Пропасть

Спокойствие — сильнее эмоций. Молчание — громче крика. Равнодушие — страшнее войны.

Я увидел её мельком. В метро, на переходе. Она стремительно пронеслась мимо на эскалаторе. Хватило лишь взгляда, чтоб я её узнал. Узнал и вспомнил всё, что было связано с этой девчонкой. Я на всю оставшуюся дорогу до дома задумался о ней. Я вспоминал. Она была самой странной во всей школе. Будто не от мира сего. Постоянно, на каждой перемене, она бегала по школьным коридорам. Даже если было не протолкнуться, она всё равно умудрялась пробраться сквозь толпу. Словно это была какая-то её личная тренировка. За одну перемену я мог встретить её до трёх раз. Она не улыбалась, ни на кого не смотрела, взгляд её был направлен в никуда, в глазах было что-то неподдающееся объяснению. По крайней мере, сам я не смог бы это расшифровать. Сейчас я глубоко задумался об этом: возможно, это было просто одиночество, а может какие-то внутренние демоны терзали её душу, и от этого-то она и бежала. Мы не были с ней особо знакомы, мы не были одноклассниками. Единственное, что нас связывало — это бесплатная спортивная секция, которую мы оба посещали. Вот там она была более приземлённой. Общалась со всеми, смеялась. Там она казалась более живой. В какой-то момент мы стали её обзывать. «Мы» — это я и мои одноклассники. Я плохо помню с чего именно это началось, но точно помню, как мы её дразнили. Она уже не казалась тогда витающей в облаках, она злилась. Это было видно по выражению лица. Она злилась и ругалась, порой гонялась за нами. Но мне всегда казалось, что больше всего она злилась на меня. Просто потому, что я хожу с ней в одну секцию. Было некое чувство вины перед ней, будто я её предаю. Но это быстро проходило, стоило увидеть её в этой нелепой одежде, бегущей куда-то. Я не знал о ней ровным счётом ничего, за исключением имени и фамилии. Да мне и не было до этого дела. Девчонка и девчонка. Я был не самым общительным ребенком в то время. Всегда чувствовал себя чужим в собственном классе. Надо мной не смеялись, но и не общались особо. Это и неудивительно: брекеты и дефект речи. Спасибо, что не издевались. Но чувствовать себя чужим тоже было не очень приятно. Пустота ощущалась, как нечто зловещее. Девчонка, сама того не зная, спасла меня от этой чудовищной пустоты. Одноклассники стали ближе, они стали друзьями, и я наконец влился в коллектив. Да, способ был так себе, но я не погряз в пучине отчаяния. Лишь позже я понял, что она из малообеспеченной семьи. Всю одежду она занашивала до состояния половой тряпки. Вспомнились спортивные штаны, которые износились до огромных дыр. Тренер сделала ей замечание по поводу их изношенности. На следующую тренировку она пришла в них же, только с нелепыми заплатками на коленях. Заплатки не подходили ни по цвету, ни по ткани, но тренер больше никогда не возвращалась к этому вопросу. Точно также она носила всю одежду. Она могла несколько месяцев носить одну и ту же футболку или одни и те же джинсы. В отличие от остальных девчонок в школе, она никогда не красилась. Совсем никогда. Вообще. В какой-то момент у неё появилась подруга, которая также таскалась за ней по всей школе. Это было довольно забавно. Подруга эта совершенно точно не понимала, зачем она так делает, но упорно продолжала следовать за ней. Постепенно с бега они перешли на шаг, а после и вовсе перестали появляться. Вот тут-то и началось что-то странное. Потому что я сам стал ходить по всей школе в поисках её класса. Я понятия не имею, что мною двигало, но у меня была чудовищная потребность её увидеть. Убедиться, что с ней всё в порядке. И не просто увидеть… Мне хотелось, чтоб она видела меня тоже. Я стал громко смеяться, когда проходил мимо, не важно над чем, одноклассники крутили пальцами у виска, показывая моё умственное развитие. Я же пожимал плечами, отмахиваясь. Я толкал друга, вынуждая его ответить, чтоб завязалась шутливая потасовка. И это вызвало тот эффект, на