Обречённые

Горячий пар от его дыхания быстро сковал оконное стекло туманным пятном. Если бы он был обычным ребёнком, то непременно бы нарисовал на неё что-нибудь… Но нет. Он просто прислонился щекой к ледяной грани, отделяющей его от внешнего мира. Холодно… Как обычно… За окном что-то вяло суетилось, размазывая болотно-зелёный с проблесками серого пейзаж. Люди? Повозки? Или просто нервные движения ветвей деревьев, поднимаемых унылым ветром?.. Не суть. «Я плохо помню своё детство. Наверное, всё это лишь из-за того, что все дни мои, проведённые в том ужасном месте, были как две капли воды похожи друг на друга. Я помню свой родной приют… Вернее, он просто не идёт у меня из головы. Это то единственное, что связывает моё прошлое с настоящим. То место, где мои стереотипы впечатались в голову так сильно…» Он сидел на непропорционально длинном табурете, свесив вниз худые босые ноги, и искоса поглядывал на детишек, нервно перешёптывающихся на полу у кроватей. В крохотной комнатушке было почти тихо. Настолько тихо, что слышен был тихий шёпот моросящего дождя. «Обычное настроение для этого места… Приют, а это место называли именно так, никогда не давал забыть о брешах в наших ветхих душах хотя бы потому, что сам очень быстро стал одной из них… С началом войны это место перестало быть приютом, из под тяжка переформировавшись в нелегальный донорский пункт помощи шиноби, воевавшим на передовой. Да, с малых лет в каждого ребёнка закладывали слово «должен». Именно… нас учили, что каждое доброе действие обязательно должно было окупиться таким же действием в обратную сторону. Этот приют… Как бы сильно нас не кромсали ради очередной дозы для переливания, мы всё равно должны были соглашаться на это потому, что тихая обессиленная жизнь всё равно лучше голодной и грязной смерти в какой-нибудь протухшей и полной клопов сточной канаве. В этом вся жизнь. Вот ещё одно правило, которое на предстояло усвоить об этом месте… Думаю, большенство из нас не знало даже: что чувствовать к этому месту… Как же противоречиво. Наверное, я и сейчас не могу отнести их действия однозначно к добру или однозначно к злу, тогда же меня этот вопрос и вовсе не посещал…» ...Он медленно шёл по коридору, чуть пошатываясь. Тяжело… Но сидеть дальше не представлялось возможным – начинала дико кружиться голова. Слабость после переливаний давала о себе знать. Он просто шёл, краем глаза поглядывая на детей, изредка встречавшихся ему в коридоре. Он привык к тому, что равнодушные взгляды постоянно сменялись на взгляды ненависти, стоило только их обладателям осознать, кто перед ними… «Органы и ткани на фронт требовались на удивление редко. Основным товаром на вывод была и оставалась кровь… AB(IV) Rh+… Тогда я ещё не умел читать, но значение этих странных символов, вышитых на рукаве стандартной формы тёмно-серого цвета, было мне уже известно… Моё имя… Это было моим именем. Всего есть восемь типов имён. Люди с одинаковыми именами, нужны для одинаковых целей. На сложно было различать из-за слишком частых повторов, но я… Счастливчик… таких людей, как я, называли счастливчиками. В роли донора меня спасало то, что эта комбинация была наименее совместимой… Как следствие, мне приходилось страдать намного реже, чем другим детям из приюта… Ненависть… Как хорошо знакомо это чувство… И вот ещё одно правило суровой жизни: людей часто ненавидят за то, чего они не могут изменить, и так будет всегда… Боль… Люди умирали, отдавая всё до последней капли в то время, когда я просто плакал у окна, понимая, что с намного большей бы охотой умирал вместе с ними… Я ненавидел свою редкость… Ненавидел и то, что никто из детишек не мог меня тогда понять. Для них я был кем-то, вроде аристократа… Зависть… Как это неприятно… Мне хотелось кричать, кричать о том, что я проклинаю тот день, когда родился таким, но… Всем было плевать… И я должен был жить по этим законам…» Дверь кабинета была слегка приоткрыта. Тусклый свет вываливался из кабинета в коридор. Он знал, кому раньше принадлежал этот кабинет. Мальчик затаил дыхание, понемногу начиная улавливать поток из двух резких голосов, доносящихся оттуда. Вообще он никогда не был охотником за информацией и никогда не рвался к таким способам её получения, но что-то сейчас толкнуло его на это, словно говоря: «Ты должен это знать!» - Неужели ты и правда собираешься это сделать, Рио? – голос нес в себе панические нотки, разочаровавшегося во всём человека. - А разве не ясно? – яростно прошипел второй голос, хриплый и пугающий. – ты знаешь, сколько