Я всё потерял

Это был конец августа. Очередной дурацкий вечер, вечер когда хочется напиться, никого не видеть, ни с кем не разговаривать, и вообще не существовать. Серёжа ходил по парку и чувствовал себя самым одиноким существо на планете, словно он проиграл в игре, до того, как она началась. Он смотрел вверх на деревья, на которых висели старые, сухие, пожелтевшие от времени листья, борющиеся с жестокими порывами ветра. "Листья словно мечтают в последние минуты жизни полюбоваться августовским солнцем, погреться в его лучах перед смертью. Какая милая мечта." — Подумал Серёжа и усмехнулся своей мысли. — Бля, пиздец я поэт. — Чё? — Не понял Пестров, идущий вместе с Серёжей вглубь парка. — Хуй через плечо. — Жожо настолько погрузился в мысли что и забыл, он ведь гуляет не один. Хотя их хождение туда-сюда вряд-ли можно было назвать прогулкой. Скорее, пустой тратой времени. Хоть на первый взгляд Серёжа был легкомысленным простачком, на самом деле он часто задумывался о высоком, уходил в мысли с головой, что определённо помогало разобраться в себе, но всё равно не шло ему на пользу, ведь много думать зачастую так же значит загоняться и надумывать себе всякое, и именно это Серёжа люблю больше всего, — накручивать себя, придумывая новые комплексы, а всё лишь из-за того, что на стриме, например, было чуть меньше зрителей, чем обычно. И тогда начинались эти поедания себя изнутри. "А что, если проблема во мне? Я неинтересный, поэтому меня никто не смотрит, скоро обо мне все забудут. Что же мне делать?" Серёжа понятия не имел, что ему делать со своей, как он считал, жалкой жизнью, куда двигаться, и надо ли двигаться вообще. Стримить, или уйти в музыку, или забить на всё и пойти на завод. — Чё говоришь, Моть? — Да я, короче, это… Развлёкся в том клубе с этой тёлкой, ну которую ты на стрим звал. — Серёжа делал заинтересованное лицо, кивал, слушая чересчур эмоциональный монолог друга, хотя сам думал совершенно о другом. У Жожо было меланхоличное, даже можно сказать депрессивное настроение, описать его можно было прекрасным выражением Чехова: "Замечательный день сегодня. То ли чай пойти выпить, то ли повеситься". — … Блевал пиздец просто… Но выпил-то совсем немного, я ж щас вообще не пью, только за компанию, ну, ты знаешь. — В очередной раз оправдывался Пестров. — Ой бля, Моть, вот давай только не пизди. — Да я те честно говорю! Ну а в хорошей компании грех не выпить! — Серёжа коротко рассмеялся сверкнув зубами, посмотрел в глаза Матвея своим привычным весёлым взглядом. — Ты как мой дед говоришь, он тоже уже тридцать лет не пьёт, бутылки у него дома для декора стоят! — Матвей обиженно смотрел на Серёжу, а тот в свою очередь лукаво улыбался. — Я хуею с тебя, Моть — Ещё пару часов назад, сидя дома за компом, Жожо чувствовал себя неудачником, словно уродливая сломанная машинка, с которой не хочет играть ни один уважающий себя ребёнок. Серёжа жалел себя и чувствовал, что его никто не может понять. Но гуляя с Матвеем Серёже становилось лучше, по крайней мере, ему хотелось в это верить. Пестров пытался вытащить его из дома битых два часа, выяснял причину его хандры, на что тот отвечал простым "Ну сам знаешь, скоро осень, самое время для тильта". Матвей одновременно понимал всё, и не понимал ничего. Он знал что у Серёги бывают иногда грустные периоды, как бывают течки у кошек в марте. В такие периоды Жожо мало ел, редко стримил, почти не вёл соцсети и мог не заходить в телеграм пару недель. Пестров не знал почему, но знал что это нормально, такое бывает, знал, что надо помогать другу и вытаскивать его из уютной пещеры, под названием "самобичевание" в мир людской. "Хороший всё же Мотя друг". — пронеслось у Серёжи в голове. — Ну чё, полегчало тебе? У тебя рожа пиздец уёбищная была, как у трупа. Щас хоть смотреть на тебя можно. — Я некрасивый, страшный уёбок, и чё дальше? А ты