***
У вас нет прав осуждать его. Лёша был помешан. Все его мысли вертелись вокруг Гречкина. Он раздобыл у его дружков через дружков дружков один из адресов квартир и выслеживал его каждый вечер. Однако везение — понятие относительное. Разумеется, Гречкин прознал об этом, наблюдая со стороны, как этот бедный пацан пытается его запугать — он водил чаще женщин на эту квартиру, выходил под ночь, иногда выкрикивал что-то пьяное и провокационное — вёл себя как мудак, короче. Пока однажды они не столкнулись прямо на блестящей от вылизываний лестничной клетке. — Как ты попал сюда? — первым спросил Гречкин, выставляя руки вперёд и открывая дверь, — кто-то открыл дверь? Неужели та женщина на первом тебя пропустила дальше холла? На его глазах всё ещё были солнцезащитные очки, прикрывающие тёмные круги под глазами. Лёша облокотился на стену и прикрыл глаза. На нём была неизменная толстовка и тёмные штаны — на улице вечер и довольно прохладно. — Ну ты и пьянь, — Гречкин усмехнулся, понимая, что его преследователь даже не в состоянии ровно стоять на ногах. Он ведь ещё мальчишка, — не пойму, зачем ты всё это устраиваешь? Хочешь мести? В моём распоряжении самые сильные люди страны, если захочу, то ни одна рука меня не тронет в попытке оставить хотя бы отпечаток. Гречкин только вернулся из-за границы и ему вот сейчас разбираться с этим маньячным шкетом не очень-то хочется. Сначала это было забавно, затем интересно, теперь вот надоело. — Я не пьян, — отвечает Лёша. Сегодня просто был плохой день, а кто-то так удачно оставил водку на подъездной дорожке, — меня лишь слегка ведёт. Это было правдой — он совсем не был пьян, у него чутка кружилась и побаливала голова, но в остальном всё было прекрасно. Однако разве это и не называется пьяным состоянием? — Я сказал, что я к тебе, и тётка меня пропустила. — Потому что никто не знает, что я здесь бываю, дурень. Гречкин слегка злился. Возиться с каким-то детдомовцем не входило в его планы. — Так чего ты хочешь? Убить меня? Так ты не первый, Разумовского помнишь — у него не вышло. — Нет, — Лёша заходит следом в сумрак квартиры, — сначала да, но теперь думаю, что просто хочу уйти. — Дверь открыта. Лёша оборачивается к выходу. Свободно. А правда, что он планировал сделать после того, как окажется внутри? У него во внутреннем кармане куртки лежит сворованный с кухни нож, ручка которого неприятно колет в ребро. Честно признать, он просто сходил с ума. Он стал помешан и одержим мыслями о Гречкине — его волновало всё: где, куда, откуда, с кем, о чём. Он выслеживал каждую деталь, ходил по следам, собирал новостные вкладки и фотографии. Так много мыслей и все пропитаны горькой ненавистью. Ничего в его голове, кроме Гречкина не было. Ничего, кроме Гречкина и… Ему стали сниться странные сны. Пубертат ударил в голову, и всё перемешалось от воспоминаний о том, как его слова противоречат чувствам. Стало дурно. Он просто хотел понять, а не чудится ли ему, и все эти мысли, что посещали сны — пошлые и мерзкие — не были ли они отражением его сумасшествия? Иногда Лёша вскакивал на своей скрипевшей кровати, хватался рукой за грудь, проверяя сердце, и чувствовал под нижним бельём налитый кровью вставший член. Ему было плохо. — Я просто хотел… — Чего хотел? Ютить я у себя тебя не буду, мне тебя не жалко. Гречкин достал из холодильника апельсиновый сок и сделал пару глотков. — Ты следил за мной две недели, думаешь, я не знаю об этом? — он смотрел серьёзно и слегка надменно, — за одно только это ты можешь угодить за решётку. Впрочем, я сумею найти ещё поводы, чтобы уж точно тебя запечь. — Например, деньгами? Это вызов. Фраза, сказанная