Тебе этого хочется, я знаю

— Б-боже… Что я делаю… Что я творю? — Тебе нравится, — сильные руки слегка сжали плечи, — и ты сам это прекрасно знаешь. Мы оба с тобой это знаем, — голос уверенный, но — пугающий. Не такой как у Грома или Олега. Разумовский понемногу научился не отдавать Птице контроль, но… Ведь всегда есть какое-нибудь «но». Когда их обоих не было с ним рядом — редко, но такое случалось — навязчивый гость становился реальней, разговаривал с ним… Подбивал на очередное безумство вроде вот этого. — Я н-не хочу… — Ты не пробовал… Хотя, знаешь, нет — мы с тобою ведь развлекались подобными вещами в течение многих лет, ты кричал его имя и… — Молчи! Олег жив! Он вернулся с войны, а ты, гнида, мне внушил, что он и не уходил никуда, а потом подделал похоронку! Ты, ты, ты! — голос сорвался на крик, особенно громкий в пустом офисе, — Ты вел свою игру, хотел развлечься сначала со мной, а затем от скуки приплел сюда Игоря. Не ожидал, гад, что Олег вернётся? — Зато теперь им приходится делить тебя, и мне весело, — беспечно ответил ему Птица. Ему нравилось бессилие Серёжи и собственное превосходство — так он становился более реальным. — Отдай мне контроль, и я от тебя отстану, — предложил он. — Иди к черту. Птица не ответил. Напугать Разумовского в отсутствие парней он, конечно, вполне мог, вот только… хотелось бы, чтобы тот сам сделал то, что так хочется им обоим. Очень уж давно он был на втором плане. — Не бойся, на этот раз это нужно и тебе, — продолжил уговаривать он, — они ведь все ещё боятся причинить тебе боль… А ты ведь ее так сильно хочешь. — Не хочу, — тихо-тихо. Ему правда этого не хватало. Грубости, после которой обязательно следует нежный поцелуй. Синяков на бедрах — и ласковых и мягких объятий от сурового майора и мускулистого солдата. Они никогда не переходили черту — а Серёже порой так нужно было именно это. — Тебе ведь нравилось, как тот «Олег» прижимал тебя к стене? Сергей зажимает уши. — Валил на ковер и вбивался в тебя до трясущихся ног, до хрипа в горле… Зажмуривается. Картины прошлого слишком ярки. — я хочу только повторить это… Теперь — ещё и с Громом. Ты ведь часто рисовал себе в голове именно такие картины? Меня не обманешь… — предложение Птицы уже не казалось таким безумным. То есть, конечно, отдаться двум возлюбленным, которых тут на самом деле нет — бред полнейший, но у него ведь есть справочка, значит, практически разрешение творить вот такую вот хрень. Согласиться, что ли? — Но ты… Ты ведь не отдашь мне обратно контроль, — слабенький аргумент. Парни вернутся максимум через полтора часа, и тогда Птиц отвянет. Одного взгляда Олега в эти бесноватые глаза, одного емкого «Изыди, глюк придурошный» от Игоря хватало, чтобы их милый Сережа вновь пришел в себя. Так — не страшно. И Птица не отвечает. Он только смотрит на него из глубины зеркала — того единственного, в ванной, которое парни ещё не успели вытащить из жилища и пока что занавесили футболкой. Сергей сам не помнил, как сюда забрел и откинул ткань с гладкой поверхности. — Давай же, решайся… Слишком долго твои слезы не возбуждали, а пугали ребят — ты ведь помнишь, как они потом нежно и скучно тебя ласкали? — Помню… — выбор был сделан. Краткий миг боли в искореженной душе — и силуэт Птицы размылся, распался на два крупных пятна, и перед Сережей встали Волков и Гром. Парень как-то сразу понял, что теперь его слезы и крики не напугают их — обычно таких неспособных отличить пик удовольствия от боли и ужаса (а сам Сергей способен ли был на это? Ответа он не находил). Они боялись причинить ему боль не понарошку, напугать его, и никакое стоп-слово их не могло разубедить. Олег и Гром медленно приблизились. От прикосновения грубой ладони майора к ключицам Сергей вздрогнул — она была так реальна, так горяча и сильна… Олег крепко взял его за талию, обойдя и пристроившись сзади, сжал в своих руках. Гром нарочито неспешно поднял к острым ключицам вторую руку, и вдруг резко и сильно рванул на Сергее рубашку. От неожиданности тот