полёт синей птицы

жизнь раскрывается новыми красками и сияет другими переливами, жизнь меняется так стремительно и суматошно, что чонин уже не понимает, в какой хаотичный момент ему уже исполнилось двадцать четыре, в какой момент он оттолкнул всех, кого только смог отравить, в какой момент в его душе остались только остатки дряхлых воспоминаний о детстве и неутолимый голод, требующий ответов, требующий обещаний, которых когда-то кто-то не сдержал. минхо задёргивает штору, скрывая вид луж на неровном асфальте, кривляя губы в недовольстве. он живёт проще — проблем нет, пока ты сам так думаешь, ничего не существует, кроме твоей собственной проекции в мыслях, и главное — сохранить свой мир в своей голове, а другое уже вторично и не так важно. поэтому за минхо идёт дурная слава шлейфом из оскорблений и насмешек, но для него это не больше чем неназойливый стук капель дождя по стеклу. чонина восхищало то, как умно минхо ставил противников на колени одним лишь предложением, как умело дурил людей более высокого положения, как блестяще выигрывал любую битву. чонина привлекали его глаза, полные дикого азарта. чонина привлекало чувство, будто минхо живёт, а не существует, дышит полной грудью (заставляя задыхаться других), минхо был опасным и немного вздорным, капризным и иногда раздражительно-манерным, при этом не терпел никакого притворства рядом с собой, требуя железную горькую правду хлёсткой водой в лицо, которую он молча принимал и тем самым утолял свою жажду грубой прямолинейности. минхо был на другом уровне, он превращал трагичные песни в реквием для ему неугодных, и чонин принял правильное решение, когда без страха взглянул в его глаза. кто-то сверху прошептал ему, что в минхо он может быть уверен до самого конца. и он сделал шаг вперёд, к коварным объятиям, в которых его ждала стужа, но это просто было частью личности минхо. минхо действительно любил его, любил осторожно и контролировал это, с чёткими уговорами: «я не хочу встречать смерть вместе», и, по мнению чонина, это было идеально. долгожданная стабильность, никаких колебаний и отступов от скрижали. он тоже по-своему любил минхо, как мог позволить себе человек с разбитым сердцем и кроткой надеждой залечить его ядом. минхо, как только видел эти малейшие оттенки грусти в глазах чонина, говорил ему, что он нужен здесь и сейчас, что он любим здесь и сейчас. минхо не позволил бы чонину ранить себя снова. кристофер бы с усмешкой протянул ему нож. чонин прогоняет видение чужого ненавистного лица, трезво оглядывая настоящее — минхо здесь, так сильно желает его, это видно по его пальцам, вжимающимся в подлокотник кресла, это видно по глазам, горящим охотничьим огнём, это видно по губам, что шепчут непрекращающееся «подойди». чонин повинуется своим желаниям и раскрывает объятия для самого близкого ему человека, для его опоры и костыля, для его отражения. минхо улыбается, нежно проводя рукой по волосам чонина, с трепетом целует его лоб, прижимает себе как можно ближе, чтобы дать ему знать, что он никогда не будет одинок. чонин так благодарен минхо за всё, что он сделал для них, чонин тянется за ещё одним поцелуем (каждый зовётся «ещё одним», и это никогда не прекращается), тик-так, тик-так, стрелки часов бегут, сходя с ума, и они, кажется, тоже теряют рассудок от пьянящей страсти в венах, полных страданий и скрытой грусти. — с днём рождения, чонин. чонин не отвечает. ему всё ещё двадцать три, сколько бы листов календаря не были унесены ветром перемен. *** минхо глазам своим не верит, когда видит проклятого кристофера бана в коридоре компании семьи ян, и понимает, что сегодня больше никаких встреч и переговоров, сегодня он кого-нибудь прибьёт. с губ срывается хриплое «сукин сын!», когда он снова смотрит на кристофера, его секретарь хёнджин страдальчески дует губы, принимая это на свой счёт. минхо уже предсказывает это жалкое-ноющее «не урезайте зарплату, пожалуйста, мне семью ещё кормить!», несмотря на то, что из семьи у хёнджина только собака мелкого размера, поэтому он кладёт свой планшет поверх всех бумаг в руках хёнджина и машет ему. — иди нянчить деток, рабочий день окончен, сегодня для всех я мёртв, — говорит он на прощание и быстрым шагом направляется к надоедливой цели. кристофер, завидя его, жестом отсылает подручных куда подальше, приветливо раскинув руки после. — здравствуй, старый друг, как твои... — ты что здесь делаешь, ублюдок чёртов?! — минхо перебивает его, гневно скрещивая руки на груди. — вали в свою солнечную австралию, здесь ты никому не нужен. — а нужно ли мне быть нужным кому-то? — ехидно спрашивает кристофер, приподнимая бровь. — иду где хочу, делаю что хочу... — ведёшь себя как еблан с кем хочешь, да-да, я всё это знаю, — минхо снова его перебивает и закусывает губу. видеть чана, его... его друга, чёрт возьми, друга всё же, невыносимо. потому что минхо не хочет подпускать его к чонину, потому что чонина встреча с чаном подкосит и собьёт с толку, чонин так долго пытался встать на ноги после того дня, а казалось, что преодолеть глупую любовь к чану будет легко. минхо чувствует, что чонин всё ещё думает о чане, помнит чана, мечтает о чане, и это приносит ему огромную боль — не потому что он «на вторых ролях», а потому что он наконец-то понял те слова, которые все превозносят. минхо наконец-то понял, какого это, — знать, что тебя кто-то ждёт, заботиться о ком-то не ради выгоды, видеть красивую душу в теле, что становится любимым. минхо любит чонина. — он не ждёт тебя, — выплёвывает он с ненавистью, — чан, ты... уйди с моих глаз! — минхо резко разворачивается, жалея, что поддался минутной агрессии и испортил весь день ради своего каприза пооскорблять чана, боже, он же взрослый человек! детские глупости не должны ударять ему в голову! он ругается себе под нос, но замирает, когда ощущает крепкую хватку на своём плече и жаркое дыхание у виска. — ты всегда был слишком глуп и боролся до последнего, — чан говорит неторопливо, будто это доставляет ему веселье, — приз не всегда достаётся самым упорным, — минхо выводит из себя эта интонация, этот очевидный контекст, эта улыбка, которой он не видит, но в наличии которой непоколебимо уверен. — чонин не приз, — чеканит минхо, разворачиваясь и с силой отталкивая чана от себя. он смешливо-удивлённо поднимает брови и усмехается. так хочется поставить его на место, да только эта птица уклонится от любой пули. они расходятся, не прощаясь. минхо совершенно вымотан, расстроен, рассержен, ему не удастся найти покой до того, как он встретит чонина, а тот чуткий, точно почувствует неладное, минхо больше не сможет лгать ему в лицо. он уже не может выносить вину, что отяготила его плечи непосильной ношей, но он сам виноват. минхо жил проще, но потом предал разум и начал следовать за искусственным светом по дикой чаще, бросая свою освещённую тропу. чан, оглядывая его напряжённую спину, невольно подумал, что чонин в сильных и надёжных руках. но синяя птица не желала жить в клетке. *** — что тебе нужно? сана не смотрит на него, отводя взгляд куда угодно — на часы с позолоченной кукушкой, на рамки со старыми фотографиями, на поле за окном, пестрящее сотней подсолнухов. сана грустна: это видно по опущенной голове, сгорбленной спине, сана обнимает себя руками, и чан понимает, что она так уязвима сейчас — только надави, да расколется как миленькая, возможно, даже почувствует себя виноватой и извинится за не свои грехи. чан качает