прямо и грубо. Гречкин повернулся на него, чтобы убедиться, что пацан посмел так сказать и ему не послышалось, и по глазам видит, что не послышалось. — Например, деньгами. Да. У некоторых они есть. Лёша стискивает зубы и сжимает руки в кулаки. — У меня они будут. Разумовский же смог. — Он ходил по головам, как настоящий убийца, мальчик. Тебе в мире страшных дядь не выжить с такой наивностью. И как их разговор дошёл до таких грубых фраз? Лёша просто хотел узнать Гречкина немного ближе, убедиться, что в его голове тоже можно найти хотя бы отголоски мыслей, а оказалось, что тот так хитёр и страшен, что лучше бы Лёша никуда не лез. Он уже был готов уйти, тем более что даже в этой двухэтажной квартире ничего, кроме света от холодильника он так и не увидел. Лёша почти проклинал себя, когда поймал движение по направлению к себе. Гречкин не удосужился захлопнуть холодильник, оставив единственный источник света. — Лёша, верно? — спрашивал низким голосом, подходя ближе, — знаешь, ты не первый, кто пытается меня выследить. Лёша замер на месте. Ручка двери была меньше, чем в полуметре от него — только протяни ладонь и достанешь. А от чужого тона в голосе захотелось либо сбежать, либо закрыться подальше. Его тело пробрали мурашки. — Некоторые девчонки так сильно хотят ощутить в себе мой член, что поступают так же. Всё Гречкин уже понял. Не дурак, хоть и придурок. Он подошёл прямо к спине, прижимая к двери, словно к жертве, пойманной в свой капкан из рук по обе стороны от головы, и в самое ухо выдохнул: — Ты тоже хочешь его? Лёша резким движением дёрнул дверь и выбежал наружу. Он бежал так быстро, что даже не заметил, как добежал до детского дома. Ворвался на первый этаж, игнорируя крики воспитателей, и спрятался под одеяло, закрываясь от мира с головой. Горько. Страшно. Возбуждающе. На следующий день Лёша проснулся от дующего в окно ветра. Ему снилось то, что сниться не должно было, и поэтому состояние оставалось ужасно разбитым и болезненным. Между ног ныло — он уже давно не касался себя, да и соседи по комнате, привыкшие к его беспорядкам и уже разошедшиеся на завтрак, лишь грустно улыбались со своих рамок с фотографий. Пришлось подняться на ноги и отправиться в душ. — Доброе утро, Макаров, сегодня обсуждаем твоё поведение. К двенадцати чтоб был в кабинете директрисы. В ответ тихое шиканье и ругань. — Конечно, Светлана Николаевна. Он добежал до ванной комнаты и закрылся в душевых кабинах. В двенадцать часов Лёше вставляют по всем фронтам и за прогулы занятий, и за систематические побеги по ночам, и за игнорирование звонков. Его все разговоры не сильно-то трогают, особенно после осознания той дыры, в которую он умудрился упасть от своей зависимости Гречкиным, да и наказание кажется не слишком строгим — помощь на кухне. Подумаешь, это ведь не унитазы драить по ночам. Весь месяц он активно помогал поварам с резкой овощей, оформлением тарелок, доставкой фруктов с рынка. Мир начал возвращаться в своё естество. Его уже оторвало от Гречкина и мыслями, и чувствами, да вот как говорится: «придёт, если будет ненужно» Ненужно было. Пришло.***
