает отрывисто дрочить, и Антон изливается следом, запрокинув голову назад, и затем обмякает в объятиях Арсения. Они сидят так какое-то время, пока Антон не бурчит что-то про свои «пиздец как затекшие в этой позе ноги» и не пытается встать, но Арсений не дает, утягивая их вдвоем на диван. Антон укладывается набок, наконец вытягиваясь почти во весь рост, и обнимает Арсения поперек груди. Тот целует Антона в лоб. – Думаешь, нам нужно это обсудить? – вяло подает голос Антон. Говорить сейчас не очень хочется. – Не знаю, – таким же разморенным голосом отвечает Арсений, зарываясь носом в волосы парня. После паузы, в которую он, видимо, суммировал все их возможные разговоры в один единственный итоговый вопрос, добавляет: – Будешь со мной встречаться? – А что мы делали эти три недели? – весело хмыкает Антон. – Я имею в виду отношения. – Антон улыбается: он знает, что Арсений его понял, но все равно уточняет, так как хочет услышать от него четкий ответ. Не хочется его разочаровывать. – Я буду. Арсений чмокает его в щеку и поднимается за салфетками, потому что сперма уже начала подсыхать, а слипаться переваренными макаронами не хотелось. Лежа с закрытыми глазами, Антон краем уха цепляет фразы из все еще идущего шоу. Какая нахер Колумбия? У них двоих тут было так жарко, что тоже своего рода Южная Америка. Арсений протягивает ему пачку салфеток и, пока Антон вытирается, выглядывает в ночное небо за плотной занавеской. – Погоди, это что, дождь начинается? Господи, не может быть, наконец-то. Постояв у окна пару минут, он все же задергивает занавеску и укладывается обратно к Антону под бок. – Шаманские трюки какие-то. – Знаешь, Арсений… – тянет Антон, удобнее устраиваясь в объятиях, – кто бы мне сказал, что для дождя нужно было всего лишь подрочить друг другу… Я пришел бы к тебе намного раньше.