головой, отгоняя дурные подлые мысли, подходя к ней ближе, протягивая руку к уже не таким ярким как раньше рыжим волосам. он издаёт смешок, на что сана резко дёргается, поворачивается и зло поджимает губы. она хмурится, и лицо показывает все морщины. надо же, даже красавицы теряют свою силу со временем. «ах, время, как же мы его не ценим» сане уже давно за тридцать, сана переживает выкидыш и больше не хочет детей, сана так одинока, из спутников жизни только болезни и хвори, чану становится её до слёз жалко, а сана жалости не терпит, как и слёз — ни чужих, ни своих собственных. как время меняет людей! раньше её нежное сердце переживало историю каждого прохожего, что раскрыл ей свои тайны, и это доводило её до горького сожаления. сане было тяжело справляться с трудными препятствиями и подстёгивать слабую волю, а сейчас сане уже давно за тридцать и она перестала надеяться, что всегда будет человек, который подаст ей руку в тёмный час. — помнишь, как мы встретились? мы были ещё детьми, когда ты врезалась в меня, а я засмотрелся на твои смешные заколки. почему ты больше не носишь ничего подобного? — чан аккуратно обнимает её за плечи, сана не сопротивляется, даже жмётся ближе к сильной груди. — а почему ты больше не засматриваешься на меня? время идёт, чан, — тихо проговаривает она, — время идёт, а мы идти не хотели. вот и поплатились, — с горькой усмешкой завершает она, обвивая шею чана руками. он вспоминает столь знакомый ему жест и вздрагивает от нахлынувших воспоминаний. когда-то они были счастливы вместе и проводили часы напролёт в объятиях друг друга, а сейчас касания подобны огню — как же они пришли к этому? могут ли они повернуть злополучное время вспять? — мы можем всё вернуть, сана? ты не... — начинает чан, несмело касаясь её холодной щеки, оглаживая большим пальцем мягкую кожу. сана понимает всё без слов, как в старые-добрые, как тогда, когда юность казалось вечной, а возможности безграничными, сана притягивает чана ближе и касается его губ снова и снова, отчаянно пытаясь заполнить пустоту в душе. чан млеет от знакомых и привычных движений, чан знает, что если обнять сану за талию, она улыбнётся, потому что ей это безумно нравится. чан обнимает тонкий стан, но родной улыбки на её взрослом лице нет. — ничего уже не вернуть. прощай, чан, я не хочу тебя видеть. она отпускает его и напоследок с неким сожалением треплет его кудри, потерявшие мягкость и блеск. чан знает, если он переступит порог — то зайдёт за грань, больше он никогда не сможет прийти снова, чтобы утопиться в нежности, которую сане некому дарить. чан стал её паразитом, истощавшим её день ото дня всё сильнее. чан закусывает губу и пытается не разрыдаться, старательно и жадно вглядывается в черты её лица, чтобы запомнить всё хорошее о его подруге, о близком человеке, о дорогом человеке. чан уходит, мечтая вновь, как много лет назад, передразнить песню кукушки из часов. сана наблюдает за увядшим подсолнухом. время беспощадно. *** минхо пытается удержать кипящую ярость и обуздать пылающий гнев, но как только он видит чонина весь запал пропадает, оставляя после себя дешёвую браваду и неловкую улыбку. чонин не поймёт, что что-то не так, мгновенно, нужно просто продержаться так долго, как возможно. — почему ты вернулся так рано? — голос чонина пронизан заботой, что ранит минхо сильно и метко. — ты не рад меня видеть? чонин посмеивается, и минхо ему вторит. они целуются, как это обычно бывает, они обнимаются и находят искорки веселья в глазах друг друга (и если в глазах чонина фейерверки, то у минхо бочка динамита), наслаждаются каждой минутой близости, будто судьба разведет их по разные стороны, и это их последний шанс, но они оба знают, что это всё глупости и бред. некуда спешить, некуда бежать, некогда тратить нервы на адреналин, некогда задыхаться от пьянящей лихорадки. минхо встретил чонина уже после того, как ему исполнилось двадцать три. он был чахлым и вялым, будто ничто не приносило ему никакой радости, его дни были сотканы из лиричных вальсов по вечерам и книг, где в конце обязательно кто-то умирал. минхо это забавляло с самого начала, у самого жизнь била ключом, гонки за власть и богатство занимали все его мысли, дорогие вечеринки отмечались в его календаре на каждых выходных, впереди была устойчивая дорога, охваченная пламенем побед. когда они невольно стали сталкиваться чаще, чем раз в пару недель, минхо стал замечать за чонином некие оговорки и печальные высказывания, от которых тело холодело. у чонина была проблема: он стоял на месте и сжигал страницы своего пути в едва живом костре. минхо хотел показать ему, что не каждая книга должна заканчиваться плохим исходом. они сближались, пугливо переплетая пальцы, словно боясь причинить друг другу боль, а в глазах чонина страх плескался постоянно, минхо всё казалось, что он уйдёт, переживая разочарование, поэтому минхо старался стать для чонина лучшим другом, лучшим любовником, да кем угодно, лишь бы это нужно было чонину. минхо всегда считал, что ради любимого человека нельзя изгаляться, что выбирать нужно тех, с кем сердце смеётся, а не ради которого сердце болит. книга минхо грозила потерять свое счастье. едва ли его это волновало, когда он слышал громкий смех чонина, когда видел его прищуренные глаза, когда касался его разгорячённой расцелованной кожи. минхо было плевать на весь остальной мир, потому что и гонки, и слава перестали его заботить, он наконец-то нашёл смысл в стабильности и семье, как и хотели его близкие. чонин — его семья. навсегда, даже если чонин безжалостно перережет их нити на запястьях. — минхо, я могу доверять тебе? — конечно. минхо прижимает чонина к себе, носом утыкаясь в его тёмные волосы. минхо знает, он дома. минхо знает, он в порядке, пока чонин рядом с ним. минхо ничего не нужно, пока он следует за чонином, потому что он изменил мир минхо. если мир возненавидит чонина, минхо возненавидит мир. он сделает это во имя любви. он засыпает в объятиях чонина поздним вечером под шум лёгкого ветра и птичьего пения. а чонин не смыкал глаз. перья синей птицы тускнели, пока она забывала свою мечту. — почему вы вернулись, кристофер? почему ты солгал, минхо? *** чонин дураком никогда не был, хотя и умело мог им прикидываться, только бы толк был, но зачастую играть нужды не было — люди любят грешить, недооценивая окружающих. чонин сам таким был, да вспомнить свои нежные двадцать один, когда он думал, что кристофер не причинит ему никакого вреда, а потом чонин за глупость поплатился — залечивать рану пришлось долго. чонин никогда не позволял эмоциям брать вверх, потому что мама с самого детства с грустной улыбкой говорила, что лучше выбрать рабочий пароход, чем сгинуть, разбившись в хилой лодочке. мама говорила, что выбрала отца, потому что думала головой, а не слушала взбалмошное сердце. сердце доверчивое, чуть что, и всё, сеть на руках, от этого чувства появляется зависимость, а ради новой порции сбитого сердцебиения ты пойдёшь на безумства. синяя птица хотела летать. чонин в свои двадцать один подумал, что даже если им поиграют и выбросят, он хотя бы побудет счастливым хоть немного, хоть пару часов. счастье стоит дорого, тот, кто ничем не жертвует, ничего не добьётся. чонин принёс в жертву свою гордость, закрывая глаза и не переча чужому голосу, взамен он получил ту роковую ночь, но?.. стоило ли? чонин представить не мог, что чувства будут такими яркими и горькими, прямо как в