close your... gestalt

Ошибка в работе систем памяти. Ощущение ложных воспоминаний становится следствием определенных нарушений в процессе работы мозга. Дежавю – это ложное ощущение того, что всё это уже было. Мозг ведёт какую-то свою двойную игру, в которой ты заранее проиграешь. Стены Мосфильма не рухнули за прошедшие четыре года, но они снова, будто на руинах, как в какой-то дурацкой компьютерной игре начинают с того же самого уровня, где в прошлый раз загорелась надпись «GAME OVER». Он чувствует себя сумасшедшим, добровольно согласившись на это снова. Она чувствует себя востребованной артисткой, когда комментарии кишат просьбами вернуть в наставники именно её. Напряжение в воздухе не ощущается, но техника коротит и продержится ровно до первого замыкания, которое станет последним. Их объединяет слишком многое, отчего не возникает никаких лишних мыслей и ложных ощущений. Ему просто хочется верить, что всё будет, как прежде, и что она ничего не помнит из окончания своего дня рождения. Что вот тот дурацкий момент, когда её мама уехала домой на такси, а он остался провожать её вместе с охапкой цветов в руках – потому что это всё, что получилось унести самостоятельно – в три часа ночи по московскому времени, пятнадцатого июля две тысячи двадцать первого года, когда она, плохо контролируя себя и свои действия после энного количество выпитого вина, потянулась к его губам, оставив на них едва ощутимый привкус сладкого полусухого и остатки губной помады какого-то нюдового оттенка от Шанель, не отложился у неё в памяти. Свидетелем этого минутного порыва была лишь пустая парковка ресторана, и если на ней есть камеры, то им очень сильно не повезло. Она появляется в конце коридора слишком счастливая для 11 часов утра, как будто выспалась и даже счастлива тому, что главный вокальный проект страны вновь объединил их в этот прекрасный летний день. Другой альтернативы концу августа не существует. - Привет, дорогой, - здоровается она, целуя его в щёку в знак приветствия и не стесняясь примерно никого. - Привет, - он улыбается, правда соскучившись за этот месяц, что они не виделись, как раз с её дня рождения. - Проведём эту неделю вместе? - смеётся блондинка, намекая на трёхдневные съёмки и дальнейшую поездку в Сочи на «Новую волну». - С тобой хоть на край света, - в тон ей отзывается Дима, и они шутят. Они серьёзно шутят. Между ними же ничего нет. [Ну, кроме той истории на парковке, которую, разумеется, в расчёт никто не берёт, да это уже и неважно, если честно. Если очень-очень честно.] Они расходятся по своим гримёркам, ведь двери снова украшают таблички с их именами, намертво вкрученные туда до конца года. Ввинченные. Вколоченные. Прибитые. Ей нужен грим, а ему нужен кофе. Ей нужно определиться с причёской, а ему - покурить. Им обоим нужно вывезти эту неделю и пережить издержки своей профессии и этого конченного августовского тайм-менеджмента, что явно дал сбой. Неделя в прямом смысле слова без выходных – та ещё жесть, на которую изначально они оба не подписывались, просто так совпало. С самого утра Пелагея чувствует себя неважно, простудившись на днях и слегка посадив голос. Болезненный вид хорошо скрываем под слоем макияжа, старательно сделанного визажистом, а вот больное горло и раскалывающуюся голову не замаскировать даже двумя таблетками и спреем от кашля. Тем не менее она правда счастлива вернуться на своё по праву заслуженное место, кто бы ни сидел в этом кресле до и после. Ничего, кроме этого странного чувства, когда ты целый день находишься рядом с человеком и постоянно общаешься с ним, но поговорить вы всё равно не можете, не преследует их на протяжении этого дня. Всё, что вокруг, – это помехи; магнитное поле расстоянием – от кресла до кресла; и частицы, заряженные на очередной сезон, – это лишь следствие, но точно не причина. Это следствие беспричинного скучания друг по другу: такого же необъяснимого и скрытого от посторонних глаз, как и всё остальное, не касающееся ничьих других глаз, кроме этих двух пар. Старательно вырисовывая узоры в красном блокноте, он дожидается, пока дойдёт его очередь что-то