Я был бы всем для тебя Да, я был бы всем, но ты всё испортил А я был бы всем для тебя Был, да …
Тэхён сдвигает штатив с камерой немного вправо и поправляет свет. Он застенчиво улыбается в объектив, поджав губы, и поудобнее перехватывает гитару в руках. Внизу видео бегущей строкой появляется «cover Asammuell — «Всем для тебя» by Tae». Чонгук упирается локтями в колени, перехватывает телефон одной рукой, второй помогая себе грызть губу, надавливая на неё. Тэ на видео перебирает пальцами струны, те издают приятную мелодию. Чонгук залипает на его пальцы. Он так любил его пальцы. Они длинные, красивые, всегда с идеальным маникюром. Да, Тэхён очень следил за собой всегда. Внимательно относился ко всему: к подбору одежды, к своему внешнему виду, к уходу за кожей и волосами — эти его постоянные маски, скрабы, лосьоны, масла… Ко всему. Хотел быть идеальным? Возможно. Но никому это не казалось странным. Тэхён учится на литературном факультете, увлекается редактурой, учит два языка и бесплатно переводит комиксы для сливов, когда ему скучно. Он играет на гитаре, очень любит и определённо умеет петь. Он наносит бальзам на губы даже дома, чтобы они не сохли, и не выходит на улицу без СПФ. Ну… так раньше было. Может, и сейчас так, Чонгук не знает. Он смотрит на парня на экране телефона. Тэхён всегда снимал видео, у него всего пара тысяч подписчиков на ютубе, но он старается для них, записывает часто каверы или небольшие атмосферные влоги. Тэ такой… цельный. Самостоятельный. Ну… так раньше было. Может, и сейчас так. Чонгук не знает. — Кхм, это не похоже на то, что я обычно записываю… но эта песня мне как-то в душу въелась. Думаю, вам можно рассказать, что это очень жизненные для меня строки, да? Спасибо, что смотрите, можете даже не оставлять лайки, мне хватит ваших просмотров. Парень облизывает губы, и его красивые, сводящие когда-то с ума пальцы принимаются перебирать струны. Нежный, бархатный голос, который Чонгук любил не меньше, чем пальцы (да и всего Тэ в целом), наполняет пространство вокруг, и он хочет прикрыть глаза, но не может себя заставить оторваться от созерцания. Не хочется пропустить какой-нибудь совершенно необходимый ему сейчас момент.Да, я стал мёдом в горячем чае И слишком сильно в тебе растворялся Я разрушаю всё, к чему прикасаюсь А я ведь так много к тебе прикасался
Чонгук хмурится. Он не отпустил. Они расстались что-то около месяца назад, а он не отпустил. Чонгук заходил в его инстаграм с фейка каждый день и ревниво просматривал каждую сториз, которых, кстати, стало вдвое меньше, чем когда они были вместе. Раньше Тэхён часто его фотографировал и беззастенчиво выкладывал фото спящего Чонгука, фото его рук, спины и всего, что в какой-то момент показалось Тэхёну достойным. Если подумать, Тэхён очень ценил все моменты, что они проводили вместе. Почти с каждого их мало-мальски атмосферного свидания у Тэ был влог на память и пост — тоже на память. Сейчас Тэхён фотографирует периодически свою еду, Чонгук радуется, что тот хотя бы ест. Часто выкладывает фото подожжённой сигареты на фоне раскрытого окна, и Чонгук действительно злится на Чимина, потому что, скорее всего, это он на эту дрянь подсадил. А ещё бокалы вина, которые, возможно, распивает с кем-то вместе. По крайней мере, Чонгук надеется, что не один. А ещё Чонгук не согласен с тем, что тот поёт в этой чёртовой песне. Тэхён никогда ничего не разрушал, он всегда был за разговоры, за совместные вечера, за просмотр сериалов дома, а не в кинотеатре, за то, чтобы испечь булочек самостоятельно, а не сходить в пекарню… Чонгук сам всё сломал. Не без помощи, конечно, вот этого парня в уютной серой толстовке и с повязкой на голове, что фиксирует пушащиеся, недавно вымытые и высушенные волосы, чтобы в глаза не лезли. Проблемы в отношениях, это всегда вина двоих, но… Чонгук смотрит на Тэхёна и вспоминает, как любил этот домашний прикид. Он совершенно точно не отпустил, и ему так больно сейчас видеть это всё, слышать песню, явно ему, Чонгуку, адресованную, и быть не в состоянии коснуться и поцелуем заставить перестать это петь.Мы стали теми, кем не хотели Ссора за ссорой, скандалы и ругань Как получилось, что нам стало важнее Слушать себя, не услышав друг друга
Чонгук смаргивает упрямые слёзы, а они по щекам катятся, и он выдыхает прерывисто, продолжая насиловать себя и смотреть в экран, жадно вслушиваясь в любимый когда-то (и всегда, в общем-то) голос. Он ставит видео на паузу, давая себе возможность собраться. И оглядывается по сторонам. Тэхён так и живёт в студии, что они снимали на двоих. Она небольшая, но светлая, мебель стоит компактно, и в ней до максимума удобно. Там всё в светлых тонах, на стенах исключительно концептуально подходящие дизайну картины, на окнах воздушные бежевые шторы, а посуда в шкафчиках из красивой керамики, покрытой бирюзовой и бежевой эмалью. Тэхён выбирал. Чонгук сейчас живёт в комнате, которую его друг сдает. И справедливо вот уже месяц чувствует, что у него нет дома. Здесь голые стены, куцые шторы, предметы мебели совершенно друг другу не подходят. Чонгук питается фастфудом и лапшой быстрого приготовления, пропадая на тренировках по боксу до поздней ночи, чтобы не было желания разреветься лишний раз. Но это не помогает, потому что вот уже месяц Чонгук, стоя под горячими или холодными — по ситуации — струями воды, не может перестать вспоминать, как каждый вечер они принимали душ вместе, потому что душевая просторная и так быстрее. Быстрее можно оказаться в постели и спать, чтобы утром рано по делам, или наоборот не спать, а вытрахивать друг из друга все силы. Тэхён был музыкой, симфонией нежной смуглой кожи, невероятно мягкой и пахнущей всегда потрясающе. Плавными изгибами гибкого, сочного тела напоминал линии нотных ключей, его стоны — саундтрек к слову «удовольствие», и весь он в целом — глубокая и многим непонятная классика. Сильная, страстная, наполняющая. Чонгук научился его понимать, но потерял из-за сущей глупости.