любовных романах матери, чьими историями она грезила. чонин улыбается: он скучает по маме, но рыдать не хочется. тяжело в первые дни, когда обнаруживаешь бездыханное тело в холодной постели, когда едешь на кладбище, поглядывая на шатающийся незакрытый гроб. у мамы было такое умиротворённое и спокойное выражение лица, словно она покинула этот мир со смиренной готовностью. неужели она не хотела побыть рядом с чонином ещё немного? чонин смаргивал слёзы в тот день, не глядя принимая из дрожащих рук отца платок. на гроб было страшно смотреть, но оторваться он не мог: нужно было запомнить маму, запомнить ее милое лицо, потому что это всё. потому что завтра чонин проснётся и не увидит маму за завтраком. он не запомнил дорогу на кладбище, ехали они долго, и пусть минхо был рядом, держал его за руку крепко, на душе было неспокойно, боязно. как назло, шёл проливной дождь, словно мир плакал по маме также сильно, как и семья ян. чонин украдкой кинул взгляд на отца. он беззвучно шептал что-то и стирал слёзы с щёк. чонин мог вспомнить все разы, когда видел моменты его слабости, — тогда, когда мама переживала тяжёлый бронхит, тогда, когда мама уже не пережила. отец любил мать по-своему, скупо и сухо, не щедрясь на ласку и заботу, но он делал это как умел, и чонин только тогда понял, что мама это очень ценила и не требовала от него несбыточного. они были лучшими друзьями, близкими людьми, даже любовниками, но любовь между ними была иная, такая, о какой не снимают фильмы, потому что она совсем скучная и лишённая страсти. минхо гладит его голову, чонин словно выходит из транса, моргнув. дождь всё не прекращался, было сыро и мерзло, чонин весь трясся от холода, несмотря на то, что на дворе был зелёный апрель. они прошли кучу красивейших крестов и памятников, кладбище было очень обширным, надо же, столько людей связаны с этим местом. когда-нибудь и чонина похоронят, наверное, здесь. хотелось бы быть рядом с мамой. он сглатывает, видя, как рабочие копают трёхметровую яму. отец говорит, что нужно попрощаться с мамой в последний раз и навсегда. чонин рыдает навзрыд, трепетно целуя ледяные руки дорогой мамы, касаясь её тёмных мягких волос, впиваясь взглядом в её закрытые веки. он уже не хочет видеть, как гроб опускают вниз, и минхо прижимает его к своей груди, успокаивая словами о том, что завтра будет легче. нет, да ни черта! не будет чонину легче ни завтра, ни через год, потому что больше никто чонина не поддержит так, как могла это мама. никто не посоветует, что делать и как быть. нет никого с такой же искренней улыбкой. и мамы теперь тоже нет. чонин кое-как кидает горсть мокрой земли в яму, стараясь не смотреть вниз, на поминках в горло ничего не лезет, не получается заговорить, потому что вместо слов сдавленные хрипы. как назло все вокруг словно не сожалеют нисколько, словно им всё равно, и давят на чонина едкими замечаниями и упрёками. минхо успевает нагрубить половине родственников чонина, защищая его от словесного яда, и чонин находит в себе силы сжать его тёплую руку под столом. минхо смотрит на него и улыбается. улыбается почти как мама. а потом стирает новую непрошеную слезу с щёки чонина. они возвращаются домой совсем выжатыми и усталыми, минхо загребает чонина в медвежьи объятия и они не вылезают из кровати весь оставшийся вечер. чонин не хочет выходить из комнаты, не хочет принимать неумолимый ход времени, времени, которого, оказывается, никогда не хватит. минхо говорит, что утром пройдёт и мигрень, и сердечная боль, и чонин хочет ему верить. пытается верить, целуя и выпрашивая ласки. минхо такой понимающий, минхо всегда рядом, минхо всегда ради него идёт на всё, минхо, минхо, минхо... синяя птица не сможет полететь в грозу. синяя птица остаётся в клетке. *** чану было скучно в солнечной австралии, потому что работа не была смыслом его жизни, пусть он и отдал свои лучшие годы, чтобы возвыситься над соперниками и стать уважаемым и богатым человеком. очень хотелось бросить это всё и уехать на какой-нибудь дальний остров, нежиться в горячем песке в приятной компании и не думать ни о чём. но чан человек слова, человек, сдерживающий обещания, человек практичный и умный, позволить себе может отдых только за обедом, в компании секретарши и городского смога. решение уехать на родину было принято им спонтанно, что совсем не удивительно — чана любит удача, а он не любит планировать, это приносит ему трудности в работе, но делает очень живучей и адаптируемой личностью. чонину ничего объяснять не хотелось, да и зачем? малец бы спустя неделю о нём забыл бы, не было у них же никаких клятв быть вместе, пока смерть не разлучит. чан хмыкает, отставляя чашку чая подальше. встреча с минхо на днях была очень неожиданной из-за внезапности, потом бы они обязательно пересеклись. минхо вырос и сильно изменился, будто повзрослел на несколько лет сверх своего возраста, годы летят один за три... чан стареет, нужен наследник для компании, но после выкидыша саны о детях даже думать не хочется. но всё, что ни делается, всё к лучшему. чан не был уверен, хочет ли он быть отцом, сможет ли он стать отцом, если даже мужем для своей женщины он был неважным. он действительно плохо обошёлся с саной, а она как могла пыталась сохранить их крохотную семью, можно ли было их вообще назвать семьёй? они познакомились ещё в детстве — их родители были приятелями. чан был несносным ребёнком — постоянно спешил, рвался всё потрогать и попробовать, заводил разговор с каждым знакомым. сана была совсем другой — очаровательно робкой, совсем не храброй, кроткой. она нервно теребила край своего лазурного платья, когда пряталась за юбкой своей матери от остальных детей в комнате. чан, весело смеясь, убегал от мальчишек, с которыми успел подружиться, и случайно врезался в сану. встав на ноги после удара, он завис, разглядывая смешные заколки на её волосах в виде ящериц, не сразу замечая слёз девочки. оправившись полностью после столкновения, он протянул ей руку, она несмело взялась за неё и улыбнулась. «она милая», — посчитал пятилетний чан. они ходили в одну школу, и их связь не ослабла даже спустя года, несмотря на то, что их пути разделись — мальчики с мальчиками, девочки с девочками, но сана и чан всегда были рядом. лучшие друзья, которым очень хорошо друг с другом. родители шутили, что не за горами свадьба, сана зло краснела, когда слышала это, а чан не принимал слова взрослых всерьёз. сана ему как сестра, не женится он на ней. а потом сана выросла, выросла роковой красавицей с тонкой талией, гордой осанкой и губами цвета барбариса. сана стала привлекательной для дураков вокруг, и чану это не нравилось, потому что сана была нежным пионом — её нужно было оберегать. сана терпеть не могла, когда он говорил так и ограничивал её свободу, они часто ссорились, потому что чан покушался на то, что ему никогда не принадлежало. сана в сердцах крикнула, что никогда не будет его, а чан остался стоять на коленях с разбитым сердцем, принимая мысли о том, что он хочет стать сане тем самым единственным. он долго замаливал грехи, падая в ноги и унижаясь, что распаляло добрую сану ещё сильнее. потому что всё это не чан, «не мой чан, который бы бросил всю эту чушь и был со мной честным собой». чан послушался, и всё разрешилось. шутки о свадьбе перестали быть шутками, когда сана согласилась на помолвку. надо же, чану было всего двадцать восемь тогда. чан специально подобрал ей кольцо с сапфиром, как