который я рассчитывал: она смотрела на нас, но смотрела каким-то странным пустым взглядом. Будто мы пустое место, не стоящее её внимания. К тому моменту мы перестали её доставать, повзрослели, наверно. Через какое-то время я перестал так делать, не видел в этом смысла. Через пару лет я выпустился и забыл обо всём этом. Уж не знаю, нашла ли она своё место в жизни, но выглядела она определённо неплохо. Свободная футболка, джинсы с карманами, куча браслетов, рюкзак и наушники. В наушниках по-любому что-то жёсткое. Надеюсь она счастлива, всё же я не желал никогда ей зла. *** Я заметила его лишь мельком, но сразу вспомнила всё, что меня когда-либо с ним связывало. В ушах гремел иностранный рок, но я его уже не слушала, я была погружена в воспоминания. Я плохо помню в какой момент жизни заметила этого парня, но, однажды, я стала постоянно искать с ним встречи. Мне было важно просто увидеть его, услышать его голос. Мы не были с ним одноклассниками, просто ходили в одну спортивную секцию, поэтому приходилось наворачивать круги практически по всей школе, только чтобы увидеть его. Я заучивала расписание его класса наизусть, я знала всех его учителей, и в каких кабинетах они вели урок, я знала его одноклассников. Не лично. Внешне. Ни с кем из вышеперечисленных я не была знакома лично. В какой-то момент они стали издеваться надо мной. Не помню точно с чего всё началось, но вроде я сбила кого-то из них с ног. Они придумали мне обидное прозвище, и стали дразнить им при каждой встрече. И это не стало для меня чем-то новым или пугающим. Эти идиоты даже не представляли, насколько это было для меня смешным и привычным. Мне каждый раз хотелось рассмеяться им в лицо. Это было одиннадцатое прозвище в этой школе. Два из них я получила в собственном классе. Что до того мальчишки… Ну, я злилась, конечно, но не сильно. Такое тоже было привычным. Я слишком рано узнала о людском лицемерии. Со мной дружили некоторые дети, но не в школе — во дворе. Во дворе мы играли в разные игры, во дворе им было весело со мной… «Никому не говори о том, что я дружу с тобой, — говорили они каждый раз. — Иначе со мной тоже перестанут разговаривать. Ну ты же понимаешь». Иронично было потом наблюдать за ними. За их поведением. Некоторые просто игнорировали — и это было как-то более честно что ли. Другие же… Другие становились практически в первые ряды. Они громче всех кричали прозвище, их шутки были гораздо злее. Будто они наказывали меня за то, что сами общались со мной. Или чувствовали за собой что-то вроде вины. А может хотели отвести от себя подозрения. «Смотрите, я также, как и все, обзываю её. Я не дружу с ней». С чего же всё началось? Наверно, с бабушки. Моя бабушка — это не та добрая круглощёкая деревенская старушка, что напечёт гору пирожков и накормит от пуза. Это совершенно другая бабушка. Суховатая строгая непримиримая упрямая бабка со сложным характером. Её невозможно выносить в течение двух дней подряд. На второй день обязательно сдают нервы. До сих пор помню, как отец периодически выходил из себя и орал на неё. После этого она замолкала на некоторое время. Вот только я была восьмилетним ребёнком. Я не могла взять и наорать на неё. Я терпела и слушалась. Вечные упрёки и нотации были не единственной проблемой. Бабушка искренне считала, что лучше знает, что мне надеть. Проблема была даже не в этом. Было ощущение, что она специально выбирает самую убогую одежду, что существует на планете. Обычно это была одежда, которую дарят её многочисленные друзья. Очень редко среди этого хлама находилось что-то действительно стоящее. К сожалению, именно это «стоящее» бабушка убирала или прятала куда-то, а я по-прежнему одевала нечто убогое и странное. Она была максимально экономной. Нередко я носила еду с собой из дома. И ладно бы я просто носила еду, я носила её в использованных упаковках. Например, она наливала мне чай в упаковку из-под соуса или кетчупа, бутерброды были в