Лёша почти вжимается в диван. За окном гремит ужасающая гроза, и его потряхивает от страха — детского и такого глупого страха, а рядом в телефоне сидит его самая отвратительная и ненавистная фантазия и кому-то отвечает в своей переписке. — Может, ты это, поесть хочешь? — Я ужинал, — Лёша понятия не имеет, о чём с ним говорить, а Гречкин, кажется, даже не напрягается. — Алкоголь? Этот ублюдок сидит в одном почти сползающем полотенце — Лёша видит тонкую полоску светлых волос, спускающуюся к его краю. Вообще, алкоголь сейчас был бы очень кстати, но он не хочет признаваться, что ему хотя бы что-то нужно в этом доме. — Ты не боись, я тебя спаивать не буду. Один бокал. Вино расслабляет лучше, чем разговоры, и вот Лёша уже не чувствует, что ему сильно страшно — гроза становится тише, а Гречкин пересаживается дальше. У него на стеклянном столе стоит вазочка с черникой, и стоит ему взять одну ягодку своими длинными пальцами и медленным движением руки отправить в рот, как у Лёши встаёт. Кирилл поворачивает свою голову, облизывая длинный палец сначала по краю, а затем полностью помещая его в рот, и проходится языком по губам. Он прекрасно знает, какие эмоции это вызывает. Лёша краснеет аж до кончиков ушей и сильнее вжимается в диван. Кирилл смотрит хищником прямо в глаза, провоцируя. Он хочет понять, насколько далеко Лёша готов зайти в своих же желаниях. — Я пойду в спальню. Можешь лечь здесь, мне плевать, — выдаёт спокойным голосом без намёка на свернувшийся концерт. Лёша громко сглатывает, понимая, что игру закончили за него, и опускает глаза в пол, стыдясь своих пороков. Когда дверь за Гречкиным прикрывается, он пытается нащупать в карманах свой телефон, мимоходом касаясь вставшего члена. Не специально. В гостиной темно, лишь один отдалённый свет полыхает, тускло освещая пространство. Лёша тяжело дышит и проглатывает скопившуюся горечь. Очень хочется, чтобы голова просто перестала работать и оставила себя где-то на улице. В её каше мешается всё — воспоминания, обиды, слёзы, Гречкин. Последний особенно остро колет шипами по вискам. Лёша пытается успокоиться, но ничего не помогает — он чувствует себя, как в тумане, и в какой-то резкий момент его мысли о том, как же противно, что его посмели коснуться, перетекают в протяжное матное слово. Он матерится ещё раз, когда опускает руку под резинку белья, с опаской поглядывая по сторонам, и оглаживает свой вставший член, и ещё раз, когда понимает, что хочет, чтобы этого члена касалась совсем не его рука. — Твою мать, — почти хнычет он, лаская себя прямо в гостиной на диване. Он прикусывает губу и сводит на лбу брови от ритмичных движений вверх-вниз, но ничего не спасает от болезненных ощущений. Хочется плакать, кричать и спрятаться, чтобы никто никогда нигде его не нашёл. Рука сама прикрывает член тканью трусов и дёргается, когда за окном раздаётся очередной грохот. Затишье сменилось новыми яркими молниями на небе — волна паники и страха поднимается вновь. Лёша встаёт с дивана, понимая, что выхода у него нет. Кириллу же не впервой, да? Они просто попробуют один раз, потому что желание уже становится животным. Попробуют и больше никогда не встретятся, даже в суде, даже на улице — это эксперимент, который обязательно надо попробовать. Лёша не будет жалеть! Он идёт в комнату к Гречкину, приоткрывает дверь и облокачивается плечом на дверной косяк, пытаясь придать себе хотя бы каплю уверенности. Он наблюдает, как Кирилл вращается на стуле в его сторону теперь уже в домашних шортах и снимает с ушей большие наушники. Его голый торс, так неприлично притягивающий внимание, целенаправленно избегается взглядом. — Что-то случилось? Лёша осматривает большую светлую комнату и широкую кровать — он даже и не думал, что бывают такие размеры, затем вспоминает, зачем пришёл, слегка содрогаясь от очередного грохота за окном, и без эмоций выдаёт: — Займись со мной, — окончание проглатывает неуверенность. Он же уже понял, что Гречкин не против, так зачем тушуется? Ненависть к себе поднимается резкой вспышкой тошноты, когда Кирилл с хищной улыбкой поднимается со стула, оставляя компьютер. Кирилл притягивает его к себе резким