Я был бы всем для тебя Да, я был бы всем, но ты всё испортил И в этой попсе для тебя Я закончу только на грустной ноте Я был бы всем для тебя Да, я был бы всем, что бы ни случилось Но в этой попсе для тебя Я спою о том, что не получилось
Да, у них не получилось. Полтора года страсти, нежности, совместных завтраков и ужинов, редких, но метких свиданий и горячего секса на всех поверхностях этой чёртовой студии. Тэхён спел для него за всё это время десятки песен, но именно этой сейчас попросту Чонгука убивает. Потому что Чонгук осознает свои ошибки, потому что понимает, где и в чём виноват, но банально не может взять и написать пресловутое «привет», чтобы развить разговор и плавно перейти к приглашению на встречу, а там ничего больше не говорить. Просто поцеловать сладкие, любимые губы и извиняться сто тысяч часов, потому что такой, как Чонгук — двадцатидвухлетний студент геологического, плотно занимающийся боксом, по утрам бегающий и безумно любящий одного парня с литературного — Тэхёна, сука, не достоин совершенно. Ему просто в какой-то момент стало не по себе. Больше года они жили душа в душу, ругаясь изредка и по мелочам, мириться в основном заканчивая в постели. А потом Чонгука перевели в новый зал, там новая компания, новые друзья, тусовки, после которых он пьяный заваливался домой, где Тэхён его, переживая, ждал до четырёх утра. Но Чонгук почему-то тогда просто падал спать и не обращал на своего нежного внимания. Его отчего-то стало раздражать это отсутствие пространства, он стал ходить в душ один, перестал водить на свидания и совершенно ушёл в новых друзей и их тусовки, мотивируя всё тем, что у Тэ много увлечений, и им полезно друг от друга отдыхать. Тэхён выслушивал это всё с мокрыми глазами, потому что… он не уставал от своего парня никогда, ему не от чего было отдыхать, и никакие тэхёновы увлечения раньше Чонгуку не мешали проводить с ним время. А потом начались ссоры. Чонгук придумывал причины начать конфликт, чтобы была возможность слинять из дома без объяснений. А потом до утра зажигал в клубе или у кого-нибудь в гараже на вечеринке. Чтобы утром увидеть отвернувшегося к стене Тэ и распсиховаться ещё больше. Зачем? Кто бы знал. Чонгук захотел почувствовать свободу, потому как позабыл её будто бы, двадцать четыре на семь находясь дома вместе с Тэхёном. Чонгук её снова почувствовал, только вот теперь… нахуй она ему не упала, свобода эта. Его хватило после расставания на неделю вечеринок, а после… а после он захотел коснуться любимых плеч, поцеловать сладкие, мягкие, податливые губы, вдохнуть запах волос и прижать Тэхёна, такого тёплого и уютного, к себе. Потом пришло и осознание, что ссора и последующее «хорошо, тогда мы расстаёмся» — это отнюдь не шутки были, и в новую квартиру Чонгук не в пьяном угаре заехал, и Тэхён его не просто так везде заблокировал. А ему самому не просто так стыдно до рези в глазах. Как можно было подумать, что он устал жить без тусовок? Он ведь мог ходить на них вместе с Тэ, тот никогда не был против. Они ходили вместе в клубы, где жарко танцевали, много пили, но друг за другом присматривали, а потом Чонгук неизменно тащил Тэхёна к себе на колени и принимался за его шею, выводя по ней узоры носом и сцеловывая губами мурашки. Чем эти тусовки были хуже пьяных вписок с палёным алкоголем в чьём-то гараже? Почему понесло хрен пойми куда на ровном месте? Ладно бы понравился кто-то другой, так нет же, Чонгук как не мог никогда ни на кого кроме смотреть, так и не смог и спустя месяц. Да он и не пытался… Он снова запускает видео. Его красивый Тэхён, на чьём лице прослеживаются все эмоции, вымещаемые через песню, прикрывает глаза.Но каждый сон, как вещий Ты в нём такой настоящий День сменяет вечер Но ты не меняешься, всё как и раньше Мог за тебя и в море И даже в дом горящий Но это не наша история Ведь всё закончилось и не начавшись Я не ищу виноватых Или ищу, наверное На словах был богатым Но оказался на чувства бедный Всё было как в сказке Но я не скрою Если ты просто сдался Это уже не назвать любовью
