Минута молчания: герои без единого выстрела.
6 мая в штабе Центрального города проходила церемония вручения званий и наград по завершению конфликта в крепости Бриггс. Как правило, наша редакция публиковала отчёт военных корреспондентов, который можно было прочесть в прошлом выпуске. Были отмечены заслуги офицеров штаба, и как известно, такое же событие происходило в то же самое время в крепости, где награды получили непосредственные участники. Однако не все они остались на холодной северной базе — двое вернулись в Центральный город. Мне удалось поговорить с, не побоюсь этого слова, бриллиантами Аместриса — государственными алхимиками подполковником Франкеном Штейном и подполковником Фредерикой Штейн, известными также как доктор Френки и доктор Фреди. Хочу особо отметить, что впервые за последние несколько лет фюрер лично вручил награды, отметив, что делает это с особой гордостью. Нельзя обойти вниманием и краткую речь подполковника Штейна, в которой он попросил всех нас, присутствующих, почтить павших минутой молчания. Мне показалось в тот момент, что награды для докторов Штейн значили меньше, чем спасённые и не спасённые ими жизни.
История близнецов Штейн довольно трагична. Они потеряли всю свою семью — родителей и двух братьев — во время эпидемии тифа в 1890-м году в Метсо. При воспоминании об этом доктор Фреди смахнула горькую слезу, и я вовсе не виню её. Ещё совсем дети — им было по восемь лет — они оказались вынуждены стать взрослыми и научиться справляться со всем самостоятельно. Впрочем, тяжёлый быт не умалил таланта и гения их обоих, и уже в двенадцать лет Франкен и Фредерика поступили в медицинскую Академию Метсо, лучшее медицинское учебное заведение страны. Я потрудился навести справки и узнал, что конкурс при их поступлении составлял восемь человек на место, и будучи детьми, они смогли обойти вполне взрослых людей.
Учёба в академии продлилась восемь лет, и она нелегко давалась юным дарованиям. И тем не менее, они изучали не только положенные им науки в Академии, но и алхимию, овладевая едва ли не редчайшим в наше время знанием медицинской алхимии (ранее в нашей газете выходили статьи по публичным отчётам об их работе — прим.ред.). Дипломированными специалистами они стали уже в двадцать лет — на пять лет раньше, чем остальные выпускники Академии. Тогда пути близнецов разошлись: доктор Френки уехал учиться механике и постепенно обрёл известность как лучший и единственный в своём роде кудесник автоброни, а доктор Фреди осталась в Метсо, как практикующий хирург и преподаватель.
Разлука была не самым простым временем для брата и сестры. Доктор Фреди так тосковала и боялась за брата, что даже отправилась с полевым госпиталем в Ишвар после диверсии в Ризенбурге. Но и там им не суждено было встретиться. Франкен вернулся домой лишь в прошлом году и на этот раз убедил сестру поехать с ним. Так они оказались в Центральном городе.
Государственных алхимиков часто зовут то армейскими псами, то живым оружием. Однако я бы хотел особенно отметить, что к таковым нельзя отнести этих двоих. Согласившись на специальный медицинский контракт армии, они за полгода своей службы успели подарить Аместрису «Вытрезвитель Штейн», «Фредициллин», перчатки Штейна. Даже сезонная простуда декабря не так поразила города, где были применены принципы «Гигиены Штейна». И всё это коснулось каждого гражданина Аместриса, а не только ушло куда-то в недра армейской библиотеки. У меня самого дома есть «Вытрезвитель», как и у всех в нашей редакции. А сколько жизней спасли они в Бриггсе? Официальная сводка даёт рекордно низкие проценты потерь среди раненых, и это целиком и полностью заслуга доктора Фреди и доктора Френки. Все вручённые им регалии они определённо заслужили.
