***
Два дня спустя Гермиона медленно проходила коридор за коридором, освещая дорогу слабым Люмусом. Мысли Грейнджер всё ещё полностью были заняты Ноттом. Она прошла полностью один этаж и остался только четвёртый. Гриффинодорка дошла до самого конца, когда услышала звук разбитого стекла. Она обернулась и медленно начала подходить к кабинету, из которого были слышны звуки. Дверь неприятно скрипнула, когда она попыталась её открыть. Гермиона вошла внутрь и испугалась от хруста под носком её туфель. Она посветила на пол и, как предполагала, увидела там осколки стекла. —Кто тут? — Кабинет был неестественно темным, будто кто-то сделал его таким с помощью магии. Послышался шорох, и гриффиндорка дернулась, испугавшись. Гермиона взмахнула палочкой, и в центре комнаты повис световой шар, осветивший комнату. На подоконнике возле открытого окна, сгорбившись и докуривая сигарету, сидел Нотт. — Тео? Что ты здесь делаешь? — А не видно? И вообще, какого чёрта ты сюда припёрлась? Твоё гриффиндорское шило не дало тебе пройти мимо кабинета? Тео отвернулся и замолчал. Гермиона ждала. Ждала момента, когда сможет спросить, что же такого сказал ему его отец. Нотт достал уже третью сигарету с тех пор как Гермиона находилась здесь. Грейнджер взмахнула палочкой и очистила воздух вокруг них от дыма. Она видела, как Теодор дрожал от холода, но он почему-то ничего с этим не делал и видимо не собирался. Гриффиндорка увидела, как по его лицу скатилась слезинка, и он быстрым резким движением вытер её. — Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, спаси меня, Грейнджер! — Он взял её за руку. — Тео... Что он сделал? Твой отец, что он сделал? Слизеринец запрокинул голову и истерически засмеялся. Он поднял на неё взгляд, и Гермиона не увидела в нём ничего узнаваемого. Ни той лёгкости, ни привычной насмешки. — Хочешь знать, что произошло, Грейнджер? Мой, так называемый, отец привёл меня в Поместье Малфой. Я даже не осознавал, для чего. А потом я увидел Его. Помещение, в котором он находился, было будто насквозь пропитано тёмной магией. Грейнджер, до этого момента я никогда не видел Волан-Де-Морта вживую. Гермиона почувствовала, как у неё скрутился узел в животе. Ему не стоило продолжать свой рассказ — она знала, чем всё это кончится. — Тео... — Но когда ты видишь его, страх будто сам вползает к тебе под кожу, и ты не в состоянии его контролировать, — продолжал Нотт, не обращая внимания на Гермиону. — Там сидели десятки Пожирателей. Я смотрел на дом, в котором провёл большую часть своего детства со своим другом и не узнал это место. Всё было мрачным и настолько пропитанным тёмной магией, что она концентрировалась в воздухе сгустками. Нарцисса смотрела на меня с таким сожалением, что, казалось, она вот-вот заплачет, — его глаза на секунду потеплели, когда он заговорил о ней. — И вот настал момент, когда Он подозвал меня. Мне стало страшно. По-настоящему. И отец увидел это. Он взглянул на меня с недовольством, так, как смотрел с самого детства, призывая вести себя собраннее. И я сделал это. Тео ощутил, как тёплая ладонь Гермионы опустилась ему на плечо. Нотт чувствовал, как отвращение от самого себя по мере его рассказа захлестывало его с головой. — Волан-Де-Морт сказал, что он доволен моим отцом и хочет, чтобы я тоже вступил в его ряды. Грейнджер, я... я посмотрел на своего отца и не увидел в нём поддержки. Даже от Нарциссы я увидел её больше, а ведь по сути она мне никто. Просто мать моего друга. Потом... Потом... он вышел из столовой и меня отправили вслед за ним. Мы вошли в какую-то комнату, и я увидел её. Свою бабушку, — слёзы очертили контур его лица и скатились вниз по шее. Он поднял голову и взглянул на Гермиону с тяжёлой болью в глазах. Гриффиндорка потянулась к нему и нежно обняла. Нотт обвил руками её талию и уткнулся лицом в изгиб плеча. Он тихо дрожал в её объятьях, и Гермиона надеялась, что то, о чём она думает с начала его рассказа, не будет правдой. — Я никогда не рассказывал о ней, — приглушённо продолжил он, — но после смерти моей матери она заменила мне её. А год назад, когда я вернулся домой на осенние каникулы, она была проклята Волан-Де-Мортом, так он наказал отца за провинность. От неё ничего не осталось, Гермиона, — он поднял голову и посмотрел ей в глаза. Они были полны слёз. Тяжёлых. Печальных. Непролитых. Гермиона провела рукой по его лицу. — Он уничтожил её, оставив лишь оболочку. Она перестала ходить, самостоятельно есть и больше не могла двигаться. Она будто вновь стала младенцем в теле взрослого. И самое ужасное, что она всё понимала и помнила свою прежнюю жизнь, — гриффиндорка ничего не