Общество по борьбе с незаконной перевозкой живых видов, представляющих угрозу существованию более примитивных организмов и экосистем в целом

Аванпост на границе с Гарробой — не то место, где можно влюбиться. Здесь, с утра до вечера, двадцать восемь часов в сутки, толкутся существа самого различного вида, рода деятельности и пищевых предпочтений. Мы — пропускной отряд, команда из людей и не только, которая следит за порядком в космопорте и дальше, на самой границе с открытым космосом, там, где заканчивается гравитационное поле Гарробы. Патрулируем ее окраины, пресекаем столкновения, отслеживаем контрабанду. У нас нет имен, их мы оставили в обычной жизни, только клички — Пума, Тедди, Бейлиз… И далее, далее, далее. В день, когда я встречаю самую классную задницу Галактики, я получаю также к своей первой — Лайт — вторую кличку. Лоли. Позорище, господи. Нас вызывают по внутренней связи к пункту приема багажа, где довольно интеллигентный с виду — все они такие — землянин убеждает работников порта, что чемодан пикает на просветке по совершенно неизвестным ему причинам: — Я из командировки, понимаете, я понятия не имею, о какой контрабанде идет речь! Я на космолет опаздываю! — Высаживались на запрещенных планетах? Посещали места общественного пользования в пересадочных пунктах? — нудно вопрошает парень из службы проверки багажа, вяло жестикулируя одной из трех рук. — Я же говорю вам, — снятый с регистрации пассажир начинает нервничать, — я не знаю, что… — Освободить пространство для досмотра! — рявкаю я, протискиваясь через толпу ожидающих своей очереди и тоже начинающих нервничать существ. Из чемодана тут же вышвыриваются все шмотки, прямо на пол, с потенциальными контрабандистами мы не церемонимся, те еще твари, что бы ни везли — курительные сборы с планет, где легализированы наркотики, средства для потенции из запрещенных компонентов, драгоценные камни, алкашку, культурные ценности или животных. Последнее было всегда чистым паскудством — не знаешь, что тебя ждет в мешке из-под обуви или футляре для очков. Тедди, который сейчас помогает мне потрошить чемодан, не раз кусала ядовитая хуйня с Плеяд, где все было ядовитым, даже воздух, и ему поэтому отчикали стопу и заменили ее протезом. Неудивительно, что контрабандистов он ненавидит с тех пор еще больше. — Вроде чисто, — хмурится он, когда мы вываливаем все шмотье и ощупываем корпус чемодана. — Может, датчик сбоит? — Может, — соглашаюсь я под причитания хозяина багажа. — Только прокладку еще не проверили, давай вот с этой стороны. Берусь за край плотного материала, собираясь сделать надрез, и слышу звук шагов — кто-то, обутый в тяжелые армейские ботинки, идет на нас, точнее — бежит. А потом я слышу «Замри, придурок!» и застываю из-за привычки исполнять приказы, произнесенные командным голосом, но это не помогает, потому что подкладка под моей рукой с треском расходится и на лицо мне прыгает нечто холодное, скользкое и многолапое. Я ору, вскидывая руки, но их перехватывают у лица. — А ну заткни пищеприемник! Ты же не хочешь, чтобы оно заползло в рот? По ощущениям «оно» сидит у меня на лбу. Я захлопываю пасть и смотрю на парня в обтягивающем комбинезоне — еб вашу мать, настоящий плеядинец, как их описывают: высокий, выше меня головы на две, если не больше, кожа черная до синевы, волосы белые, глаза серые, большие, разрез типично плеядинский, по-нашему — почти восточный. Красивый. Блядь. — Послушай, Лоли, — он аккуратно берет меня за подбородок, разворачивая лицом к свету и улыбаясь так ласково, будто всегда был моей родной мамуленькой. — Сейчас ты