бы говоря, что она сохраняет его разум в спокойствии, но в тот день они снова повздорили по глупости, которую сана сочла непростительной. сана любила свободу больше всего на свете, поэтому не терпела ревности и обязательств, поэтому помолвка для неё была подобна верёвкам на запястьях — они оба не были тогда готовыми, что сана, для которой дорога рассчитана только на неё, что чан, проживающий каждый день, словно рассвета завтра уже не будет, жаль, они не понимали этого. чан на эмоциях решил, что с помолвкой можно повременить, спрятал кольца в карман пиджака, подвернулась возможность сбежать из дома на какой-то праздник нового партнёра, чан не упустил шанса. именно там он и встретил чонина. ему было всего пятнадцать, он был ребёнком, и поэтому чану было плевать на него. он был чертовски пьян, хоть и держался на ногах стойко, алкоголь ударил в голову вместе с мыслью о том, что он тоже хочет быть свободным в своих решениях и действиях. кое-как вспомнив, что сегодня как раз день рождения этого ребёнка, чан вручил чонину то кольцо с сапфиром, что предназначалось сане, а своё выронил где-то в коридоре часом ранее. ребёнок робко улыбнулся, глянув на свою руку после примерки. спустя пару часов на него нахлынуло цунами вины, и он, как идиот, пьяным поехал в в ближайший ювелирный, чтобы купить новое кольцо и вернуться домой, к печальной сане. к черту сапфиры, сане они даже не шли. чан наугад тыкает в понравившееся кольцо, продавец бормочет что-то про «опал — камень обманчивых надежд», но несоображающий чан отмахивается от его слов и не ждет сдачи с кучи купюр. тем же вечером сана рыдала у него на плече, сжимая в руке кольцо. чану двадцать восемь, и наверно, он счастлив. в скором времени они с саной всё же поженились. у них была пышная и красивая свадьба, всё, как хотелось их родителям, сана не могла дождаться конца церемонии, чтобы сбросить надоедливые каблуки и белое платье («я бы чёрное надела, траур же»), но она знатно порадовалась, когда при бракосочитании звучал реквием моцарта, насмешкой над всей этой несмешной шуткой, чан оценил и ехидно улыбнулся в поцелуй. сразу же после закрепления брака они сбежали, оставив гостей веселиться, а сами пошли гулять по освещённому яркими огнями вечернему городу, чан в своём строгом костюме без пиджака и галстука, а сана в домашних тапочках и грязном свадебном платье. они смеялись без остановки, держась за руки, и это волновало и путало чану все мысли. он так сильно любил эту девушку, и осознание снизошло на него так неожиданно. в глазах саны любовь и свет, даже если иногда им тяжело, они смогут сохранить тепло в их душах. они семья. и дороже саны у чана никого, она самый преданный и верный друг, она самая нежная и любимая женщина на свете, она для него всё, и чан может быть уверен, что это взаимно, что он для саны не менее важен. он приходит снова в дом семьи ян с саной уже женатым, гордо показывая обручальное кольцо с топазом, любовно ухаживая за женой, что светилась от переполнявшей её радости. чан был так рад, что смог сделать её счастливой, ведь спустя годы перепалок и невзгод было трудно поверить, что у них вообще есть хоть какое-то совместное будущее. чан замечает чонина, выросшего за эти два года. малец зашуганно посмотрел на него, а потом и на сану, что приветливо ему улыбнулась. они завязали лёгкий разговор, в который чан не вмешивался, лишь наблюдая с улыбкой за этим со стороны. когда-нибудь сана будет разговаривать также с их повзрослевшим ребёнком, будет замечательной матерью. чан улыбается своим мыслям ещё шире, не отрывая глаз от саны, позже замечая, что мелкий становится с каждой минутой всё мрачнее и мрачнее. чан щёлкает его по носу и советует больше улыбаться, потому что грех такому красивому юноше свою красоту скрывать. чонин улыбается, на душе становится получше. сана весело машет мальцу на прощание, а потом распрашивает про него у чана, который всё-таки знает о чонине не всё, но многое. они часто разговаривали поневоле, когда неловкое молчание разряжало комнату до невозможности. чонин был достаточно смышлённым и серьёзным для пацанёнка его возраста, ведь обычно у таких только гормоны в голове играют. у чонина была светлая голова и умные глаза, чан говорил ему, что если будет молодцом и дальше, то многого добьётся, что жизнь будет слаще мёда, главное — не дурить. чонин внимательно слушал и активно кивал, раскрывая глаза шире. чан догадывался, что малец испытывал к нему что-то, но это бывает, это он перерастёт и переживёт. не повезло, конечно, влюбиться в женатого мужчину, когда ты сам мужчина, но чонин будет молодцом и подумает головой, стоит ли ставить на кон будущее ради какого-то обычного влечения. чану тридцать и он знает, что делает. чан стойко выносил все штормы в их совместной жизни с саной, но время шло, и становилось понятно, что они ошибались всё это время, что неверно истолковали карту, значение которой было понятно, но отрицаемо. зачем они гонялись за этой любовью, у которой были мизерные шансы на существование? если сана выросла и теперь у неё на уме дизайн интерьера спальни и открытие своей линии одежды, то у чана завал на работе и приближающийся кризис. кажется, они совсем уже не нужны друг другу, раз спустя долгую разлуку в глазах друг друга они не видят и малой толики того чувства, что когда-то связало их судьбы. сана говорит, что это нормально, что рутина — часть жизни каждой женатой пары, что они и не должны набрасываться друг друга как оголодавшие звери, но чан так не хочет, не желает. они совсем отдалились, заимели разные спальни, их расписания разделяют их на долгое время, сана постоянно от скуки или же страха перед разговором едет то к матери, то к подругам, а чан буквально ночует на работе, утыкаясь носом в нудные документы, наутро обнаруживая чернильный след на щеке. чану очень одиноко, поэтому он мигом принимает приглашение яна-старшего посидеть в его кабинете за чашечкой чая. он расхаживает по знакомому дому, как по своим владениям, коротая время ожидания партнёра, как вдруг он замечает комнату чонина. чонину уже исполнилось девятнадцать, а чан его даже не поздравил. чонин сейчас поступил в престижный университет, держит свою судьбу железной хваткой, как чан и наставлял. чонин уже не мальчик, а юноша, молодой человек со своими желаниями и стремлениями, парень с сильным, хоть и не сразу заметным, характером и невероятно сильной тягой к свободе. родитель его душил постоянными ожиданиями — «ты должен стать тем, должен там, должен сейчас...», а чонину это противно было. чан всегда улыбался, подмечая эту грань его личности. сана была точно такой же. чан отвлекается от дум и стучит по двери, дожидаясь приглашения войти. чонин вздрагивает, когда отрывается от тетрадей и видит чана, вызывая у того усмешку, за которой чонин внимательно следит. он снова вырос — снял брекеты, покрасился, сделал пару проколов, вытянулся, стал менее угловатым и нелепым. чонин был красивым, но всё ещё очень молодым. — чем занимается молодёжь нынче? — скучающим тоном протягивает чан, усаживась рядом. — корплю над уроками. алгебра мне никогда не давалась, но... — отвечает чонин, замолкая, после того как чан берёт его тетрадь и решает уравнение за уравнением. чан замечает горящие глаза напротив, тихое «вау», и довольно ухмыляется, дописывая ответ к последнему заданию. — большое спасибо! — не за что. разговор прерывается, чан складывает тетради чонина в аккуратную