Чонгук зажимает рот рукой, потому что… зачем ты так, Тэхён? Зачем? Он ведь всё ещё любит. Всегда любил, никогда не переставал, а сейчас просто невозможно стыдится своих поступков. Как это не назвать любовью… Он ведь ни на кого никогда не смотрел с самой старшей школы, только на тебя, какой год уже только на тебя. Чонгуку душу рвёт рыданиями тэхёнов изредка дрожащий голос, Чонгук хочет обнять его и попросить никогда больше не слушать и не петь такие песни. Чонгук хочет… обратно. Он дурак, да. Он ошибся, он очень сильно ошибся и заставил своего малыша страдать. Он безумно виноват. Но он готов вымолить сейчас прощение любым способом. Чонгук ведь всегда смотрел на него. И влюбился Чонгук первым. А потом ухаживал долго и, когда Тэ сдался, был несказанно счастлив. Он даже почти заплакал тогда. Какой такой свободы он захотел, и откуда только эти мысли взялись, если дышать свободно без Тэхёна не получается? Пьяным получалось, но быстро перестало. Чонгук на тренировках вместо груши себя представляет давно, о чём тут вообще можно говорить.Я был бы всем для тебя Да, я был бы всем, но ты всё испортил И в этой попсе для тебя Я закончу только на грустной ноте Я был бы всем для тебя Да, я был бы всем, что бы ни случилось Но в этой попсе для тебя Я спою о том, что не получилось
Чонгук смахивает вкладку с поющим парнем вверх и заходит в диалог с Чимином. Последнее сообщение от него содержит одни оскорбления, подумать только, а ведь Чимин изначально был его, Чонгука, лучшим другом. Кажется, Чонгук реально наделал дерьма. чонгук: у него есть кто-то?чимин: пошел нахуй
Чонгук жмёт плечами. Окей, это заслужено. Даже если есть… подвинется, Чонгук подвинет. Он не знал, как всё это исправить, целый месяц. Не знал с чего начать. Мониторил социальные сети и искал, за что зацепиться. Но не получалось понять, как поступить, чтобы точно простил, а время шло. И Чонгук придурок, конечно, редкостный, но отпускать Тэхёна ради его мнимого блага? Увольте. Ну найдёт Тэхён себе умного парня, который догадается его не просрать, ну, и в чём смысл? Чонгук всё равно разочек пизды этому парню даст, и всё, и отколется парень. Потому что Тэхёна никто не должен узнавать близко, никто не должен приближаться, не потому, что Чонгук идиот и собственник, который и сам мучает, и другим не даёт счастливым сделать… а потому, что Чонгук всё исправит. Самым счастливым сам сделает. Никогда больше не обидит. Такого нежного, любимого, самого лучшего и нужного. И он бегом несётся к цветочному магазину, бегло оглядывает розы в вазонах, морща нос, припоминая каждый случай, когда хотя бы копейку экономил на подарках. Покупает пионы. Огромный букет, они пахнут дурманяще, выглядят нежно и невозможно красиво, они хрупкие и безумно приятные на ощупь… прям как Тэхён. До его дома от станции метро Чонгук тоже бежит, стараясь не испортить цветы. На улице одиннадцать часов ночи, но ему абсолютно наплевать, как он будет, в случае чего, обратно добираться, когда метро закроют. До их пятого этажа в аккуратной высотке-свечке тоже бежит, перепрыгивая через две ступеньки. Сердце колотится где-то в мозгу. Чонгук волнуется больше, чем когда предложил Тэхёну встречаться.Я был бы всем для тебя Да, я был бы всем, но ты всё испортил И в этой попсе для тебя Я закончу только на грустной ноте Я был бы всем для тебя Да, я был бы всем, что бы ни случилось Но в этой попсе для тебя Я спою о том, что не получилось
Чонгук терзает дверной звонок, молясь всем богам, чтобы его малыш оказался дома. И спустя пару минут Тэхён, немного сонный, слегка растрёпанный, в спадающей с одного плеча футболке, которую Чонгук в своё время обожал стягивать вбок, зацеловывая нежное карамельное плечо, открывает дверь и смотрит удивлённо и немного испуганно. — Получится. — Что? — Не нужно петь о том, что ничего не получилось. Получится. Ещё получится, клянусь. — Уже нет. — Не надо, — качает головой отрицательно, пытается дыхание восстановить. — Я верну тебя любой ценой, можешь сопротивляться, можешь кричать на меня и оскорблять как хочешь, можешь бить сколько душе угодно. Я всё стерплю, но дай мне шанс, прошу. Один. Я клянусь тебе, что всё исправлю. — С ума сошёл, ты время видел? — Тэхён… — Уходи, Чонгук, ты меня разбудил, — не так уж и уверенно звучит. — Я не уйду сейчас никуда. И в будущем в покое тебя не оставлю, ты же знаешь, я ебанутый, я никого к тебе не подпущу. — Совсем ненормальный? — глаза начинают блестеть влагой. — Ты… ты хотел тусоваться, тусуйся. Чего тебе опять от меня надо? Нужно потрахаться? Найди себе кого-нибудь из своих новых друзей. Меня оставь в покое. Я тебе не нужен был, чего ты теперь хочешь? — Я люблю тебя. И не могу отпустить. И ты не можешь. — Могу. — Не можешь, я же видел. Я слышал твой кавер, я смотрел каждую историю, не ври мне, что отпустил, Тэ. — И чего ты хочешь? Чтобы я наплевал на свою гордость и в объятия к тебе кинулся? Этого хочешь? Растоптать меня ещё больше не терпится? — Тэхён голос повышает, ощутимо разнервничавшись. — Для начала возьми цветы, — протягивает ароматный букет, — потом пусти меня в квартиру и выслушай. Я не буду оправдываться, я козёл и мудак, не вижу смысла отрицать, я поступил, как настоящий урод, предпочтя тебе своих новых друзей и мнимую свободу, но это всё было каким-то временным пьяным помутнением. Тэ, я ни дня не провёл, не думая о тебе, я бы раньше приполз, но не знал, как подступиться, чтобы вымолить прощение. Я мудак, да, не нужно прощать меня сейчас. Но дай мне возможность попробовать, Тэ. Я люблю тебя, ты вся моя жизнь, я словно бомж без тебя, я где бы ни находился: в зале, в новой квартире, у родителей — я нигде не чувствую себя дома. Я голодаю по тебе. По твоим поцелуям, по прикосновениям, по твоему нежному смеху. Я безумно люблю тебя. Я просто оступился, подумав, что ещё не