Curve — Coast is Clear
Итэра встречает запах земли и сесилий; здесь ему можно всё, и он касается полупрозрачных лепестков, пока крадётся вглубь оранжереи, тихо-тихо, перекатываясь с пятки на носок. Сесилии его не выдадут. За глазурными лилиями в изящных горшочках и пышными кустами шелковицы, в спрятанной от чужих глаз за сумерскими лозами комнатке без окон, ютятся черенки и ростки со всего Тейвата, и у Итэра для стремительно растущей коллекции припасён ещё один редкий экспонат. В комнатке никого — Альбедо, вероятно, где-то в лабиринте теплиц, записывает результаты очередного эксперимента или зарисовывает необычные плоды. На столике, между черепками, полными пророщенных семян, свёрнутые в трубочку листы. Пользуясь бессрочным разрешением трогать всё, что покажется интересным, Итэр разворачивает, рассматривает каждый набросок. Местные растения не перестают его удивлять, но приглядеться к ним в походах удаётся нечасто; взгляд Альбедо и вовсе выхватывает детали, которых Итэр никогда бы не заметил. Крошечные зазубринки на листьях цуйхуа, грани на длинных иглах кедров и пихт зарисованы в спешке, но даже так — ни одного лишнего штриха. — Дай угадаю, у тебя в сумке очередной сучок-скиталец. Итэр расплывается в улыбке раньше, чем поднимает глаза. Кэйа смотрит на него исподлобья, привалившись плечом к косяку. — Этот сучок видел немало. — Итэр кладёт листы обратно, но не двигается с места — как и Кэйа. — Думаю, только Альбедо способен вернуть его к жизни. — Прямо как моё сердце, — шутит Кэйа и делает одно-единственное движение навстречу. В один прыжок перемахнув комнату, Итэр обнимает его, с облегчением утыкается лицом в грудь. — Я скучал, — шепчет он. Кэйа опускает ладонь ему на затылок, крепко прижимает к себе. Стон, сорвавшийся с его губ, тихий-тихий, но Итэру достаточно, чтобы вскипеть. — Где Альбедо? — спрашивает он. — Провозится ещё долго, — усмехается Кэйа и прижимает его к стене. Поцелуи Кэйи всегда такие — Итэр начинает задыхаться ещё до того, как Кэйа сожмёт его горло. Многим анемо нравятся игры с дыханием, но даже сейчас, когда под кожей трещит и щёлкает стихия электро, Итэр не может удержаться. Он стягивает накидку, закидывает голову, открывая шею, и Кэйа медленно ведёт ладонью вверх-вниз, чуть сжимает под кадыком. — Нравится? — Его зрачок вспыхивает, зубы обнажаются в жадной улыбке, и Итэр сам перехватывает его вторую руку, целует и сжимает влажными губами кончики пальцев. Электро делает его вспыльчивее, эмоциональнее, и если с перепадами настроения он жить кое-как уже научился, то к полуболезненным приступам возбуждения привыкнуть сложнее. — Ну, давай, — усмехается Кэйа, и сквозь его внешнее самообладание проступает нетерпение, — сделай это. Итэр прикрывает глаза, забирает его пальцы глубже в рот — и от разряда, полыхнувшего на языке, ему становится чуть щекотно, а Кэйа вздрагивает так, будто схватился за корень осквернённой сакуры. — Святой Барбатос, — выдыхает он и закусывает губу. — Это… сильно… — Прости, — шепчет Итэр и тянется поцеловать, но Кэйа крепче сжимает его горло и сам вцеловывается ему в рот. От следующего разряда он сдавленно вскрикивает, но это не повод останавливаться — ни для кого из них. — Ещё, — хрипло шепчет Кэйа; его хватка оставляет ровно столько свободы, чтобы Итэр не задохнулся, и это так заводит, что одежда жжёт кожу. Всё, чего Итэр хочет — оказаться на нём прямо сейчас. — Покажи мне звёзды вечности. Итэр сгребает его за волосы на затылке, подсовывает пальцы под ремни на пояснице и