стопку, путаясь в мыслях и воспоминаниях. он так давно не считал что-то сам, хоть и отлично знал математику, во взрослом мире всегда рядом калькуляторы и сошки, на которых можно свесить ненужную ношу в виде докучающей работы. а чонин... так молод. чан хочет вернуться в свои девятнадцать, когда море было ему по колено, когда будущего он не страшился, когда знал, что найдёт своё счастье в скитаньях по миру. сейчас ничего уже не вернуть — жизнь сотворила с ним непоправимые вещи. чан отчаянно завидовал чонину, которому только предстояло познать вкус долгожданного плода. чан всегда хотел вырасти в большого и сильного человека, в детстве строя планы о глобальных вещах. и вот чан вырос, вырос большим и сильным, но какое от этого счастье? интересно, что для чонина счастье? чан моргает, переводя взгляд на его лицо. у чонина глаза с лисиным прищуром и заячьей наивностью в них. какое занятное сочетание. чан замечает, как чонин осторожно разглядывает его, и ловит взгляд, заставляя того стушеваться. — бесплатный сыр только в мышеловке? — спрашивает он, смотря на свои колени, потому что, вероятно, не может поднять голову, не выдав своего волнения. — ты смышлённый, малец. прогуляемся? — чан протягивает свою ладонь, но чонин резко подрывается с места, шагает к двери, ведёт к саду, храня молчание. такой забавный, надо же. чан не смеётся даже в собственном разуме, потому что его не покидает чувство, что он делает что-то неправильное. они останавливаются в резной беседке, чан разглядывает причудливый куст белых роз, окрашенный в алый. «мы пришли к червонной даме выпить чаю с пирожками, пирожков у дамы нет, пирожки стащил валет!» — иронично пробегает в мыслях, но не смешно совсем. он машинально поворачивается к чонину, не решаясь начать диалог, но на его благо чонин делает это за него. — зачем позвали? молчание не душит? — а ты так жаждешь услышать что-то от меня? — колко парирует чан, выгибая бровь, но вдруг замирает. у чонина глаза такие родные, такие знакомые, и чан думал об этом постоянно, когда его видел, но никак не мог понять, почему ему так кажется. у чонина лисий прищур, но наивность в глазах заячья. прямо как у саны в её девятнадцать, когда чан окончательно влюбился в неё. «да быть того не может!», — хочется грязно выругаться, обозлившись на весь мир, но... это так. сейчас в глазах саны нет ничего, кроме серой грусти и лёгкого раздражения, чан не в праве её винить, сане тяжело, сана много работает и много делает для них, для их дома, но чану тоже несладко приходится. чану так хочется снова стать молодым, чтобы вдохнуть полной грудью, не боясь поранить себя иголками в тисках. чонин молод, свободен, чонин... чонин тот, кто ему сейчас так нужен. — как там сана-нуна? чан усмехается в ответ на вопрос, а следующей же секундой у него колет где-то в груди, проклятая карма. — я не знаю. он действительно не знает, не знает о сане уже ничего, кроме того, что она жива и дышит где-то там. всё, что у него осталось — только воспоминания о резвой красавице, что была остра на язык и ранима душой. чан безумно скучает по человеку из своих воспоминаний. если закрыть глаза, то можно представить, что она всё ещё здесь, рядом. ведь чонин точно такой же. чан суетливо хватает руку чонина и касается губами тонких пальцев, перед этим погладив кольцо. — это кольцо предназначалось ей, но мы разругались, а потом сошлись, — зашептал он, наконец пользуясь возможностью выговориться хоть кому-то о том, что гложет и волнует. — столько времени утекло, — чан кивает и грустно улыбается сам себе, — с прошедшим, чонин. чан, сам не зная своих желаний и намерений, целует пальцы чонина и уходит, не прощаясь, срывая на память одну из крашенных роз. чану тридцать два, и он отвратительный потерянный человек. чан уже даже не пытается вернуть реку в прежнее русло, понятно уже, что их с саной ничего не ждёт, кроме кораблекрушения — шторм дует им в спины, а они уже даже не пытаются спастись. они видятся так редко, но даже на этих встречах не делятся ничем сокровенным, нет тех беззаботных разговоров о ерунде и погоде, как раньше, лишь скупое «как на работе?» и отрывистое «порядок», чан тяготится этим так сильно, что это сводит его с ума. он не знает, почему сана ничего не делает, ничего не предпринимает, словно ей нормально жить в доме с призраком, они даже не муж и жена, они кто угодно — просто соседи, просто знакомые, но никак не супруги. штамп в паспорте всего лишь печать, ничего не значащая. чан теряется в объятиях многочисленных женщин, зарываясь с головой в душный запах их одинаковых духов версаче, чтобы перебить все мысли о том, что он поступает не по совести, потому что ещё немного — и верёвка оборвётся, больно порезав истерзанные ладони, хлынет кровь из минутных ран, и не получится уже солгать себе снова, не получится сказать, что всё в порядке. сана, кажется, вообще не переживает, чан всегда завидовал её невозмутимости и спокойствию, способности решать проблемы, рассудив всё трезвой головой. чана этому всему научила жизнь и годы опыта, но иногда всё уходило из под контроля, будто судьба над ним злобно смеялась. сана невозмутимо сказала чану, что собирается подавать на развод, если в ближайшее время всё не изменится, чан в душе назвал её сумасшедшей. что измениться? как изменить? да что она вообще несёт? может, уже бессмысленно пытаться понять язык, что стал для тебя мёртвым? чан искал утешения в подолах лёгких юбок, в отчаянной хватке цепких пальцев, которые не приносили удовольствия. на себя самого было противно смотреть до болезненной тошноты, чан превращался в уродливое чудовище, видя разукрашенную шею и потерянный взгляд тёмных глаз. сана не была слепой, поэтому и решилась сорвать этот вьюнок, пока он не оплёл их цветок до конца. их цветок? чан смеётся, запрокинув голову до хруста суставов, смеётся так громко и горько, что сана недовольно убирает свежую газету из рук и кладёт на кофейный столик, презрительно кинув на него взгляд. чан улыбается ей, словно последний дурак, а потом встаёт с любимого кресла, ничего не объясняя. не нужно, не требуется. в доме семьи ян его ждёт новое развлечение, новое увлечение. через несколько часов чонину исполнится двадцать два. надо же, так быстро вырос. чан давно перестал думать о чонине, как о ребенке, примерно в юношеские двадцать, когда понял, что мальчик вырос в молодого мужчину, привлекательного молодого мужчину. чан нечасто видел чонина с девушками, ещё реже видел, чтобы чонин как-то проявлял к ним нежность — малец всегда держал дистанцию, вежливо отстраняя, если что. однажды из чистого любопытства чан раскинул руки для объятий, чтобы посмотреть, как стеснительный чонин стушуется, но стушевался сам чан, как только чонин обхватил руками его шею. было приятно, чан позволил своим рукам задержаться на талии чонина чуть дольше, чем позволено людям, которым и категорию отношений не подобрать. сейчас бы он надавил на эту талию до багровых пятен, заставив прогнуться. чонина чан сразу заметил на другом конце зала, рядом с матушкой и её подругой, у него было хмуро-раздражённое лицо, что со стороны выглядело невероятно смешно, чан даже не пытался скрывать наглую усмешку, он убедился, что чонин видел его веселье, и, похоже, это его разозлило, но спустя миг он равнодушно отвернулся, мельком стрельнув глазами. чан чуть сильнее сжал хрустальный бокал и отставил его на стол, направляясь к чонину. было не трудно утянуть чонина для танца, он