стоишь тихо, без движений, и почти не дышишь. Я сниму с тебя эту штучку, только если ты будешь молчать. — Хорошо, — произношу на автомате и ору, потому что хрень со лба скачет как ебучий кузнечик мне на шею, и в этом месте сразу делается так горячо, словно под кожу засунули раскаленную иглу. — Долбоебина! — тоже вопит вместе со мной плеядинец, я хватаюсь за шею, но ничего не нащупываю — прыгучего слизняка там нет. Плеядинец сдирает с пояса какую-то пока неизвестную мне часть обмундирования, швыряет с лязгом к куче разбросанного шмотья, разворачивается спиной, — пожалуй, лучшая жопа из мной виденных — вскидывает руки и зарывается пальцами в короткий ежик волос. От утробного рыка, прокатившегося под потолком, толпа рассыпается на маленькие группки и рассасывается. — Он, вроде, расстроился, — резюмирует Тедди. Плеядинец действительно расстроился. Ну, как иначе объяснить то, что он потом впечатывает меня в стену и трясет, грязно матерясь, а я стукаюсь затылком и лыблюсь ему в лицо — забавно смотреть, как он скалит клыки и сверкает глазами. Хотя, хуле пиздеть — я от этого завожусь. Как сучка. Была бы дырка между ног — уже бы хлюпала. — Чертов Лоли! — стукнув меня еще раз затылком, плеядинец разжимает руки, и я оседаю на пол. — Из-за тебя теперь тащиться в жопу галактики, хотя можно было закончить дело сегодня вечером! — Эй, детка, а ты не хочешь познакомиться для начала? Плеядинец снова скалит клыки, смотря исподлобья, но я продолжаю лыбиться, — крайне дружелюбно — и он вздыхает: — Зара Менс, «Общество по борьбе с незаконной перевозкой живых видов, представляющих угрозу существованию более примитивных организмов и экосистем в целом». То, что влезло тебе под кожу — шестилапый сйленд, находящийся в фазе вынашивания. — Что? — я отвлекаюсь от созерцания его ног и вспоминаю, почему меня трясли. — Поподробнее с этого момента, пожалуйста. — Сйленд находится в фазе вынашивания, — повторяет Зара. — Это значит, что он носит в себе детенышей, и если мы в течение сорока восьми часов не доставим тебя на его родную планету С3 из системы Архитектора, то детеныши используют тебя как свой первый обед. Мне абсолютно похуй что будет с тобой, но я не могу допустить размножение данного вида вне пределов ареала его обитания. Мы не можем извлечь его, потому что тогда детеныши все равно появятся на свет, но недоразвитые и еще более ядовитые, сжечь тебя живьем — отличная идея, но мне не позволит «Союз защиты примитивных видов». — Чего-о? — охреневаю я. — С каких пор наша раса… — Ой, заткнись! — Зара складывает руки на груди. — У меня нет времени на выслушивание твоего мнения о своей уникальности. Нам нужно прямо сейчас лететь на С3. Только там есть источники, где сйленд покинет твое тело добровольно — в естественной среде они размножаются именно в воде. — Мне надо сообщить руководству. Знаете, ребята, но я знатно прихуел от такой подачи — с утра я думал, что вечером закажу очередную лапшу из китайского ресторанчика напротив дома, нажрусь от пуза и подрочу от души, но нет — шестилапая мразота, что сидела в моей шее, не оставила и шанса на спокойные выходные. Тедди ведет неудачника-контрабандиста в отдел для составления протокола задержания, а я отправляюсь к руководству. Руководство говорит то же, что и плеядинец — что я долбоеб, и долбоеб вдвойне, если еще не лечу по направлению к системе Архитектора. Через полчаса я лечу, на радость себе и начальству, сидя в кресле рядом с охуенным мужиком, который пахнет как все французские кондитерские разом — парфюм у него что надо, слюна набегает. Я пялюсь на его руки в перчатках, и