torch

      Им никогда не нравились люди со своим мнением. Они хотели лишь роботов, повторяющих за ними, думающих, как они, подчиняющихся им. Когда ко власти пришли люди с радикальными взглядами, устроившие переворот в стране, все стало по-другому. Граждан превратили в рабов, возможности ограничили, свободы как ни стало. Тогда-то Чон Уёна и сослали в этот лагерь, куда ссылали всех подростков, отличившихся непослушанием. Пара слов, сказанных на эмоциях в университете, пара драк и всё. Теперь он здесь надолго. Если не навсегда.       В такие лагеря отсылали молодёжь, которая мешалась и которая могла в строгом режиме, в качестве наказания, работать на правительство, выполняя грязную работу. Перебирать тонну бумаги, работать на заводах, полях и заниматься прочим физическим трудом с утра до ночи.       Вода была теплая. От нее красиво отходил пар, улетая куда-то к потолку. Купальный час. Так Уён называл это время. По определённому расписанию каждой группе молодых давался час на купание. Каменный бассейн по грудь с уровнем воды по бедро в каком-то сарае с фонариком вместо лампы и вечно открытой в него дверью со следящим человеком в проеме. Очень «По-человечески». И выходить из бассейна без приказа было нельзя. Умрешь.       Уён отличался своей экспрессивностью и активностью. Его больше всех таскали по работе и точно так же ругали, потому что этот парень в свои двадцать уже успел наступить на хвост властям и прославиться на весь лагерь, как тот, у кого нет тормозов. Зато есть своё понятие о нормальной жизни и совершенно нет страха.       А вот другой парень, Чхве Сан, был полной его противоположностью. «Язык в жопу засунул и хорошо ему» — говорили соседи по койкам, ведь он очень редко говорил и был пассивным все свое время. Но работу вовремя выполнял. Попал в лагерь, потому что матери надоел. Детство у него в общем и целом было, мягко говоря, так себе. Хотя какими бы не были их жизни, все они оказались в этом месте.       — Ты перестанешь в меня брызгать или нет? — тихо спросил Сан парня, что уже три минуты с перерывами брызгает ему в лицо водой.       — Нет. — улыбка. — Я хочу поболтать, а это твои первые слова за день, — и снова брызги в лицо другу, а тот лениво закатывает глаза.       — Отстань, — отнекивается Чхве, а Уён в этот момент подходит ближе и обнимает.       Чтобы понять их отношения, понадобится очень много времени. Кто они друг другу не знают даже они. Они обречены, на первый взгляд, в этом гнусном лагере, и они тут одни, но друг с другом. Такие красивые и поддавшиеся странному и резкому желанию временами уделять друг другу совершенно не приятельское внимание. Это произошло внезапно. После очередной работы в лагерном сарае, они уставшие собирались в душ и на отбой, но задержались. Присели на траву и поцеловались. Будто делали это много раз до этого. А потом стали повторять это чаще и чаще и нашли друг в друге хоть какую-то причину держаться дальше.       Вода приятно расслабляла после дня, у них оставалось еще сорок восемь минут до конца купального часа и они, обнявшись, приятно проводили время. Людям вокруг было плевать, их заботило лишь время выделенное на отдых и желание отмыть с себя всю грязь.       Раз поцелуй. Два поцелуй. Уён не хотел останавливаться и прикасался к губам Сана все чаще и чаще. Облокотившись на бортик, тот в ответ обнимал его, поглаживая и сжимая бока. В такие моменты хотелось надеяться на лучшее. На освобождение. Счастье, в конце концов.       — Ты будешь ждать меня, если я умру? — резко задал вопрос Чон. Глупый вопрос. Очень глупый. И не к месту. И проблеск обиды промелькнул сейчас в душе парня, потому что собеседник молчит. — Будешь? — задает снова и понимает, что бесполезно. Ждать бесполезно. После смерти не возвращаются вообще-то. А тот все равно надеется услышать какой-то ответ. Возможно даже ищет романтику, зарытую где-то глубоко.       — Нет. — и рушится. Что-то рушится. Не это он хотел услышать. Они пленники в этом тусклом месте, обнимают друг друга, а всё, что нужно Уёну — это обрести свободу и почувствовать себя нужным хоть на секунду. Это он и хотел услышать от парня, который каждый день пробует его губы на вкус, ни разу не противясь. Надежда. Вот чем жил Уён. Надеждой в тепло и любовь.       — Нет? — надувает губы.       — Нет, — бурчит Сан и убирает руки от Уёна. Контакт потерян. И Уён на глупых эмоциях резко встает, совершая ошибку. Мужчина в проеме замечает движение, грубым голосом приказывает парню выйти из бассейна и направится за пределы сарая. Подгоняя за шиворот, его мокрого и в плавках выгоняют во двор под всеобщие взгляды, приставив дуло пистолета к голове. Такие глупые правила. Глупые. Как и все, кто их придумал. Люди, которые любят власть — любят её во всем, поэтому Чон поплатится за это.       Шесть выстрелов и последний в сердце. Никто не успел ничего сообразить, как на траву упало тело. Умереть с обидой, не успев пожить и найти те самые тепло и нужность. Умереть вот так.       После всех событий в жизни Чхве Сан никогда не хотел жить дальше и лишь испытывал себя. Он давно ничего не чувствует, его существо умерло давно, но сейчас, глядя на бледного парня, которого он обнимал несколько минут назад, чувства, кажется, воскресли, а губы осознанно повторяют:       — Я бы ждал тебя. — и не моргая добавляет. — Я буду ждать.       Все закончилось, не успев начаться, а самое главное… очень глупо.