даже не сопротивлялся словесно, что не удивительно — может, чонин, в некотором смысле, бунтарь, но слушается взрослых бесприкословно, что всегда чану импонировало. чонин уже сам взрослый, стоит напомнить ему, что он имеет право больше не сдерживаться во всём. пугливый лисёнок спрашивает: «зачем я вам?», а чан не знает, что ответить. «я хочу попробовать тебя сегодня?», «я снова сбегаю от проблем в семье и поэтому мне нужно что-то безобиднее алкоголя?». чан вместо ответа предлагает потанцевать, и глупый чонин мигом забывает о своём вопросе, после того, как чан опускает руку на его талию. лисёнок забавно краснеет, пунцовым румянцем раскрашиваются его нежные щёки, и чан находит это прелестным. чонин просит перестать, потому что боится осуждения, а чану настолько наплевать на лай псин, что он показывает это всем своим видом, прижимая чонина ближе к своей груди. — что люди скажут? отец? — а разве нам есть дело, что они скажут? я могу заткнуть пасть каждому из присутвующих здесь, даже твоему отцу. — а разве есть какие-то «мы»? больно кольнул, сучёныш. да только сам должен пораниться. — а разве ты этого не хочешь? контрольный выстрел, жертва в ловушке. чонин задумывается над его словами, скучающе осматривая пары рядом, а потом его лицо озаряет хищная усмешка. чан обескураженно качает головой, когда он успел так изменится? надо было чаще его навещать, лисёнок одичал. — кристофер, — с придыханием шепчет чонин, чан кивает и придвигается ближе, — возраст не влияет на ваш нрав, я смотрю. вашему телу можно дать восемнадцать, как и душе? в мыслях чан ухмыляется, уловка простовата, но с годами лисёнок вырастет в лиса, что будет способен разорвать любого, кто посмеет быть острым на язык с ним. сейчас чан с удовольствием подыграет ему, чтобы получить желаемое. — а что, — чуть ли не рычит он на чужое ухо, — хочешь проверить меня на выносливость? — а вы сможете выдержать меня? — а ты сможешь утомить меня? чан понимает, что если не сейчас — уже никогда, кураж пройдёт, и чонин застыдит себя за несносность и вздорность, поэтому решает брать всё в свои руки и не отводит глаз от чонина, у которого дрожат руки и нервно подрагивают губы. как он хочет его поцеловать. его маленькую синюю птицу, с которой легко и удобно, с которой он сможет облететь весь мир. — ты до сих пор носишь мой подарок. знаешь, в чём помогают сапфиры? — и в чём же? — сапфиры усмиряют и успокаивают, — «как же мне это нужно», — надеюсь, ты сможешь меня успокоить, потому что я больше не могу сдерживаться. они оба в полубреду еле как добираются до одной из гостевых комнат, чан, словно дикий зверь, оголодавший по ласке, быстро раздевает чонина, но тот инициативно тянется к нему, целует и гладит по голове, просит о большем, просит жадно и умоляюще, заставляя чана одуматься и дать птичке пару мгновений томного счастья, пока она не загонит себя в клетку из-за раненного крыла. — с днём рождения, чонин. утром он возвращается к сане. к плачущей от счастья сане, сообщающей, что у них будет ребёнок. чану тридцать четыре, и он думает, что может всё исправить. *** у минхо всё валилось из рук. он не мог взять себя в руки и сконцентрироваться на чём-то одном, смотреть чонину в глаза было невыносимо, усидеть на месте тоже было невозможно, поэтому он мерил шагами комнату, пока чонин ждал от него ответа. какого ответа? минхо устал подбирать слова. они знакомы уже несколько лет, и эти несколько лет — лучшие годы минхо. чонин действительно особый человек для него, потому что рядом с ним минхо чувствует себя живым. чонин заставил его поверить в то, что он может быть счастливым. жизнь минхо никогда не была скучна, потому что судьба постоянно наводила курок на его висок. у него было нелёгкое детство с отцом-абьюзером и матерью-тряпкой, грубо, но по-иному не выразишься. наверно, минхо должно быть стыдно, но он очень рад, что они оба закопаны под землёй на несколько метров. он ненавидел своего отца, и у него были причины. минхо не понимал, почему его родители вообще сошлись, ведь как настолько разные личности решили создать семью? отец всегда грезил о больших свершениях, о материальном и приземлённом, а мама... мама была другой. она была себе на уме, она была словно чужой этому миру: говорила невпопад, смеялась над несмешным, никогда не объясняла свои действия, и пусть она была странной для всех, минхо искренне любил её, потому что мама всегда держала его за равного. мама не умела готовить яблочный пирог, но умела придумывать невероятные сказки. мама не умела вязать шапки, но умела говорить о чувствах и проблемах. однажды незадолго до того, как всё началось рушиться, она сказала одну фразу, которая впилась минхо в сознание навечно. — чувства — то, что мы не выбираем. нам остаётся либо мириться с ними, либо загонять себя в угол и страдать, пытаясь идти наперекор им. в детстве минхо никак не мог понять, что стоит за этими словами. сейчас он столкнулся с ними лицом к лицу. позже отец начал издеваться над матерью, видимо, любовь прошла, но разводиться он не был готов, не хотел. она стойко терпела его выпады и оскорбления, но она всё же любила его. любила человека, с которым ей жилось несладко, который никогда не понимал её. она мирилась со своими чувствами, хоть и понимала, что её место не здесь, а где-то за далёким горизонтом. постепенно мать сходила с ума, не выдерживая такого сильного давления. минхо до сих пор вспоминает шрам от топора на маминой ноге, содрогаясь. смерть не всегда плохой конец, у мамы уже не было сил жить как раньше, а другая жизнь её бы прикончила ещё мучительнее. именно тогда минхо решил, что любовь никогда не принесёт ему боли, что опасности он будет избегать до последнего. как здорово, что до чонина он с опасностью и не сталкивался, поскольку все его влюблённости были безответными. он слышал десятки «я не люблю тебя», хотя был вполне способен уяснить этот факт с первого раза. был способен оправиться после первого раза, и последующие разы не причиняли уже столько боли. минхо потерял веру в любовь, хотя прекрасно понимал, что это эфемерное непонятное чувство есть! ведь столько людей счастливы и влюблены, вероятно, любовь просто не существует для него, и это нормально. живут же некоторые люди, не зная ласки и заботы, до самой смерти. это нормально. спустя череду неудач минхо сам забыл, какого это, любить. чонин доказал ему обратное. минхо с таким трепетом любил его, так клятвенно обещал быть с ним всегда, так отчаянно говорил, что никогда не солжёт ему, а сейчас чонин поймал его на лжи, на наглой и бесстыдной лжи. — почему, минхо? он так разочарован в минхо. а минхо просто желал им счастья. — я не понимаю, о чём ты. — кристофер, — чонин нахмурился, — я видел его. сегодня. в корее. бездетным и неженатым, вероятно. всё совсем не так, как ты мне говорил. минхо хохотнул, продолжая расхаживать по комнате, нервно потирая запястье. — конечно, отсутствие кольца на пальце выдаёт о человеке всё, — он смотрит на чонина в упор, — бан кристофер чан никогда не был тем, за кого себя выдавал, поверь мне. — а почему я должен тебе верить? больно кольнул, сучёныш. да только сам должен пораниться. — потому что я люблю тебя. потому что я хочу оградить тебя от всего травмоопасного, — минхо опускается перед чонином на колени, взявшись за его руки. — я не смею тебе указывать, но подумай сам, разве ты хочешь встретиться с человеком, который использовал тебя? ты влюбился в него без памяти, влюбился