Профессиональная попаданка: Государственный алхимик

      Туман перед глазами медленно рассеивался. Ощущение было такое, будто меня ослепило дальним светом фар, и я только-только смогла проморгаться. Я сидела на коленях прямо на земле перед четырьмя могильными плитами, а в паре шагов от меня, спиной ко мне, стоял Франкенштейн.              — Родела-ним, — позвал он и обернулся. Его взгляд скользнул по мне, не задержавшись. — Где вы?              — Я же не стала невидимой? — неуверенно уточнила я.              — Вы? — Франкенштейн снова посмотрел на меня и озадаченно нахмурился. — Я не думал, что в скольжении можно менять внешность.              Я вопросительно изогнула бровь и опустила глаза на своё тело. Само по себе тело в плане строения осталось прежним, только вот вместо шикарной смолёно-чёрной шевелюры через плечо была переброшена коса вьющихся пшеничных волос длиной до пояса. Таких же, как у Франкенштейна. Если бы изменилась только внешность или мы бы только попали не в то место, куда должны были, это можно было бы списать на сбой в скольжении, сиречь где-то у меня в голове. Но в совокупности это могло означать только одно — меня вышвырнуло из того мира и зашвырнуло в другой. Почему вместе с Франкенштейном? А пёс его знает. Может, это шутка такая дурацкая. Я скрючилась, закрывая лицо ладонями.              — Что произошло? — мрачно спросил Франкенштейн.              — Дай мне минутку, — глухо отозвалась я. — Мне нужно подавить истерику.              Всё ещё сидя на земле, я достала из кармана платья батистовый платочек с кружевной оборкой, скрутила его в жгут и зажала зубами. И только после этого я позволила себе продолжительную истерическую нечленораздельную ругань. Благодаря платочку звучала она как подвывания вперемешку со стонами и периодическими взрыкиваниями. И под конец меня накрыло такой головной болью, что она отдавала аж куда-то в копчик. Я скрючилась ещё сильнее, сжимая виски руками, и болезненно заныла. Это в мою голову врывались воспоминания. Полминуты ли прошло или полчаса — мне это время показалось вечностью. Выдернул меня из водоворота боли обеспокоенный и немного растерянный голос Франкенштейна:              — Эй, вы там как?              — Бвабубу… тьфу, — я вытащила слюнявый платок изо рта. — Жить буду.              — Мы можем скользнуть туда, куда собирались? — он присел рядом со мной на корточки и заглянул мне лицо.              — Боюсь, что это невозможно, — мрачно изрекла я.              — В данный момент? — уточнил Франкенштейн.              — Боюсь, что вообще, — тише призналась я.              — Почему? — он помрачнел.              — Это разговор долгий и не для кладбища, — отозвалась я и поднялась. — Я чуть позже всё тебе попытаюсь объяснить.              — Не уверен, что у нас есть время на долгие разговоры, — сурово заключил он.              — Вот как раз об этом я бы не беспокоилась, — я глубоко вздохнула. — По моему опыту, когда ты вернёшься туда, пройдёт максимум пара минут. Сколько бы не прошло времени здесь.              — А здесь — это где? — уточнил Франкенштейн, осматриваясь.              — Здесь — это здесь, — я нахмурилась и маловразумительно уточнила. — Не там.              Он скептически скривился. И я была с ним, в принципе, солидарна. Но объяснять ему всю подноготную на кладбище было как минимум глупо. Впрочем, если бы рассказ мой окончился скоропостижной кончиной, не пришлось бы тело далеко волочить. Интересно, а я в таком случае вернусь домой? И домой в таком случае это будет куда?              — Госпожа Фредерика! — раздался хрипловатый мужской голос. — Вы здесь?              — Добрый день, господин Карнан, — отозвалась я, поворачиваясь в сторону выхода с кладбища. — Что-то случилось?              — Вас ищет подполковник из армии, — выпалил мужчина, подходя ближе.              Он был приземистым, почти седым, с заметными залысинами. У него были небесно-голубые глаза и жёсткие усы. Одет он был в белую рубашку, тёмно-серые брюки и свободный пиджак песочного цвета. На ногах у него были ботинки с объёмным круглым носом. Он запыхался и, сбавив шаг, пытался отдышаться.              — Мы им сказали, где вас найти, и по самой длинной дороге отправили, — продолжил Карнан, когда подошёл к нам. — А я пошёл вас предупредить. Дома не застал, решил, что вы здесь. А кто это с вами?              — Мой старший брат, — я кивнула на Франкенштейна, который крайне выразительно на меня посмотрел. — Вы же после его отъезда сюда перебрались. Он вернулся из Лиора.              — А как? Я оба последних поезда оттуда встретил, но его не видел, — нахмурился Карнан.              — На машине, — я вздохнула. — Потерял управление на мосту, сам выпрыгнул, а машина на дне.              — Так может, послать кого? — тут же озаботился мужчина.              — Мы же алхимики, господин Карнан, сами съездим потом, — я улыбнулась. — Мы пойдём, пожалуй. Может, у этого подполковника острая боль. Даже если он из армии, он всё равно пациент.              Я потянула Франкенштейна за рукав. Он озадаченно нахмурился, но пошёл за мной. Мой, Роделы, топографический кретинизм исцелился, и я прекрасно ориентировалась в городе. В смысле, Фредерика ориентировалась. Я тут была впервые. Город, к которому мы направились от кладбища, был небольшим. Высотных зданий в нём не было — максимум в три этажа. Дома были каменные и по большей части покрытые сероватой штукатуркой. Вдоль булыжных мостовых кое-где росли сочно-зелёные кусты. В общем, довольно типичный индустриальный пейзаж рубежа девятнадцатого и двадцатого веков. В город, однако, я входить не стала, а повернула влево, к его южной окраине. Там стояли чуть особняком несколько домиков. К одному из них, третьему в ряду, я и направилась. У низкого белого заборчика на метровом столбике находился почтовый ящик, выкрашенный бледно-жёлтой краской. На нём аккуратным округлым почерком было выведено «Фредерика Штейн, доктор медицины, алхимик». За калиткой начинался палисадник, где вдоль забора пышно разросся шиповник, а дальше виднелись клумбы-грядки целебных трав: эхинацеи, календулы, ромашки аптечной, валерианы, зверобоя и пустырника. Дорожки были выложены некрупными округлыми камнями, белыми и светло-серыми. От соседей двор закрывал штакетник, увитый плющом. По самому дому разросся дикий виноград, сквозь густую листву которого едва проглядывала серая каменная кладка. На белом крыльце в четыре ступеньки с площадкой в квадратный метр были изящные витые металлические перила, переходившие в козырёк, с которого тоже свисали листья. Я поднялась на крыльцо и подняла руку к ручке двери.              — Фредерика Штейн? — окликнули меня от калитки.              — Да? — я обернулась.              За калиткой стояли двое офицеров в синей армейской форме. Среднего роста жгучий брюнет с практически чёрными глазами, видимо, и был тем подполковником, о котором говорил Карнан, и с ним кареглазая блондинка с короткой стрижкой довольно крепкого сложения. Впрочем, такое впечатление могло создаваться её формой.              — Я хотел бы поговорить с вами, — изрёк подполковник, но в калитку не вошёл. — Это возможно?              — Вы чем-то больны? — я изогнула бровь.              — Нет, — отозвался он.              — Ваша помощница? — он снова отрицательно покачал головой. — Тогда, полагаю, я ничем не могу вам помочь.              — Подполковника беспокоит старая рана, — догадалась женщина и повернулась к нему. — Мы ведь уже приехали, дайте хоть осмотреть.              Подполковник озадаченно на неё посмотрел, а потом как будто вспомнил что-то и вновь повернулся ко мне:              — Да, осколочное ранение. В Восточном городе мне не смогли помочь, порекомендовали вас, — он будто смутившись отвёл глаза. — Я не очень хочу признавать, но меня это и правда беспокоит.              — Что ж, раз так, входите.              Я надавила на ручку и открыла дверь, впуская Франкенштейна. Военных пришлось немного подождать, пока они пересекали палисадник. В доме была небольшая прихожая. Коридор влево вёл в смотровую, дверь в которую была распахнута настежь, справа была лестница на второй этаж, коридор за которой упирался в закрытую дверь. Воспоминания Фредерики подсказали, что там должна быть кухня. За аркой впереди находилась гостиная, скрытая тонкой бледно-зелёной занавеской. Я прошла туда, приглашая гостей следом. Гостиная была просторной. Два окна выходили на задний двор домика и давали много света. Одно из них было открыто, и лёгкий ветерок шевелил тюль и светлые занавески в мелкий цветочек. Ближе к окнам стоял большой обеденный стол овальной формы, в центре которого на вышитой салфетке красовалась пузатая белая ваза с пионами и стеклянный графин с водой в окружении шести стаканов. Вокруг стола разместились шесть мягких стульев с закруглённой спинкой. Справа от входной арки располагался большой угловой диван насыщенного травянисто-зелёного цвета, на подголовниках которого лежали кипенно-белые, вязаные крючком ажурные салфетки. Перед ним стоял низенький журнальный столик, на котором лежало несколько книг. С другой стороны разместился сервант со стеклянными дверцами, за которыми был виден фарфоровый сервиз, и широкий стеллаж с книгами.              — Осмотра не будет? — удивился подполковник.              — К чему он? — хмыкнула я. — Вы совершенно здоровы.              — Тогда зачем было?..              — Садитесь, — я указала на стулья вокруг стола. — Это же Метсо, в конце концов. Военные здесь не в чести.              — Настолько? — он нахмурился.              — Больше, чем вы можете вообразить, — я вздохнула. — Вы не представились.              — Подполковник Рой Мустанг, — он протянул руку.              — Фредерика Штейн, — я пожала её. — А это мой старший брат, Франкен Штейн, — представила я.              — А вы, случайно, не бывали в Лиоре? — они обменялись рукопожатиями.              — Брат приехал оттуда только утром, — я улыбнулась.              — О, вот как, — подполковник явно обрадовался. — Я планировал и к вам заглянуть…              — Непохоже, чтобы вам был нужен такой специалист, — хмыкнула я. — Так по какому поводу вы с.? — я вопросительно посмотрела на девушку.              — Лейтенант Лиза Хоукай, адъютант подполковника, — улыбнулась она.              — Очень приятно, — кивнула я. — Так для чего вы меня искали?              — Я хочу предложить вам попробовать стать государственным алхимиком, — очень серьёзным тоном произнёс Мустанг.              Я откинулась на спинку стула, сложила руки на груди и нахмурилась, глядя на него. Подполковник открыто смотрел мне прямо в глаза, как будто я таращилась на него испытующе. Ну, может так оно и было.              — Вы это всерьёз? — уточнила я.              — Разумеется, — он кивнул.              — Вы предлагаете врачу стать живым оружием, — я вздохнула. — Это даже как-то иронично, вы так не думаете?              — Возможно, — он чуть нахмурился. — Значит, вам не интересно?              — Я не очень понимаю, зачем армии кто-то вроде меня, — я налила себе воды. — Я ведь изучала медицину и алхимию, чтобы спасать жизни, а не отнимать их. Сколько врачей погубила армия во время одной только ишварской зачистки? В Метсо почти нет семей, кого бы это не коснулось.              — Я понимаю, — полковник опустил голову.              — Вы принимали в ней участие? — я посмотрела на него в упор.              — Да, — выдохнул Мустанг.              — Соболезную, — тихо изрекла я.              — Что? — подполковник вскинулся.              — Не похоже, чтобы вам нравилось убивать, — я пожала плечами. — Скорее, вы испытываете чувство вины. Разве нет?              Все присутствующие уставились на меня. В этот момент мне очень не хватало способностей к телепатии. Впрочем, на лицах офицеров было крупными буквами написано удивление, а вот Франкенштейн, как мне показалось, приписывал мне психоанализ. Хотя врачеванием душ я вроде бы как не занималась.              — Я хочу изменить эту страну, — низким голосом заговорил полковник. — Я хочу забраться на самый верх и всё изменить. Мне нужны союзники. Вы многое можете. Если бы вы были государственным алхимиком, вы могли хоть немного улучшить их репутацию.              — Ага, — протянула я. — И вы очень уверены, что ни я, ни брат не сторонники фюрера?              — Как вы и сказали, вы врачи, — хитро улыбнулся он.              — Ха, — я усмехнулась. — Да, в этом вы правы. Я поняла, чего хотите вы. Что получим от этой сделки мы?              — У вас будет специальный контракт медицинских алхимиков, который предполагает исключение вас из приказов касательно использования алхимиков как живого оружия, — начал Мустанг. — Также вы получите полный доступ к Центральной библиотеке Аместриса, ежегодный бюджет государственного алхимика и гранты на медицинские исследования. При этом, всё, что от вас требуется — продолжать лечить людей.              — Что за специальный контракт медицинского алхимика? — озадаченно нахмурилась я.              — После ишварской зачистки из армии уволились почти все врачи алхимики, а их и так очень мало, — он мрачно вздохнул. — Тогда высшие чины приняли решение не включать их в реестры живого оружия. Поэтому для таких специалистов и появился специальный контракт.              — Ага… И когда будет экзамен?              — Через месяц, — подполковник едва заметно улыбнулся.              — Понятно, — я кивнула. — Вы только ради этого приехали?              — Нет, — Мустанг поморщился. — Насколько мне известно, здесь побывал майор Сагрин. Я провожу расследование его деятельности. Он должен ответить по всей строгости…              — Ну, пока на вас форма, вы здесь ничего не узнаете, — я вздохнула. — Вам повезло, что брат сегодня приехал.              — В каком смысле? — подполковник внимательно на меня посмотрел.              — Лично я не сталкивалась с майором, хотя знаю тех, кому не повезло иметь с ним дело, так что помочь ничем кроме имён не могу, — я поднялась и подошла к стеллажу с книгами, и с одной из полок которого достала карту Аместриса. — Но как я говорила, местные не будут говорить с военными. А вот с гражданскими будут, — я вернулась к столу и развернула карту перед офицерами. — Смотрите, если вы доедете до Восточного города на поезде и там сойдёте, никаких подозрений не будет. Там вам нужно будет немного сменить внешность и переодеться в гражданское. Потом сесть на вечерний поезд из Лиора. Мы вас встретим, представим как учеников брата. Тогда с вами будут говорить. Лейтенант, у вас есть способности к алхимии?              — Увы, нет, — отозвалась она.              — Жаль, — я чуть нахмурилась. — Но ничего страшного. Через пару недель мы уже отправимся в Центральный город на экзамен, думаю, вам хватит времени.              — Хочется верить, — согласился подполковник.              — Тогда до вечера. Погодите минутку, я вам выдам лекарство…              Я ушла в смотровую. Комната была разделена на две части плотной шторой. В первой части комнаты была кушетка, кресло и письменный стол. Ещё был шкаф с инструментами для осмотров. Пахло дезинфицирующим средством. Не сильно, но пахло. За шторой находился операционный стол и ещё один шкаф. Тоже с инструментами, но хирургическими. И ещё там была дверь, запечатанная алхимией. Я вздохнула, соединила ладони и открыла её. За ней была небольшая подсобка с полками по стенам, на которых стояли в изобилии разнообразные склянки, горшочки и бутылочки. Я достала одну, на которой была привязана бирка «Нервное». Чуть подумала и взяла ещё ту, на которой лаконично значилось «Анальгетик. Голова». Моя вроде бы уже прошла, но была вероятность, что в какой-то момент Франкенштейна тоже накроет этой антиамнезийной болью. Так что лучше придержать это средство при себе.              Мы с офицерами вышли на крыльцо, и я как будто повторила рекомендации по приёму — две капли на стакан перед сном. Подполковник поблагодарил за помощь и хмыкнул, когда прочёл про себя бирку. Я проводила их взглядом до калитки и вернулась в гостиную. Франкенштейн так и сидел за столом. Он хмурился, изучая оставленную на столе карту. И когда я вернулась и подошла, уставился на меня с немым вопросом. Я глубоко вздохнула и села напротив него.              — Во время скольжения обычно возникает ощущение утраты тела, — начала я издалека. — Чувства исчезают, хотя кажется, будто оно проходит через некое тёмное пространство с точечными источниками света. Как будто через глубины космоса. Сознание при этом на некоторое время оказывается везде и нигде, всегда и никогда. Это состояние быстро проходит, и для ведомого часто не задерживается в памяти, если он не был сосредоточен на этих впечатлениях. При достаточных навыках в этом пространстве можно манипулировать объектами, изменяя их состояние или свойства.              — Да, это я понял после всех случаев, — кивнул он.              — Я сразу скажу, что понятия не имею, как именно это случилось, — я набрала в грудь побольше воздуха. — Во время этого скольжения что-то пошло не так. Моё сознание протащило через огромный пласт знаний, отняв взамен способности Роделы. Таким образом я оказалась здесь. В другом мире.              — Что? — Франкенштейн опустил подбородок, испытующе глядя на меня. Немой вопрос на его лице был о том, а не поехала ли Родела-ним кукухой в столь древнем возрасте.              — Это другой мир. Не тот, в котором ты жил раньше, — я тяжело вздохнула. — Мне будет сложно, поэтому, пожалуйста, не перебивай. Это знание я получила по пути сюда, так что формулировать мысль придётся на ходу. Итак. Существует некий изначальный мир. Всем разумным существам этого мира его создатель даровал способность создавать новые миры. И дубликаты миров. И дубликаты дубликатов. И так далее. Акт творения заключается в написании истории, создании фильма, мультфильма, графического романа, игры и прочего подобного. Акт этот требует некого навыка, может, толику таланта. Я изначально принадлежу ему — этому миру создателей. Мир, в котором мы познакомились, был дубликатом другого созданного там мира. Дубликатом, сотворённым мной с некоторыми небольшими изменениями, — я сделала небольшую паузу. — Тебе знакомо понятие Мери-Сью?              — Да, — он медленно кивнул. — Но при чём оно здесь?              — Ну так вот я она и есть, — я мрачно посмотрела на него. — Мы с тобой, в принципе, родились в одном мире, только я как все обычные люди, а ты как Афина.              — В смысле? — Франкенштейн наградил меня хмурым взглядом.              — В коромысле, блин, — фыркнула я. — Греческую мифологию не припоминаешь? Как Зевс родил Афину? Из головы он это сделал.              — То есть, я вымышленный персонаж? — он озадаченно уставился на меня.              — Насколько я могу судить, сидя прямо перед тобой — ты вполне реален. По крайней мере, для этих миров, — отозвалась я. — И если ты будешь, например, меня душить, я буду задыхаться.              — Я имел в виду, что я, выходит, не живой… — он опустил голову.              — А что такое жизнь? Ни наука, ни философия не могут дать ответ на этот вопрос, — я опять тяжело вздохнула. — Для моего ты невозможен. Но это не делает тебя менее живым в твоём.              — То есть, мой мир не реален?              — Слушай, ты не галлюцинация шизофреника, ты — человек, вполне живой и настоящий, — я слегка нахмурилась. — Просто твой мир был, возможно, создан не так, как мой. Может быть, я тоже придуманный кем-то герой, которого из того мира унесло глубже в ветви творения. Кто может сказать, насколько он реален? Давай остановимся на определении Декарта — я мыслю, следовательно, существую.              Франкенштейн вдохнул и выдохнул. И замолчал. Надолго так замолчал. Я ожидала от него гораздо более бурной реакции. Сломанного стула, перевёрнутого стола, крика и ругани. Попыток призвать Тёмное Копьё, а после провала — придушить меня так, голыми руками. Но он молча сидел, опустив голову и обхватив её ладонями так, что пальцы запутались в волосах. Я сидела, молчала и боялась бури.              — Вы сказали, — поднял голову Франкенштейн, — что у вас уже был такой опыт. Какой по счёту этот мир для вас?              — Это… — я ненадолго задумалась, считая. — Выходит, одиннадцатое путешествие. Хотя в этом мире я уже бывала.              — И как вы его покинули? — заинтересовался он.              — Тебе не понравится, — мрачно изрекла я, вспоминая.              — И всё же, я настаиваю, — сурово посмотрел на меня Франкенштейн.              — Ну, я покинула его в буквальном смысле — погибла, — я нахмурилась. — По крайней мере, сомнительно, что я выжила после падения на дно ущелья вместе с поездом после подрыва моста.              — Только таким образом? — он свёл брови.              — Чаще я просто теряла сознание, — призналась я.              — Тогда мы должны… — он оборвал фразу на середине, поморщившись и сжав переносицу.              У Франкенштейна на лбу выступил пот, глаза покраснели. Похоже, его накрыло воспоминаниями Франкена Штейна, старшего брата-близнеца Фредерики. Ну, или от всей этой информации мигрень разыгралась. Я достала склянку с анальгетиком, наполнила стакан водой и накапала туда пять капель. Посмотрела на учёного и докапала ещё две, после чего придвинула ему стакан. Франкенштейн глянул на него, а затем залпом выпил. Примерно через полминуты его отпустило.              — Спасибо, Фреди, — он слабо улыбнулся мне, а через мгновение удивлённо округлил глаза.              — Не за что, — вздохнула я и с кислой миной добавила: — Воспоминания — один из бонусов посещения нового мира. Нам повезло с миром, на самом деле. Здесь ценится научная мысль. И есть много книг и информации. Так что, полагаю, я смогу найти способ безопасно вернуть тебя домой.              — А себя? — Франкенштейн нахмурился.              — Без понятия, — я беспечно пожала плечами. — В мире, где мы встретились, я была дольше, чем где-либо до этого. И обычно меня вышвыривало домой. Но вот я здесь, и ещё и ты почему-то тоже здесь. Ты начал что-то говорить, когда тебя прервал приступ головной боли.              — Да, я хотел сказать, что мы должны попробовать вырубить меня, — он кивнул. — Может, получится.              — Я бы не особо рассчитывала, — я вздохнула. — Но давай попробуем.