типа Егор Крид? — Парни весело рассмеялись, и их смех уносил вглубь парка настойчивый порыв ветра, от которого Серёжа непроизвольно поёжился, а по спине, вдоль лопаток, пробежала мерзкая стая мурашек. — Бля, Серёг, чёт холодно, не? Пошли что ли в мак, пожрём, погреемся. — Серёжа кивнул, он не ел с самого утра, а уже было около восьми вечера. "Восемь вечера… Скоро Хесус стрим подрубит" от мысли о Хесе что-то болью отозвалось под рёбрами, и глубоко внутри похолодело. Не мог он перестать думать о худом голубоглазом стримере, что окончательно и бесповоротно поселился глубоко в голове и под кожей, не собираясь уходить. Его голос, запах волос, смех, движения, его дурацкая, но бесконечно очаровательная привычка прикрывать рот рукой во время смеха… Жожо мог смотреть на него вечность, он был готов всё отдать за возможность побыть рядом, невзначай прикоснуться к Лёше. Он был рад дружбе с ним, рад что они так сблизились, и ещё несколько месяцев назад не предполагал, что потом захочет большего, нежели обычная дружба, большего, чем Хесус мог ему дать. А ещё он не предполагал, что вся их дружба сойдёт на нет из-за Даши, о которой он уже давно не думал. Когда Лёша помирился с Дашей, Серёжа был в Киеве, но Хес написал ему, сказал, что они помирились и, возможно, у них есть шанс на отношения. Тогда Серёжа чувствовал, словно земля уходит из-под ног. Ведь Лёша клялся, что забыл Дашу, что ни на что не надеется. И смотрел на Серёжу так… Так, словно у него был шанс. "Какой же я наивный дурак". неужели он действительно думал, что это может быть взаимно? Хесус ведь всё ещё помешан на Даше, а не на нём. Когда Серёжа вернулся в Москву, его никто не встретил, сказали что он съезжает, просто поставили перед фактом. Он смотрел в глаза Косте и Хесусу, и не понимал, реально ли это всё, и если да, то за что, за какие грехи. И может ли быть всё ещё хуже. " — Лучше тебе больше не появляться в Сити, да и вообще, не появляться у нас на глазах. — с полной серьёзностью говорил Костя, так серьёзно, как никогда. И Жожо смотрел ему в глаза и отказывался верить в реальность происходящего. Недавно ведь всё было хорошо, неужели Лёша готов бросить его ради призрачной надежды на отношения с Дашей, неужели он для Лёши ничего не значит, неужели Лёша думает, что Серёжа помешает их с Дашей отношениям? В тот момент, слушая железные, ядовитые слова Кости, Серёжа еле сдерживался, чтобы не закричать от отчаяния. Боль пронзала тело тысячами острых иголок. Он искал во взгляде лучшего друга пощаду, отказываясь принимать несправедливую действительность, но всё было тщетно." — Серёг, ты чё, опять в облаках витаешь? — Серёжа опешил. Так, всё. Надо брать себя в руки. Он уже настолько погрузился в свои пиздастрадания, что даже на друга не реагирует. Кошмар! — Бля, Моть, прости. Я ебло. — Серёг, ты должен мне всё рассказать. Мне тоже не легко смотреть на тебя такого и гадать, что случилось. — Нихуя я не должен, я должен только долг родине отдать. — Серёг, ну чё стряслось-то? Из-за чего тильт? Ты сам не свой… — Пестров говорил обеспокоенным голосом, сразу понятно что ему не плевать, но Серёжа решил съязвить. — Да ладно? Реально? — Ты можешь мне доверять. — Матвей говорил в непривычной для себя манере - чётко, немного строго, очень серьёзно. От этой перемены в поведении друга Серёже стало некомфортно, руки похолодели, на шее и лбу появилась испарина. Серёжа рефлекторно сглотнул, понимая, что Пестров теперь не отстанет. Матвей продолжал. — Серёг, это из-за Кости, Хесуса? Я же понимаю, что ты не сам решил съехать. Они тебя выгнали? Вы поссорились? Подрались? Пестров выжидающе смотрел на друга, а тот в свою очередь не нашёлся, что ответить. Вся игривость и желание шутить отошли на второй план, и Серёжа решил сделать отчаяный шаг, перестать прятаться за маской юмора и веселья, и показать свои настоящие, неподдельные