движением и роняет на огромную кровать, склоняясь максимально близко к губам. От этого замершего в воздухе движения сворачиваются внутренности, Лёша уже три раза подумал, что думать — это не его. Самая тупая из всех идей — заявиться и сказать, что хочет попробовать свой первый секс с этим ублюдком. Его же отымеют без эмоций, без чувств, без правил. Лёше так страшно, что тонкие струйки слёз сами собой стекают по щекам, но он всё равно мягко подаётся вперёд под ошарашенный взгляд напротив. От такой наглости Кирилл замирает, даже не обращая внимания на то, как неумело двигаются губы. Он до последнего не на все его 100 процентов был уверен, что Лёша зайдёт так далеко, но раз зашёл, что жаловаться? Кирилл плавно отвечает, скользя языком по губам, а затем прикусывает грубо нижнюю губу и углубляет поцелуй, пока не слышит тихий сдавленный стон. Лёша уже готов кончить от одного наиофигеннейшего поцелуя, поэтому толкает Гречкина в грудь, разрывая удовольствие. Он тяжело дышит и стесняется смотреть в глаза, стыдясь себя. Кирилл прищуривается, но ничего не говорит на это. Он опускает руку Лёше на грудь и говорит: — Я не люблю быть нежным. — Я знаю, — только и отвечает тот. Ему это и нужно. Не нужно с ним быть обходительным за то, что он смеет сейчас делать. Кирилл смотрит недоверчиво. Лёша врёт, как дышит — ему страшно, и он уже забыл про грозу, бушующую за окном. Кирилл рукой касается его члена через ткань штанов и неожиданно, без предупреждения стягивает их вниз вместе с нижним бельём. — Прелюдии тоже не для меня. Лёша на это ничего не отвечает, он зажмуривается и прикусывает палец руки, страшась смотреть на то, как Гречкин нагло рассматривает его. Кирилл уверенно оглаживает рукой его член и опускает руку ниже ко входу. Его страшно заводит держать ситуацию под контролем. В одном из ящиков лежит смазка с вишнёвым запахом — дурацкая комбинация, хотелось бы сейчас без ароматизаторов, но выбора не было. Кирилл скользит смазанными пальцами вниз и без предупреждения входит одним пальцем. У него был прекрасный опыт работы руками, даже не смотря на то, что членом он предпочитал работать больше. Лёша слегка напрягся, но от ощущения поглаживающей по животу руки расслабляется, глубоко вздыхая. Боли не было, лишь чувство внешней заполненности и скольжения. Он дышал ртом, пытаясь отключить мешающий, думающий невпопад мозг — где-то в глубине засел маленький червь паники, поднимающий бунт. Он решает для себя, что если станет хотя бы немного невыносимо, то он тут же встанет и уйдёт. Однако другой мазохистской стороной сознания он прекрасно понимает, что даже если Гречкин вытрахает его до крови, он останется гордо это терпеть. И от последних мыслей к горлу подступает тошнота, а возбуждение слегка спадает. Кирилл скорее видит, чем понимает, что стоит действовать активнее, чтобы пацан не потерял сознание тут у него на руках от страха — с девственниками всегда так сложно — и проникает вторым пальцем, целенаправленно задевая нужную точку. Лёша выгибается в спине и прикрывает покрасневшее лицо руками — стыдно как. Кирилл добавляет смазки, от каждого сжимающего его пальцы движения становится дурно, но пока рано, он точно не хочет использовать кровь, как дополнительную смазку. Надо расслабить пацана ещё больше. Свободная рука перемещается по животу к шее и несильно сжимает основание — даже воздух не перекрывает, лишь запугивает. Пальцы внутри начинают двигаться грубее, почти подражая обычному сексу с Гречкиным, а зубы болезненно впиваются в плечо, сразу же заменяясь мягким и мокрым языком. Он оставляет метку за меткой, пока Лёша извивается под ним, не зная, куда деть