Кажется, что в карьере оба этих блестящих офицера весьма преуспели. Но что с их личной жизнью? Доктор Фреди призналась, что никогда всерьёз не рассматривала предложений о женитьбе. Я заметил, что она, возможно, просто не встретила ещё того самого человека, и она лишь скромно пожала плечами в ответ. Должен признать, это поразительной красоты женщина — едва ли кто-то в Центральном городе, кто видел её в театре на постановке «Слуга двух господ» или на новогоднем вечере в армейском клубе, когда-нибудь сможет забыть её образ. По крайней мере, все те, кого я лично спрашивал об этом, рассыпались комплиментами в её адрес. Да и я сам, сидя напротив неё, не мог выбросить из головы мысль, как же она красива. И это в форме! Я слышал даже, что ставшие недавно безумно популярными конфеты «Блондинка в красном» посвящены были именно ей.
Доктор Френки также холост. На моё замечание о встрече той самой он лишь улыбнулся и развёл руками. В действительности, полагаю, многие пожалели, что его речь была такой короткой, ведь даже просто смотреть на такого человека было приятно, а уж слушать…
Я буду с нетерпением ждать новых свершений, чтобы непременно познакомить с ними читателей «Ведомостей». И полагаю, долго ждать мне не придётся.
Спецкор Л.Лорни
Я перечитала три последних абзаца ещё раз и отложила газету. Мы наконец-то добрались до Восточного города и остановились в гостинице, где сняли номер с двумя спальнями и общей гостиной. Общая ванная на этаже, душ и туалет в номере. Раздумывая, хочу ли я поплавать в компании или просто смыть дорожную пыль (и не только пыль), я сидела в этой самой гостиной и наткнулась на ещё майский номер «Ведомостей». Могла ли я просто отложить или вообще сжечь к чёртовой матери эту газету? Разумеется, могла. Но мне стало интересно, и я прочла. В принципе, пока речь шла о карьере, всё было довольно неплохо — излишне жалостливо местами, как по мне, с некоторой выдумкой, но не так уж далеко от правды. Но вот последние абзацы… Это, конечно, да… Какие, интересно, розовые фантазии кипели в голове этого Лайена Лорни, чтобы так трактовать наши ответы по поводу супружеских отношений? Франкенштейн вышел из душа и застал меня с мрачным выражением на передней части головы перед столиком с газетой. У него на волосах было намотано полотенце, сам он был в белом махровом гостиничном халате длиной до колен. И босиком — его пятки шлёпали по полу, пока он не дошёл до ковра. — Зачем ты пытаешься сжечь газету взглядом? — спросил он, заглядывая мне в лицо. — Для этого есть алхимия или, на худой конец, камин. — Если бы я пыталась её сжечь, я бы сожгла, — я вздохнула. — Но тогда ты не сможешь прочесть этот шедевр публицистического жанра. Прямо алмаз журналистской мысли. — Всё не может быть так плохо, — Франкен улыбнулся, взял газету и сел рядом со мной. С минуту мы просидели в молчании, пока его взгляд пробегал по типографским строчкам. Потом он шумно встряхнул газету, нахмурился и, очевидно, перечитал статью — или её часть — ещё раз. — «Смахнула горькую слезу»? — процитировал он. — С тоски поехала в Ишвар? — Это не самое удручающее, — я вздохнула. — Это можно списать на художественное допущение. А вот последние абзацы… — Да ладно тебе, — как будто нервно усмехнулся он. — Уверен, что большинство дочитало до «государственными алхимиками» и на этом закончило. — Хотелось бы поверить тебе, — я ещё раз посмотрела на статью. — Но там есть вот эти чудесные портретные снимки. — А знаешь… — Франкен тоже посмотрел на снимки. — Фотографии очень даже ничего. Я бы с них портреты написал для нашей гостиной. — Не перебор по тщеславию? — скривилась я. — Нет, — он