Холодно нынче в Питере

Холодно нынче в Питере. Хмурые тучки летят по небосклону. Такие вредные и вечно на кого-то обиженные. Стараются попросить внимания, закрывая собой солнышко, плачут от безысходности, когда их ругают. Люди сердятся на тучки, закрываются под чёрными зонтиками, обходят лужи, злятся по пустякам, сами как тучки становятся. И мы так же выглядим со стороны, не пытайтесь это отрицать. — Ненавижу, ненавижу, ненавижу! — орёшь ты, срывая голос, разрушая все надежды на эмоционально стабильное существование. — Юра, блять! Насонов стоит в метре от разъяренной тебя, переминаясь с ноги на ногу, необычно печальный и потерянный. — Ну Т/И... не ругайся, пожалуйста... — Юрий... ты разбил мою любимую чашку! Да лучше б ты камеру мою разбил! Чашку! — воспоминания сейчас всплывают одно за другим, бесит абсолютно всё. — Камера дороже... тем более, ты оператор... — он всё ещё пытается что-то возразить, но понимает всю беспомощность собственного положения. Среди общего гула съёмочной площадки до слуха доходит пронзительный голос режиссёра. — Всё, достал. Иди отсюда. Снимаем уже. — удручённо мямлишь ты, настраивая камеру. Не достал. Не может Юра достать. Всегда чувствуется от него тепло и счастье. Красота. Внутренняя какая-то, до боли странная. Экспрессия, буря, эмоции... — Что, заснула там? — ты поскальзываешься на ровном месте и падаешь, непонимающе глядя на режиссёра. Тот беспомощно пожимает плечами, осознавая всю мерзость положения и уходит к своему стулу. Без любимой чашки не то. Кофе спасает, а пить не из чего. Насонов, падла, весь кайф обломал. Съёмки, настройка оборудования, съёмки, от ора весьма эмоционального режиссёра закладывает уши да так, что там звенит ещё добрых десять минут. Ко всем присутствующим возникает вполне логичный вопрос: "Угадай, в каком ухе у меня жужжит?" Слова Фрекен Бок сейчас как нельзя кстати. Голова у тебя оказывается весьма чувствительной, поэтому каждый вечер после съемок проходит в безрезультатных попытках уснуть и питье таблеток. Вот и сейчас, ты чувствуешь себя хуже некуда и медленно плетёшься в сторону дома, словно школьник во всем знакомое учебное заведение. Сыро и дождливо, но эта влажная пляска прохладного воздуха даже облегчает гул в голове, проблем слишком много и заглушить их уже не получится. Нереально избавиться от триггеров, возникающих практически со всего. Вот едет автобус, на нём вы с бывшим парнем часто отправлялись на работу. А там пятиэтажка, на крыше которой любила проводить время твоя умершая подруга. А вот лужа, огромная, необъятная лужа. С ней не связано ничего. И это сейчас как нельзя кстати. Ты медленно опускаешься на корточки и падаешь на грязный, мокрый и ужасно холодный асфальт, вызывая волны по всему периметру твоего пристанища. Невыносимо давило в грудной клетке, словно невидимый монстр решил вдруг вырваться на свободу. Эмоций просто не было, ты не понимала, как могут они существовать у человека, в жизни которого просто ничего нет, один страх и триггеры, запертые в черепной коробке. Ты очень любила накручивать себя, из маленького расставания строила целую трагедию. Не зря в театральном училась, наверное. Хотя, всё равно оператор. Никчёмная и глупая, как говорила сестра. Пальто, на которое ты потратила половину своей зарплаты, уже намокло и, скорее всего, безвозвратно испачкано, но скучно жить без внутреннего ребёнка. Тебе всю жизнь казалось, что его просто нет. Рано повзрослела, поздно осознала, как важно счастье. Разочаровалась во всём, чём только можно, не прожив даже половину жизни. А потом поняла: ребёнок есть, но травм у него больше, чем звёзд на небе. Тепла не было, не дали. Привязанность была, но она идёт к чёрту, как и вся жизнь. Капли медленно стекают по лицу, а ты даже не пытаешься закрыть глаза. Просто смотришь в небо, разлинованное бесконечно падающим дождём. Холодный Питер, холодная лужа, бесконечно разбитая ты... или это просто головная боль так влияет. — Ну и что ты тут разлеглась? Всё по чашке горюешь? — сквозь завесу мыслей прорывается голос единственного человека, к которому хотелось привязаться не возникало отвращения сейчас. — Сука... — безучастно протягиваешь ты, поворачивая голову к Юре. — Встань, простудишься! — он всё так же очаровательно посмеивается, галантно