close your... gestalt

Благо до конца съёмочного дня больше не происходит ничего такого: ничего такого, чтобы могло бы их опять поссорить. Она забирает свои пионы домой, вовсе не собираясь оставлять их здесь в одиночестве, а он забирает её с собой примерно по той же причине, несмотря на то, что они едут к ней домой, потому что это ближе; потому что Тася по счастливому совпадению следующие два дня проведёт в гостях у бабушки. Сегодня у неё к нему гораздо больше вопросов, чем это бывает обычно, когда его тянет на серьёзные разговоры, а её тянет поскорее от этих разговоров слинять. За прошедшую почти неделю динамика их отношений как-то резко возросла после знакомства с Тасей и общения с её мамой, инициатором чего в обоих случаях был Дима, и это настораживает. Он сам не хотел никуда спешить и обещал дать ей время, но у неё создаётся ощущение, что он слишком форсирует события, когда они официально так и не обозначили свои отношения хоть каким-то статусом. - Ты голодный? - уточняет она, и, кажется, сутки назад он уже слышал этот вопрос. - Тоже предложишь мне запеканку? - усмехается Дима, пытаясь понять, это дежавю или гены. - Чего? - непонимающе переспрашивает блондинка. - Твоя мама сегодня ночью кормила меня картофельной запеканкой, - с гордостью заявляет он. - А-а, нет, я тебе могу предложить максимум заказать доставку, - разводит руками она, даже не пытаясь создать иллюзию идеальной хозяйки, - А вот насчёт моей мамы есть вопросы... Он как будто бы воспринимает её предложение, как призыв к действиям, тут же утыкаясь в свой телефон и делая вид, что не заметил её «подводки» к разговору. Она тоже прекрасно видит это и уверенно садится рядом с ним на диван в гостиной, забирая телефон у него из рук. Ей можно нарушать его личные границы, и они оба понимают, почему. - Ну?.. - усмехается он, выжидающе глядя на неё. Куда больше всех этих разговоров его привлекают две расстёгнутые пуговицы на её домашней рубашке, но за эти «личные границы» уже можно получить по рукам. Впрочем, кто не рискует... - Зачем ты хотел познакомиться с Тасей? - снова спрашивает она, уже задавая ему этот вопрос на той неделе. - Ну, если следовать твоей логике, то, чтобы доказать тебе, какой я хороший, - припоминает он и тянется рукой к её рубашке. - Ну, ты доказал, что дальше? Какой план? - уточняет Поля, не теряя надежды нормально поговорить. - Замуж тебя позову, - пожимает плечами он, наконец, справляясь с этой дурацкой пуговицей и не останавливаясь на достигнутом. - Дим, я тебе сейчас пальцы сломаю, - спокойно говорит она, дабы хоть как-то дать понять, что ей не смешно. - Ничё себе, у тебя угрозы, - наигранно возмущается Билан, убирая от неё руки, - Осмелюсь предположить, что они ещё пригодятся нам обоим, так что полегче... - Ну, пожалуйста, - просит она, умоляюще глядя на него, и он сдаётся, прекращая себя так вести и пытаться уйти от разговора. - Я хотел перестать её бояться, - выдаёт он, опираясь локтём о спинку дивана, - Всё это время я воспринимал тебя просто, как девушку, и всё, что между нами было, никак не складывалось в моей голове с тем, что у тебя есть ребёнок, и что ты вообще-то мать. И мне захотелось увидеть всё это на одной плоскости: понять, какая ты в целом; ну, это как сложить два пазла... Я перестал делать вид, что другой части твоей жизни не существует, а Тася... она – не дополнение к тебе, а отдельный от тебя человек, и у неё уже есть своё мнение, и нас как бы уже трое, понимаешь? И если с тобой у нас всё более-менее ясно, то другому человеку я могу не понравиться, а для тебя это важно, я знаю, как и со Светланой Геннадьевной. - Может, тебя ещё с бабушкой познакомить? Пройдёшься сразу по всем моим родственникам: так сказать, на берегу выясним, кому из них ты не нравишься, - комментирует его слова она, и это достаточно жёстко, учитывая, как сильно он не хотел откровенничать на эту тему, но пересилил себя, - Извини... - Ты знаешь, я уже, кажется, привык, - беззлобно отвечает он, шмыгнув носом, - Нас, наверное, даже четверо, Поль: я, ты, Тася и твой сарказм... Она чувствует себя виноватой, спешно перебираясь с дивана к нему на колени и обнимая за шею. - А тебе не кажется, что как-то слишком много «жертв», учитывая, что мы даже не в отношениях? - тихо уточняет она, даже без сарказма и иронии. - Мне плевать, - шёпотом отзывается он, смахивая выпавшую прядь волос с её лица, - Потому