свои руки, чтобы не сжать до дыр белое постельное бельё. — Мне надоело, — жёстко отрезает Гречкин и достаёт пальцы, приставляя свой член. Он входит резким движением, отвлекая Лёшу, когда зажимает его запястья по обе стороны от головы, — не волнуйся, малец, я научу тебя заниматься сексом. Он не даёт Лёше никакой воли, лишь глубоко медленно толкается в тело, пока не чувствует, как узкий проход становится мягче и Лёша расслабляется. Глубокое дыхание — надо закрыть глаза и не смотреть перед собой, только чувствовать, а чувствовать так хорошо, что невозможно сдерживать стоны. Сначала было болезненно, но уже через пару толчков становится жарко и ахуенно. Кирилл отпускает его руки, чтобы выпрямиться, и закидывает ноги себе на плечи, одной рукой лаская бедро. Он краем глаза видит, как Лёша поджимает пальчики, когда член особенно резко толкается внутри. А малец-то тащится от грубости. Кирилл только начал, а Лёша уже течёт, будто кончает. Весь его плоский живот измазан вязким предэякулятом, того и гляди кончит, не коснувшись себя. Гречкин слегка усмехается, ему вдруг становится очень интересно, действительно ли тот сможет так, и он начинает грубо толкаться, зная, под каким углом лучше всего. Лёша действительно изгибается и сводит брови от его движений, но из последних сил просит притормозить. Его всего трясёт, и чистое тело покрывается потом. — Стой, стой же. — Для девственника ты хорошо держишься, — подмечает Кирилл, ни капли не замедляясь, — ты не переживай. Со мной ты кончишь и два, и три раза. Думаешь, что одним отделаешься? Лёша выгибается и кончает, когда слышит вопрос — говорить таким мудаковатым голосом надо ещё уметь. Он тяжело дышит, понимая, что Кирилл останавливается внутри. Лёша даже не коснулся себя — теперь в голове одна пустота и каша. Вот что значит заниматься хорошим сексом. Кирилл вновь щёлкает крышечкой смазки и выдавливает немного себе на пальцы, чтобы ещё немного смазать свой член — повторное проникновение заставляет Лёшу поморщиться и стыдливо прикрыть глаза от хлюпающего звука. — Как думаешь, сколько тебе нужно времени? — Кирилл обхватывает ладонью в остатках смазки упавший член и, медленно двигаясь внутри, ласкает его ладонью. Лёша не хочет отвечать, он и дышать-то сейчас не хочет. Руки сами собой полностью прикрывают лицо в уже, кажется, сотый раз, пытаясь спрятаться от ненасытного взгляда Гречкина. — Не знаю, может, час? — Час? — Кирилл смеётся, — у тебя есть пять минут, малыш. И от этого мерзкого и пошлого «малыш» член стыдливо дёргается. Пяти минут много, член полностью встаёт уже после трёх, а желание, чтобы его хорошенько отымели, возвращается через одну. Кирилл двигается резко и жёстко, но смазка не даёт травмировать пацана, который так и норовит прикрыть ладонью свои губы, чтобы скрыть постанывания. Когда Лёша не сдерживается, он краснеет, но не идёт на попятную, и это безумно заводит Гречкина. — А ты довольно раскрепощённый. Лёша хочет ответить, что это потому, что ему плевать на Кирилла, но ответ, сказанный в таком положении, был бы откровенной ложью, в которую ни он, ни Гречкин не поверили бы, и всё же он выдыхает: — Иди на хуй. Кирилл усмехается и толкается особенно глубоко, вызывая у Лёши мурашки по телу и дичайшую дрожь. — Сука, — выдыхает он, цепляясь за бортик кровати, не в силах остановить себя, и громко стонет, когда Кирилл делает так же второй раз. — Здесь ты в невыгодном положении, малыш. Ох уж это ёбаное «малыш», пробирающееся в самую душу. Так и хочется назвать в ответ «папочкой», но это слишком стыдливо для Лёши. Он кончает второй раз, едва ли не отключаясь от удовольствия и опустошения. Он совсем не уверен, что готов на третий заход, но Кирилл, очевидно, возражений принимать не будет.***
