***
Утро началось ровно так же, как оно начиналось уже несколько месяцев. Солнце только вытянуло свои лучи из за горизонта, но Серёжа, жаворонок по натуре, ювелирно, чтобы не разбудить, выпутался из объятий совы-Ромы, недовольным таким положением дел. Он грозно свёл брови и, поговорив что-то не внятное, по-хозяйски перенес свои конечности на нагретое телом Фетисова одеяло. Сергей невольно улыбнулся поведению, между прочим, лейтенанта воздушных войск и, подавив соблазн завалиться на топчан под теплый бок о своей Ромашки, босиком в форменных штанах и майке двинулся во вторую светлую комнату, в которой располагалась импровизированная кухонька, обеденный стол, окружённый четырьмя стульями, да старинный обшарпанный диван, расположенный напротив окна так же, как он стоит перед телевизором в гражданских квартирах. И по сути с той же целью. Нужно было поставить воду на чай и оставить заказ в находившейся за стенкой столовой, чем Серёжа и занялся. В роскошное по военным меркам жилище Сережи (целых две отапливаемых и охраняемых на время полётов комнаты, да ещё и с прямой связью со всем полком) Роман из офицерского общежития эмигрировал достаточно быстро, прихватив с собой топчан, который сам же скоро и усовершенствовал до полноценного двуспального места. Сбегал лейтенант от слишком назойливых дам, ну, или просто к Сереже. Несмотря на то, что Рома, с головой ушедший в работу, в самом жилище на первый взгляд чуть ли только не ночевал за редкими исключениями, эти две комнаты заполнились личными вещами и прочими мелочами очень хоть и несколько педантично, но уютно, на контрасте с странной системой Сергея. Сережа со своей изумительной памятью вводил Романа в исступление, и тот каждый раз по первости на спор ходил проверять, действительно ли потерянный файлик лежит под столом со стороны шкафа, а карандаш под лавкой. А потом перестал, потому что зачем же время зря тратить, Сережа ни разу так и не ошибся, не смотря на все каверзы своей зазнобы. Когда Фетисов вернулся из столовой, Роман в одних форменных штанах и уже вальяжно развалился на потемневшем от времени диване с кружкой чая в руках, уплетая подаренные летчиками Сереже конфеты и прервавшись на ритуальное мягкое «доброе утро, Серёжа». Он уже успел умыться, но не взять в руки расческу, на лице его сияла та самая мягкая улыбка совершенно выспавшегося и довольного своей жизнью человека, а на голове царил вьющийся сущий кошмар, который Сережа просто обожал. Даже больше, чем ромины обычные прилизанные волосы. В этом была своя интимность, символ близости. Таким его видел очень ограниченный круг лиц, а большая часть подчиненных и офицерского состава даже не подозревала, что у младшего лейтенанта Матвеева кудри вьются, но он их каждое утро старательно расчесывает и всячески прилизывает, крутясь около зеркала. Сергей, когда в первый раз увидел такую картину в начале не понял. А когда понял, слег на диван с приступом истерического смеха. Роман тогда обиделся, правда не на долго, минут на десять, а потом опять принялся приводить волосы в порядок, потому что Сережа беззастенчиво вплел в них свои пальца в процессе примирительного поцелуя, за что получил короткий укус в нижнюю губу.... Рома головой указал на свободное место рядом с собой, и Серёжа, вынырнув из воспоминаний, стянул не зашнурованные берцы и, проигнорировав приглашение Романа сесть рядом, присоединился к утреннему чаепитию, бесстыдно усевшись к нему на колени. — Сегодня овсянка?, — голос Романа со сна был хрипловат и притворно спокоен. Сережа откинул свою голову на плечо Матвеева, встречаясь с ним взглядом. — Ага. Ещё салат какой-то. И зачем салат к завтраку?, — Фетисов слишком громко поставил кружку на покрытый свежими царапинами подлокотник, и сам же поморщился от этого звука. — И то верно, — Рома привычным движением обхватил руками Сережу на уровне живота и, мазнув по шее горячими от кипяточного чая губами, жадно зарылся в светлые вихры, — А ты маленький провокатор. — В первую очередь, я штабной, и в некоторой степени отвечаю за результаты полетов. Вот и тренируй силу воли, тебе лишним не будет, — Сергей сощурился от удовольствия. — То есть я не достаточно хорош?, — возмущенный шепот раздался над ухом, и Фетисов понял, что Рома понял и принял правила игры. В животе как будто змеи в клубок сплелись, — А сами мне пятерки ставите. Потворствуете? — Ваши результаты и в правду одни из лучших в части, товарищ младший лейтенант, но, как показывает практика, терпения у вас острая не хватка, а это может сыграть с вами ужасную шутку во время полета. И я не могу просто так это игнорировать, — Сережа притворно тяжело вздохнул и выставил руку, в которую мгновением позже губами впечатался Роман. Но быстро сориентировавшись, он перехватил сережино ладонь своими руками и коротко чмокнул внутреннюю сторону, удерживая с Сережей зрительный контакт своими синющими