что я люблю тебя... Её и без того шаткий мирок рушится второй раз за полтора месяца: примерно столько времени прошло с его первого признания в любви, прозвучавшего в этой же квартире, на её кухне, когда она не была к этому готова. Сегодня утром это прозвучало от её мамы, а ей бы очень хотелось, чтобы это не звучало вообще. Совсем. Ни от кого из них. Она закрывает глаза и не чувствует ничего, кроме его рук, что обнимают её. Если его ранит её сарказм, то у него есть собственное оружие, против которого она бессильна вместе со всеми своими шутками, и здесь они как бы квиты. - Не надо, - она открывает глаза и виновато смотрит на него, будто бы жалея, - Если ещё можешь, то не люби... - Не можешь ответить взаимностью? - невесело усмехается он, нисколько не обижаясь на это. - Не вижу в этом смысла, - честно признаётся Пелагея, касаясь кончиками пальцев его щеки, - Ты же понимаешь, что у нас всё равно ничего не получится? Понимает ли она, что он чувствует? И чувствует ли сама тоже самое, если со стороны выглядит такой бесчувственной и жестокой? Такой полной дурой, не способной любить или хотя бы держаться за того, кто соблаговолил полюбить её, да ещё и вместе с ребёнком. Вот это да. Какая честь. - Ну, я пошёл тогда? - он выдавливает из себя улыбку, и они оба выкупают эту шутку. - Не обманывай себя, - просит она, тоже пытаясь улыбнуться, - Я не нужна тебе «целая», ты ведь это понял тогда. Тебе всё ещё нужна та часть меня, где нет Таси, и я тебя за это не виню, но не надо всех этих «подвигов» и попыток принять и полюбить чужого ребёнка. Как раньше уже никогда не будет, Дим, всё кончилось, и каждый из нас выбрал то, что хотел... Я хотела ребёнка, а ты... Она замолкает, и он знает всё, что она сейчас думает и может сказать. Это тот его кошмарный сон, о котором ему пришлось вспомнить сегодня ночью с подачи её мамы. И она тоже ничего не забыла, впервые за столько лет упомянув об этом, но не упрекнув его ни разу. Никогда в жизни. Он так сильно хотел от неё конкретики, что, когда она наконец-то озвучила всё это вслух, растерялся. Не ожидал. Или просто не думал, что это произойдёт так скоро. - Я не мог тебе этого дать, - ему тоже больно, но он режет по живому, - Даже если бы тоже хотел... А было бы гораздо легче прожить целую жизнь и по умолчанию обвинять его в том, что их отношения закончились. Это было бы удобнее, чем страдать и мучаться; жалеть и оправдываться. Она растерянно пробегается глазами по его лицу, теперь чувствуя себя примерно так же, как он после её пламенной речи. - Ты мне не говорил, - это всё, что она может сейчас сказать. - Не меняй ничего в своей голове: я по-прежнему мудак, который не собирался на тебе жениться и заводить семью, - настаивает он, не желая рушить её картину мира, - Просто плюс ко всему этому я ещё и не могу иметь детей... Он становится значительно грубее и жёстче, словно надевая защитную маску на случай, если она продолжит бить в самые слабые места. Она слишком близко к его сердцу, всё еще на его коленях, и ей ничего не стоит всадить очередной острый нож куда-нибудь под ребро. - Я тебе хоть раз сказала что-то насчёт этого? - недоуменно переспрашивает она, не понимая, зачем он это ввернул, - Я когда-нибудь обвиняла тебя в том, что ты на мне не женился? Какого хрена ты сейчас это начинаешь? - Ты – нет, - на контрасте с ней достаточно спокойно отвечает он. - Понятно, - с комом в горле усмехается она, несильно ударяя его рукой по плечу и намереваясь отстраниться и пересесть или вообще уйти. Это остаётся загадкой, потому что он не отпускает её. - Я не знаю, о чём вы говорили с мамой, и не хочу знать, но не смей приписывать её слова мне. Никто из вас не знает, что я тогда чувствовала, и если ты сейчас здесь, значит, у меня нет на тебя никаких обид. - Расскажи мне, что ты чувствовала, - неожиданно просит он, аккуратно проводя рукой от её шеи до той самой пуговицы через ключицу, - Расскажи мне всё... По её щеке скатывается слеза, которую он быстро стирает большим пальцем своей руки, а затем ещё одну и ещё. Она накрывает его губы своими, прикрывая глаза и невольно всхлипывая от того, как ей больно внутри. От того, что ему больно не меньше. От того, что они натворили, и не ясно, когда именно... тогда или сейчас. К чёрту всех психотерапевтов мира вместе с их дипломами, пока есть кто-то, кто способен искренне произнести эту фразу вслух. Расскажи мне всё...