протягивая тебе горячую ладонь, которую ты с радостью принимаешь. — Юр, а ты знал, что твой дом в другой стороне вообще? — Ещё и испачкалась вся. Мокрая до ужаса. — он снимает свой свитер, параллельно стягивая с тебя пальто, — Что? — только сейчас обращает на тебя взгляд, понимая, что ты что-то сказала. — Юр, твой дом в другой стороне. — А... я это... — Насонов мнётся, напяливая на тебя свитер, — Не важно, короче. Я же здесь. И я тебе помог. Ты киваешь, смотря куда-то мимо "спасителя", а потом, всё-таки обращаясь к глазам Насонова. Сказать что-то... что-то определённо надо сказать. Мысли путаются, лимит здоровых эмоций на день исчерпан. — Провожу. Не против? — коротко произносит он, обеспокоенно ухватывая тебя за руку. — Всё в порядке? Ты снова отчаянно машешь головой, понимая, что ни в чём сейчас не уверена. И Юра это тоже понимает, с ужасом созерцая твоё состояние. — Пойдём ко мне тогда? — внезапно предлагает он. Ты только смотришь в одну точку. — Господи... Его тёплый свитер обволакивает тебя, укрывая от всего мира невидимым щитом, сквозь шум в ушах ничего не слышно. Лёгкий запах духов от Юры и его одежды успокаивает, убаюкивает, горячая ладонь, крепко удерживающая твою руку словно передаёт энергию, так необходимую тебе сейчас. До чего же с ним просто и необыкновенно. И сам Юра такой же — простой и необыкновенный. *** — Ну рассказывай, что ты делала в этой огромной и грязной луже? — спросил тебя Насонов, после того, как ты вышла из ванной в его майке и шортах. Совершенно незаметно вы оказались в его квартире, а только после душа ты осознала всю суть последнего часа. — Лежала. — разговаривать сейчас настроения не было, слишком эмоционально прошёл день. — Вау, как я не догадался! — он прошлёпал в кухню, вытаскивая из шкафа две чашки. — Чай будешь? — Не откажусь. Голые пятки переступили порог среднестатистической кухни, закинув вещи в стиральную машину, ты решила всё-таки начать разговор. — Слушай, мне правда жаль навязываться... извини. Сегодня я была не в лучшем настроении, на тебя наорала.  На то были причины. — осторожно опустившись на стул, ты постучала пальцами по столу. — Да ладно тебе. Я ж кружку твою разбил, естественно, настроение подпортилось. Кстати! — Юра помчался куда-то вглубь коридора, продрифтив по полу. — Я за тобой не просто так пошёл! Радостный, словно ребёнок он протягивает тебе кружку с изображением ламы. Прикольная. Лама разноцветная, нарисованная как-то по-детски. Очень мило. — Спасибо, Юр... — ты глядишь снизу вверх, робко улыбаясь, тянешься за подарком. Внезапно, Насонов мычит и, убирая руку с кружкой, бежит к умывальнику. — Я помыть забыл. Тебе, тогда, в неё налить? Ты смеёшься, подходя к нему сзади и рассматривая Юру ближе. Здесь он не такой, как на съёмочной площадке. Милый, нежный, домашний. Футболка с пятном от краски, растянутые штаны. Ты порывисто берёшь его за локоть, разворачивая к себе. Осекаешься и не знаешь, что сказать, просто смотришь в глаза цвета летнего Питера. — Что такое? — шёпотом произносит Юра, выключая воду и отставляя чашку с ламой подальше. — Зачем ты мне помог? — ты смотришь на него, перебирая в голове все варианты дальнейшего развития разговора. Поза, в которой вы сейчас стоите, должна вызывать уйму вопросов, но не у тебя. Такой чудесный повод рассмотреть его не каждый день представится. — Не знаю... — он пожимает плечами, как-то восхищённо-удивлённо глядя на тебя. Ловит взглядом каждую эмоцию, считывает настроение, внезапно тянется к тебе и обнимает, поглаживая по спине. Ты громко вздыхаешь, чувственно отвечая на объятия. Он знает, что сейчас невыносимо. Знает, что плохо. И дарит своё тепло и энергию только чтобы стало хорошо. Поразительный человек — Юра Насонов. Он нравился тебе ещё давно, с вашей первой встречи прошло два года. И до сих пор ты плавишься как пломбир на солнце от его случайных взглядов, прикосновений, от его голоса, смеха, улыбки. Словно школьница бегаешь за ним, стараясь просто поймать мимику, движения, энергетику этого человека. И он никогда не отказывает, стараясь находиться где-то поодаль, но вместе с тем иногда проявляя нереальную заботу. — Юр... — шепчешь ты, прижимаясь к нему ближе, утопая в красивых руках. Мочишь его футболку слезами, ревёшь, не сдерживаясь, эмоции