Лёша проснулся на большой и мягкой постели в окружении белых подушек. Кирилла рядом не было, и после осмотра гостиной оказалось, что его нет вообще ни в одном из помещений квартиры, хотя от силы было десять утра. После вчерашнего сзади немного ныло, и, уже стоя под струями душа и пытаясь себя промыть, Лёша понял, что из него вытекают остатки смазки, пошло напоминая о том, что помнить он не сильно хотел. Даже не смотря на то, что он думал, что Кирилл совсем не будет с ним церемониться, он был готов к сексу с ним и теперь, как сам и ожидал, жалел об этом. Горячая вода совсем не смывала фантомные прикосновения рук к коже, а оставляла лишь болезненные отпечатки, ноющие от прикосновений. Лёша вылез из душа и переоделся в свою одежду — ему пора было возвращаться. И осознание того, что он умудрился натворить вчера, больно зудело где-то в черепушке. Просто секс. Ничего ему больше не было нужно. Разумеется, дома ему вставили люлей и наказали ещё одним месяцем помощи на кухне, хотя по лицам было понятно, что все вокруг переживали, куда это он умудрился пропасть в грозу, которую никто ещё к тому же и не ждал. Судебное дело было слишком близко, и вот Харитонов, что сбил девчонку и где-то умудрился раздобыть телефон Лёши, звонил уже третий раз за сутки, напоминая о том, каким скотом его хотелось выставить в суде. — Я занят, — отвечал Лёша и сбрасывал трубку, не дожидаясь ответа. Впрочем, «занят» было фиговым оправданием, потому что Харитонов решил применить все способы, чтобы вытащить его из детского дома и уломать на взятку — в расчёт шли и внезапные спонсирования, и спонтанные подарки, передачей от воспитателей, и тысячи вопросов в личные сообщения о том, где он, с кем он, чем занят и как себя чувствует. Странная попытка подружиться и купить Лёшу, у которого и без Харитонова было проблем хоть ковшом черпай. Стало страшно ходить за продуктами, когда Лёша заметил, как около его детского дома караулит чёрная машина. Он сжимал руки и спорил сам с собой, стоит ли звонить Грому, чтобы эти самые попытки влиться в доверие не переросли в угрозы, которые намёками уже начали отдавать. Недели проходили долго. Он всё думал, что Гречкин отпустит его после секса, что помутнение пройдёт, когда они переспят, и странные пошлые сны перестанут будить его в два часа ночи, но ситуация усугубилась — сны теперь не были лишь фантазиями, это были воспоминания — мокрые и грязные. Пытаясь уйти от своих наваждений, Лёша пришёл к мысли, что умудрился бессовестно втюриться, сменяя ненависть на ёбаную любовь, и, скорее всего, не на самую здоровую. Он попытался оградиться от всех новостей, в которых так или иначе упоминался Гречкин, и которых, казалось, стало в четыре раза больше обычного, потому что все журналы так и пестрили его лицом. На самом деле, если бы Лёша немного включил мозги, он бы понял, что информации не становилось больше, просто всё, на что теперь он обращал внимание в любой новостной программе, был Гречкин. За то время, что он следил за ним, он успел понять, что у Гречкина явные проблемы с самим собой. Ему нужна была помощь и верное направление, которое тот медленно, но уверенно начал находить, пока не переспал с Лёшей. Кирилл был тише, скромнее, да и в целом собраннее — он так думал, и его тошнило от самого себя за доскональные знания, анализ и попытки придумать оправдания, объяснения или фантомные чувства этому бесчувственному человеку, с которым ещё и умудрился переспать. Многие люди лишаются девственности с незнакомыми людьми — это абсолютно нормально. Ненормально