Чем выше любовь, тем ниже поцелуи

— Это вот что же... это и есть «нижний поцелуй»?! — Ваня растерянно хлопнул ресницами, неотрывно смотря на Ванечку, бесстыдно стоящего перед ним в чём мать родила. Впрочем, где Ванечка, а где — стыд? — А ты думал, я шутки шучу? — подбоченился тот, но щёки чуть порозовели, выдавая истинные чувства. — Я ж говорил — стрёмно, но приятно. — Да где это такое видано, чтобы детородный орган языком облизывать, словно леденец какой? — Ваня смущённо умолк, но от крупной розовой головки, от ствола, твёрдого да крепкого, перед самым носом покачивающегося, взгляда не отвёл. — Не хочешь? — огорчённо протянул Ванечка и прикусил от досады губу, с силой проводя рукой по стволу, зажал его пальцами у основания, выдохнул недовольно. — Так я и знал — не готов ты пока, Ваня. Что ж, подожду. Но совсем без колдовства я не могу, сам понимаешь, так что придётся пока тебя так, по старинке... — Я готов! — поспешно перебил его Ваня и аж вздрогнул, представляя, как его снова лупят по маковке. Зажмурился и храбро начал наклоняться вперёд, раззявив рот пошире, чтоб уж разом заглотить так заглотить. — Э, э, стоп! — испуганно отпрянул Ванечка. — Этак ты мне сейчас всё хозяйство под корень отхватишь от широты души. Ты зубы-то спрячь, нельзя зубами, это тебе не оладушек. — Как спрятать? — насупился Ваня. — Челюсть выдернуть? У меня зубы там сами собой растут, куда я их дену? — Ох ты ж, русалку мне в жопу! — Ванечка завёл глаза к потолку. — Как всё запущено-то... Он осёкся, наткнувшись на Ванин обиженный взгляд, улыбнулся криво и примирительно вскинул руки: — Ладно, Ваня, извини. Ты тут ни при чём. Знал ведь я, что ты, кхм, неопытный, обещал научить, а сам голову потерял. Что ж, сейчас всё исправим, — заключил он оптимистично и, ухватив Ваню за плечо, подтолкнул назад. — Раздевайся и ложись. — Зачем? — Оборотнем стать хочешь? Тогда делай, что велено. И без споров! Из голоса исчезли несвойственные Ванечке виноватые нотки, вновь сменяясь на знакомый командный тон, и Ваня вздохнул с облегчением: такой Ванечка был куда как привычнее, а то будто сам не свой. Подумалось даже — уж не заболел ли. Но нет, всё нормально. Ваня послушно откинулся на локти, безмятежно улыбнулся. — Уговорил, Ванечка. Давай, показывай своё таинство. Я способный, быстро научусь. — Надеюсь, — пробормотал тот, наклоняясь к нему. — Портки-то сымай, али мне ещё и камеристкой при тебе поработать? — Камердинером тогда уж, — проворчал Ваня, стаскивая штаны и исподнее. — Я не дама. — Это я вижу. — Ванечка смерил красноречивым взглядом Ванино причинное место — весьма внушительных размеров, в полной боеготовности. — М-да, агрегат что надо, прям гвардеец на параде, — сделал вывод. — Как ты с такой дубиной наперевес передвигаешься? К земле не тянет? — У тебя, что ли, меньше? — огрызнулся Ваня. — И давай мне тут без всяких обидных сравнений, Ванечка! Детородный орган — это член, а от твоих «агрегатов», «гвардейцев» и «дубины» у меня всё, нахрен, падает. Ты ещё «нефритовым жезлом» обзови. Я тебя люблю, конечно, но за насмешки могу в глаз дать. И шубу отберу! Тот улыбнулся вполне мирно, не реагируя на угрозу. — Шуба — это аргумент, — признал, шало блестя глазами. — А только где же тут насмешка, Вань? Считай, комплимент! — Вот и бери этот комплимент в рот, раз обещал, — буркнул Ваня, закрыл было глаза, но через секунду неверяще распахнул, когда Ванечка, придвинувшись вплотную, аккуратно обхватил его член ладонью, обдавая тёплым дыханием, и медленно пропустил головку сквозь приоткрытые мягкие губы, лизнул языком и тут же вытянул обратно. — Ну-у-у... — разочарованно хныкнул Ваня, уставившись на него мутным взглядом. — Чего ты, Ванечка, давай! — Прежде всего запомни, — хриплым голосом начал тот и снова провёл языком по всей длине ствола. — Спрятать зубы — это значит ни в коем случае не касаться ими возбуждённого органа. А то можно его обладателя без наследства оставить. — Он всё равно с мужиками путается, — промычал Ваня, нетерпеливо ёрзая. — Детей не рожать, род не продолжать, на хрена ему наследство! Он не очень осознавал, что несёт, просто новые неизведанные доселе ощущения, когда член погружается во влажную жаркую глубину чужого рта, так потрясли, что мыслей связных и не