эмоции, что так долго ждали свой час. Серёже необходимо выговориться тому, кому на данный момент доверяет больше всего. И этот человек стоит перед ним, и переживает за него, и он не бросил, он стоит тут и ждёт. Жожо протяжно втянул носом воздух и наконец тихо произнёс — Я… Я потерял всё, что было мне дорого. И теперь не знаю, что делать. Я блять нихуя не знаю. Только ты не бросил меня. Я… — Серёжу трясло, язык заплетался, а на глазах выступили горячие слёзы. Матвей одним резким движением преодалел расстояние между ними, и притянул Серёжу к себе, а затем аккуратно, так, словно Серёжа хрустальный, обнял за плечи. — Тише, тише… Всё будет хорошо. — Пестров держал его за затылок словно ребёнка, сильнее прижимая к своей груди, в четной попытке успокоить, а Серёжа больше не сдерживал эмоций, что так долго прятались внутри. Он цеплялся за Матвея, как утопающий за спасательный круг, как цепляются отчаявшиеся за счастливый билет в лучшую жизнь. Он чувствовал всё. Боль, разочарование, чувство благодарности к Матвею, обида на Хесуса и Костю за предательство и жестокость, потерянность, смущение и одиночество. Слёзы стекали по подбородку ровной струёй, оставляя пятна на куртке Матвея, ветер обжигал красные щёки. Серёже было всё равно, что подумают прохожие, гуляющие в парке, глядя на эту необычную картину. Жожо хотел застыть в этом мгновении, вечность ощущать большую ладонь Матвея на затылке и его убаюкивающий голос. Но к сожалению, как и всё остальное, это не могло длиться вечно. *** В парке темнело, и если днём тут гуляли мамочки с детьми, милые бабушки кормили голубей, а подростки катались на самокатах, то сейчас Серёжа был в парке один, и звенящую тишину прерывали редкие опадающие листья, что сталкивались с землёй и шуршали что есть мочи, словно звали на помощь. Жожо с Пестровым ходили в мак, согрелись и выпили кофе, потом Матвей ушёл домой. Жожо не видел смысла идти домой, зачем, если он ненавидит это место. "Лучше уж делать косплей на бомжа, чем возвращаться домой" . — думал парень. Конечно он пообещал Матвею, что сразу пойдёт домой, но кто из нас не врёт? Он сходил в пятёрочку, купил самое дешёвое вино и вернулся в парк, сел на продрогшую лавочку и устремил взор прекрасных, немного уставших карих глаз на красивейший закат. Калейдоскоп цветов взорвался на небе, – цвета перетекали из кроваво-красного в коралловый, затем в янтарный, закат светился и искрился, плавно опускаясь и теряясь за горизонтом. Серёжа прикрыл глаза. Он уже не мог думать ни о стриминге, ни о музыке, ни о предателях-друзьях. Эмоционально он был мёртв. Надоело мучиться, загоняться и загружать себя размышлениями. Это ничего не изменит. Серёжа достал телефон и сфоткался на фоне заката, с бутылкой винища в руках, словно мелкая педовка, он выложил фотку в Инстаграм. Сейчас он выглядит и чувствует себя хуёво, так пусть об этом знают все, – все бывшие друзья, враги, весь мир. Он сидел на несчастной лавке час, прекрасный закат давно исчез, словно мираж, галлюцинация воспалённого мозга. Серёжа был одет в растянутую, тонкую чёрную кашемировую кофту, словно только стянуют с бомжа, и серые джинсы, – этого было явно недостаточно чтобы спасти конечности от обморожения, потому он поставил на лавку ноги и обнял колени кольцом из рук, тщетно пытаясь сохранить остатки тепла. Жожо решил подумать о приятном, Он вспомнил их первый и единственный поцелуй с Лёшей, после которого Серёжа осмелился предположить, что он нравится Хесусу. " Это был обычный вечер после стрима Хесуса, Костя уже спал, Лёша тоже готовился ко сну, а Серёже не спалось. Он заказал еду и сидел в темноте на диване, поедая стейк и слушая музыку в наушниках. Он сам не заметил, как еда отошла на второй план, и он стал подпевать и двигаться в такт песням. — Платину опять слушаешь? — Сонный голос Лёши за спиной был точно гром средь ясного неба. Жожо вытащил