было первый раз переспать именно с Гречкиным и заиметь желание повторить. Прошло уже две недели, но Лёша не решался попытаться проследить за той квартирой — он и так догадывался, что увидит там женщин. Он работал больше обычного, стараясь как можно сильнее уйти в помощь детскому дому — теперь он занимался по собственному желанию и уборкой, и продуктами, и даже готовкой. Однако ни одна работа не спасала от вечерних плачевных мыслей — его болезненно тянуло к Кириллу. Уличный влажный воздух встретил лицо своей теплотой и обласкал языком щёки. Лёша всегда ходил на рынок одним маршрутом, а возвращался другим, но в этот раз он скорее почувствовал, чем увидел, как чёрная, преследующая его машина из-за угла свернула по привычной стороне. Захотелось сегодня пройтись без её сопровождения. Он уже подходил к улице, на которой четыре раза встречал красную ламбу, как заприметил её в пятый, и сердце болезненно сжалось, напоминая о себе. Начал капать слабый дождик. — Что ты здесь делаешь? — Лёша сам подошёл ближе и заглянул в открытое окно, вдыхая знакомый запах одеколона. Кирилл повернул на него свои глаза и поправил волосы рукой, собираясь с мыслями. — Решил навестить, там слухи о Харитонове быстро расползаются. Дело ведь уже через пару дней. — Да, стараюсь не отвечать на его запросы, а то вдруг действительно купит, — Лёша невольно улыбается, но, видя непонимающий взгляд, поясняет, — да он что-то много пишет в последнее время. Машину какую-то прислал — следит за мной. — Это в его духе. Слушай, — Кирилл слегка напрягается, решаясь произнести вслух свои мысли, но его сбивает гудок за спиной, — ну что опять? — Эй, — кто-то из тёмных высоких дядь окликает, а затем свистит, привлекая внимание. Реакция следует незамедлительная — Лёша оборачивается, понимая, что это те самые, что преследовали его у дома, и замирает в ступоре, быстро соображая, в какую сторону улизнуть. Он уже делает шаг, выставляя руки вперёд в защите, чтобы оббежать мужиков в костюмах, как слышит хлопок двери за спиной и чувствует, как его шею со спины обхватывает рука — не сильно, лишь чтобы показать, что рядом. — Что-то нужно? — кричит Кирилл, прижимая Лёшу к груди, — к пацану этому не подойдёте. Только через меня. Лица мужчин кривятся в недоумении. — Хотите проблем? — Совсем нет. — Ну так не лезьте. Тронете его и окажетесь либо за решёткой, либо на кладбище. Мужчины ещё раз перешёптываются между собой, но быстро отступают, возвращаясь в машину. Кирилл руку не убирает, лишь перемещает ниже, прижимаясь плотнее своей грудью к лёшиной спине. Лёша весь напрягается, чувствуя тёплое дыхание у своей шеи. — Я тут случайно проезжал, а оказалось, что у тебя опасные поклонники появились. — Случайно оказался именно здесь — это даже смешно звучит. Спасибо. — Да забей. Можешь отплатить телом, как в прошлый раз, ну, — на этой фразе Кирилл почему-то тушуется и отстраняется, — без обязательств же было. — Без обязательств, — чуть неуверенно отвечает Лёша, проводя ладонью по тому месту, где лежала рука, — но, ты знаешь, мы можем повторить. Он смеётся, в самой глубине души надеясь, что шутка не будет воспринята, как шутка, и ловит недоверчивый взгляд Кирилла — всё тот уже понял. — Давай, — отвечает быстро и серьёзно, а затем сразу же садится в машину, не надеясь, что Лёша решится сесть рядом, но тот решается вообще без промедлений, прекрасно понимая, что за первой встречей последует вторая, третья, с каждой неделей чаще, с каждым днём долгожданее. Вот Лёша уже смотрит, как бледная спина Кирилла вздымается от дыхания, и как его руки обнимают подушку, прижимая вплотную к лицу. Когда он спит, то выглядит