это единственное, что отвлекает меня от осознания того, что если мы не успеем долететь, то меня выгрызут изнутри, как сердцевину ореха. — Почему Лоли? — спрашиваю, не зная, с чего завязать разговор. — Потому что мелкий, — говорит Зара, следя за миганием индикаторов на панели. — Не везде, — я понижаю голос до мурлыканья, Зара дергает уголком губ: — Рад за твою расу. Изучи бортовой журнал, распишись, что получил инструктаж и вали спать. Нам лететь еще земные сутки до межзвездного пространства, откуда можно сделать прыжок в другую систему. — Но я не получал инструктажа. Зара поворачивается в кресле, оказываясь лицом к лицу и внимательно глядя на меня. Брови и ресницы у него тоже белые, а крылья носа сужаются так плавно и красиво, что хочется нарисовать на память. — Краткая инструкция, как выжить на корабле и не получить сотрясение мозга в первые же часы: не пытаться клеить капитана. Ты только что прослушал ее, распишись в журнале. — Такая короткая? — протягиваю я. — У меня не все короткое, — Зара снимает перчатку с правой руки и шевелит пальцами — три из них, действительно длинные, блестят отполированным металлом. — Если продолжишь — познакомишься с ними поближе. Одной из своих частей. А теперь — спать. Чистой воды кинк — эти пальцы в моей заднице. И мне кажется, что это нормально — представлять их, когда дрочишь на сон грядущий, зажав в зубах край задранной футболки, чтобы не издавать ненужных звуков. — Блядливый человечишка, — снова скалясь, произносит плеядинец, внезапно и бесшумно появившись в дверях. — Ты забыл свои документы на столе. — Спа-сибо, — выдыхаю я — если б я знал, что от его взгляда эрекция станет крепче арматуры, я б начал наяривать еще в капитанской. — И кровь на анализ… — на тумбочку шлепаются карточки, запаянные в пластик. — Ты можешь не дрочить, когда я с тобой говорю! — Кровь на анализ, я понял… Минут через десять… зайду. Зара, возмущенный и оскорбленный Зара, при этом продолжает торчать в дверях и смотреть, как я гоняю в кулаке свое хозяйство. Вроде как уже с каменным ебалом, но пялится, раздувая ноздри, а меня нехило гнет от этого, и оргазм случается такой яркий, словно мне в лицо хлопнули конфетти. Когда я откидываюсь головой на валик-подушку, Зара поднимает руку с вживленными в кожу часами — узкой полоской, на которой мигают четыре цифры: — Две земных минуты, сорок одна секунда. Разворачивается и шагает к себе, а я провожу языком по наждачным, пересохшим губам. Он что, ждал, что я не смогу при ком-то?.. Наивный. Я могу еще с кем-то при ком-то. Не так уж много в жизни развлечений, а секс я люблю. Кровь сдавать я прихожу уже отмытый в душе, в одних трусах, сажусь на стул и кладу руку на специальную подставку, чтобы вена была видна как можно лучше. Зара, щелкнув резинкой латексной перчатки, глядит с издевкой. — Это другая рука, — подмигиваю я. — Тогда тоже кулачком поработай, Лоли. У тебя это хорошо получается. Я поработал, и Зара, с каким-то восторгом погладив салфеткой место потенциального тыка иглой, произносит: — Шикарные вены. Широкие, плотные, упругие. Я у тебя две пробирки возьму. Я киваю — хоть двадцать пусть берет, пока смотрю на его чудесный точеный нос, на гладкие скулы и подбородок — у плеядинцев волосы растут только на голове и в паху. В подмышках даже нет. А в паху, интересно, он бреет? Или можно нырнуть мордой в белоснежный мех, как у кролика? Я б нырнул. — У тебя, на твоей паскудной харе написано все, о чем ты сейчас думаешь, — сообщает Зара, лепит мне пластырь и поднимает глаза. — Ты в курсе? — И что ты можешь сказать на мое предложение? — интересуюсь