в взрослого, который это распознал и посмеялся над этим. ты думаешь, что-то изменилось? — ты только что назвал меня глупым ребёнком? — глухо проговаривает чонин, дёргаясь, вырывая свои руки из чужих рук. минхо на это щёлкает языком и качает головой. — нет, я говорю, что он всё такой же. мы долгое время были друзьями, пока я не понял, что наша дружба была для него лишь развлечением на скучном этапе его жизни. чан не способен на любовь, она слишком связывает его обязательствами. «ты навязываешь мне обязательства, и мне это не нравится», — чонин открывает рот, чтобы выпалить эту фразу, но вовремя понимает, что ему слишком страшно. минхо замечает его заминку, но не придаёт ей значения. — я не советую тебе говорить с ним, не советую видеться, запрещаю даже думать о нём. я люблю тебя, чонин. и моя любовь никогда не сделает тебе больно. «она уже сделала это» — я тоже тебя люблю. *** сана переживает не самые лучшие дни. на часах четыре утра, она снова просыпается от кошмара и тяжело дышит, смаргивая слёзы. её кровать пустая и одинокая, она даже не помнит, когда обнимала чана во сне в последний раз. чёрт знает, где он сейчас находится, мало ли, вдруг в казино забрёл и сейчас спускает своё состояние под влиянем нездорового азарта. чем она думала, когда выходила за него замуж? она выходит в такое раннее утро на улицу в тапочках и лёгкой белой ночнушке, встречая рассвет с улыбкой. пусть на сердце одна тревога, но мир вокруг так красив, что всё невольно забывается. неподалёку есть место, куда она приходит время от времени подумать — поляна с раскидистым дубом и маленьким дуплом, где очень комфортно и спокойно. сана ценит спокойствие больше всего на свете в свои тридцать с хвостиком (хвостик на самом деле хвостище). она сильно удивляется, приметив сидящего под дубом парня, рвущего в руках траву. подходя ближе, она понимает, что это её старый знакомый, но что он делает так далеко от дома в такое время? — здравствуй, чонин, — приветливым тоном здоровается она, подбежав и сев рядом с ним на зелёную траву. парень вздрагивает он неожиданности и тут же кивает головой. — здравствуйте, нуна, что вы... — он случайно опускает взгляд чуть ниже её шеи и краснеет, а потом отворачивается, — боже правый, извините, неловко как-то... — всё в порядке, повернись ко мне, я давно тебя не видела, — чонин несмело оборачивается, вызывая у саны восхищённый вздох, — надо же, как ты вырос! я помню, когда тебе было ещё семнадцать, ты теперь совсем по-другому выглядишь. — спасибо, — он улыбается, — вы с каждым годом всё красивее, нуна! — сана заливисто смеётся, улыбаясь и обнажая дёсны, и на душе становится так радостно от её улыбки, что эта эмоция сбивает чонина с толку. — почему ты здесь? дом семь ян за несколько километров отсюда, — произносит сана, отсмеявшись. — я думала, только я здесь бываю, если честно. мы с моим... — она запинается и собирается с мыслями, — другом нашли это место очень давно... — я сбежал. мне нужно было подумать. — что-то случилось? чонин невесело усмехается. — объявился человек из моего прошлого, которого я... любил. а человек, которого я люблю, душит меня своим мнением, своими указами, своим контролем. однажды я обжёгся и пожалел об этом, а сейчас я будто добровольно собираюсь плеснуть кипяток себе в лицо. вы же любили, да? — любила ли я? — этот вопрос заставляет сану задуматься, потому что она давно перестала понимать, что надуманно, а что реально. — думаю, да. я была влюблена так отчаянно, что была готова на всё, лишь бы сохранить нашу семью. но даже этого было недостаточно, и я не знаю, что делать с этим. не могу поверить, что считала бан чана... — бан чана? — переспрашивает чонин, перебивая её. в его глазах есть что-то, что непонятно сане, но она отмахивается от этого. — да-да, ты его знаешь под именем кристофера, но я всегда называла его корейским именем, он предпочитает, когда близкие зовут его так. «так вот почему минхо назвал тебя чаном, я думал, он что-то путает» — простите за то, что я вас перебил. что случилось с вами и кристофером-хёном? — ах, да... мы были друзьями с самого детства, а потом решили, что сможем стать супругами, — ее губы растягиваются в усмешке, — свадебный день действительно был весёлым, но потом всё закончилось, мы быстро поняли, что наши жизненные пути не переплетутся, но отчаянно пытались держаться вместе. я... — её голос рвётся, сана, нервничая, теребит край платья, — я даже забеременела, и мы подумали, что сможем вернуть всё, стать счастливыми вместе, но... — в глазах появляются слёзы, чонин касается её плеча в качестве поддержки, — возникли осложнения, и вот уже у меня выкидыш, чан не хочет видеть меня, а я разбита и потеряна. «ты никогда не говорил, что женат. ты говорил, что не знаешь, как там сана-нуна. какой же ты ублюдок, кристофер бан» — ох, мне очень жаль! — сочуствующе протягивает чонин, поглядывая на сану, стирающую слёзы с щёк. — наверно, вам это покажется глупым, но... моя мама всегда говорила, что самые светлые рассветы случаются после самых тяжёлых ночей. тишина невидимым густым туманом оседает в воздухе между ними, каждый думает о чём-то своём, как вдруг сана окликает его по имени. — ты когда-нибудь слышал легенду о синей птице? это история о птице, что находила счастье в поиске неизведанного и исполнения желаний. однажды её заперли в клетке, и её лазурные перья тускнели — она теряла свой смысл жизни, но кто-то открыл её клетку и выпустил её на свободу, к небесной выси. я выбрала клетку и думала, что в этом моё счастье, потому что у меня всегда будет дом и опора, но оказалось, что мне уготовано нечто иное, на чьи поиски я должна решиться. сана ярко улыбается, протягивая руку к ясному голубому небу. — я уже всё решила. подумай, что для тебя важнее — уверенность в завтрашнем дне или свобода. помни, что всё может оказаться ложью. *** — вы никогда не говорили мне, что у вас есть жена. — и ты вот так со всеми здороваешься? где твоё уважение? — чан всплёскивает руками, усмехаясь, на что чонин никак не реагирует, присаживаясь в кресле напротив него. кристофер точно такой же, будто с двадцать второго дня рождения чонина прошло несколько часов. чонину нелегко осознавать, что их разлука длилась несколько лет, нелегко осознавать, что они все ещё невыносимо далеки. — попробуйте это уважение заслужить. чан снова усмехается. лисёнок вырос в лиса и теперь не стесняется показывать зубы. — зачем ты ко мне пожаловал, чонин? поговорить, вспомнить прошлое, или же... — он подливает что-то в бокал и предлагает его чонину, но тот отрицательно мотает головой, — спланировать совместное будущее? — вы ненавидите планы. как и думать о будущем. — как хорошо ты меня знаешь! так что же тебя привело сюда? чан напрягается, не понимая целей чонина. он изменился: взгляд стал другим, исчезли последние детские черты, лицо заострилось, осанка улучшилась, было в чонине, в этом уверенном, пусть и немного холодном, чонине что-то важное, светское, что раньше не было ему присуще. неужели от дерзкого смышлённого мальца ничего не осталось? это разочаровывает. — я пришёл сказать тебе о том, что я тебя ненавижу. как по-детски. эта фраза выбивает у чана почву из под ног и он смеётся, смеётся так громко и сильно, что запрокидывает голову, чувствуя лёгкую боль в животе. — не ты первый, малец, не ты последний. это всё? — интересуется чан, не скрывая улыбку, чтобы вывести чонина из себя, и, похоже, у него получается. — нет, я