усмехнулся. — Ну, может, немного. Но ты не можешь отрицать, что снимки хорошие. — Не могу, — согласилась я. — Ты звонил полковнику? — Да, — Франкен кивнул. — Он ждёт нас завтра утром в штабе. Оттуда уже на полигон сможем съездить. — Понятно, — кивнула я. — А во сколько у полковника утро? — Не знаю, — он пожал плечами. — Но договорились мы на десять. За нами приедет машина. — Хорошо. Я зевнула и решила, что всё-таки пойду в душ, а не в ванну — не хотелось уснуть прямо там. Когда я вышла назад в гостиную, то обнаружила дремлющего Франкенштейна. Он сидел на диване, и его голова запрокинулась на спинку. Полотенце упало, и ещё влажные кудри распушились. — Эй, — я осторожно встряхнула его за плечо. — Шея отвалится. — Не отвалится, — сонно отозвался он. — Она крепко приделана. — Это не повод сидя спать, — хмыкнула я. Франкен неохотно открыл глаза и посмотрел на меня практически сквозь ресницы. Долго так и задумчиво. Потом вздохнул и поднялся. — Начинаю думать, что надо было отказаться от того интервью, — изрёк он и потянулся. — А пёс его знает, как было бы лучше, — я дёрнула плечом. — Спокойной ночи. Мы расползлись в разные спальни, и я потратила ещё примерно полчаса на свои волосы, прежде ткнуться лицом в подушку. За это время успела прийти Катрина. Она всё ещё была немного нервной после того ночного происшествия и время от времени вздрагивала от разных шорохов. Пожелав мне добрых снов, она улеглась и завернулась в пышное одеяло как в кокон. Вообще-то для такого одеяла было жарковато, но я ничего не стала ей говорить — пусть спит как хочет, лишь бы спала. Когда-нибудь и в этом мире изобретут будильник, который будет будить тебя нежным голосом или приятной мелодией. Сейчас это адское устройство истерически долбило по чашечкам звонка из тонкого метала, оглашая спальню пронзительной трелью. Откровенно говоря, я сама сторонник бодрящих звуков на будильнике — заводимой бензопилы, например, или лая крупной собаки. Как-то резче просыпаешься. Но это… О, мне казалось, что молоточек бил не по чашке, а по моему черепу изнутри. Почему? Ну… Легли мы рано, на самом деле, поскольку последние два дня, начиная с майора Синклера и генерал-майора Халкроу, были очень изнуряющими. Той самой ночью в итоге поспала только Катрина, и то под медвежьей дозой, так что ощущение разбитости у неё, возможно, не хуже нашего было. Прошлая ночь тоже прошла так себе: сон был больше похож на изматывающую полудрёму — ни туда, и ни сюда. Эта была и того хуже. Мне удавалось проваливаться в глубокий сон, а вот Катрине — нет. Она просыпалась несколько раз. Будила меня, правда, не каждый, а только трижды — когда ей казалось, что по гостиной кто-то ходил. И мне приходилось вставать и открывать дверь. Естественно, в гостиной никого не было. Отрицание. Гнев. Торг. Депрессия. Принятие. Открываем глаза. Надо сказать, болящие глаза. Я поднялась с кровати и надела халат, чтобы выйти в ванную и умыться. Надо сказать, что на волосы время я потратила не зря, и они красиво улеглись по плечам аккуратными локонами, обрамляя опухшую бледную физиономию с глазами вампира, который не ел так давно, что решил уже и не пробовать. И я бы не сказала, что умывание мне как-то помогло. В принципе, было ещё только семь утра, и можно было, казалось бы, поспать ещё час, но нельзя. Я бы не сказала, что этот час вообще сделал бы погоду, да и хотелось всё-таки привести себя в приемлемый вид. Не то чтобы мне хотелось произвести впечатление, особенно учитывая, что полковник жил у нас дома несколько недель и видел моё утреннее лицо не раз. Просто нужно было, чтобы чудесное платье и прекрасные волосы не контрастировали с передней частью головы. Да