глазами и улыбаясь так, как может только он. Такой улыбке Сережа сдается без боя каждый чертов раз. — Уверяю вас, терпения мне не хватает только в отношении вас. А вы в небе никак не можете оказаться, хотя я не удивлюсь, если у вас все таки есть крылья, которые вы очень хорошо скрываете, так что позвольте мне.... Сережа прервал перепалку, потянувшись за поцелуем, на который Роман с особым удовольствием и жаром ответил. Положение молодых людей быстро поменялось — Сережа скрестил ноги за спиной Романа, притягивая его как можно ближе к себе, а руки цеплялись за чужие плечи, да так, что на них наверняка останутся маленькие царапины, а Рома расположил одну руку на талии своего самого близкого человека, а другую впутал в светлые сережины волосы. Ну нравились они ему. Настолько, что Рома не задумываясь бы отдал пару часов сна за возможность их расчесать. А спать Рома любил. Комната наполнилась сдавленными всхлипами и редкими вздохами, к которым примешались звуками просыпающейся живности. Но через пару минут за окном раздался заливистый лай и мужской голос, произнесший: "Что, Пилот? Опять эти оболтусы тебя не покормили? Но ничего, мой хороший, я им задам", и Рома, всегда отличающийся повышенным восприятием остановил Сережу, взяв его за руку, и указав подбородком на окно, тяжело дыша, шепотом, как будто это могло помочь, произнес: "Там Дед пришел". И Сережа, довольный тем, что Рома крепко поцеловал его на последок и чмокнул в нос, слез с колен Матвеева и принялся надевать оставшиеся детали формы, в открытую рассматривая статную фигуру Романа, так же занятый приведением себя в порядок. Тот поймал его неоднозначный взгляд и, ухмыльнувшись, подмигнул. В дверь постучали ровно в тот момент, как Рома закончил со своей прической, а Сережа помыл кружки и заварил новую порцию чая. В этом пристрастия Романа и Фетисова полностью сходились. Оба могли и любили выпить по несколько кружек чая за утро. Дед был полковым командиром, отчего то сблизившийся с молодыми мальчишками и помогающий им в силу своих возможностей, и потворствуя сквозь ворчание. Почти каждое утро он заносил своим подопечным поднос из столовой, перекидывался парой слов, залпом выпивая заранее заготовленную Сережей стакан чая с молоком, утирал усы и удалялся, покряхивая. Так получилось и на этот раз. Дед, грозно нахмурив брови, вытер ноги о тряпку около двери, всучил Сереже поднос и уселся на стул. — Вы по что животину мучаете, ироды? Его вообще то кормить надобно, шо б не подохла. А вы?, — Дед тяжело вздохнул, — Так и знал, что нельзя было тогда разрешать вам его оставлять. Никакой ответственности, - в голосе звучало недовольство и какая то странная горечь. — Максим Максимович, обижаете, я Пилота с утра покормил. Это он уже понял, что у вас можно вкусности выпросить, вот и лезет, — Сережа поставил поднос и заготовленный стакан для Деда на стол и, по-домашнему улыбаясь, оперся на него же, — Вот хитрюга. — Весь в тебя, - это уже голос Романа, усевшегося напротив Деда и уже расставляющего блюда перед собой. — Кто бы говорил, товарищ младший лейтенант, - Сережа закатил глаза, и это можно было определить, даже не смотря в его сторону. — Так все, мальцы, что б сегодня без опозданий, а то знаю я вас, — Дед погрозил пальцем, одним махом опрокинул в себя чай и встал из за стола. А вскоре вышел из комнаты. Пилот в жизни Серёжи и Ромы появился примечательным образом. Это был невероятно пушистый щенок овчарки, чуть не утонувший, но спасённый Ромой и пристроенный по малолетству в утеплённой коробке в квартирке. Дед, обнаружив находку, хотел было рассердиться, но щенок так очаровательно полез целоваться к полковому командиру, что старик растаял и махнул рукой на такое злостное нарушение правил. Но это все было в середине марта, а на дворе стоял конец апреля, и окрепнувший Пилот спал на улице, каждый раз встречая хозяев радостным лаем. Солнце уже во всю слепило глаза, птицы завели только им известные песни, где то вдалеке радостно заливался Пилот.... Весна. — Знаешь, мне приснилось, как будто мы поехали в Таллин, и ты показывал мне балет, а потом, на обратном пути мы бросили машину и прятались от пограничников под елью, похожая на ту, новогоднюю, под которым мы шампанское пили...они ушли — мы целовались. А потом пошёл дождь. И сон такой красочный, детальный, — Сережа, быстро съевший свою порцию, и теперь, залезши на стул с ногами, опустошал свою кружку, разглядывая поедающего овсянку Романа. — Странно, что не ты меня на балет потащил, ты у нас тот ещё любитель. Да и пограничников видел два раза в своей жизни, и то в один раз в Москве, а во второй — в командировке. Знаешь, все таки хорошо, что мы не на границе. Ты из за этого сегодня проснулся?, — дождавшись утвердительного кивка, Роман понимающе хмыкнул, — Не помнишь, что за балет был? — Что то из Чайковского, вроде. Причём, знаешь, не классический. Что то очень экстравагантное, очень яркое, завораживающее. Это была репетиция, людей в зале почти не было, но я не мог оторваться...