ускользают сейчас от тебя, слишком их много. Летают вот так по комнате, меняясь и создавая в тебе вихрь каких-то конченных внутренних бесов. Опять триггерит, а с чего — непонятно. — Тише, тише. Успокойся! Успокойся, пожалуйста. — на удивление нежно произносит он, слегка отстраняясь, но всё ещё удерживая тебя за талию, большим пальцем вытирает слезинки в уголках твоих глаз. — Плохо, Юр, плохо! — ты стараешься не сорваться с шёпота, не выходит, — Сильно плохо! Я не могу даже нормально подумать! Юра, вытащи меня! — К-куда? — он теряется, касаясь тебя, глядя в глаза, пытаясь понять, почему ты так болезненно морщишься. — Хоть куда, Юра! Просто вытащи к чёртовой матери! — ты хватаешь воздух, цепляешься ногтями за его плечи, закрываешь глаза. Нужно сконцентрироваться на чем-то... чем-то одном. Вот Юра. Юра красивый, у него красивые... Мир рвётся на куски, и на секунду эмоции просто исчезают. Юра прижимается своими губами к твоим, осторожно целует. Мелко-мелко. Просто легонько и быстро касается раз за разом, выцеловывая каждую губу по отдельности. Тепло разливается по всему телу с каждым таким касанием, до боли страшно сейчас отстраниться, есть вероятность больше не получить подобных ласк. Но ты отодвигаешься, создавая зрительный контакт и перебирая мягкие каштановые пряди. — Ты просто попросила вытащить тебя из этого... — попытался оправдаться Юра, но ты перебила его. — Ты мне нравишься! "А, ну молодец! Теперь ты ещё и порвала с ним навсегда! Аплодисменты! Он тебя пытается шокировать, чтобы вытащить из говна, в котором ты сейчас находишься, а ты... Хотя ладно, раз уж заканчивать, то красиво! Давай!" — Нет, Юр, не нравишься, я люблю тебя... Брови вздымаются вверх, Юра тепло улыбается, невинно приближаясь к тебе. — Я тебя больше... — шепчет он, оставляя между вами сантиметры и обжигая дыханием. Слёзы от его слов наворачиваются сами по себе. — Ты... правда... — Не реви. И Юра снова целует. Целует жарко, чувственно, незабываемо. Обнимая и периодически покачиваясь с тобой из стороны в сторону словно в танце. Слово "люблю" скользит по губам обоих, сливается с громким сбивчивым дыханием, возникает разрядом тока между сплетёнными языками. Насонов прерывается и шумно хватает воздух, ты касаешься его лица руками, гладишь щёки, скулы. — Поздно уже. — просто констатация факта, про который вы на удивление быстро забыли. — Ты прекрасна, милая. — Что? — Ты идеальна. Всегда была. Будешь. Для меня во всяком случае. И спать сегодня со мной ляжешь, это не обсуждается. Ты смеёшься, наклоняя голову и целуя Юру в уголок губ. Отказать человеку с ТАКОЙ моськой невозможно. Вы засыпаете ближе к двенадцати, нежно обнимаясь на кровати. Руки Юры крепко прижимают тебя к тёплому накаченному телу, ты лежишь сверху в его растянутой дачной футболке, конечности раскинуты по белой простыне. Изредка, в дрёме, вы чмокаете друг друга, щекотите носы дыханием, фыркаете, обнимая другого сильнее, мечтая о сладком будущем... Вам не хватало друг друга и не хватит никогда. Рваные графики будут рушить всё, а время вместе уйдёт на долгие поцелуи до потери рассудка, бессмысленную болтовню и чай, который вы оба безумно любите. Просыпаетесь неимоверно рано, заспанно беседуя вполголоса, смеясь и говоря какие-то откровенные глупости. Он жмётся к тебе и целует, лениво двигая губами. Закидывает твою ногу себе на бедро, гладит, что-то шепчет на ухо. Понять в четыре утра это просто невозможно, но голос, хриплый и родной, ослепляет, доводит до бабочек в животе. — Юра... — Можешь звать меня просто котик. — смеётся он тихо, приподнимаясь на локтях и смотря на тебя как-то поразительно добродушно, — А ещё я люблю тебя. Бушует утренний ветер, тучи слегка подсвечиваются, составляя поразительную голубую мозаику. Из приоткрытого окна пробирается лёд, окутывая комнату, но задохнуться — явно не лучшая перспектива. Ты не чувствуешь утреннее отрезвление, жар чужого тела заглушает его. Увы, это не отменяет твоих голых пяток, которые вскоре вынужденно окажутся на полу, дороги "до съемок и обратно", очередного переминания с ноги на ногу и потирания рук. Ты медлишь с подъемом, безумно радуясь полусонному состоянию, теплу Юры и существованию общественного транспорта, на котором можно сократить маршрут. Да, холодно нынче в Питере.