нагулялся, Тэ, но понял, что гулять без тебя нет смысла, слишком поздно. — Козлина ты вонючая… — всхлипывает Тэхён, и из его глаз срываются слёзы. Букет, тем не менее принимает, тут же обеими руками прижимая к груди. — Да, ты прав. Но, клянусь, я буду работать ещё усерднее, чтобы каждую неделю дарить тебе цветы, я обещаю тебе сто процентов внимания, я буду смотреть с тобой все твои лекции по живописи, что ты покупаешь, я научусь готовить, я возьму на себя всю уборку, я… ну, хочешь, отсасывать тебе буду каждый день, каким бы уставшим ни был? Тэхён, малыш мой, — Чонгук внезапно перед плачущим и не желающим извинения принимать Тэ опускается на колени. Пользуясь тем, что у того руки заняты, обнимает его бёдра, щекой небритой к его нежной коже на боку, где футболка задралась, прижимаясь. — Встань, придурок, — Тэхён одной рукой тушу эту поднять пытается. — Встань, ну чего ты позоришься. — Я готов позориться. На всё готов, только дай шанс, — глухое куда-то в кожу. Тэхён молча отстраняется и теряется в глубине квартиры. Чонгук воспринимает оставленную открытой дверь, как приглашение, и, поднявшись и отряхнув штаны, входит следом, прикрывая её за собой. Тэ на кухне аккуратно расправляет ароматные бутоны пионов, поставив букет в прозрачную вазу. Подумать только, у них дома всё время была эта ваза, а Чонгук и не замечал. Цветы всего пару раз дарил, ибо восторга особого они не вызывали. Может, просто не те цветы дарил? Сейчас, когда Тэхён пустил в их, бывшую когда-то общей, квартиру и вроде бы настроен на разговор, Чонгук наконец сполна ощущает усталость. Он до четырёх вечера сидел в универе на парах, оправдываясь изо всех сил, что учёбу сливает в последнее время из-за навалившихся тренировок, хотя по факту ему просто было всё равно на эту учёбу. Он последние две недели, как дурак, совсем уже потерянный, ходил и не знал, куда себя пристроить. После пар он сегодня как обычно упахался на тренировке до сорванных мышц, но даже не в своем зале, потому что ему после прошлого раза тренер запретил приходить неделю — он от правого плеча до поясницы перетянут тейпами. Сорвал себе всё, что можно, пока пытался из груши (себя) всю дурь выбить. А потом пришёл в пустую квартиру Намджуна, которого сейчас нет в городе, посмотрел на одинокий стакан лапши быстрого приготовления на столе, плюнул на всё и взялся за телефон… А дальше вы уже знаете. Чонгук устало опускается на стул, мягко цепляет футболку Тэ и привлекает его к себе. Тот безропотно перекидывает ногу через его бёдра и усаживается ему на колени, хотя взглядом даёт понять, что ждёт объяснений и что факт того, что он его бёдра седлает, совершенно ничего не значит. — Мой малыш, — пальцами нежно по пояснице под футболкой. Он помнит, как Тэ любит — грубо только в сексе. В обычной жизни мягкими, тёплыми касаниями, подушечками пальцев, и только так. Как с драгоценностью. Тэхён ведь буквально она и есть. Чонгук тянется к его шее и успевает провести носом, губами легко лишь коснувшись. — Не надо, Чонгук. — Пожалуйста… — Чонгук, ты провоцируешь конфликты, бросаешь меня одного на все выходные, возвращаешься убуханный вхлам неизвестно откуда, заявляешь, что ещё молодой и тебе не хватает свободы, соглашаешься со мной расстаться, съезжаешь, а через месяц заявляешься на ночь глядя и принимаешься доказывать, что скучал. Это, ну… — Двадцать шесть дней. — Что? — Не месяц, а двадцать шесть дней. — Не имеет значения, Чонгук. Ты понимаешь, как это выглядит? Это выглядит, будто ты нагулялся, наебался, с кем хотелось, пришёл обратно и предлагаешь мне просто принять. Это не норма, окей? — отрывает взгляд от его лица и вглядывается в темноту за окном. Чонгук всматривается в тёмную радужку и больше чем уверен, что видит в этих глазах, как сильно тот сейчас сомневается. — Ты во всём прав, — лицо Тэхёна искажает болезненная гримаса. — Кроме того, что я с кем-то ебался. Тэхён, я никогда даже не смотрел ни на кого, кроме тебя, ты же знаешь. — Тогда в чём был смысл этого всего? — возвращая Чонгуку воспалённый взгляд. — В этом не было смысла, — он качает головой, выдыхает устало, большими пальцами нежно тёплую кожу гладит. — Я перешёл в новый зал. Мы часто с ребятами оттуда ходили выпить, но я всё время раньше сваливал, потому что меня дома вроде как ты ждал. — Я тебя не заставлял возвращаться раньше. — Я знаю, но… Но я не мог спокойно с ними бухать по полночи, зная, что ты, возможно, один дома не спишь. — Так уж и не мог, — хмыкает недоверчиво. — Не мог, Тэхён, — смотрит строго. — Пацаны начали меня подъёбывать постоянно, что я семьянин и каблук. Начали капать на мозги, что ненормально — в двадцать два года так домой вечно срываться… — И что, свалишь сейчас всё на каких-то мифических пацанов? — Тэхён глаза закатывает раздражённо. — Да нет же, дослушай. Я просто слышал это каждый раз. Один раз решил выебнуться и до конца остался. А потом пришёл домой, а ты меня сонный до четырёх утра ждал. И я задумался, Тэ. В моей жизни никогда не было ничего, кроме тебя. Я безответно любил тебя больше года в школе, я ухаживал потом ещё полгода, мы почти сразу съехались и живём вместе уже второй год. Понимаешь? Ты всегда был рядом. — И, видимо, мешал. — Нет, Тэ… нет, родной, ты был моей мечтой, слышишь? Я тогда на выпускном, когда поцеловал