и полностью проснуться тоже было бы неплохо, а то как смотреть на успехи полковника? С Франкенштейном я столкнулась в дверях ванной. Он, видимо, исходил из тех же размышлений и встал пораньше. Вот только выглядел он свежим и выспавшимся. В отличие от меня. Зато моя шевелюра выглядела прекрасно, а вот его… Ну вот если залить волосы лаком пополам с гелем, начесать, а потом лечь спать головой в коробке с котятами. Вот такое там было гнездо. Увидев друг друга, мы оба отшатнулись, присматриваясь. — Ужас какой, — изрекла я, оглядывая это художество. — Что это с тобой? — В каком смысле? — воззрился он на меня. Я отступила в сторону, пропуская его к зеркалу. Отражение определённо его не обрадовало, и он сжал переносицу пальцами. — Уснул в полотенце. Мрак… А с тобой что? — Не выспалась. У Катрины ПТСР, — вздохнула я. — Ведро кофе должно привести меня в норму. — Скорее уж ванна, — хмыкнул он. — На первом этаже здесь, как я вчера узнал, харчевня. Я попробую справиться с этим и пойдём позавтракаем, идёт? — Будут трудности с этим, зови, — я кивнула на его волосы. — Помогу, чем смогу, — я вышла из ванной, сделала по гостиной два шага и вернулась назад. — Мне кажется, или кондиционеры для волос уже должны существовать? — Может, и должны, — отозвался Франкен, поворачиваясь к зеркалу то одной, то другой стороной гнезда. И там, и там был, как он выразился, мрак. — Но вот их тут нет. Поверь, если бы они существовали, они бы присутствовали в нашей ванной. — Логично, — кивнула я и оставила его с его шевелюрой наедине. Почти весь мой гардероб был вчера отдан в прачечную при гостинице. Я оставила на сегодня только рубашку, брюки и жакет. Так что получасового стояния перед переполненным гардеробом с мыслями «А надеть-то и нечего» не произошло. Я вообще заметила, что чем больше и разнообразнее выбор, тем чаще там не оказывается того, что хочется. Вот, например, на витрине пятьдесят видов шоколадных конфет… Плохой пример. Путь будет пятьдесят кусков мыла с разным запахом. И среди них с вероятностью процентов в восемьдесят не найдётся желаемого. Зато если запахов будет три-четыре — совсем другое дело. Я не знаю, почему так. Но мой гардероб именно поэтому весьма ограничен. Я успела переодеться и вернуться в гостиную. Измученная ночными нервными подъёмами, Катрина, наконец, спала крепко, и я не стала её будить. Франкен всё ещё был в ванной, и я уселась на диван, чтобы дождаться его. Меня клонило в сон, но я стоически пыталась держаться. Хватило меня минут на пять, наверное — я откинула голову и погрузилась в дрёму. — У тебя, то есть, не отвалится? — раздался надо мной голос Франкенштейна. Я открыла глаза и вздрогнула. — Ты чем голову вчера мыл? — просипела я. Похоже, он попытался причесать гнездо, но оно наэлектризовалось и встало дыбом. — Мылом, — он поджал губы. — Очевидно, это было плохой идеей, — я поднялась. — Идём. Совместными усилиями и грабежом походной аптечки за полчаса мы смогли привести голову Франкена в сносный вид. Да и моя голова определённо пришла в норму — отёк спал. Мы спустились позавтракать, чем у них найдётся, перед тем, как пора будет ехать. Машина приехала в пятнадцать минут десятого. Я подумала, что это очень рано, но была в Восточном городе впервые, так что не знала, сколько ехать от гостиницы до штаба. А мне бы стоило насторожиться хотя бы из-за низко надвинутой на глаза фуражки на сержанте. И какой-то его общей нестройности, что ли. Но и Франкенштейн не насторожился, так что мы сели в машину, где на переднем сидении была девушка с погонами лейтенанта. Мы тронулись, и я отвернулась к окну. Но не успела я насладиться индустриальным пейзажем, как