людей умерло от того переливания? Кровь несла в себе ту заразу! - Но, послушай, -паника в голосе первого всё нарастала. – Мы же брали кровь из нескольких пунктов, где гарантия, что вирус чакры обнаружили именно здесь? Мальчик за дверью тихо дышал, оглушённый, казалось, стуком своего сердца. Что всё это значит? - Да плевать, где именно! - Рио, похоже, не на шутку разошёлся. – Ты ещё не понял? Уничтожить придётся все точки, пока эта зараза не распространилась! Меня и так уже начинают подозревать! Один просчёт – и всё мы покойники. - Но… они ведь дети! – отчаянно проговорил человек за дверью. - К чёрту детей! – второй, скорее всего, был в шаге от того, чтобы не перейти на визг. – деревне плевать. После суицида Олби они умыли руки, сказав, что не имею ко всему этому никакого отношения. Мы покойники, если хоть что-то просочится! - Я… - Заткнить, мать твою! – у рио ,наверное кончилось не то терпение ,не то желание церемониться. – Скажи повару, чтобы приготовил на ужин что-нибудь особенное. Сделаете это этой ночью, ясно тебе? - Да… - тихо проговорил человек, совсем сдавшись. Дверь хлопнула, и стремительно вылетевший из неё человек быстро двинулся по коридору, шурша полами плаща. Мальчик сидел, как громом поражённый. Его, похоже, никто даже не заметил… *** Ядовитые языки бордового пламени устремлялись в небеса, изредка выпуская из общего потока тонкие искорки, гаснувшие ещё в воздухе. Объятый огнём дом казался сейчас ещё более мёртвым, несмотря на едва слышное эхо панических голосов и плача внутри него. Да… За запертыми дверями и запечатанными окнами всё ещё трепыхала жизнь. Пока ещё трепыхала… «Той же ночью приют сожгли вместе с детьми… Боязнь распространения вируса всё же толкнули высшие силы на эту крайность… Я помню это, как вчера. Огонь как мне тогда казалось, не мог утихнуть вообще никогда. Я бежал оттуда, узнав о коварных замыслах нового настоятеля, но…» Иссохший от голода мальчик лет четырнадцати сидел на ветке дерева, растущего недалеко от приюта. Что есть силы, он вцепился в твёрдую кору тонкими ручёнками и плакал. - Жалкая гордость… - лихорадочно шептал он в темноту. – Я же говорил им… «Никто так и не захотел меня слушать… Став жертвой пустой ненависти и гнобящей зависти, я давно понял, что никто из них мне не поможет… Но почему? Никто из них так и не поверил моей истории и все беспечно легли спать думая, что следующее утро несмотря ни на что придёт… А я… Наверное, я тоже в тайне ненавидел каждого из них и просто смирился тогда с тем, что все они умрут. На что я надеялся? Получить от этого удовольствие? Или просто ещё раз удостовериться в своей правоте?..» Дикие крики стали медленно исчезать в объятиях гиены огненной, и никто не мог услышать их в этой одинокой глуши… Здание догорело только к утру. Вид пепелища хорошо давал понять: выживших просто не могло быть. Нужно было уходить оттуда, и дорога на это была всего одна – в город… «Я знал, что то, что я делаю – ошибка. Ведь все страшные слухи об ужасах войны доходили даже до таких отдалённых мест, как наш приют. Да что и говорить, если всё было понятно хотя бы по тем количествам крови, которую у нас так бесцеремонно отнимали…» Он просто шёл, оставляя в разъеденной дождями земле длинную цепочку неровно лежащих следов. Страшнее всего было оглядываться назад, осознавая, насколько ничтожен тот путь, который он прошёл… Следы, следы, следы… Он двигался в сторону поселения, хотя и не знал толком, где оно находится. Но в приюте временами ходили слухи о сказочных площадях со множеством ярких домов, о рынках, до верху набитых всякой всячиной, о людях, у которых так много разных, не похожих друг на друга имён… Эти детские фантазии, будоражившие воображения, казалось, придавали ему сил. Каждый новый шаг делался с мыслью о том, что он уже почти пришёл… Скоро… очень скоро… Дождь свирепо лил, впитываясь в его тело, пройдя сквозь до нитки промокшую одежду, а ветер от этой сырости становился только сильнее и коварнее. Словно сама природа сейчас не хотела отпускать маленького путника из этих богом забытых мест. Но он должен дойти… просто должен… «Наверное, я и проделал тогда такой колоссальный путь лишь потому, что твёрдо знал, что должен суметь сделать это. Не знаю, сколько времени ушло на дорогу, но я добрался…» *** Отчаянно хлопая крыльями, потрёпанная капустница отчаянно билась в толстое плохо почищенное стекло фонаря. Зачем? Почему это крохотное, избитое жизнью существо упрямо идёт вперёд, даже чувствуя, как обгорают и обращаются в прах тонкие