тебя, я вообще как человек кончился. Чонгук замолкает ненадолго, в головах обоих проносятся воспоминания о том чарующем вечере в школе. Они сбежали тогда вдвоём подальше от пьяных одноклассников, набрели на музыкальный класс и Чонгук взял быка за рога. Подхватил Тэхёна на руки, усадил на рояль и потребовал перестать притворяться, что не понимает, в чём дело. А потом поцеловал его. Жадно, неумело, прикусил ему губу и удерживал руки, когда тот пытался сопротивляться. Терзал его губы своими, пока Тэхён не сдался и не ответил, позже позволив себя на этот рояль повалить и исцеловать всю шею. Они сидели потом на полу все растрепанные, с опухшими губами, с десятками засосов на шеях, в расстегнутых рубашках и с бутылкой вина, которую кто-то из особо понимающих одноклассников принёс и молча у двери оставил, чтобы не отвлекать их друг от друга. Сидели, держались за руки, и Чонгук обещал тогда заботиться и сразу же в любви признался, для прояснения всей серьёзности ситуации. Так и любил Тэхёна все эти годы. И сейчас любит. — Это ведь всё очень быстро произошло. Мы никогда сильно не ссорились, но в ту неделю, что я бухал, мы срались каждый день, как ненормальные. Я смотрел на это всё и отчего-то подумал, что дело в том, что я просто ещё слишком молод для настолько серьёзных отношений. Что мне нужно ещё немного погулять и потусоваться, не знаю… у нас стали пропадать общие интересы, ты закрывался от меня, общаясь с теми, кто шарит за твою эту мангу и за эти все лекции. Я нихуя не понимал и не шарил ни в чём. Вот и ходил на тусовки. А то, во что это вылилось, ну… Мне стыдно, правда. — Я не ограничивал твою свободу, Чонгук. Никогда, — смотрит твёрдо и как-то… честно. Чонгуку ещё стыднее становится. Хотя куда уж больше. — Я знаю, я сам себя ограничивал, когда отовсюду срывался и к тебе бежал. Но так было правильно, мне так нравилось. Я все эти дни, что мы были в ссоре, — он не говорит слова «расстались», — я как потерянный, Тэ. Я хочу домой. Хочу к тебе. Со мной ни мама не общается после всего этого, ни Чимин, ни сестра. Я, блять… совсем себя в яму какую-то загнал и сам не понял, зачем. Я ведь сходил раза три ещё побухал и в последнюю свою пьянку уже валялся на улице на лавочке и тебя вызвонить пытался. Мне Чимин ответил, нахуй меня в очередной раз послал, а утром я проснулся и только тогда осознал, что наделал. — А все остальные дни ты что тогда делал? — Ходил, думал, как к тебе подступиться, чтобы точно простил. — И за месяц ты додумался только до цветов и сопливых признаний? — За месяц я вообще ни до чего не додумался, это я видео посмотрел и решил хотя бы с чего-то начать. Мало ли, может, в процессе пойму, что дальше делать… Не понравились? Некрасивые? — Да понравились, конечно, кому могут пионы не понравиться, — и конкретно в эту минуту Чонгук видит, как все обиды Тэхёна рушатся. Почти простил уже. Немного осталось додавить. — Я хоть десять работ найду, но буду стараться дарить каждые три дня, хочешь? Чтобы они вянуть не успевали. — Совсем дурак? — Чонгук хмурится. — Я не хочу с тобой мириться ради цветов, подарков и свиданий, Чонгук. Не нужно делать мне одолжений. — А ради чего хочешь? Скажи, я что угодно сделаю. — Нет, говоришь, общих интересов, давай найдём, посмотри со мной моё аниме или мои лекции, я не знаю… — головой качает задумчиво. Губы кусает. Скучал, видно, что скучал сильно. — Ты бы тоже, может, смотрел бы со мной мои сериалы, я бы вообще тогда не загонялся, и на тренировки мои хоть иногда приходил бы, как раньше. Я вот вообще покалеченный сейчас, между прочим, — Чонгук губу обидчиво выпячивает, давя на жалость. — Где ты покалечился? — Нигде. — Чонгук, показывай, — хлопает по плечу, и показывать, в общем-то, не нужно, потому что Чонгук морщится болезненно. Тэхён осторожно оттягивает ворот толстовки, осматривает перетянутый тейпами правый бок. Чонгук жадно рассматривает его лицо вблизи. — И как так вышло? — он достаточно знаком с Чонгуком, чтобы знать, что тейпы клеят, когда человек каким-нибудь образом травмирует свои мышцы. Срывает их, например. — Я не могу жить без тебя, Тэхён, и я вот это всё специально сделал. Шесть часов грушу ебашил, пока плечо не вылетело и судорогой руку не свело. — Совсем ебанулся? — Совсем. — Чонгук. — Ну что? Ну да, я ебанутый, я сделал хуйню, а потом не знал, как с этим справляться. И пошёл калечиться, и рассказываю тебе это сейчас, чтобы ты меня пожалел и понял, как сильно ты мне нужен. Я не могу без тебя. — Все друг без друга могут, не говори глупостей. — Все могут. И пусть могут. А я не могу. Я люблю тебя. Умоляю, дай мне ещё один шанс. Я больше не позволю себе вот так тебя обидеть, буду говорить тебе обо всём, что меня беспокоит, и просить о чём-то, чтобы ты понимал, чего мне хочется, а не молчать и ждать, пока ты сам догадаешься. Я буду больше тебя слушать. Я изменюсь, честно. И учёбу подтяну. — А с учёбой что? — А я там тоже всё запорол. — Почему? — Потому что не могу без тебя. — Ты сейчас манипулируешь мной. — На войне все средства хороши. Если, чтобы тебя вернуть, мне нужно вызвать твою жалость, я вызову, а потом постараюсь сделать так, чтобы ты забыл, почему меня простил, и снова полюбил меня. За что-то же ты меня любил. — Я ни за что тебя не любил. — Как это? Я хорошо сосу. Как