девушка обратилась к нам, и я обернулась. Мне в лицо пшикнули из баллончика, и я потеряла сознание. Проснулась я резко. Болела шея, и руки затекли. Но я, по крайней мере, выспалась. Я поёрзала — руки затекли, потому что были связаны за спиной, а шея болела из-за долго лежания на боку на полу. — Очнулась? — донёсся голос Франкена. — Типа того, — хрипло ответила я. — Мы давно тут? И, если ты вдруг знаешь, тут — это где? — Несколько часов, полагаю, — его голос был совершенно спокоен. — Это подвал. Не знаю, подвал чего. — Понятно, — я с трудом села. — Есть идеи, как выбраться? — Одна другой кровожаднее, — Франкенштейн усмехнулся. Лица его я не видела — было слишком темно. Но моё воображение и само кровожадный оскал прекрасно дорисовало. — Командуй, — хмыкнула я. — Для начала, давай дождёмся, пока нас навестят похитители. Узнаем, что им понадобилось от нас. Может, любимую статуэтку из осколков назад преобразовать, — не больно-то убедительно произнёс он. Я промолчала. Предложила командовать — вот и сиди молча. Я пыталась немного размять плечо, вращая им, когда дверь распахнулась, и по глазам ударил свет. В подвал вошли двое, и дверь за ними закрылась. Затем кто-то из них зажёг лампочку, свисавшую с потолка на пыльном проводе. Перед нами стоял мужчина лет сорока и женщина лет тридцати. Наружность оба имели неприметную и неприятную. Мужчина внимательно рассматривал меня, женщина пялилась на Франкена. — Только я могу выпустить вас двоих отсюда, — надтреснутым голосом произнёс мужик. — И только при одном условии. — Если на кону будет твоя жизнь? — изогнул бровь Франкенштейн. — Нет, — осклабился тот. — Если доктор Фреди станет моей женой, а доктор Френки женится на Элен. — О как, — напряжённо следивший за ними Франкен теперь вдруг как-то расслабился. — Довольно оригинальный способ сделать предложение, не так ли, Фреди? — Зашкаливающе, — скривилась я. — Это значит нет? — уточнил мужик. — Разумеется, — кивнул Франкен. — Что вообще за странная идея? — Я не питаю иллюзий на свой счёт, — произнесла женщина. — Вы бы на меня и не посмотрели никогда. Но вам двадцать девять и вы не женаты, и я подумала, что вы мой последний шанс и… — Вот тут я тебя стопорну, пожалуй, — перебила я. Руки за моей спиной были связаны ладонями друг к другу, так что мне надо было лишь дотянуться пальцами до верёвки, что я в этот момент и сделала. — У вас вообще с головой всё нормально? — я поднялась, потирая запястья. Через мгновение то же самое проделал Франкенштейн. — Что?.. Но как вы?! — взвизгнул мужик и ринулся к нам. Что там у него в голове происходило, пёс его знает. Зная о том, кто такой Франкен — а он знал, раз назвал его по имени — вот так бросаться на него было даже не глупостью. Нет такого слова, которое бы обозначило то, чем это было. Движение Франкенштейна было таким быстрым и плавным, что его и рассмотреть-то было непросто. Смазанным пятном мужик описал полукруг и приземлился на спину. Франкен занёс руку, чтобы дополнительно ударить, но я за каким-то чёртом остановила его. — Пойдём, — попросила я, держа его за руку. — Ты понимаешь, что он хотел сделать? — обернулся он ко мне. — Да ничего особенного, в принципе, — я пожала плечами. — Пойдём. Пока полковник не поднял на наши поиски весь штаб. — Может, уже и поднял, — вздохнул Франкен и поднялся. — Маркл! — женщина бросилась к лежащему. Выждала ведь, пока мы отойдём. — Вам бы двоим друг на друга обратить внимание, если исключительно факт супружества интересует, — фыркнула я и двинулась к выходу из подвала. Было ли удивительным то, что дом, в подвале которого мы находились, стоял за чертой города? Конечно, нет. Было ли