наушник, подвинулся на диване, и Хесус сел напротив него. — Ну да. Прости, если я тебя разбудил. — Да всё нормально. Приятного аппетита кстати. — Хесус мягко улыбнулся, а Серёжа на секунду засмущался. — Будешь? Тут ещё осталось. — Жожо протянул ему тарелку, а Хесус лишь смотрел на Серёжу в упор, словно пытаясь прожечь дыру своим нечитаемым змеиным взглядом, или найти в глазах друга зарытый много лет назад клад, а Серёжа лишь пытался не отводить взгляд, доказывая Хесу, что в эту игру могут играть двое. От нервов Серёжа решил покурить, электронка нашлась рядом, на диване, его это обрадовало, он лишь на пару секунд отвёл взгляд и затянулся, но стоило ему только выдохнуть пар, как внезапно Серёжа почувствовал чужие настойчивые губы поверх своих, и горячий влажный язык, который во всю изучал Серёжины зубы и нёбо. Он был в шоке, сердце колотилось как ненормальное и, казалось, вот-вот остановится от перенапряжения. Бабочки, до этого много лет спящие в животе, неожиданно ожили. Хесус был так близко, что Жожо мог вдоволь насладиться его запахом, из-за которого возбуждение накрывало новой, беспощадной волной. "Что происходит, это шутка? Или я нравлюсь Хесусу"? Но Жожо не успел обдумать эти мысли, его повалили на диван, продолжая впиваться нежными губами в губы Серёжи, а Лёшины шустрые пальчики задрали края футболки, решительно пробираясь под одежду, и стали оглаживать плечи и грудь, спускаясь вниз по торсу, вызывая табун мурашек с головы до пят. Хесус поставил своё колено ему между ног, разводя этим движением ноги Жожо в разные стороны, и тогда Серёжа не сдержавшись, простонал прямо в поцелуй, но ему не было стыдно за пошлые звуки, ему просто хотелось, чтобы эти прекрасные губы продолжали хозяйничать на его собственных, и чтобы хрупкое, но ловкое тело сверху осталось с ним навсегда. Но вдруг, как по щелчку, всё закончилось, Лёша отстранился настолько неожиданно, словно его обдали кипятком. Серёжа всё ещё лежал на диване и смотрел на Лёшу снизу вверх, с вопросом в глазах, но казалось, Хесус сам не понимал, что сейчас произошло. — Серёжа, я... Забудь это. Это ошибка, сделаем вид, что этого не было. — Хесус поспешно удалился, а Серёжа ещё долго думал обо всё с улыбкой до ушей. Это же был его первый настоящий поцелуй, да ещё и с любимым человеком, и по инициативе Лёши. Тогда Серёжа надеялся, что утром Лёша признается в чувствах и предложит встречаться, но этого не произошло, Хесус не упоминал тот случай никогда, словно для него это действительно было ошибкой, или словно этого не было вовсе, будто это был сон Серёжи, а не реальность. Но это было самое реальное и настоящее, что было у Серёжи в жизни". Жожо хотел вспомнить что-то приятное, чтобы отвлечься от душевной боли, но ему стало ещё хуже. Лёша выбрал не его, он выкинул Серёжу на улицу, выкинул из жизни, ради бывшей, с которой клялся не иметь ничего общего, кроме прошлого. А ведь Жожо только-только начинал чувствовать себя счастливым и надеялся на взаимные чувства, пока всё не развалилось к чертям, точно карточный домик. "Как же хуёво… Вот бы всё это закончилось, прямо сейчас". Он был уже прилично пьян, бутылка из-под вина была пуста, и тут ему в голову пришла прекрасная в своём абсолютном безумии идея, которая так настойчиво пробиралась Серёже в мозг, что он не нашёл, – или не хотел искать – сил, чтобы противиться ей. Жожо попытался разбить бутылку, вышло это у него не сразу, но в конце концов раздался характерный звук, чему Сердца был несказанно рад, затем Серёжа взял самый острый осколок, в голове эхом пронеслось: "Сейчас… Сейчас мне станет легче" Одно резкое движение – и всё тело охватывает волна острой, безумно яркой и до тошноты противной боли, которую не в силах потушить даже алкоголь. На глазах выступили слёзы, а на лоб пот, и в попытке не закричать Серёжа до зубовного скрежета сжал челюсть, так, что казалось, зубы вот-вот сломаются, но хриплые, сдавленные стоны боли разносились по парку даже сквозь крепко сомкнутые зубы. — Блять... Сука, сука, как же больно...