осталось. Ему до смерти хотелось ещё. Ещё-ещё-ещё! Чтобы Ванечка продолжил начатое — срочно, немедленно! А все беседы после, чин-чинарём, как полагается. Ванечка явно приметил его состояние, однако потакать не собирался. — Что ж теперь, по-твоему, ему и членом пользоваться больше не надо? — резонно возразил он. — Или ты по жизни только снизу? — К-какое там снизу, в рот б-бери давай! — не поняв и половины из сказанного, отчаянно взвыл Ваня. Громко вскрикнул, запрокидывая голову, потому что в этот момент Ванечка резко насадился ртом так глубоко, насколько смог: до конца не взял, это было физически невозможно при Ваниных-то габаритах, однако и того хватило. Ваня заорал, машинально цепляясь пальцами за сбитую в ком простыню: — Бляха-муха! — И изо всех сил прикусил губу, чтобы не переполошить весь дворец. То-то слуги обрадуются, а уж папенькину реакцию на сие непотребство предугадать несложно. Хотя Ване и стало уже откровенно начхать, нарушать приличия не следовало. — Как классно! — Вот чтобы всегда было так классно, нужно прятать зубы, — донёсся до него как сквозь солому приглушённый настойчивый голос. — Вань, ты уяснил? — Да-да-да, конечно, Ванечка, как скажешь, — торопливо забормотал он, то крепко жмурясь, то снова жадно наблюдая, как его плоть погружается в Ванечкин рот. — Охренеть! Ванечка отстранился, поднял голову, внимательно глядя в глаза, оскалился довольно. — Смотри мне, — предупредил с усмешкой. — Покалечишь мой «нефритовый жезл», я тебе твой оторву и в рубиновый перекрашу! — И, не дожидаясь ответа, снова принялся за дело — с таким мастерством и старательностью, каких Ваня у него сроду не видывал. Хитрый тот был, всем работу найдёт, изображая бурную деятельность, а сам профессионально ленится и только пальцем помахивает, раздавая приказы направо и налево. Разве что в колдовстве да в йоге, к которой он пристрастился и вот уже месяц исправно посещал занятия воеводы, ему не было равных. И, как теперь выяснилось, в «нижних поцелуях» тоже. Локти затекли, Ваня упал на кровать, то и дело всхлипывая и часто дыша. Томление в паху и внизу живота знакомо свивалось в тугую пружину, грозя вот-вот лопнуть, и он отдался своим ощущениям полностью. Махнув рукой на всё, кричал и стонал, звал Ванечку по имени, сладко поскуливая и вскидывая бёдра всё выше, чтобы погрузиться в горячий податливый рот глубже, ещё поглубже, чтобы прямо до самого конца. Ванечка — неслыханное дело! — молчал и не возражал. Не только не сопротивлялся, но покорно терпел, принимая столько, сколько мог, а потом вдруг издал низкий утробный стон, завибрировал горлом, посылая по телу дрожь. У Вани аж искры перед глазами вспыхнули, он охнул и тут же излился Ванечке в глотку, очень грубо, и взмолился мысленно, надеясь не отхватить после знатных люлей. Расплылся в блаженной улыбке, чувствуя себя почти в раю. Воистину: чем выше любовь — тем ниже поцелуи! Теперь он понял, что имел в виду Ванечка, хотя и никогда не слышал ранее такой чудной песенки. Наверняка она глупая, но конкретно здесь — как нельзя в тему. — Прости-и-и, — выстонал он обессиленно, кое-как пытаясь отдышаться. Ванечка опять смолчал. Это было настолько нетипично, что Ваня, едва придя в себя, распахнул глаза, уставился на него с недоумением. — Что, даже ругаться не будешь? — поинтересовался, слабо улыбаясь. Тот выпрямился во весь рост, потянулся. — С чего бы? — пожал плечами. — Дело это при должной сноровке вполне приятное. А с тобой — и вовсе... — Он замялся, неожиданно вспыхнув, как маков цвет. Даже вся лягушачья бледность с него сползла, щёки — чисто розы стали. Красиво! Ваня мотнул головой. — Не бери в голову, Вань. Хорошо мне было. Тебе, вижу, тоже. Только сильно не расслабляйся, сейчас твоя очередь наступит. Если не передумал ещё. — Не передумал. — Ты мои указания все запомнил? Ваня мучительно поморщился, пытаясь выловить из сладкого киселя воспоминаний нужные ЦУ. Что-то же говорил Ванечка такое... важное очень... Что-то про зубы... — Э... Зубами не грызть? — осторожно уточнил он наудачу. Ванечка характерным жестом хлопнул себя ладонью по лбу. — Ну, ты садюга, — припечатал вроде как даже с восхищением. — А с виду добрый, ласковый мальчик, дурного про тебя и не подумаешь. — Чего это? — набычился Ваня, ясно