странно, что и мои брюки с жакетом, и костюм Франкена пребывали в совершенно непотребном виде? Конечно, нет. Был ли большим сюрпризом начавшийся моросящий дождь? На фоне всего остального — нет, конечно. Удивительным и странным сюрпризом было то, что к нам приближался шум двигателей нескольких машин и буквально через пару секунд к дому выехало три военных автомобиля. За рулём одного из них сидела Лиза Хоукай, и с заднего сидения, стоило ей остановиться, выбрался полковник. Мустанг осмотрел поляну, где стоял дом, и с немалым удивлением обнаружил в паре шагов от крыльца наши помятые персоны. — Что?.. Как вы здесь оказались? — он быстрым шагом приблизился. — Нас сюда привезли, — отозвался Франкен. — Но разве вы не должны были ехать в штаб? — нахмурился полковник. — Мы же договаривались, что я пришлю за вами машину. — За нами и приехала машина, — мрачно изрекла я. — С двумя людьми в форме — сержантом и лейтенантом. Потом был какой-то газ, а потом мы уже очнулись здесь, — я поморщилась. — В смысле, в подвале. — Вы знаете, зачем вас сюда привезли? — уточнил Мустанг. — Да… — протянула я и повернулась к Франкену. — А ты говорил, мало кто дальше «государственных алхимиков» прочитал. Даже если считать, что «Ведомости» читает только аудитория среднего возраста — от пятнадцати до сорока пяти, что только половина этой группы вообще читает газету, и только десять процентов прочли дальше этого словосочетания, это всё равно выходит… — я изогнула бровь, считая. — Миллион двести пятьдесят тысяч человек. — Что ты хочешь этим сказать? — поморщился Франкенштейн. — Что таких Элен и Марклов будет ещё… как бы назвать это число? Дофигалион? — унылым голосом изрекла я. — А, вы о статье, — просветлел полковник. — Она неплоха, кстати. Хотя её конец показался мне несколько далёким от реальности. — Несколько? — скривилась я. — Вот тут у нас реальность, — я показала ладонь ребром на уровне глаз. — А где-то там то, что написало в конце статьи, — мой перст указующий был направлен в небо. — В интервью мы оба довольно чётко обозначили, что супружество — самая несовместимая с нами вещь, — вздохнул Франкен. — Но Лайен Лорни, видимо, решил максимально усложнить нам жизнь. — Что будет с похитителями? — нахмурилась я. — Если они не причинили вам вреда и вы не хотите выдвигать обвинений, то их подержат пару месяцев в камере следственного изолятора, а потом отпустят, — пожал плечами Мустанг. — Если вы выдвинете обвинения, то в зависимости от тяжести преступления от десяти лет до высшей меры. — Думаю, пары месяцев им хватит, — скривилась я. — Франкен? — Как скажешь, — он тоже пожал плечами. В это время из дома вывели ту парочку в наручниках. Женщина была вся в слезах, а мужика как-то скособочило, как будто кое-кто сломал ему пару рёбер. При виде его этот самый кое-кто поморщился и отвернулся. — Я его лечить не буду, — тут же заявил он. — А надо? — изогнул бровь Мустанг. — Брат немного уронил его, — осторожно изрекла я. — И судя по его походке, сломал пару рёбер. Или одно. Или три. Не знаю. — Тюремный врач этим займётся, — кивнул полковник. — Поехали. Вы уже все вымокли под этой моросью. — Кстати об этом, — вскинулась я. — Вы пробовали те наши расчёты? — О, да. На полигоне покажу, — кивнул он. — А почему не сейчас? — Франкен склонил голову набок. — Мне всё ещё нужен круг преобразования, — как будто смущённо улыбнулся Мустанг. — Я очень торопился, когда мне сказали, что вас кто-то увёз из гостиницы, так что я не захватил вторые перчатки. — Вы уж извините нас за такую ненаблюдательность, — криво улыбнулась я. — Мне больше интересно, как это у преступников вообще получилось провернуть весь этот