— отчаянно, из последних сил шептал Серëжа, сквозь невыносимую боль. Он продолжал резать кожу, очень хаотично царапать, оставлять непонятые короткие порезы, а за ними более чëткие и настойчивые, ровные и глубокие, ему было не важно, как резать, главное резать хоть как-то. Казалось, Серëжа испытал все виды боли; боли рваной; тупой; острой и тихой, к какой-то боли быстрее привыкаешь, к какой-то привыкнуть невозможно, но всë это казалось мелочью в сравнении с тем, что Серëжа ощущал в душе. Спустя время Жожо устал так, словно работал на шахте два дня подряд, руки онемели, он был не в силах даже поднять ладонь, но всë же упорно пытался царапать руку, и это чувство усталости, беспомощности и окоченения конечностей было ещë более противным, чем боль, которую Серëжа, к слову, тоже уже не ощущал, или уже привык к ней. Порезы были кривые и некрасивые, но они очень красиво сочились кровью, металлический запах которой возбуждал. Запах крови впитался в многострадальную лавку и в самого Серёжу. Красный цвет приобрело всё, от волос Жожо до асфальта под ногами и неба над парком. Слёзы не переставали течь, Серёжа пытался вытереть их рукавами кофты, но вместо этого лишь пачкал своё прекрасное лицо предательницей-кровью. В глазах помутнело, но Жожо не понимал, отчего, – от выпитого накануне дешёвого алкоголя, или из-за адской боли. Осколок бутылки выпачкался кровью, из-за чего стал липким и скользким, им было не удобно резать плоть, он выскальзывал из пальцев, и резать им тело не представлялось возможным, потому Серёжа взял другой осколок, продолжая истязать руку, он смотря как ярко-алые капельки крови пачкают джинсы, падая на колени, они разбивались на брызги, которые в свою очередь сливались друг с другом в красивейшие кровавые узоры. Серëжа смотрел, как тонкие струйки крови стекают под рукава кофты, ему кофту было не жалко, она уже вся была запачкана, еë было уже не спасти, как и самого Серëжу. И вдруг он попал прямо по вене, что усилило боль в тысячи раз, слёзы с новой силой хлынули из глаз, а сдавленные крики парня разносились по парку, игнорируемые немногочисленными людьми, которые там были, или которых там не было, кто знает. Рука от запястья до локтя превратилась в сплошное месиво, от одного взгляда на которое могло, как минимум, вырвать. Но поскольку Серёжа не имел опыта в вскрывании вен, нормально сделать это у него не получилось, он лишь старался как можно глубже царапать руки, и всё, что ему оставалось делать, – медленно ждать, пока смерть не наступит от потери крови, чувствуя смесь извращённого наслаждения и облегчения. Пока его тело ещё было тёплым, а сердце билось, он сидел на лавке поджимая ноги к груди, его голова покоилась на коленях, а выражение лица было безмятежным, как у младенца, словно не он пару мгновений назад резал свою конечность. И его последняя мысль была — "Я потерял всех, кто был мне дорог, пусть теперь они мучаются потеряв меня". *** Бездыханное, мëртвенно-холодное синеватое тело молодого парня было обнаружено в пять часов утра, заставшие это полицейские были в шоке: картина эта была до дрожи жуткая – всë было залито кровью, еë запах стоял в носу, отпечатывался пятном где-то глубоко в подсознании. Новость о смерти известного стримера повергла всех в шок, многие зрители плакали, а стримеры проводили "траурный день" без стрима, а та фотография теперь была чем-то вроде последнего слова, предсмертной записки. Много теорий было вокруг причин этого отчаянного поступка, но, в конце концов, виноватых в этой ситуации не нашли. Никто и вообразить себе не мог, как себя на самом деле чувствовал перед смертью этот улыбчивый и беззаботный на первый взгляд парень, который был лучиком света для многих.