Наваждение

      Егор сидел в кресле и гладил мурлыкающего кота на своих коленях. День стоял пасмурный, ничего не хотелось делать. Летов вдруг подумал о том, что ничего не читал и не писал с тех пор, как перенесся в это время.       В комнату вошел Игорь. Взгляд его был каким-то странным, поэтому Егор тут же поинтересовался, в чем дело. Летов-старший, не глядя на Егора, начал не простой для них обоих разговор.       — Понимаешь… Тут так смешно вышло, — неловко усмехнулся Игорь, упорно разглядывая свои тапки. — Короче, Аня простила мне мою измену, и мы снова съезжаемся. Вот.       Летов поднял голову и посмотрел на Егора. У того был взгляд человека, которому обьявили, что он теперь банкрот. Игорь снова отвел взгляд.       — Я могу наврать ей, что ты мой младший брат и прочее, но… Но это не получится, мы с ней шесть лет того… — Слова Игорю давались с таким же трудом, как и смотреть прямо в глаза Летову.       Егор медленно поднял кота с колен и встал. Держа Тишу в руках, он набрал в грудь побольше воздуха и произнес:       — А мне надо уйти? Куда?       — Я уже кое-как договорился с Костей, — сказал Игорь. — Мы вместе к нему поедем, там я все уточню…       Летов не особо понял, что Игорь собрался уточнять Рябинову, да это его и не интересовало.       — А я? Теперь ты будешь с ней жить и… любить ее? — На последних словах голос Егора предательски дрогнул.       Если Игорь пялился в пол, то сейчас он отвернул голову так, что еще чуть-чуть и сломал бы шею.       — Да, — твердым голосом сказал Летов. — Всё, что было между нами, это что-то… Это наваждение. Прости.       Разве вмещает в себя слово «прости» всю грусть, которую испытывал Игорь сейчас? Всю боль, с которой нужно прервать чудесный сон, пусть мир в этом сне был отражен и перевернут? Тот стыд и страх, с которыми надо снова вернуться в реальность? В реальность, в которой не влюбляются в себя, нет перемещений во времени и нет настоящего счастья.       — Тогда я пойду, -проговорил Егор, воспринявший короткое «прости» как «проваливай».       Игорь мог сказать «не уходи» или «я пойду с тобой», но ничего не сказал. Вскоре хлопнула входная дверь.       Летов закрыл лицо руками. Он просидит так очень долго и не скоро поймет, что младший не взял свой жалкий узелок нажитых здесь вещей. И даже не обулся.

***

      Егор чувствовал, как с каждым шагом в душе становится пусто. На дворе март, пора любви для кошек, но не для прогулок в дырявых носках. Однако Летов все равно упрямо шел дальше.       Он не нагрянул к Игорю с чемоданами и у него не урчал тогда живот. Он не нырнул к нему в спальный мешок. Они не встречались у больницы. Егор не ездил три недели не туда, куда надо. Тогда отчего так невыносимо хуево, если всё, что было, не любовь? Наваждение… Проказы злого духа.       — Здорово и вечно, — выдохнул Летов и изо рта рассеялся еле видный пар — последнее теплое воспоминание.       Неприметная коробка на кухне, от которой Егор не может оторвать взгляд. Нескладный вальс. Ударяющий в нос запах сирени. Расчёска выпрямляет волосы. Утро первой ночи и сама эта первая ночь. Долгие разговоры в кресле, споры и шутки. Три неухоженных, но все равно пушистых кота. Сопение рядом спящего Игоря. Наваждение…       Егор хотел выплеснуть весь свой гнев на кого-то или что-то. Абстрактный гнев — не для него. Однако сейчас не виноват КГБ, да и нет его уже. Аня тем более не виновата, и точно не Игорь. Поэтому Егор с досадой пнул ногой находящийся рядом дорожный знак. Знак пошатнулся, хотя Летов был без ботинок. Видимо, хреново сейчас устанавливают всякие «кирпичи» и «сбавь скорость, придурок».       Егор старался успокоить себя, что это всё — только очередное разочарование. Не первое и не последнее. Когда девочка отказалась от поцелуя в бутылочке, когда был квартирник у Рожкова, когда Ницше перечитал, да мало ли? Разочарование — не в первой. У Игоря их, наверно, еще больше.       Страшно испытывать разочарование от того, что предал сам себя. Собственноручно выгоняешь самого себя на улицу, как котенка, который надоел трехлетней девочке.       Страшно, когда ты сам себя заставляешь жрать вязкие пирожки одиночества.       Первое лето ты ешь эти пирожки через силу. Следующее тупо жуешь. Пролетает сотня лет, а ты всё жрешь эти невкусные пирожки. Кто-то вдруг отберет у тебя эту тарелку, и ты со смаком ешь что-то другое. А потом этот же человек сует тебе первый пирожок одиночества. И опять пошло тупое пережевывание пресного теста. Чтобы хоть как-то было вкуснее, приходится солить. Кто-то солит слезами, кто-то потом. Некоторые кровью.       — Долбаеб, ты же без обуви.       Знакомый голос заставляет оторвать голову от дорожного знака. Егор поворачивается и видит Игоря. В руках у него пара поношенных кед.       — Надень. — Игорь протягивает кеды Егору. Тот послушно обувается.       Вдруг Летов сгребает в охапку Егора и не то кусает, не то жадно целует в губы. Прямо здесь, на улице. У знака «пешеходный переход». Под мелкий начинающийся дождь.       — А сам в одних тапочках, — замечает Егор, когда Игорь наконец-то прекращает поцелуй.       — Пошли домой. Что-нибудь придумаем, — сказал Летов.       Что придумает Игорь? Что делать с домашними тапочками или что делать с приездом Ани? Егору сейчас было все равно. Они вместе.

что люди теряют

со взмахом ресниц?

миг?

много времени

одни лишь сознание

многие жизнь