Искупление

      

      Анна де Божё кусала прозрачные ногти, скверная привычка, оставшаяся с детских времён и обнаруживающая себя только в минуты сильного волнения. Её супруг-герцог уставился неподвижным взглядом перед собой. Их положение было опасным, чем, конечно же, не преминут воспользоваться противники во главе с Людовиком Орлеанским. Анна подумала о своей несчастной сестре Жанне, судьба была слишком жестока к бедняжке, но её хромота и уродство щедро компенсировались добрым сердцем. Как жаль, что отец не нашёл другого кандидата ей в мужья! Людовик всегда был чудовищно честолюбив и горд, Анна знала, что он дурно обращался с Жанной и тайно вёл переговоры с папой о разводе. Женщина оторвала хороший кусок ногтя, из пальца брызнула кровь, она перевязала его платком. Нужно было что-то срочно предпринять, Анна посмотрела на мужа, тот налил себе вина и залпом осушил кубок. Они были одни, король лежал в беспамятстве, снаружи стража никого не впускала, даже слуг. Нельзя было терять время! Анна выглянула в коридор и позвала секретаря, потом, шепнув ему несколько слов, вновь плотно закрыла дверь.       Через час раздался стук, принцесса открыла дверь и впустила высокого человека в монашеском одеянии, он держал в руках небольшой сундук. Герцог даже не взглянул на вошедшего, Анна поцеловала руку священника и провела его к кровати, где лежал не приходя в себя, молодой король Карл. Самое досадное, что происшествие случилось именно в Париже, в городе, который не жаловал ни покойный Людовик, ни его сын. Анна полагала, что если её венценосному брату удастся выжить, то этот несчастный случай окончательно отвратит Карла от столицы.       — Что произошло? — священник потрогал пульс юноши, сердцебиение было слабым.       — Он упал с коня во время охоты и ударился головой о камень, — ответила герцогиня.       Монах начал осмотр, он потрогал и согнул поочерёдно все конечности, пощупал мягкий живот и исследовал длинными пальцами шею и свод черепа. Никаких переломов он не обнаружил. Затем, оттянув веки, он посмотрел глаза. Дышал король спокойно, как при глубоком сне, священник задумался: похоже на сильный ушиб мозга, но, судя по отсутствию повреждений в самом черепе, если не считать большой шишки, дело может быть не сильно серьёзным. На всякий случай он повернул короля на правый бок, подложив между ног подушки. Началось его бдение у постели короля. Герцог вскоре покинул их, он предупредил супругу, что должен отдать распоряжения сенешалю и командующему городской стражей, та кивнула ему, продолжая смотреть на брата. К вечеру король пришел в себя, он был слаб и его стошнило, после он жаловался на сильную головную боль. Монах составил по собственной рецептуре препарат в виде порошка, который обладал хорошим обезболивающим действием. Спустя двадцать минут после принятия лекарства юноша уснул.       — Опасность миновала, — сказал монах, — я оставлю порошок для снятия головной боли и позже пришлю микстуру, которая позволит быстрее восстановиться. Его величество молод и крепок, но удары головой коварны, последствия могут проявиться спустя годы. И, конечно же, нельзя допускать повторения подобного, его величество нужно оберегать от ударов головой. Иначе никто не может ручаться за его здоровье.       — Благодарю, вас, отец Фролло, — Анна де Божё совершила неслыханное, она с благодарностью пожала его руку.       Архидьякон поспешил откланяться. Вести о здоровье короля, несмотря на предпринятые меры, всё равно просочились сначала в пределах Лувра, затем и по всему Парижу. Иностранные послы заготовили по две депеши, в одной сообщалось о смерти монарха, в другой о его болезни, но в виду того, что король очень быстро выздоровел, пришлось уничтожить обе и сочинять новые. И если раньше слава отца Фролло как медика будоражила воображение, то теперь она привела горожан в восторг. Ещё бы, поднять на ноги короля за какие-то полсуток! Епископ Парижский вызвал архидьякона к себе, где, радостно потирая руки, принялся его хвалить.       — Мой дорогой Клод! Анна де Божё пожертвовала вашим приходам в общей сложности пять тысяч ливров! И это помимо прочего, я имею в виду земельные пожалования!       Клод пытался возражать, что выздоровление монарха — это в первую очередь заслуга его крепкого организма, но Луи де Бомон даже не стал слушать.       — Вас называют спасителем Франции, мой друг, — и, видя, что архидьякон возражает, он поднял обе руки в предупредительном жесте, — и не спорьте! Вот вы говорите, что король исцелил себя сам, а я утверждаю, что это Божья благодать, излитая через ваше вмешательство, подняла нашего драгоценного правителя на ноги!       