Five days before my suicide

Пролог. POV С детства мне всегда было интересно: каков на вкус кислород? Ты вроде как дегустируешь его с каждым вдохом, но вкуса, как и насыщения не получаешь. Приходится еще и еще раз пытаться уловить дорожку, уходящую высоко в небо, скрываясь за пушистыми облаками. Еще одно детское наивное желание, не правда ли? И оно сбылось за минуты до наступления сентября, в центре города, в месте, где птиц не видно, подняв глаза от земли к высоченным зданиям с их крышами, на одной из которых стоял и я. Еще бы дождя для полной картины, сочетая его с трауром на лице. Погибать ночью красиво. Я любил и продолжаю любить ее, потому что в ней таилась какая-то загадка и то, что скрывала луна от глаз людских на протяжении восьми-десяти часов здорового сна. Небо тянуло за собой куда-то далеко. От суеты, городов, да и мира в целом. Утром звезд не увидеть. Дед говорил, что на самом деле это не так, и место, откуда видно их даже днем, существует ровно столько, сколько земля лежит под нашими ногами. Тогда мне было семь, и я, как истинный первоклассник, мечтал стать космонавтом. Увидеть звезды, словно каких-то светлячков вблизи, и гоняться за новой мечтой. Альбомы были полны рисунков ночного неба. Открытого. В степи или забытой глуши, не важно, только одно – звезды. Вскоре появился мольберт и первые холсты за двенадцать лет. Последняя работа, как и мечта не были достигнуты. Незаконченный день и мы с дедушкой, сидящие под открытым куполом неба. Пока греет солнце и пред глазами появляются они, укрытые лучами и заботой светила… - Малыш, сегодня твоего дедушки не стало, - рыдания матери тогда опустились как ненужные декорации в театре. Кисть выскользнула из моих рук, упав на пол и оставив бурые следы на светлом ковре. Будь это другой день, мама бы накричала, поворчав о том, что ее сын не ценит того, что имеет, и в моем возрасте пора бы прекращать заниматься такими глупыми вещами, а серьезно взяться за учебу. Знаю, в такой момент должно играть что-то грустное. Я видел это в полнометражных фильмах и сопливых мелодрамах, вроде тех, которые крутят по самым мелочным рейтинговым каналам. Сердечный приступ. В США, штате Виргинии города Александрии такие припадки и случаи смерти были обычным явлением, поэтому удивляться этому глупо. Но что я, двенадцатилетний, знал о подобном, чтобы вести себя по-взрослому? Ничего. Только закинутый мольберт, незаконченная картина и горечь в душе от того, что последний человек, разделяющий мои детские взгляды, мертв. Время шло. От жизни я успел взять все, получаемое подростком, но за год до двадцатилетия мне выпала карта удачи. Запах кислорода, запах нашей ежеминутной жизни, запах свободы. На девятнадцатом этаже дышать труднее. Не побывав там, вы не опровергнете моих слов. И не упрекнете во лжи или обмане. На легкие давит невидимый груз, и с каждым «глотком» чувствуется вкус чего-то сладкого на языке, отдаленно напоминающего ваниль. Под ногами - опора в виде здания, а внизу, словно муравьи, быстро-быстро следуют своим маршрутом люди. Казалось, подняв ногу и задержав в воздухе, это будет выглядеть так, будто грязным ботинком я очертил и отрезал кусок чьей-то жизни, раздавив их самообладание и скучные будни к чертям собачьим. Только вот они все шли, выползая из–под него, и, как ни в чем не бывало, обходили друг друга. Как не прискорбно, но некоторые из них попадут под влияние определенных изгибов в графике, став свидетелями смерти одного идиота. Идиота, который никак не шагнет в пустоту, продолжая сверлить взглядом свою поднятую конечность. Косяк. Идиота, который шарил в дырявых карманах, надеясь о пачке любимого «Winstonа». Идиотизм. В шестнадцатый, сука, раз, как умалишенный. Хотя прекрасно знал, кто и когда стащил ее, выкурив все до последней сигареты. Этот дурень часто кромсал мое имя, оставляя по четыре, а то и по три буквы. Дейдара. И пусть прапрадед перевернется в гробу. Дейдара Тсукури. Хидан как-то говорил, что матерь, назвавшая ребенка именем одного из близких, предречет ему судьбу, схожую с судьбой этого человека. Видимо, он не слышал о понятии слова «жизнь» и словосочетании «быть в полной заднице». Или имел в запасе родственников, пожизненно сидящих в тюрьмах, чего желать не хочется никому, кроме Хьюги. Нет, глупец вообще ничего не знал о моей жизни. О моем самом наиглупейшем косяке. За пять дней до самоубийства. За пять дней до конца лета. До конца истории. Истории настоящего придурка. - Хидан, - свистящий шепот под вой сирен хвостов. Во рту все еще стояла вонь, от недавно выпитого горького кофе, ударившая в нос, отчего я недовольно поморщился. Уж лучше бы сигаретная, приевшаяся. Еще секунды, самодовольная улыбка и тот самый незавершенный. Шаг. - Ты козел, Матсураси. Очень буду рад Вашим отзывам.