осознавая, что над ним издеваются. — Того, что ты одну только мысль допускаешь, что можно чей-то корень взять и погрызть. Это ж у мужика самый драгоценный ресурс! Мужская гордость! Ну, для кого как, конечно, но в целом. А ты! — Не помню я ни хрена, — сдавшись, повинился Ваня и скорбно потёр виски. — Ты догадался тоже — во время такого действия пытаться вразумить. У меня все мозги из головы в головку стекли, я разве виноват? Это же ты всё устроил! — Ясно-понятно, — добродушно отмахнулся Ванечка. — Повторяю ещё раз: зубами плоть не то что не грызть, вообще не задевать! Только губами и языком. А, и главное! — спохватился он. — Как кончать буду — ты всё должен проглотить, до последней капельки. Это самое важное. Без живительной влаги оборотня сам оборотнем не станешь, только силы потратишь зря. Готов? — Готов. — Ну, приступай тогда. — Ванечка развалился на кровати, небрежно согнув одну ногу в колене, неуловимо напоминая себя в первую их встречу, когда Ваня увидел его на болоте в лягушачьем обличье точно в такой же позе. Видать, любимая она была у него для отдыха и расслабления. Что ж, Ваня постарается, чтобы Ванечке стало так же классно, как только что ему самому было. Он всё гадал, что за «нижние поцелуи» такие, а оно вон как! Ему это раз плюнуть, справится! Через десять минут, наблюдая, как Ванечка бегает по его покоям, громко матерясь и прижимая к паху пакет со льдом, Ваня притушил энтузиазм, выдохнул смущённо. Кажется, откладывается его обращение, Ванечка его теперь к себе неделю на пушечный выстрел не подпустит. К себе — ещё туда-сюда, а к члену точно. А ведь как со стороны всё просто выглядело! Вот незадача. Впрочем, похер, Ване уже и эта колдовская хрень стала без надобности, лишь бы Ванечка всегда рядом находился. А коли уж приспичит тому поколдовать, что ж, пусть вырубает Ваню, куда деваться. Он почти смирился со своей участью. Знать, его крест по жизни: Ванечку любить и время от времени получать от него по кумполу. Ничего, это даже бодрило. В конце концов, можно и просто жить-поживать, добра наживать. * * * Так и жили они — не тужили. Бранились всего по пять раз на день — почитай, душа в душу, учитывая, какой Ванечка говнюк, да и Ваня не подарок. Царя изводили, над царевичами подтрунивали, придворный люд учили уму-разуму, у воеводы сами разума набирались да всяких военных наук полезных. Однако ж оборотнем Ваня в один прекрасный день таки стал. Правда, не сразу: он пока освоил все тонкости «нижних поцелуев», с него семь потов сошло. Выяснилось, что прятать зубы — умение хитрое, не каждому по плечу. Старался как мог, пыхтел, но Ванечка только морщился, останавливая и направляя Ванину сумасшедшую энергию в более мирное русло. Не хотел калекой остаться, как он пояснял. И глотать результаты своих трудов на поверку оказалось не столь занятно. В первый раз Ваня подавился так, что слёзы брызнули, кашлял потом ещё с полчаса. Во второй заход вроде смог, да только замутило его, непривыкший он был, вот и вывернуло прямо на прикроватный ковёр. Слава богу, хоть не на Ванечкин коврик для йоги — тот за него точно бы Ваню со свету сжил. А так даже сочувствовал: гладил Ваню по взмокшему лбу, спутанным волосам и обещал, что в следующий раз обязательно получится. Месяц пролетел незаметно, тут как раз канун Ивана Купалы наступил. Засобирался Ванечка к реке — сыздавна на купальскую ночь бегал он туда с болота через колдовской костёр с другой нечистью прыгать. Ваня напросился с ним, тот и возражать не стал, взял охотно, велел только далеко не отходить, рядом держаться. Весело Ване стало на берегу! И искупаться они успели, и в траве голышом повалялись, собирая на себя ночную росу, и пели, и плясали, и венки друг другу сплели. Посмотрел Ваня в Ванечкины сияющие глаза, на лицо раскрасневшееся, на губы пухлые, да и накрыл их своими. И всё у них вышло как надо. И как только проглотил он последнюю каплю перламутровой жидкости, ударило его что-то по голове, оглушило. Подумал уж Ваня — не сдержался Ванечка, не вытерпел соблазна в такую-то ночь, в разгул нечисти и всяких духов, захотел обратиться, побыть в родной стихии, вот и треснул его втихаря. И тут же с изумлением осознал — не больно ему от удара нисколько, и не отрубился он. И мир вокруг почему-то окрасился