говорила позволяя ему выговорить всё, что накопилось у него внутри. Она чувствовала, как груз ответственности, что он нёс так долго, начал тяжёлой горой ложиться и на её плечи. Но Гермиона готова была разделить его с ним. А если бы могла, то без раздумий забрала его полностью. — Тео, мне жаль. Мне очень жаль, — Грейнджер потянулась к нему и медленно поцеловала. Нотт расслабился от её касаний и, обхватив пальцами её подбородок, аккуратно отстранился. — Ты ничего не сделал, слышишь? — Они прислонились к друг другу лбами. Гермиона чувствовала, как их души соприкасаются: его израненная, потерянная и её — свободная, но несчастная. — Я не могу, Грейнджер. Я не могу касаться тебя этими руками. Ты не знаешь всего. Ты не знаешь, — он отвёл взгляд и начал вставать. — Что ты сделал, Тео? Он проигнорировал её вопрос и, не оборачиваясь, направился вглубь класса. — Нам больше не стоит видеться, Грейнджер. — Теодор Нотт, — она рывком подошла к нему и схватила за запястье. — Что ты сделал, черт возьми? И не смей лгать мне. — Хочешь знать правду, Грейнджер? Хочешь знать новость, от которой завтра содрогнётся весь Хогвартс? Хочешь знать о том, что уже сегодня утром тело мёртвой Трелони подбросят к воротам замка. А убил её я! Вот этими руками! Гермиона содрогнулась и отпустила его ладонь. Ледяной страх сковал её горло, и она почувствовала, что её ноги подкашиваются. Убил. Убил. Это набатом забилось в её голове. Все звуки казалось разом замолкли, будто кто-то наложил "Оглохни" на всё вокруг. Гермиона покачала головой, не веря его словам. Он же не убийца. Её Тео — не убийца. — Нет, Тео. Ты же не убийца. Ты не мог, — она подошла к нему, обхватив ладонями его лицо, заглядывая в глубину изумрудно-зелёных глаз. Она надеялась найти в них ложь. Так было бы лучше. Для всех. — Когда дело касается моей семьи я готов стать кем угодно, — твёрдо произнёс Теодор. — Но зачем? Что он обещал тебе за это? — Слёзы дорожками катились по её бледному лицу. — Отменить своё проклятье. Дать шанс на новую жизнь. И мне пришлось на это пойти. Потому что она моя семья, всё, что от неё осталось. Но оказывается убить кого-то не так просто. И с "Непростительным" ты не можешь солгать. — И как же ты тогда сделал это? — ледяным тоном спросила Грейнджер. — Ты действительно должен этого хотеть. Когда в первый раз не вышло, Тёмный Лорд начал её пытать. Трелони умоляла меня не убивать её, — он запнулся и сделал глубокий вдох. — Но я не мог. С одной стороны твоя семья, а с другой — ни в чём не повинный человек, но ты всегда выбираешь семью. Когда-нибудь ты меня поймёшь. Но сейчас. Сейчас Гермиона не понимала этого. Не могла. Не укладывалось в голове. — И тогда, — тихо продолжил он. — Я действительно захотел её смерти. Но лишь для того, чтобы она не мучилась. После этого я получил свою Метку, — гриффиндорка потянулась к его левой руке и задрала рукав рубашки. Темная Метка уродской кляксой красовалась на его бледной аристократической коже. Она будто светилась изнутри, и Гермиона в страхе прикоснулась к ней. Она чувствовала эту темноту, что текла в змее, выползающей из черепа. По истине нечто уродливое, под стать её создателю. — И стоило ли всё это того? Сдержал ли он своё обещание? — Произнесла Гермиона, поднимая на него опустевший взгляд. Глубоко в душе она хотела слышать, что это было не напрасно. — Да. Но, спустя несколько часов, когда бабушка пришла в себя, она сказала лишь что разочарована во мне, — его глаза наполнились болью. — Больше она не проронила ни слова. Грейнджер грустно усмехнулась и выпустила его руку из своей ладони. — Ты прав, Нотт. Нам действительно лучше больше не видеться, — гриффиндорка отошла от него на несколько шагов и буквально увидела, как между ним рушится земля, и появляется огромная пропасть. — Я никогда не хотел быть похожим на своего отца. Мне жаль, Грейнджер. Тео взглянул на неё последний раз и вышел из кабинета. Гермиона схватилась руками за голову, почувствовав тягучую ядовитую боль.***
На следующее утро тело Трелони действительно обнаружили у ворот Хогвартса, но Гермиона не проронила ни слова. Это тайну она никому не отдаст. Унесёт её с собой в могилу. Её сердце сжималось от отчаяния, когда она видела его в коридорах, на уроках, в Большом зале. В собственных снах. Они оба, влюблённые до безумия, вернулись к тому, с его начали. Между ними были холодные стены ноттовского безразличия и гриффиндорской гордости. Они притворились, будто никогда не целовались. Не прикасались к другу другу. Не занимались любовью. Не считали звезды на тёмном небе. Не спорили до боли в голове. Не любили друг друга. Они притворились незнакомцами.