вскрикнул, и мужчины, казалось, только этого и ждали — Олег повалил его на диван каким-то своим армейским приемом, Гром сдернул треники и белье с чужих худых бедер и расстегнул собственный ремень, коленом упираясь в промежность поваленному Разумовскому. Тому стало жутко — и вместе с тем сладостно-тревожно. Он уже совсем позабыл о том, что все это не по-настоящему, хотелось только захлебнуться в водовороте эмоций, от которого его так берегли настоящие Олег и Игорь. Волков сгреб рыжие волосы в ладонь и запрокинул ему голову назад, покрывая шею укусами и жаркими поцелуями. Отвлекает. Сережа думал, что сейчас Игорь начнет его растягивать, и уже готовился почувствовать в себе палец — это всегда волнует, потому что у Грома, казалось, щупальце вместо пальца — но его ноги внезапно закинули на широкие плечи, и едва смазанный член толкнулся в него, такого узкого и совсем не готового… А он и забыл, как это больно. — Ай! Ах, мммм, — ему едва дали привыкнуть к ощущениям, как Гром начал двигаться в нем с напористостью, какой в нем не ожидалось. Какая там нежность! Майор вдалбливался в него на всю длину немаленького органа, до боли сжимал ягодицы и до крови кусал нежную кожу на ключицах. Сережа ногтями вцепился ему в плечи, сжался внутри до боли и закричал отчаянно, со всхлипом — как будто не веря, что можно. Темп усилился. Его собственный член сжала рука Олега, провела по всей длине, поиграла с головкой и растерла смазку большим пальцем, заставляя сладкую судорогу пройти по телу и снова выдать громкий, безумно громкий и несдержанный стон..... Игорь заполнял его всего, каждую клеточку тела, а Олег ласкал его напористо-яростно, до кругов перед глазами. Сережа полностью отдался своим мучителям, удовольствие пополам с пульсирующей болью текло по его венам и артериям, сердце бешено перекачивало этот ядрёный коктейль из эмоций. Ягодицы горели от шлепков, каждый из которых заставлял его вскрикивать. Слезы застилали глаза. Когда Игорь из него вышел, Сережа оказался сидящим на Олеге и, дрожа, попытался насадиться на него самостоятельно. Ему этого не позволили. Легко приподняв его за бедра, Олег сам вошёл в него, а затем надавил вниз. Не постепенно, совсем нет — Сережа уже охрип от вскриков, воплей, болезненно-сладких стонов, он уже просто тихо выл, пока бедра Олега дергались в совершенно умопомрачительном темпе — то медленно, то быстро, широкие ладони приподнимали его резко и насаживали обратно. В глазах темнело. Гром находился сзади и одной рукой вытворял с его членом нечто феерическое, его шершавая ладонь царапала чувствительную и нежную кожу, двигалась резко и быстро — кажется, живот Олега уже давно был запачкан, Сережа тонул в ощущениях и не знал уже, сколько раз его накрывала волна оргазма. В голове бедного Разумовского совершенно смешались реальность и выдумка. Он насаживался на толстый и длинный фаллоимитатор, прикрепленный к ламинату, совсем как в те недавно-далекие времена, когда Птица ещё владел его разумом и развлекался с ним как хотел. Рукой он яростно проводил по своему члену, доводя себя до очередного яркого оргазма, и кричал так, что Марго вежливо спрашивала насчёт полиции. Но Серёжа ее не слышал. Его зрачки сузились до точек, слезы текли по щекам и подбородку. Он абсолютно сознательно позволил себе сойти с ума на это короткое время, и наслаждался этим по полной. Он — и Птица, его боль и страх. Из них обоих галлюцинации вытрахивали всю дурь. Стекла звенели от воплей, а паркет снова оказывался запачкан. По стволу фаллоимитатора стекала кровь. Одинокая фигура в просторной комнате. Дрожа и воя, дергаясь в конвульсиях оргазма. После, уже совершенно потеряв связь даже с вымышленной реальностью, Разумовский в изнеможении лежал на чистом участке пола. Его ноги дергались так, словно по телу пропускали неслабый разряд тока, а внутри все пульсировало и горело, словно он все ещё был заполнен. Ходить он ещё долго не сможет. - Сергей, в здание вошли Олег Волков и майор Игорь Гром, - сообщила Марго.............