я, задевая его под столом ступней. — Что ты озабоченный. А я не вступаю в связь с теми, кого знаю меньше суток. На том и расходимся — я спать, а он звякать пробирками и писать какую-нибудь супер-важную отчетность. Я не совсем отбитый, нет, — если мне сказали, что без шансов, то я сваливаю. Только в этот раз обидно, мужик-то охуенный, нет, охуительный, у меня таких не было и не будет, и шанс проебан зря. Нам лететь еще сутки, а я почти влюбился. После гиперпрыжка, от которого у меня, как всегда, слегка зазвенело в башке, случается и кое-что нехарактерное — я чувствую, что подыхаю. Это, знаете, как будто вам отрезают голову тупым скальпелем, пока кто-то снимает кожу, начиная с конечностей, и все это наживую. — Нахуй, блядь, прикончи меня, пожалуйста! — ору я, пока Зара набирает в шприц обезбол. — Сядь! Это реакция сйлента на переход. Он испуган, и выделяет в твою плоть особый белок, который несовместим с твоим белком. Продлится недолго, будет очень больно, но я постараюсь помочь. — Это ты называешь очень больно?! Да меня как будто все черти ада вилами колют! Скажу сразу — обезболивающее не помогло. Я катаюсь по полу и реву, как младенец, потому что проще сдохнуть, чем терпеть это. И тогда Зара, сев рядом и деловито вытерев мою морду бумажным полотенцем, берет меня за подбородок и целует, умело поглаживая языком мой язык и десны, а я натыкаюсь своим на его клыки, острые и длинные. И через какие-то пару секунд мне становится так хорошо, словно я завалился, голый, после горячей ванны, в постель со свежим бельем. Я плыву и наваливаюсь на его твердое, литое тело. — Это что еще такое? — произношу заплетающимся языком. — Я же с Плеяд, а там все ядовитое, — поясняет Зара, и его чудесный нос двоится в моих глазах. — Ядовитая слюнная железа в том числе. Но на людей действует слабо, только как нейротоксин, и ненадолго. Если получится, то поспи. Вы когда-нибудь лежали бесчувственным бревном в каюте капитана, пока он переодевается для высадки на планету той хрени, что хочет сделать из вас отбивную слабой прожарки для своих деток? Я вот лежу. У него на лобке кроличий хвостик — как я и думал, ноги как у лани и татуировка белым цветом под правой лопаткой. — Фу, все одеяло мне залил слюнями, — он набрасывает мне на голову, как на клетку с попугаем, снятый комбинезон, и я пытаюсь мычать в знак протеста, но у меня не получается. С3 — планета оазис. Семьдесят процентов видов здесь двоякодышащие и живут как на суше, так и в воде, что занимает более половины планеты, и даже леса тут растут в основном из воды. Однако высаживаемся мы на материке, представляющем собой кусок земли, торчащий посреди зеленого океана — с высоты вода, насыщенная планктоном, кажется зеленоватой. Я, с трудом пришедший в себя, устраиваюсь грустной псиной в кресле и смотрю, как мы заходим на посадку в гущу листвы, которая постепенно расступается, и уже можно увидеть клочок, где деревья не растут. — А мы без кислородного баллона, без шлема? — недоумеваю я, когда Зара командует: «На выход», и лишь застегивает комбинезон под самое горло. — Планета изучена нами еще в прошлом столетии, она безопасна, если вежливо относиться к ее обитателям. Концентрация кислорода достаточна для жизнедеятельности даже таких примитивных организмов, как твой, можешь не беспокоиться. Для «родов» мы находим озерцо среди разветвленных растений с огромными, сладко пахнущими цветами малиновых оттенков, и то, как я раздеваюсь и лезу в прохладную воду, напоминает мне увиденный однажды ролик про инициацию в диком племени, где девочка становилась женщиной — ее благословляли духи