Я сейчас вспоминаю, что у тебя ещё глаза не синие были, а тёмные—тёмные, карие, — Серёжа тихо рассмеялся, — но женщины на тебя все так же смотрели влюбленными глазами. Рома смутился и спрятался за кружкой. Он всегда смущался, когда говорили о его привлекательности в глазах людей, что было странным для Сережи. Ему казалось, что Роман, будучу двухметровым голубоглазым брюнетом, должен был к этому привыкнуть уже в лет двадцать. Ан нет, двадцатичетырёхлетний детина, а каждый раз смущается и пытается уйти подальше от чужого пристального внимания. — Мне не нравится, что даже в твоих снах со мной пытаются сблизиться другие люди, — утренняя хрипота ушла, теперь Роман просто говорил тихо, пытаясь не заглушать музыку весеннего утра, звучащую из открытого окна. Серёжа рассмеялся чуть громче, чем в прошлый раз, складывая руки в замок за головой. — Моя любимая Ромашка, прости, но таковы реалии моей жизни, ничего не могу поделать, — Серёжа расплылся в довольной улыбке, наблюдая за тем, как смущенный Рома делает заключительные глотки и ставит свою кружку с отколотой ручкой (Пилот постарался) на стол. Непроизвольно между парнями началась одна из любимейших игр — "гляделки", которая обычно длилась не до первого моргания, а до первого смеха. Глупо? А вы пробовали неотрывно смотреть на любимое лицо? Это другого рода смех. Смех не от того, что смешно, а от того, что очень очень хорошо и счастливо. В этот раз первым захохотал сережа, раззадоренный поведением Романа, ему оставалось совсем немного до переполняющего счастья, звонко, громко, присоединяясь к хору весенней природы. Вскоре к хохоту Сергея присоединился бархатный смех Романа, на лице которого не осталась и следа от смущения, и в квартире установилась совершенно естественная гармония.***
Работа спорилась, карточки с информацией о результатах полетов ровными пластами прочно складывалась в голове, параллельно писался отчет. Утренние воспоминания грели душу, Серёжа улыбался своим мыслям. Весна плотно обвила душу Фетисова, мысли то и дело шныряли от дел рабочих к побегам в лес или на озеро или вообще на топчан. И чем красочнее в голове Сережи рисовались эти картины, тем сильнее он себя поторапливал. Работа закончилась как раз к обеду. И опять по проторенной дорожке: совместный приём пищи, рассказы о работе и мечтательные глаза Ромы, рассказывающего о сегодняшнем полете. Сергей в шутку как то сказал, что глаза Романа стали такими синими из-за того, что тот слишком часто смотрит в небо, но чем больше он узнавал летчика, тем менее шуточными ему казались свои же слова. Рома всегда думал о небе. Это была его страсть, смысл жизни. Иногда, Сергея брал иррациональный страх, что Роман в какой-то момент навсегда улетит в свою свободу, но стоило лейтенанту нежно поцеловать его в висок или поймать руку Сережи и прикоснуться к ней губами, как любые страхи отступали, и Фетисов смело смотрел в будущее, видя там рядом с собой Романа.***
Вы пробовали играть в прятки в поле? Когда лицо царапают длинные колосья, дух захватывает от детского восторга, а нашедший свою жертву водила с радостным криком хищником кидается на неё, придавливая к траве? Если нет, то вам обязательно стоит попробовать. Серёжа, Роман и Пилот, давно оценившие положительные стороны этой игры, часто захаживали на заброшенное эстонское поле. Водил по причине «слишком высокий, чтобы прятаться в колосья» всегда Рома, да ему и не в тягость было: находил он Серёжу в считанные минуты и, уже сам прячась от него, неожиданно выскакивал, прижимал к траве и начинал шуточную борьбу, а затем зажимая разгоряченного Сережу между собой и травой, всегда так долго целовал до одури счастливого Фетисова, что Пилот, возмущенный тем, что его не ищут и, кажется, не собираются искать, начинал с лаем накручивать около отгоняющей его парочки круги, но понимая, что играть с ним никто не собирается, убегал куда подальше — заниматься своими собачили делами. Иногда верх в борьба брал Сережа. Но сценарий особо не менялся, особенно для пилота. И пусть Пилот не обижается: весна всегда берет свое. Разомлевший от поцелуев, любви и солнца Серёжа задремал на груди Романа, и тот, пытаясь выразить хоть толику своих чувств, гладил Серёжу по спине и время от времени целовал его то в плечо, то в висок. Сокрытое от мира за непреодолимой стеной из высокой травы, тихое счастье наполняло два влюблённых сердца. — ...ные крысы, вставайте, блядь! Быстрее, даже моя бабка одевается быстрее, а она мертва!, — вечно злой офицер вальяжно передвигался по бараку, капая словесным ядом на подчинённых. А молча одевающийся Сережа Серебрянников прятал улыбку, не дай бог этот заметит, и думал о том, какой же чудесный сон ему приснился, и о том, что этот день просто обязан быть замечательным.