говорить, сам не очень в это веря, поскольку словесный поток Градского уже не остановить никому из присутствующих. Он на секунду отрывается от своих художеств и тут же ловит на себе заинтересованный взгляд слева, будучи не единственной жертвой этой бесконечной демагогии, в которой совершенно нет смысла. Участник, что уже минут семь переминается с ноги на ногу и хочет поскорее уйти, вынужден кивать и вникать во всё, что ему говорят, несмотря на то, что его мир уже рухнул, и он уже не в проекте. Слова, которые ничего не значат и не решают, не способны облегчить «страдания». Иногда даже важные слова не способны что-то по-настоящему изменить. Кажется, из всех наставников Дима идёт на контакт именно с ней, и не только потому, что они сидят рядом. Будь она в двух креслах от него, он бы всё равно общался только с ней. Правда он больше не игнорирует все те колкости от Градского, что намеренно летят именно в его сторону по каким-то личным соображениям. Он отвечает ему, хоть и не может откровенно хамить, будучи не так воспитан. А она, сидя между ними, пытается сглаживать углы и оказывать всяческую поддержку, всем своим видом давая понять, что ему не стоит обращать на это внимание. Ответа на вопрос «Почему они снова согласились на это?» - не существует. Нет никаких мотивов, причин и логики. Логики в этом по-прежнему нет. Её поиски ведутся уже почти год. Ему не был важен состав: золотой или бронзовый. Ему было важно, что она снова будет рядом. Свободная, разведённая и такая... родная. Потому что нет таких штрих-кодов, которые стираются с годами. Если есть, значит, это была временная акция. А плавники... а что плавники? Они разрываются и зарастают, а на их местах остаются шрамы. Навсегда. Между дублями помощница приносит ей бутылку колы с трубочкой, чтоб не стёрлась помада, и телефон, где к тому моменту каждый раз накапливается какое-то количество непрочитанных сообщений. А его помощница сидит в гримёрке и, имея огромное количество привилегий, изредка выбирается в зал и уже давно ничего не приносит, прекрасно понимая, что на этом проекте он в ней не нуждается. А нуждается ли он в ней вообще - это вопрос со звездочкой и не по адресу. Съемочный день проходит довольно быстро, а счёт времени теряется среди жизненно необходимых перекуров и оваций зала. И почему-то только она всё ещё понимает, как ему тяжко даются съёмки без возможности покурить, нисколько за это не осуждая. Вообще не имея такой функции по отношению к нему и к его пагубным привычкам. А под вечер силы заканчиваются: их вообще не остаётся, и он долго курит в открытое окно своей гримерки, пока белый Кадиллак, припаркованный у входа в павильон, покорно дожидается его вместе с водителем. Он не спешит домой и медленно курит, ощущая на себе этот взгляд, в котором обида смешана напополам с недопониманием. - Я не полечу с тобой в Сочи, - говорит девушка, поправляя свои волосы. - Полетишь, - безэмоционально парирует Билан, делая затяжку, - Иначе я тебя уволю... - Не уволишь, - усмехается она, закатывая глаза, - И ты сам это прекрасно знаешь! - Я не хочу гонять одно и тоже по пятому кругу, - отвечает он, адски заебавшись за прошедший день, чтобы ещё добивать себя этими тупыми разговорами, - Ты полетишь в Сочи, потому что это твоя работа! - Это твоя работа, а я устала делать вид, что меня всё устраивает... - Всё, хватит, иди в машину, я сейчас приду. Я не могу больше это слушать... Он не оборачивается на хлопок двери, будучи точно уверен, что она сделала так, как он попросил. И в этом вся тупая суть их взаимоотношений, которые относительно недавно сменили статус. Кто кого бросил, разлюбил или устал, не играет роли. Факт остаётся фактом – прямо сейчас он свободный человек, и это, чёрт возьми, так непривычно. Пелагея покидает съёмочный павильон гораздо быстрее, едва успев переодеться и распустить хвост, предназначенный для трёхдневных съёмок. Спешно прощаясь с друзьями и знакомыми на улице возле входа, она дожидается своё такси, о котором заранее позаботилась её помощница, и уезжает домой, где можно смыть весь этот грим и, наконец, просто помолчать наедине с собой.