минимум. — Блять, я хотел сказать, что любил тебя просто так. Ну, знаешь, ни за что и не вопреки и всё такое. Но ты, как обычно, всё испоганил. — Простишь? — Пока нет. — А обратно примешь? Ну, с тобой снова жить? — Так ты ради квартиры припёрся? — Нет, я не могу без тебя нормально спать, — лицом в шею утыкается, вызвав этим действием сладкий вздох. — Я буду всю уборку всегда один делать, научусь готовить, что угодно скажи… всё сделаю. — Ой, с тем, как ты убираешься… — Тэхён замолкает. — Что, даже в постели готов позициями поменяться? — В каком плане? — выныривает из своего убежища, где уже успел надышаться запахом, сносящим крышу. — Будешь принимающим в анальном? — Ох… — Чонгук поражённо ресницами хлопает. Они никогда не меняли роли, и он думал, что Тэ всё устраивает. — Если тебе так будет комфортнее, то… ну… да, давай поменяемся. — Серьёзно готов? — Ну, я знаю, что больно ты мне не сделаешь. В остальном, если ты привык к принимающей позиции, то и я смогу, наверное. — Ой придурок… — Что? — Я снизу, потому что получаю так больше удовольствия. Хотел бы сверху, сказал бы давно. — Ну и зачем тогда спрашивал? — Захотел и спросил. — Так это значит… да? — Что да? — Дашь шанс? Один, малюсенький? — Ой бля… — Тэхён внезапно вперёд подаётся и в чонгуков лоб своим упирается. — Ладно, да. — И замуж за меня выйдешь? — О нет, спасибо, — приподнимается с его бёдер и встаёт. — Потом через пару лет тебе опять скучно станет и бросишь меня беременного. — Ну Тэ, ну что ты глупости говоришь. Я обещаю тебе, что никогда после ссор не буду уходить. И никогда не соглашусь расстаться. — Не соли, пока не попробуешь. Никогдакаешь тут. — Я обещаю, что не уйду, Тэ, я серьёзно. Будем обсуждать всё и разговаривать до победного, пока не разберёмся, в чём проблема. И мы поженимся рано или поздно, даже не думай сопротивляться. Тэхён тем временем открывает холодильник, вытаскивает оттуда пару слоёных конвертиков с ветчиной и сыром. Чонгук знает, что это Тэ сам готовил, он обожает печь вот такие штучки. Живот, в который сегодня не закинули даже лапши, тут же урчит на всю кухню. Тэхён бросает на него насмешливый взгляд, ставит выпечку в микроволновку и наливает в кружку зелёный чай, Чонгук чувствует по запаху, что с мятой. Его любимый. Ещё совсем немного времени, и перед ним на столе разогретая еда. — Да нет, ты что, ты ешь, я не буду, живот просто урчит, потому что, ну, просто так. Я не голодный, — Чонгук протестующе машет руками. — А ну быстро ешь. — Тэхён… — Лапшу одну жрал весь месяц, да? — Нет… — Ага, и лицо прыщами просто так обнесло, да? Вот зачем ты ещё и врешь? Худой, как хрен пойми что. Ешь. Я в душ пока схожу. — Это значит, мне можно сегодня остаться? — Ой, горе ты моё придурошное, угораздило же меня, жил бы себе спокойно… — а потом Тэхён подходит к Чонгуку вплотную, опирается руками на спинку его стула и без предупреждения целует в удивленно приоткрытые губы. Нежно, мягко, так сладко, как он один умеет, чтобы лишний раз напомнить, кого он чуть не потерял. Чонгук скулит в поцелуй и поднимает руки, чтобы обнять, Тэхён ладони его перехватывает, тормозя. Отрывается, насмешливо хмыкает, когда замечает, что Чонгук с прикрытыми глазами за губами следом тянется. — Ешь, я схожу в душ, и будем спать ложиться, мы позже ещё об этом поговорим. И что с нашими общими интересами делать, тоже обсудим. — Я люблю тебя. — Ццц, бесстыжая ты рожа. — А мне сказать? — снова губу обиженно выпячивает. — Что тебе сказать? — улыбается хитро, от парня отходит. — Ну, люблю-куплю, вот это и всё такое. — А ты наказан, дорогой. Теперь просто так тебе не буду ничего говорить. А потом уходит как ни в чём не бывало в душ. А Чонгук буквально накидывается на еду. Он обожает, как Тэ готовит. У его парня просто золотые руки, которые только целовать и целовать. Вернул. Правда вернул. Теперь никогда не отпустит. Конвертики оказываются свежими и хрустящими, Чонгуку буквально челюсть сводит, когда он вгрызается во вкусное тесто. Чай — тот самый, что Чонгук больше всего любит, Тэ его не выкинул. Чонгуку плакать хочется, он ведь и правда по своей глупости его, заботливого, чуть не потерял. Но он всё исправит. Станет снова каменной стеной, за которой можно спрятаться и в любое время на которую можно будет опереться, и никуда не уйдёт. Чонгук, пока ел, возможно, рассчитывал на дальнейшее примирение в горизонтальной плоскости, но Тэхён, видимо, просто ополоснувшись (волосы сухие), выходит из ванной в одних трусах и всё в той же самой футболке с широким горлом и направляется прямо к кровати. Даже не зовёт с собой. Падает устало на их постель, книжку, до этого на подушке обложкой вверх лежавшую, берёт и, устроившись поудобнее, читать начинает. Чонгуку в целом побоку это представление. Он снимает толстовку, кряхтя из-за больного плеча, бросает её на пол, подходит ближе, голодным взглядом скользит по стройным смуглым ногам. И голод этот совсем другого рода, нежели тот, который едой несколько минут назад удовлетворял. Он опускается на кровать на одно колено, на второе, медленно ползёт вперёд, чтобы устроиться между слегка разведённых ног, ведёт носом по внутренней стороне бедра, смотрит вверх, дожидаясь, пока внимание обратят. Тэхён не смотрит. Издевается. Чонгук не расстраивается, всё равно посмотреть