Из морских чудовищ

Море тёплое, будто где-то за горизонтом плещется левиафан, выпуская пламя в красное закатное небо. Но, добежав до берега, вода успевает слегка остыть. За горизонтом много чудовищ. Кракен оплетает щупальцами парусник, ломая мачты, как зубочистки. Сцилла лает и скалится шестью пёсьими головами на длинных шеях. Харибда закручивает воду и тянет её в себя, так что волны разворачиваются и бегут в обратную сторону. Русалки направляют корабли на скалы по взмаху рыбьего хвоста. Он знает, что похож на этих чудовищ. Он попал в Дом в начале лета. Ему дали новое имя, даже не спросив старое. Ему в очередной раз доказали, что он монстр, которого надо укротить, чтобы всем остальным жилось спокойно. Он и был таким, расплывавшимся в улыбке, когда Горбач неловко слезал с кровати, когда Шакал терял что-то из своих сокровищ, когда Волк обрывал струну на гитаре. Это была страшная улыбка, в которой все видели его радость от того, что им плохо. На самом же деле, улыбка означала: «Мне не одному больно. У каждого своё. Они выдерживают, и я выдержу». В другие минуты этого понимания не было. «Прекрати себя жалеть!» — и он обхватывал себя руками и впивался ногтями в собственные лопатки. На спине оставались красные полосы. — У дракона крылья растут? — смеялся Табаки, когда они в первый раз выехали на пляж около дома, куда их поселили. — А у Шакала выросли лишние зубы? Пляж, оборудованный для инвалидов, бесконечные пандусы, удобные спуски в воду. Дерьмовое солнце. В первый же день он обгорел так, что отпало всякое желание выходить из комнаты. Кожа шелушилась прозрачными белыми чешуйками и горела. А ночами море подползало чуть ли не к самому фундаменту и звало уйти с ним. – Умеешь плавать? – Сфинкс останавливается за спиной и, наклонившись, говорит, почти в самое ухо. – Тебе показать? – Не надо, ещё утонешь. – Я? Такой же, как все эти морские чудовища за горизонтом? Тот, кто мог проплыть двадцатипятиметровый бассейн под водой, не сделав ни одного вдоха? Тот, у кого были слабые руки, потому что в брасе весь упор на ноги. Тот, кто ни разу не плавал после того, как оказался в коляске. – До дальних буйков и обратно, – это вызов Сфинксу. Он вряд ли так сможет без рук. Неподалёку в шезлонге сидит Чёрный. Диалога он не слышит, но когда диалоги Лорда и Сфинкса оканчивались чем-то хорошим? Чёрный не видит белого ящера, который ползёт к воде и погружается в неё вперёд головой. Он видит колясника, который что-то решил доказать то ли Сфинксу, то ли самому себе. Чёрные волны разбиваются о лицо. Лицо ли? Драконьи глаза открыты даже под водой. Хочется толкнуться ногами, но они не слушаются – от русалочьего хвоста было бы больше толку. Но он гребёт, толкая воду слабыми руками, сбиваясь с браса на кроль и обратно. Он уже не видит буйки и не понимает, в какой стороне берег. Вода становится прохладнее, потому что левиафан присмирел и теперь смотрит на него уставшими глазами, не видя в нём ни опасность, ни хотя бы добычу. Сытый Кракен скрывается в глубине. Сцилла на скале начинает выть о чём-то своём. А Харибда тянет и тянет воду, унося его в неизвестность под смех русалок. Ещё несколько гребков и руки совсем перестанут слушаться. Останется только солёный привкус во рту и тишина. А потом чья-то крепкая рука обхватывает его и выдёргивает на поверхность. Первое желание –вцепиться когтями в человеческое тело. Да, он уверен, что это человек, причём сильный, способный отнять у моря белого ящера, бьющегося о волны. Сфинкс сидит на берегу и водит ногой по грязному песку. Он видит, как античный герой – что-то среднее между Ясоном и Одиссеем – вытаскивает на берег полуживого дракона, которого не приняло даже море. Чёрный видит холодного бледного Лорда с зелёным илом, запутавшимся в волосах. Лорд видит темноту, в которой маячат красные точки буйков или глаза чудовищ. Когда-нибудь он до них доплывёт.