воды. Под ногами помимо камней и ила нащупывается нечто, похожее на чешую, и я думаю, что если это нечто выплывет и присосется к моей «наживке» между ног, то я тоже легко стану женщиной. И благословений не надо. — Тут хуйня какая-то, — улыбаюсь я натянуто, отступая подальше. — Илистые рыбы, они безопасны, — успокаивает Зара, стоя за спиной. — Если спят. — А если не спят? — Если не спят, то сразу вгрызаются в ноги. Не шатайся по дну, стой на месте и жди. — Долго ждать? — Сколько потребуется. Я стою долго — пока ноги не затекают и не становится холодно. Я ныряю с головой, растираю шею, матерюсь, но хуевина, сидящая под кожей, вылезать не торопится. Зара, раздающий распоряжения, в итоге замолкает, и включает планшет, пролистывая цветные таблицы с нечеловеческой скоростью. — Сколько у меня в запасе? — спрашиваю я, опускаясь на берег. — Где-то минут сорок. Странно, раньше такого не случалось. Отлично — значит, я откинусь первым, чья хуевина не среагировала на естественную для себя среду обитания и отказалась вылезать. Не верится, конечно, что я, в расцвете своей молодости и сил, подохну на планетке в жопе Галактики только потому, что неудачно распотрошил чей-то чемодан. Я столько хотел сделать, я всю жизнь был такой распиздяй… И потому, пока Зара рассматривает мою шею, вздыхаю и говорю: — Ты исполнишь мое последнее желание? — Ты решительно настроен, как я погляжу, — хмыкает он. — Можно, ты мне отсосешь? Как и ожидалось, сука-плеядинец мотает башкой, и я перефразирую: — Можно, я тебе отсосу? — Тебе будет так спокойнее умирать? — скалится, как будто я тут ему шуточки шучу. Я киваю, и он дергает молнию комбинезона от горла до промежности, ловко сцапав потом меня за волосы и прижимая губами к полувставшему, говоря между нами, девочками, члену. Знаете, как кайфово нырнуть носом в мягкий кроличий мех, когда чувствуешь, что вот-вот помрешь и это последнее, что ты видишь в жизни? Не знаю, по той же причине или нет, но плеядинский хуй мне показался самым прекрасным хуем во вселенной. Похож на приблуду из сексшопа, изготовленную из лучших материалов и для всех спектров, мать их, ощущений: ровный по всей длине, без крайней плоти, с гладкой головкой, которую брать за щеку — умереть не встать. Что я потом и сделаю, когда он отдерет меня хорошенько в рот и даст кончить самому, но он не дает пока, водя по губам этим своим самым прекрасным во всей вселенной хуем и насаживая на него со всей страстностью плеядинца. Бля-ядь, ну как же обидно, что мы с ним так и не почпокались. — Лоли, да ты умница, — он слизывает с моих губ свою сперму, надрачивая мне рукой с механическими пальцами. — Жаль, что это твой последний отсос. Такой — точно последний. — Что? — спрашиваю я, когда оргазм прокатывается по мне, как пресс-машина. — Ты не умрешь, долбоеб. Я осмотрел твою шею, есть крошечное отверстие, подтверждающее, что сйленд покинул носителя. Ты не почувствовал это потому, что нейротоксин, содержащийся в моей слюне, еще не прекратил действие. — Что? — Но я не мог отказать тебе в последнем желании. — Что? — Тем более ты так самозабвенно, самоотверженно, старательно это делал, что мне даже понравилось. — Конечно, блядь, я же думал, что это мой последний отсос… Погоди, так ты узнал о том, что я не умру, раньше, чем я предложил? Ах ты… Я грязно матерюсь, размахивая мокрыми трусами и проклиная и плеядинцев, и ебучую планету С3 с прыгающими на лицо хуйнями, и собственное похотливое либидо особенно. Зара улыбается с победным видом, стоя на тропе и ожидая, когда я выражу все эмоции. Ничего, сука плеядинская. Я тебя все равно нагну.