крылышки… Удар… удар…Удар… Раз за разом лишь новая порция жара и боли…Она… должна делать это?.. Вообще эта мысль посетила мальчика даже раньше той, которая авторитетно уверяла, что по ночам бабочки спят. Быть может, она, не считая его, единственная полуночница в объятом сном поселении. Они сидел на скамье, наспех сколоченной кем-то из нескольких неровных досок, и просто глядел на злополучный фонарь, чувствуя, как слезятся его глаза. Вот он… тот самый мир, о котором в приюте ходило столько невероятных, по их меркам, историй. Пройти такое расстояние… Не реально… «И я уснул тем самым наивным детским сном, искренне верящим в то, что следующий восход солнца принесёт что-то новое, волнующее, таинственное и манящее… То, ради чего люди должны жить». Несмотря на слухе о войне в окрестностях было на удивление тихо. Даже как-то чересчур тихо, словно он сам был каким-то важным гостем, и все боевые действия поспешно перенесли куда подальше, лишь бы не тревожить размеренный ход его мыслей. Бред… «Но мне всё же было страшно. Мысли о смерти стольких знакомых мне людей очень сильно давили на психику. Собственная обречённость лилась через край, в тот миг я и правда думал, что мне стоило умереть вместе со всеми, чтобы не чувствовать этого гнетущего чувства чёрной безысходности…» -Эй ты! – несколько обшарпанных мальчиков, с опаской выскользнувших из близлежащего переулка, стремительно приближались к нему. – Что ты здесь делаешь? Каждый из них был чуть ли не на голову его ниже, но это не мешало им держаться в этой стуации хозяевами. Он быстро взметнул вверх взор светло-серых глаз: - Я… Простите… - голос его был ещё совсем детским: звонким, с яркими отливали эмоций в каждом слове. -Чего? – один из неожиданных знакомых (наверняка лидер шайки) сделал уверенный шаг вперёд навстречу сжавшейся на скамейке фигуре. – Послушай, бро ,это война. Здесь каждый сантиметр на счету. Нам не нужно, чтобы на нашей территории появился ещё один прожорливый рот, так что убирайся-ка ты по добру, по здорову! Все четверо уставились на мальчика враждебным взором, а он просто сидел, поджав ноги, и не знал, что ответить на это. - Эй-эй! – парень, казалось, начинал терять терпение. – Я с тобой разговариваю! Шевелись .а то мы… - И что же вы сделаете, крысятки? – ехидный голос неожиданно разорвал напряжение. Из того же переулка неспешно надвигалась небольшая фигура, закутанная в чёрный плащ. - Это же… - Не слышу ответа! – фигура придвигалась всё ближе к оцепеневшим мальчикам. – Что вам надо от этого паренька? - Я… мы… Простите… Это… - главарь слишком поздно понял, что пока он подбирал слова, его свита успела круто развернуться и таинственно исчезнуть. - Прочь. – коротко произнёс незнакомец. «Тогда меня спасли… впервые в жизни, меня по-настоящему спасли… Человек, которого на своей памяти я видел в первый раз… в то время это казалось таким странным…» - Порядок? – он повернул голову в сторону мальчика, тот неуверенно кивнул. – Не бери в голову, это детишки мелких барыг, ну… были ими, по крайней мере. – он спокойно присел на край скамьи, ответив на натяжный хруст дерева лёгкой ухмылкой. – Просто даже осиротев, они не смогли забыть про пафос. Но их не стоит бояться, на деле они мелкие сошки… Меня зовут Вепрь… - как бы между прочим добавил он. На вид ему было тоже около четырнадцати. В росте он не уступал своему новому другу, но в плечах был намного шире. Лица его почти не было видно из-за скрывавшего его капюшона, но уголки губ, виднеющиеся из-под него, давали ощущение доброжелательности. Это немного успокаивало. - Ты ведь тоже сирота, верно? – его, казалось, ничуть не смущало то, что за всё время собеседник так и не произнёс ни слова. – Да чего же я спрашиваю, и так всё видно… Прости, парень, банда под завязку набита, так что больше ничем помочь, наверное и не смогу. Но это не самое безопасное место… иди на запад, тамошнее часть деревни целиком очищена от боевых действий, тебе там будет проще выжить. Ну… удачи, парень… «И он ушёл… Ушёл так же стремительно, как и появился. Я лишь успел бросить в след короткое «Спасибо…», но, в конечном счёте, этот мир просто потряс меня… я долго смотрел ему в след, гадая, почему он мне помог? Быть может, он тогда просто не знал о том, какая у меня группа крови? Так значит, со мною так хорошо обошлись лишь потому, что я молчал? Нужно ли мне было продолжать, чтобы мир принял меня? Должен ли я был это делать? Да… Так много вопросов в моей голове ещё никогда не крутилось… что мне ещё оставалось делать? Я пошёл… Снова…»