Епископ радовался ещё и потому, что сам как руководитель парижской епархии тоже был щедро обласкан короной. Это было весьма кстати, из-за войны партий доходы славного епископа сильно упали. Был бы Клод немного человечнее, то смог бы порадоваться своей большой удаче, вместо этого стоит как сыч. Луи де Бомон отпустил друга и велел повару приготовить сегодня на ужин ягнятину, которую собирался запить сладким бургундским вином. Жизнь прелата порой приятна.              Архидьякон, для которого история со спасением короля стала лишь досадным отвлечением, был поглощён проблемами другого рода. Его мысли занимала Эсмеральда, цыганка была слишком неосторожна, она поставила своё предприятие с гаданием на широкую ногу и пользовалась популярностью. Он имел уже осторожный разговор с Жаком Шармолю по поводу участившихся жалоб на цыган, они воровали, обманывали и смущали честных горожан. Судья был немало удивлён, что не нашёл поддержки в своём друге, который в прошлом так рьяно выступал против цыган и египтян всех родов. Напротив, Фролло разразился небывалым красноречием, он убеждал, что Господь одинаково любит всех детей своих, кроме того, среди цыган было немало добрых христиан, он сам в этом убедился, когда навещал их стан. Тут бедный судья чуть не откусил край кубка, который утолял его жажду.       — Вы бывали у них? — спросил он, тараща глаза.       — Да, бывал, главным образом потому, что мой воспитанник Квазимодо женат на цыганке, вы могли его помнить, он когда-то служил звонарём.       — Надо же!       — Да, и смею вас уверить, цыгане мне показались добрыми христианами.       — Хм, а как же быть с воровством? — судья убрал злополучный кубок подальше от себя.       — В любом стаде есть свои заблудшие овцы, увы! — Клод развёл руками. — Но давайте посмотрим на эту проблему с другой стороны, польза, которую приносят эти люди, превышает вред от пары краж.       — Польза? — служитель Фемиды уже окончательно потерял нить разговора.       — Вот именно, своим искусством эти люди приносят радость в жизнь обывателей. Горожане наслаждаются танцами, развлекаются предсказаниями, услаждают свой взор мастерством фигляров. И тем самым люди отвлекаются от опасных мыслей, от шатания и разброда!       — Хм, — судья пожевал губы, — допустим.       Клод и сам понимал, что его аргументы не убедительны и это только вопрос времени, когда вспыхнет затаённая неприязнь парижан к инородцам. Он уговаривал упрямую Эсмеральду прекратить гадать, даже принёс ей тот самый большой кошель с золотом, который предлагал Квазимодо. Цыганка взяла золото, но совсем прекращать гадать отказалась, единственное, что она ему пообещала, так это сократить количество клиентов. После этих слов она, поиграв ключицами, оголила грудь от свободной блузы, очарованный монах отдал должное её прелестям. Покрывая осторожными поцелуями смуглые плечи, он понимал, к какой бесстыдной манипуляции прибегает его возлюбленная, но всё равно ничего не мог с собой поделать. А Эсмеральда ликовала. Деньги, полученные от монаха, она собиралась отдать в рост под проценты, к концу лета можно было увеличить сумму в несколько раз. Джали будет обеспечена. Женщина впервые позволила себе расслабиться, этой ночью она отдавалась ему почти с радостью.              Дети между тем некоторое время смотрели на него с благоговением, Анри поведал своей подружке о том, что мэтр спас самого короля, и Джали, сложив ручки, восхищённо на него посмотрела. Какой поразительный ребёнок! Клод всё более проникался симпатией к своей новоявленной тёзке. Девочка не только схватывала всё на лету, но обладала безмерным очарованием, конечно же, унаследованным от матери. Он не мог понять, чем поделился с ней безымянный тюремщик, сделавший Эсмеральде этого ребёнка. Девочка была мила, удивительно сообразительна и, судя по всему, обещала вырасти в самую настоящую красавицу. Анри уже был по уши влюблён и, хотя оказывал отважное сопротивление, против себя пойти не мог. Он стал приносить для девочки подарки, заметив, что мэтр этого не одобряет, мальчик умудрялся вручать их украдкой, а та без зазрения совести брала. Так в бедном шатре Квазимодо и Эсмеральды оказались: гребёнка из слоновой кости, венецианское зеркальце в изящной оправе и с десяток вышитых тончайших платков. Джали умело прятала свои сокровища, ей вовсе не хотелось злить мать, которая всё-таки отлупила её за желание носить имя Клод, поэтому для Эсмеральды девочка оставалась Джали. Помимо подарков Анри, она держала в своем тайничке пергамент с греческими стихами, девочка обращалась с ним, как с драгоценной реликвией. Джали обожала почерк своего учителя, то, как буквы смело располагались по идеально прямым линиям, какие завитки имеют буквы «лямбда» и «альфа». Мэтр был лучший, он даже спас самого короля, за что его славили на площадях как спасителя Франции. Она гордилась своим старшим другом и с тревогой ожидала конца лета, когда мать обещала увезти её. Может быть, она сможет сбежать и остаться здесь?