план, — задумчиво произнёс полковник. — Разберёмся. Поехали. Перед тем, как сесть в машину, и я, и Франкен всё же привели одежду в пристойный вид. Не хватало ещё в луже всю дорогу ехать. Оказалось, что от города нас увезли недалеко — его окраина показалась минут через десять. Полковник сказал, что нас почти сразу решили искать за городом. В принципе, если бы я проспала ещё полчасика, нас бы как раз люди в форме спасали. Правда, тогда горе-похитителям однозначно грозил бы срок — два ефрейтора, что спускались в подвал за ними, нашли там верёвки, которыми нам связывали руки. Но поскольку спасательная операция не состоялась, и никто ничего видел, всё обвинение упиралось в наши с Франкеном показания. Которые мы вообще не горели желанием давать. Честно говоря, я лично боялась, что если в ходе судебного разбирательства всплывёт фамилия Штейн, уже на следующий день в «Ведомостях» снова появится чёрт знает что. Я задумалась, как бы так нам избегать любого информационного повода, чтобы о нас больше не писали. Три-четыре месяца, и все о нас забудут… Кабинет полковника был довольно большим. Но и работал он там не в одиночку — помимо его собственного, там стояло ещё пять столов. К одному из них ушла старший лейтенант, с которой мы смогли немного поговорить в дороге. Она тоже упомянула статью — сначала в неком ехидном ключе, а затем, заметив, как мы оба скисли, даже с некоторым сочувствием. Когда мы вошли, сидящие за столами военные поднялись и поприветствовали своего начальника. — Я представлю, — улыбнулся полковник. — Старшина Каин Фьюри, наш радист, — указал он на невысокого молодого человека в очках с чёрным ёжиком жёстких волос с немного детским лицом. — Прапорщик Ватто Фарман, который, как мне иногда кажется, знает вообще всё, — им оказался высокий, худой и седой мужчина с вытянутым лицом, впалыми щеками и сощуренными глазами. — Младший лейтенант Хайманс Брэда, отвечает за тактику и стратегию, — довольно крупный, рыжий с полноватым лицом мужчина, китель которого был самым неуставным образом расстёгнут. — Младший лейтенант Жан Хавок, он в ответе за силовые операции, — высокий блондин довольно приятной наружности, правда, с тлеющей сигаретой во рту. — Со старшим лейтенантом вы уже знакомы. Это моя команда. — Очень приятно, — обворожительно улыбнулся Франкен. — А это Восстанавливающий алхимик, герой Бригса, Герой Аместриса, награждён медалью «За заслуги перед отечеством» подполковник Франкен Штейн, — продолжил представлять Мустанг. — И Исцеляющий алхимик, герой Бригса, Герой Аместриса, награждена медалью «За заслуги перед отечеством» подполковник Фредерика Штейн, — он повернулся к нам. — Кстати, с повышением. — А, — отмахнулся Франкен. Я поймала на себе взгляд младшего лейтенанта Хавока, который, стоило установить с ним зрительный контакт, подмигнул мне. Меня перекосило. Не то чтобы он был каким-то неприятным типом — как, например, тот же Маркл — просто в свете последних событий внимание казалось мне чем-то липким и не очень приятным. Всё это заметил Мустанг. — Осторожнее, Жан, — ехидно улыбнулся полковник. — Последнего, кто позволил себе лишнее по отношению к подполковнику, она превратила в мумию. — Ваши сведения устарели — последнему, кто тянул к сестре свои грязные лапы, она удалила сердце, — прямо выставил меня какой-то чёрной вдовой. — Ты не можешь знать, что его лапы были грязными до того, как он упал в лужу крови своего товарища, — я поджала губы. — И вообще, технически, последнего, у кого были планы на мою тушку, волокут в местные казематы. И вот так, лёгким движением рта, я вбила последний гвоздь в крышку гроба своего образа, созданного Лайеном Лорни.