даже немного хрупко. Лёша не думает, он просто встаёт с огромной постели, поправляет волосы и натягивает на себя нижнее белье, чтобы хотя бы в таком виде дойти до душа. Дождь за окном к двум часам ночи усилился до грозы, но крепкие закрытые окна держатся солдатом и не пропускают шум, слегка вздрагивая от рвущего листву ветра. На просторной кухне холодный пол, зато в холодильнике стоит сок, а из еды — ничего. У Кирилла денег хватило бы, чтобы заполнить его до краёв, но всё, чем довольствуется Лёша — это принесёнными с рынка яблоками, которые должны были пойти детям на вечерний приём пищи. Он печатает в телефоне объяснительную своей воспитательнице уже третий раз, не забывая упомянуть, что ему уже шестнадцать, и свободная койка на ночь — не катастрофа. Конкретный вопрос про то, где он и с кем, Лёша старательно обходит, прислушиваясь к глухим шагам из спальни. Кирилл в темноте потирает глаза и от одного света холодильника находит Лёшу, опирающегося на кухонный гарнитур. — Проголодался? — В душ сходил, а здесь так удачно стоял пакет с яблоками. — Они маленькие и кислые. Хочешь, сгоняем в Новую Зеландию за нормальными? Лёша слегка усмехается — лететь куда-то с Гречкиным кажется ему преступлением, и, видя такую реакцию, Кирилл слегка щурится. — У меня учёба, вообще-то. Большие планы на жизнь. — Не вопрос, тогда можно заказать. Привезут хоть сегодня. — Это невозможно, — смеётся Лёша, а Кирилл всё недоумевает от его реакции. — Сейчас позвоню Кристине, она организует. — Нет, стой, — Лёша подходит ближе, останавливая Кирилла за руку, — ты правда хочешь заказать яблоки из Новой Зеландии? — А что такого, я не понимаю, — Кирилл слегка жмёт голыми плечами, притягивая Лёшу к себе, — ну, или можем попросить из Краснодара. Там тоже должны быть норм, и привезут тебе быстрее. — Да ты прикалываешься? Не надо ничего заказывать мне. Лёша прижимается лицом к горячей груди — его, как ребёнка, гладят по волосам и вынуждают обхватить тело Кирилла в ответ. Чёртов тактильный голод. У обоих. — А что тебе нужно? Деньги? Машина? Может, квартира? Лёша непонимающе хмурит брови, совсем не догоняя, о чём ведётся речь. Его пытаются купить? Но Гречкин поясняет: — Останься до утра, хотя бы до рассвета. Это странно и напоминает Лёше жалкую пародию на ситком, но Кирилл слегка сжимает ладони и смотрит так глубоко и тяжело, что становится неуютно — что он там себе придумал? — Если мне разрешит воспитатель. Лёше шестнадцать, ему плевать, разрешат ли ему или нет, даже если узнают, у кого он хочет остаться. Кирилл плотнее прижимает к себе, утыкаясь носом куда-то в сгиб шеи, и тяжело вдыхает аромат тела после душа. Он подсел, подсел без возможности слезть. Подсел, как никогда не подсаживался. И на кого? На жалкого школьника из детского дома, так и кричащего, что себя не отдаст, не подарит, не продаст. Будет сложно. Лёша остаётся и до рассвета, и до утра. Сам не знает, зачем, наверное, его душит что-то сильное. Он любуется Кириллом, боясь, что может проснуться на утро один в квартире, пока тот не приоткрывает глаза и не закидывает на него свою голую тёплую руку, обозначая, что уходить не планирует. Он смущён и расслаблен — вторая ночь выдалась ещё приятнее и острее. Они постепенно узнавали, что нравится в постели другому больше, и в тайне пользовались этим. Когда простукивает шесть утра, Лёша окончательно проваливается в глубокий сон под грохот ужасающей грозы, не отпуская прижимающейся к нему руки Кирилла. Он утыкается в пальцы носом, пытаясь выудить из них ещё немного тактильного тепла, и не замечает, как его плотно обнимают во сне, прижимая к груди. Больше можно не бояться.