заставит. Он тепло дует на покрывающуюся мурашками кожу, прихватывая её губами, добавляет к поцелуям язык, влажно выцеловывает-вылизывает каждый сантиметр. Тэхён дышит чаще, но от книги не отрывается. Только член его заметно напрягается под тонкой мягкой серой тканью. Чонгук пару дней не брился, и щетина, хоть и редкая, немного царапает, когда он прикусывает кожу уже где-то у кромки трусов. Член Тэхёна дёргается в этот момент, и Чонгук мягко подцепляет резинку нижнего белья, высвобождая его. Стянув окончательно, откидывает боксеры куда-то на пол. Закидывает одну ногу Тэхёна себе на плечо, медленно, поцелуями спускается ниже и ниже. — Игнорщик, — оставляет засос у самого основания члена и, скользнув языком по стволу вниз, втягивает в рот одно яичко. У Тэхёна там всё абсолютно гладко, Чонгука этот факт всегда сводил с ума. Он вылизывает второе яичко и, жарко выдохнув в промежность, наконец касается языком вставшего уже в полную длину ствола, мокро лижет, распределяя слюну от основания до головки, прихватывает снизу второй рукой и ввинчивается языком в щёлку уретры. — Умхм, — Тэхён, всхлипнув, откидывает голову назад, роняет с кровати книгу, втянув воздух через сжатые зубы, наконец смотрит. Смотрит и рукой в чонгуковы волосы зарывается, слегка сдвигаясь на кровати и вторую ногу закидывая Чонгуку на спину. Оба забывают о больном плече. Чонгук старается: надрачивая ствол снизу, втягивает щёки, дразнит головку, посасывая уздечку, наминает бёдра, которые у него на шее сейчас буквально, и осторожно ласкает местечко под мошонкой, заставляя Тэхёна глаза закатывать от удовольствия и задницу приподнимать. А потом Чонгук берёт член в рот и, себя не жалея, насаживается, скользит вспухающими губами вверх-вниз, хлюпая слюной и постанывая, потому что возбудился ужасно, и собственный член уже в резинку сползающих треников упирается. Тэхён тем временем начинает подмахивать, смотрит, не отрываясь, выдыхает прерывисто, губы свои невозможные кусает, и видно, что злится ещё немного, потому что ладонями на затылок ему надавливает периодически, вгоняет член в глотку до хрипа и рвотных позывов, не позволяет отстраниться, вжимая лицом в пах. Чонгук не сопротивляется, и на глазах выступают слёзы от невозможности прокашляться. Но накосячил, заслужил. — Ммм, да… — он и сам помогает — щёки до боли втягивает, на что Тэхён скулит и стонет тихонько. — Расслабь, — шепчет. Чонгук слушается, смаргивая слёзы, на максимум расслабляет горло, зная, что за этим последует. А Тэхён, сильно закусив губу, начинает быстро и отрывисто трахать его рот. И Чонгук знает, что прекрасно делает минет. Первоклассно, он бы даже сказал. И про то, что Тэхён, заведясь от орального, любит вот так вот нежно, но властно — тоже знает. И позволяет всегда. — Чёрт, щас кончу, — Тэхён глаза прикрывает, притормаживая. Чонгук возмущён. Заставляя продолжать, пытается сглотнуть, чтобы стенки горла сократились и сжали горячий, пульсирующий во рту член. — Хорошо, Гук-а, можно в рот? Чонгук, ещё раз втянув щёки, кивает, поощряя. Тэхён откидывается на подушки и спускает себя с поводка, а Чонгук снова хрипит, борясь с тошнотой и большим количеством слюны. И Тэхён не выдерживает, стонет в голос, выгибается дугой и в два движения на выкрике изливается глубоко в горло. Чонгук дёргается, из кольца ног пытается выпутаться, потому что, зажатый бёдрами, совсем потерял возможность дышать. Выпустив опадающий член изо рта, падает на постель, утыкаясь лбом в матрас и заходясь в приступе кашля. С трудом глотает всё, что во рту после этого действа осталось, и позволяет тому, что проглотить не удалось, стечь на свежее постельное белье. Хватает ртом воздух в попытке успокоиться, чтобы перестало тошнить. Тэхён выравнивает дыхание, подползает ближе, приподнимает его голову за подбородок. Утирает пальцами слёзы в уголках его глаз и собравшуюся в уголках губ слюну. — Ты как? — Бывало и пожёстче, — Чонгук хмыкает самоуверенно, но охрипше. — Заслужил. — Не спорю. — Иди сюда, — целует нежно опухшие губы. Чонгука потряхивает ещё немного. Оно и понятно — перенапрягся и так и не кончил. Себя не касался даже. — Попить? — Да, а то тошнит. Тэхён приносит воды, и, когда он заваливается набок и тянет в свои объятия, чтобы уже спать, наверное, лечь, тот целует его шею и покрывает невесомыми поцелуями его пострадавшее плечо. — Ну, куда спать, а ты как же? — Да мне не надо, главное, что тебе хорошо было, — шепчет Чонгук сонно и целует в нос. — Я хочу тебя. — В плане? — Я растянут. И можешь без презерватива, если ты, конечно, не врёшь и ни с кем не трахался весь этот месяц. — Когда успел? — игнорируя остальное, и так сил нет. — Чонгук, я в душ хожу в десять часов вечера, потом занимаюсь своими делами, потом сплю. Если ты забыл, мы вместе всегда ходили в одно и то же время примерно. Ты пришёл в одиннадцать, зачем бы он мне нужен был, этот душ, по-твоему. — Ах ты извращуга, — он находит в себе силы перевернуться и подмять Тэхёна под себя, поморщившись из-за боли в плече. — Смазка есть? — Там же, — снова начавший возбуждаться Тэхён ладонью сжимает чонгуков стоящий член, надрачивая прямо через одежду. — Я ничего не выкидывал. Чонгук шипит, выдыхает несдержанно, прогибаясь в пояснице и подставляясь под ласку. Тэхён приспускает