упаковке из-под масла — и всё в том же духе. Естественно другие дети стали меня обзывать. Это не было чем-то безобидным, наоборот — это были самые обидные прозвища, которые только можно было придумать. Они кричали всем классом и отстукивали кулаками ритм. Самое хреновое, что я не могла повлиять на это никак. Я жила с бабушкой и навязанной ей волей. Я оставалась сиротой при живых родителях. Я точно помню свой единственный срыв. Это было во втором классе. Кто-то кинул какую-то записку на пол и начал смеяться надо мной. Меня сорвало. Я плакала и орала на всех, чтоб они заткнулись. Наверно именно в тот момент я переступила эту черту. Больше я никогда не психовала. Я замкнулась. Но прозвища продолжали преследовать меня. В каждом классе у меня было своё прозвище. Одни старшеклассники принялись обзывать меня только за то, что я всегда съедала свои обеды. Другие — за то, что я разняла драку. Любое моё действие приводило к новому прозвищу в определённом кругу подростков. Я часами замыкалась в своём воображении. Я думала обо всём и ни о чём. Я воображала какие-то катастрофы, я вглядывалась в пустоту и спрашивала: «Почему я — это я? Почему я в данную секунду смотрю и вижу то, что вижу? Как это вообще возможно?» Мне казалось, что за мной следили. Что существовал монитор, за которым сидела пара человек, а в экране показывали мою жизнь. Периодически я слышала некие комментарии от них. Удивительным было то, что комментарии были дельными. Всё же с головой у меня явно стало что-то не в порядке. Иначе и быть не могло. Но прозвища меня больше не задевали. Они обтекали меня, как ничего не значащие мелочи жизни. В семье стали происходить некие перемены. У меня появилась сестра, а потом развалилась семья. Нас разделило ровно пополам: я осталась с отцом, сестра с матерью. Я считала себя брошенной. С другой стороны, мне это было привычно, я всегда была брошенной. Мои мысли стали мрачными, как и всё то, что меня окружало… Именно тогда я пошла в эту секцию. Её преимуществом было то, что она была бесплатной. Единственной бесплатной, а за меня платить было некому. Именно там я его и заметила. Он, сам того не зная, вытянул меня из этого ада. Я упивалась этим чувством — первой влюблённостью. Мне ничего не нужно было, меня грели мечты. Я не питала иллюзий и прекрасно знала своё место. Я позволяла себе только наблюдать и ничего более. Меня не задевало то, что он дразнит меня вместе с остальными. Внимание ведь бывает разным. Чуть позже у нас появилась новенькая, и она по непонятным причинам решила дружить со мной. Мне это казалось очень странным. Просто в одну из перемен она схватила меня за руку и побежала за мной. Постепенно мы перешли на шаг, а после вообще перестали шляться по школе. Мне больше не нужно было убегать. Одноклассники повзрослели и стали звать меня по имени. Стали со мной общаться. Но скорее всего дело было в том, что я хорошо знала технические предметы: алгебру, физику, геометрию. Тяжело просить списать у того, кого ты обзываешь, а я давно привыкла игнорировать прозвища. Всё то, что произошло со мной в школе, навсегда оставило отпечаток в моей душе. Я не стала угрюмой затворницей, нет. Но душа моя разделилась пополам навсегда. Одна её часть всегда вежлива и весела на людях, другая старается отгородиться от людей, как от чего-то очень неприятного и противного. Я всегда доброжелательна с посторонними, и не сказала бы, что это притворство, я искренне им улыбаюсь. А потом прихожу домой и не отвечаю на звонки, не выхожу прогуляться, отмахиваясь мифическими делами. И всегда, как сильно бы я не хотела общаться с кем-либо, существует некая стена, что отделяет меня от остальных, а за этой стеной я яростно оберегаю свою лютую ненависть к людям. Влюблённость в итоге прошла, но я никогда не забуду, что этот человек когда-то был той нитью, что держала мой мир от падения в пропасть. Лёгкая улыбка поселилась на моих губах. Надеюсь он счастлив, и у него всё хорошо.