Хоум-ран

      Итак, он застал её врасплох. Возможно, в первый и последний раз в её жизни.       Когда мяч, мягко ударившись о лоб девушки, приземлился на пол, Зик вышел из-за угла и с усмешкой поглядел на её недоумевающее выражение лица. — Что, бейсбольных мячей никогда не видела? Елена подняла его, подхватив длинными пальцами, и зажала указательным и средним, внимательно разглядывая. Судя по тому, как настороженно она его обследовала, Зик понял, что нет, никогда. — И про бейсбол, должно быть, не слышала? Отрицательно помотала головой, ногтём поскребла кожаный, потрепанный мячик по мягкой поверхности. — Совсем-совсем? Елена, ты иногда меня пугаешь, честно тебе говорю.       Что ж, в её детстве не было ни бейсбола, ни бейсбольных мячей. И вообще каких-либо мячей. Её учили кидать ножи: в руке маленькой девчонки с большими, как будто вечно удивленными чему-то глазами, тяжелые ножи помещались кое-как, и она кидала их со всей силой, но очень часто промахивалась. «Ещё раз! Повторить! Ещё раз, и ещё раз! Не прекращать, пока не получится! Не останавливаться!»       После обеда Зик потащил Елену на улицу, прихватив с собой две биты, перчатку и пару мячей. Серьезно взявшись за её обучение, он решил, что пока она не освоит самые базовые техники игры, душа его не найдет покоя. Бейсбол – дело величайшей важности, слово капитана.       Сначала у неё получалось кое-как. Было в этих повторах я-кидаю-ты-отбивай-и-наоборот что-то из прошлого, обидное и зарытое глубоко внутри. Маленькая сирота, потерявшая всё на войне и нашедшая на ней же смысл своего дальнейшего существования, не хотела ни в чём кому-либо уступать.       Она ожидала, что на неё в любой момент могут накричать, или заставить сделать что-то в наказание. Память подкидывала яркие, сочные кадры самых жутких уроков: Елена стоит у стены, ножи пролетают мимо неё, неприятно свистя над ухом. — Теперь ты видишь, куда надо кидать? Чувствуешь цель? Видела, конечно, и чувствовала. Всем телом: как колени подгибаются, становятся ватными; кое-как уходила с полигона, чуть ли не отскребали всей толпой таких же малолетних новобранцев. Но в этот раз на неё никто не кричал.       Руки Зика на её плечах, поворачивая корпус слегка вбок: вот так легче, лучше отбивать. Елена чувствовала его дыхание где-то у уха, тихий голос: — Подними руку чуть выше, так, умница. Приятно, горячо, щекотно. Не первая похвала в её жизни. Начиная с какой-то точки в подростковом возрасте, она выбилась в разряд лучших, самых жестоких. Путем упорных тренировок, слёз и бесконечной боли, протоптала себе дорогу к признанию, но так хорошо от одобрения не было никогда.       Великолепная скорость реакции и передвижения творили чудеса, и к концу дня Елена уже летала по полю, поражая Зика всё больше, и иногда даже умудряясь застать его врасплох. Больше этого его удивил лишь азартный блеск, появившийся в глазах девушки, когда она постепенно разобралась в сути игры. Сама жизнь заплескалась в тьме её глаз-колодцев, которые моментами нагоняли жути на сослуживцев, но Зику они казались прекрасными. И девушка, раскрасневшаяся от бега и радостно кричащая «Ещё разок! Поймала!» казалась прекрасной тоже, несомненно.       — Это что, капитан с Еленой на улице? Двое застряли в проходе у окна, во всю таращась в него на две фигурки, слабо различимые под светом немногочисленных уличных фонарей. — Что они там делают, в такой-то час? Начали яростно толкать друг друга в бок, чтобы лучше видеть. — Это ж надо! Они там в бейсбол играют! — Да не мешайся ты, давай я теперь посмотрю! Секундочку… Срочно, быстро поморгать – такое легко может привидеться в темноте. — Подумать только, никогда не видела её такой счастливой. — Я вообще думал, что она и улыбаться толком не умеет. — Nice catch!* Мужчина, бросив перчатку в сторону и стремительно направившись к девушке, поднял её и покрутил в воздухе, радостно смеясь (кажется, видно было так себе). Двое у окна смущенно удалились, будто подглядели за чем-то совсем личным. А она, и правда, была счастлива.

***

      Когда Зика обвинили в военных преступлениях, Елена сидела в тюрьме где-то очень далеко, вся в тяжелых цепях. Как будто она сама могла превратиться в титана и всё вокруг разнести. Если бы.       Его поставили у стены, закрыли глаза какой-то тряпкой, чтобы не нужно было в них смотреть (страха там отродясь не было, но мало ли), прозвучало несколько оглушающих выстрелов. Быстрая и неловкая казнь – суровые времена, суровые решения. Мир катился в чертову дыру. Елена ничего не почувствовала: ни тогда, когда Зик, в последний раз помолившись, принял семь пуль, ни когда ей об этом сообщили.       Она, в целом, была крайне умиротворенной в те дни. Иногда брала в руки мяч, до которого могла дотянуться, если слегка наклонялась, и кидала его в кирпичную стену напротив. Тот с легким стуком возвращался к ней, и звук смешивался со стуком её собственного сердца.       — Думаешь, можно оставить это у неё? — А что она сделает? Убьет кого-то им? — Я откуда знаю, что эта, — презрительно, но с уважением. Сочетание, обычно вряд ли возможное, но не с ней, — Может натворить. Да и начальника её больше нет. — Ну убьет себя мячом, значит. — Посмеялись, ушли.       В такие моменты ей нравилось закрывать глаза и окунаться в воспоминания – но не те, про град пуль и сирены, разрывающие самые тихие ночи. В её воспоминаниях было тепло, солнечно, пахло свежескошенной травой и был слышен хриплый смех вперемешку с ударами биты, рассекающей воздух. Елена сделала очень глубокий, долгий вдох. Откинулась назад, оперевшись об то, что называлось подушкой. И для неё всё скоро кончится, сомнений нет. Только крепче сжала в руках старый, бейсбольный мяч.