в черно-белые тона, не яркие, зато чёткие и выверенные, странные: вроде и темень кругом, а видно всё до последней веточки. — Ну вот и всё, Ваня, — прозвучал рядом довольный голос, а на плечо опустилась прохладная и влажная лапка. — Ты молодец. Ваня оглянулся и ещё больше удивился, увидав Ванечку в его первоначальном облике, только на голове красовалась высокая золотая корона. Лапу с Ваниного плеча он не убрал, и Ваня скосил глаза вниз, наконец-то осознавая, что и сам он теперь не человек, а ещё один Лягушка-Царевич. Получилось! — А колдовать я смогу? — проквакал Ваня с трудом — от непривычки новые голосовые связки ещё плохо слушались. Ванечка покачал головой, хмыкнул загадочно. — Ох, Ваня, Ваня, до чего ж ты неугомонный у меня, — ласково глядя, цокнул он языком. — Ты для того, чтобы оборотнем стать, столько времени возился, еле смог. А для такой науки что-то покруче «нижних поцелуев» придётся освоить. Как ты уже понял, вся сила — в живительных соках. Ты проглотил, сумел обратиться. Но для колдовских умений мало ещё в тебе этих соков. Тут другой способ надобен, Ваня, куда менее безобидный, болезненный. Хотя и всё равно потом хорошо станет, ручаюсь. — Что, снова нижние поцелуи? — Ваню его слова ничуть не испугали, на самом деле ему всё это давно безумно нравилось, кипятило молодую кровь. Ванечка в постели таким горячим, умелым да отзывчивым был, одно удовольствие. С ним Ваня готов был на что угодно. К тому же он ведь и в первый раз не обманул: стыдно, но приятно. И коли сейчас говорил, что пусть и больно, а потом всё равно хорошо, Ваня ему верил. — Лучше. — Ванечка ехидно ухмыльнулся. — Хотя нижним тебе побывать придётся, это факт. И не раз. Только не мечтай отдыхать всё время! Я, знаешь ли, тоже люблю на спинке полежать на расслабоне и чтобы меня ублажали, так что поработаешь и ты, не мне одному отдуваться и потеть на тебе. Только вот не уверен я, готов ли ты на такое... — А то! — твёрдо перебил его Ваня. — С тобой — на всё готов. Ванечка подумал о чём-то, склонив голову набок и рассеянно поправляя сползающую корону. — Что ж, так тому и быть, — постановил он. — Завтра и начнём. А сейчас — поскакали к костру, купальская ночь на исходе, надо сил набраться. — Стой! — удержал его Ваня. Его давно мучил один вопрос, только забывал спросить, а теперь вот вспомнил. — Ты когда-то про два способа, чтобы обратиться, говорил. Один через поцелуй любви, а второй какой? Ты говорил, мол, ужасный совсем. — Второй? — тупо переспросил Ванечка и улыбнулся странно. И подтвердил: — Конечно, ужасный. Для второго способа нужно подмешать тебе в вино одну капельку моей крови и дать выпить. — И всего-то?! — Ваня чуть не подпрыгнул, вытаращив глаза. — Ты же говорил, что прям сущий кошмар, что долго и больно будет! Ванечка воззрился на него с искренним возмущением. — А по-твоему, кровь из меня пускать — не кошмар? — проквакал гневно. — Я крови и боли боюсь, так что сразу на хрен вали с таким отношением. Я сказал, что будет больно, но не уточнил — кому! А по сути ведь — мне, не чужому дяде! Садист ты всё-таки! — Ладно, Ванечка, чего ты, — тут же приутих Ваня, еле сдерживая улыбку: маленькая Ванечкина слабость и бурное негодование по этому поводу его позабавили и настроили на благодушный лад. — Я так, чисто теоретически. Не хочешь — не надо, я тебе больно делать не стал бы. С болью понятно, но почему долго? — озадачился он. — Палец проколоть — одна секунда. Ванечка выпрямился и упёр лапы в бока, красноречиво выгибая брови. — А сколько бы я морально настраивался на эту экзекуцию, ты подумал? — осведомился скептически. — Вот и ходил бы до сих пор не обращённый. Эх, Ваня, всё ж дурень ты, хоть и царевич. С кем я связался? Отхватил муженька — прям сокровище! Нрав буйный, язык без костей, сначала ляпнешь что-нибудь, потом думаешь. Как ты до своих лет вообще дожить умудрился, что тебя твой собственный папенька-царь не повесил? Ты ведь и ему напропалую перечишь, я видел. — Где уж мне, — рассмеялся Ваня, нимало не обидевшись на дурацкое ворчание. Он за последние месяцы так привык к нему, что перестал воспринимать на слух, автоматически считая белым шумом. — Зато ты у меня появился. За двоих умник. Вместе не пропадём. — Это точно, — согласился тот. — Ну, поскакали!