ещё не закончил. ты — отвратительный человек, с какой стороны не посмотри. ты дурил меня всё это время, давая надежду, а потом обрубая всё между нами на корню. ты вытер об меня ноги и сбежал в свою австралию вместе с беременной женой. ты ужасно поступил и с ней, ты причиняешь вред всем вокруг. скажи, зачем? зачем? почему ты это делаешь? — у чонина обиженный взгляд и сжатые в тонкую полоску губы, он выглядит очень потешно по мнению чана. вся ситуация очень смешная. — мне скучно, — он отпивает из своего бокала и ставит его на столик рядом. бокал звенит, и вместе с ним что-то глубоко в душе чонина обрывается с диким криком. — тебе было скучно. «мне было страшно» чонин произносит это «тебе было скучно» таким безразличным тоном, что чану кажется, он сам додумывает эту стервозную интонацию и ледяной взгляд из под длинных ресниц. чонин неожиданно меняется в лице и продолжает. — а мне страшно, — он смотрит в упор, пытаясь понять, что у чана на уме. у чана тихий смех в голове и примечание о схожести их судьб. — тебе страшно. «мне скучно» — да, мне страшно. потому что я живу по указке других, потому что я утратил контроль над собственной судьбой, потому что мне не нравится дышать по приказу. но всё же они кое-чем отличаются. чонин более храбрый и честный. и перед собой, и перед миром. — и что ты хочешь от меня? «если бы я мог решиться, то всё было бы не так, как сложилось. мы оба понимаем, что наше место не здесь, не с этими людьми» — дай мне ответ. ты счастлив, делая несчастными других? сначала чан думает, кого же он сделал несчастным, но вина только перед одной саной, в которой он тонет с головой, отрезвляет его. счастлив ли он? нет, не счастлив, потому что всю жизнь пытался жить так, как угодно другим, а потом его избитая воля вырывалась из под контроля и всё рушила. но если бы он дышал так, как хотел. — да. — тогда я хочу быть счастливым вместе с тобой. чану становится наплевать, на то, что он всё ещё женат, на то, что чонина ждёт дома злой и угрюмый минхо, совсем ему не подходящий. плевать, плевать! какая разница, если он наконец-то видит того, чья суть раскрывается ему охотно и живо, какая разница, если он наконец-то чётко видит своё отражение! — иди ко мне. как же чонин давно не слышал именно этот голос, голос человека, который служил ему музой и вдохновением, чья сущность его удивляла и была непонятна, чьи решения иногда обескураживали его, чьи действия делали ему больно, чьи касания приносили ему удовольствие. он мигом оказался у чана на коленях, первым делом смотря в его глаза, находя там жгучее желание, чан порывается поцеловать его первым, оплетает руками талию и прижимает к своей груди как можно крепче. чонина кроет от нахлынувших воспоминаний, чан нежен и осторожен, прямо как тогда, как раньше, но теперь между ними нет никаких запретов и установок, теперь они взглянули судьбе прямо в глаза, теперь они не страшатся последствий. чонин чуствует, как щёки покрываются пунцовым румянцем, чувствует, как чан по-привычному улыбается в поцелуй, поглаживая его спину, иногда проводя сильными пальцами по рёбрам под рубашкой, после чего чонин оттягивает его волосы у корней и просит большего, всего и сразу, пусть и торопиться им некуда. дверь распахивается с тихим скрипом и они с сожалением отстраняются, поворачивают головы и видят разъярённого минхо. — что, блядь, здесь происходит?! — ого, мы что, в подростковом любовном рассказе? — саркастично произносит чан, выгибая бровь. минхо не обращает внимания на его смешки, стремительно подходя к ним вплотную. он отталкивает чонина и тянется дать чану пощёчину, но тот предусмотрительно заводит его руки за спину. — не дёргайся и вали отсюда. вламываться на мою территорию это не очень вежливо, смекаешь? — угрожающим тоном проговаривает чан, еле сдерживая минхо, который не оставляет попыток вырваться из чужой хватки. — хватит, кристофер, отпусти его! — бросает чонин, со стороны наблюдающий за ними. чан неохотно убирает руки с тела минхо, а тот молниеносно заваливает чана на пол и тянется к шее, но чонин успевает среагировать и тянет минхо на себя, оказываясь под ним. — что ты, чёрт возьми, творишь?! — шипит он минхо в лицо. — что я творю? это следует спросить у тебя! — огрызается минхо, вставая с чонина и подавая ему следом руку, которую чонин под внимательным взглядом чана принимает. — я спущу тебе даже измену с рук, только пойдём отсюда. пожалуйста, — его глаза темнеют и он переплетает их пальцы, — пожалуйста, чонин. эти серьёзные слова выводят чонина из себя. — простишь мне даже измену? может, мне ещё и извиниться перед тобой? — да, чонин. ты изменяешь мне за моей спиной. это ужасный поступок, а ты по-глупому считаешь виноватыми всех, но не себя, — жёстко чеканит минхо, заставляя чонина поникнуть, осознавая всю тяжесть своей вины. «поэтому тебе и опасно быть с чаном. «ты по-детски наивен и простодушен», — хочет добавить он, но почему-то осекается и оставляет свои мысли при себе. — без причины не изменяют, — вкрадчиво обращается чан к минхо, чувствуя своё превосходство. они не отрывают глаз друг от друга, кажется, каждый готов тут же сорваться с места и начать бороться. — тебя не спрашивали, — холодно отвечает минхо, давая чану понять, что ответить ему на это нечего. молчавший до этого чонин поднимает голову. — ты никого не спрашиваешь. никогда. ты не спрашиваешь меня о том, чего я хочу. — потому что я уже знаю, что тебе нужно, потому что мы понимаем друг друга без слов! — минхо подходит к чонину и обнимает его за плечи, извиняясь за свое агрессивное поведение, — прости меня, чонин, я знаю, я обидел тебя, но я клянусь, я никогда больше не сделаю ничего подобного. — однако, про наличие у меня детей ты тоже клялся да божился, — вставляет свое слово чан, подходя к чонину с другой стороны, обхватывая его талию, на что минхо недовольно мычит и толкается. — не важно, как и что ты обещаешь, я так больше не могу. минхо, — чонин снова опускает голову, не решаясь посмотреть ему в лицо, — я не буду больше молчать. я устал от того, что ты вечно диктуешь мне темп, вечно говоришь мне, как лучше, но лучше мне не становятся. я думал, мой дом рядом с тобой, потому что спустя много времени я обрёл покой от постоянных тревог и одиночества. спасибо, я очень благодарен тебе, но мне нужно двигаться дальше. прости меня, минхо, прости! — последние слова становятся тише и неувереннее из-за всхлипов, минхо обеспокоенно обхватывает лицо чонина руками и быстро сцеловывает слёзы. сейчас чонину страшно. страшно, что он навсегда останется в этих скучных рамках и не сможет больше взлететь. сейчас чану скучно. он настолько страшился познать свои желания, что обрёк себя на долгие муки и жизнь, которую не ему нужно жить. — я думал, что буду счастлив в клетке, потому что птица рада быть в уюте и комфорте, рада иметь дом и пристанище. разве птице плохо там, где о ней заботятся? — минхо отрицательно мотает головой и нежно улыбается, поглаживая спину чонина. чонин робко улыбается ему в ответ и берёт минхо за руку. — решайся, чонин, — говорит чан, целуя его в висок, вызывая злой взгляд минхо, — ты знаешь, что делать. — подумай, чонин, — говорит минхо, кладя свою руку на его плечо, — где он был, когда ты хотел наложить на себя руки? где он был, когда был тебе нужен? «жизнь будет слаще мёда, главное не дурить» «стоит ли ставить на кон будущее ради обычного влечения?» — я уже всё решил. синяя птица летит навстречу свободе.