понемногу его штаны, пока он сосредоточенно рукой по полке у кровати шарит, пытаясь нащупать бутылёк смазки, который у них в последний раз, бывший так давно, что это кажется сном, почти закончился. Тэхён заводит его умело, вылизывая шею, рассыпая по здоровому плечу засосы и укусы, пока Чонгук растирает по пальцам смазку. А потом без предупреждения ныряет сразу двумя в горячее нутро. И Тэхён стонет, разводя ноги сильнее. — Ещё, ещё. Чонгук наваливается всем телом. Вгоняет третий палец, безошибочно ими, сложенными пикой, находит простату и долбит в неё грубо, на что Тэхён вскрикивает и вжимается снова вставшим членом Чонгуку в пах. Чонгук находит влажные губы своими и скользит в рот языком, доставая до нёба и заставляя задушено скулить, дёргать бёдрами в попытке потереться и получить внутри больше объёма. Потом так же без прелюдий и предупреждения меняет пальцы на член, и рычит, довольный тем, что Тэхён хнычет, оплетая его руками и ногами. А потом Чонгук трахает. Трахает, как полагается трахать любимого человека после месячной разлуки. Сжимая волосы в кулаке и оттягивая их, вгрызаясь до синяков в плечи и шею, вылизывая уши и вставляя до шлепков яиц о задницу, так, что Тэхён на каждом толчке пытается вырваться из-за неоднозначных ощущений. Чонгук не успокаивается, отчего-то заведённый сверх меры, придушивает, и тот глотку срывает вскриками. А он меняет положение, закидывая ноги Тэхёна себе на плечи, приподнимается на коленях, продолжая толкаться отрывисто и глубоко, прикусывает большой палец на ноге, рукой добирается до пульсирующего члена, надрачивает нарочито нежно, контрастно тому, как трахает, и Тэхён, взвыв и заметавшись по постели, снова кончает, забрызгивая спермой живот. Чонгук сыто ухмыляется, наклоняется низко, языком с его виска слизывает пот и целует под глазом, ловя раскайфованный, потерянный взгляд. А после, не прекращая двигаться внутри, на что Тэхён продолжает поскуливать, давит большим пальцем на его нижнюю припухшую губу, тот без слов понимает, впускает палец в рот, пошло язык высунув, и принимается остервенело сосать, глядя влажными, обезумевшими от наслаждения глазами. Наблюдая за тем, как старательно сосут его палец, Чонгук разгоняется, обильно кончая в горячую растраханную задницу. И роняет голову Тэхёну на грудь. — Я люблю тебя, — хрипло, едва слышно. — Что? — Чонгук буквально на пике сейчас. — Что слышал, — а он и сообразить не может: слышал сейчас что-то или из-за шума в ушах показалось. Усталость, долгий секс, оглушительный оргазм и боль в плече — Чонгук внезапно чувствует, что сил совсем не осталось. Его хватает только на то, чтобы скатиться с Тэхёна на постель и мягко поцеловать тёплое плечо. Сам Тэхён тяжело дышит и даже не пытается разговаривать. А Чонгуку этого и не нужно, у него в голове сейчас потрясающе пусто, он уже и забыл, что месяц был с Тэ в разлуке и сегодня вроде как получил прощение. Ни одной связной мысли, кроме той, что было бы неплохо пойти и помочь Тэхёну помыться, но и её Чонгук додумать не успевает, отключаясь. …Тэхёна хватает на то, чтобы подумать, что план удался. Он ужасно скучал по Чонгуку и безумно хотел его вернуть. Идея со сториз с сигаретами, которые он вообще-то не курил, и вином, которое не пил, провалилась, и тот даже не написал. Видео должно было стать контрольным выстрелом. Если бы не получилось, Тэхён опустил бы руки. Получилось. И у них получится. Да, возможно, это нездоровая херня, что он вот так вот парня, который от него фактически отказался, возвращал, но Чонгук — его первая любовь, как и он сам для Чонгука. Тэхён тоже ни с кем, кроме него, не был и считает его своей семьёй. Он готов был простить ему тот факт, что Чонгук ушёл нагуляться, даже поступившись собственной гордостью. Но в конечном итоге Тэхён сегодня услышал всё, что нужно. Он нужен Чонгуку, и это взаимно, а значит, плевать на то, какими способами они друг друга возвращали. Ну, манипуляторы оба, и что? Через годик скажет ему, что это видео было последней попыткой отношения вернуть, вместе посмеются. Осталось только Чимину и семье Чонгука доказать, что Чонгук не козлина последняя, а… точнее, козлина, но уже можно всем дружно его прощать… Окей, это всё потом. Тэхён выдыхает устало, слушая мерное посапывание. Уснул. Чонгук уснул. Весь искусанный, в засосах, губы распухли, нижняя кровит — прокусили-таки. М-да, нужно научиться обходиться в постели без членовредительства… Утром Чонгук долго будет думать, что полотенце, смоченное тёплой водой, которым его заботливо обтирали всюду, ему приснилось. Долго будет думать, что нежные пальцы, натирающие плечо там, где не достают тейпы, разогревающей мазью и покрывающие заживляющим гелем прокушенную нижнюю губу, ему приснились. Долго будет думать, что ему вообще всё это приснилось. А потом откроет глаза. А на столе яичница и парит кружка с ароматным кофе. Рядом, на его руке, обнимая её, Тэхён с книжкой пристроился. Спиной лежит. Совсем рядом. Чонгук осторожно обнимет его другой рукой, к себе притянет, зароется носом в пушистые волосы на затылке. И зажмурится от удовольствия. Наконец-то дома. — Доброе утро, родной. — Доброе, вампир мой любимый. — Вампир? — Плечо почти прокусил. — Ты назвал меня любимым, чёрт, я больше не наказан? — Вставай завтракать, наказанный.