сосредотачивается, рассчитывая силы. От дуги, проскочившей между его ладонями, Кэйа выгибается, хватает ртом воздух, и мгновение Итэр пребывает в уверенности, что отправил его в нокаут, — но в следующую секунду Кэйа пьяно улыбается и снова задирает ему голову, чтобы вылизать его рот. Его дыхание обжигает; Итэр тянет его руку к поясу своих штанов, но всё, что Кэйа делает — сжимает его член через ткань. Преступно, непростительно мало. — Кэйа, — Итэр с хрипа срывается на стон, требовательно толкается в ладонь, — пожалуйста. Звучит не как просьба — Кэйа усмехается ему в рот и не спешит уступать. Он из тех, кто любит играть до конца, даже на пороге смерти, и иногда Итэру кажется, что, если он не научится контролировать своё настроение в ближайшие пару недель, Кэйа всё-таки доиграется. — Не прерывайтесь, — слышится с порога спокойный голос Альбедо, — я рисую. Эти наброски, вероятно, попадут в бездонный ящик, содержимое которого способно смутить и самые порочные умы; Альбедо нередко рисует по памяти, но только в зарисовках, сделанных с натуры, сохраняется то самое настроение. Наверное, точнее не передали бы даже фотографии. — Надеюсь, тебя устраивает ракурс, — хмыкает Кэйа и, уступив, опускается на колени, трётся лицом о бёдра Итэра, пока расстёгивает пояс. Толкаясь в его нарочито податливый, мягкий рот, скользя головкой по расслабленному языку, Итэр вскрикивает от облегчения. Ему было это нужно, так нужно каждый день в Инадзуме. — Я тоже тебя люблю, — мурлычет Кэйа, когда Итэр бессильно откидывается на стену, разбитый оргазмом и всё ещё захлёбывающийся воздухом так, будто его топят в вине. Из-под дрожащих ресниц Итэр смотрит на мерцающие капли в уголках его губ; его тело ещё не отошло от встряски, но он уже хочет ещё. — Тронут, что ты не забыл свою первую любовь. Итэр только качает головой, а Альбедо вздыхает и переворачивает лист. — Ещё минутку, — просит он, — мне нужна эта выразительная поза. Единственная кушетка в тесной нише предназначена для Итэра — Кэйа лежит на ней, устроив сложенные под головой руки на одной стене, а ноги подняв на другую. Даже в такой позе он ухитряется выглядеть непринуждённо. — Скорее показывай, — подначивает он, — посмотри только, Альбедо уже с ума сходит. Альбедо смотрит на него осуждающе — но он не находит себе места от нетерпения, это правда. — Когда в Инадзуме станет немного безопаснее, я проведу вас через телепорт, — обещает Итэр, вытаскивая из сумки свою добычу: аккуратно обёрнутые в водоросли цветы наку и несколько блестящих, покалывающих искорками пальцы семян. — А пока… Кажется, эти семена почти невозможно прорастить в искусственных условиях, но если не сможешь ты — никто не сможет. Бережно приняв подарок, Альбедо разворачивает тяжёлые от морской воды глянцевые листья, пристально рассматривает непривычные цветы, и его рука сама тянется к карандашу. — Иногда я хочу быть травой, чтобы он так же смотрел на меня, — притворно жалуется Кэйа, но его более чем утешает оплетённая лозой бутылочка саке.***
Наведаться в Мондштадт возможность бывает нечасто, и Итэр цепляется за каждую. Неслышно перекатываясь с пятки на носок, он мысленно приветствует разросшиеся в ящиках одуванчики и валяшки; у него в сумке упакованные в плотную бумагу цветки и бурые семена кровоцвета, лисьи маски в отрезе цветного шёлка от госпожи Камисато и пара онигири, и он улыбается, когда взгляд падает в дальний угол оранжереи. Там, под запотевшим стеклянным колпаком, потрескивает и мерцает лиловым зацветающая трава наку.18.08.2021