Сон

Нет никого, Азер один остался. Хорошо, что мама тоже в Адане. Вот он, конец пути, вот он, крах завоевателя. Византия не сдалась на потеху, на поругание, устояли великие стены. Всё болит, Азера били долго и со знанием дела. Не вздохнуть нормально — пара ребер точно сломана. Левый глаз заплыл, не видно ни черта. Во рту солоно. Боль тихая, но злая. Пустой дом, ночь. Как быстро его найдут? Найдут ли вообще? Азер хочет засмеяться в голос, не может только — и от небольшого движения огонь по телу. Сознание плывёт, множится, черные мушки гудят, Азер будто в горячке. Всему приходит конец, всё сгорит, рано или поздно, так или иначе. Ты же не собирался жить вечно, Азер Куртулуш? Почему здесь так душно, почему совсем нет воздуха? От вкуса собственной крови так мерзко. Азер проваливается в темноту… Порыв холодного ветра выдергивает Азера наружу. Голова тяжелая, чистый свинец, что такое? Ветер треплет занавески, рядом с распахнутым окном стоит Караджа. Конечно же, в одной тонюсенькой ночнушке. Караджа подходит, присаживается на край кровати и кладёт ладонь Азеру на лоб. — Дурной сон? Азер кивает. — Закрой окно, простынешь. — Потерплю, — Караджа улыбается, — Ты от духоты плохо спишь. — Закрой, — Азер не отступает, что его сон сейчас? Караджа улыбается шире. — Ладно, ладно! Азер в два счета добирается до несчастного окна и закрывает его. А потом утягивает Караджу в постель, накрывает собой, одеялом, прячет, будто сейчас кто-то может причинить ей вред. Будто кто-то может её отнять. — Ты совершенно безответственная! — Азер шипит раздраженным котом, — Ты упрямая, невоспитанная, безответственная девчонка! Караджа обнимает его, Караджа тихо смеётся ему в шею. И сразу целует, в шею, потом дальше, по линии подбородка. Ну как с ней сладить?! Азер целует в ответ, по-настоящему, грубо, голодно, будто впервые. Воздух горячий, кожа горячая, эта комната сейчас сгорит. Впервые было иначе, было страшно, было — как шаг в омут. А сейчас Караджа — вся его, никому не отдаст, ни за какие сокровища. Караджа — его сокровище. Карадже весело, она подставляется под поцелуи, прижимается близко-близко, будто хочет врасти в Азера навсегда. — Маме надо сказать, она обидится, — Азер с трудом отрывается от Караджи, пытается поймать ее взгляд. И замирает. Никогда и никто не смотрел на него так, Азер не понимает, как сердце еще не остановилось. — Фадик всё давно поняла, — Караджа гладит Азера по волосам. — Да ладно? Ну ты только посмотри! — Азер даже приподнимается на руках, — Сестер бы давно изругала, а тебя как любит, что и слова не скажет! Караджа смеется в голос, Азер чувствует себя самым счастливым человеком на свете. Но всё же он должен быть аккуратнее, не дай Бог что! Как же хорошо, как же хорошо теперь. Так мало надо, оказывается, чтобы было так хорошо. Азер закрывает глаза и утыкается Карадже в плечо, дышит ее запахом, ее жаром нестерпимым, ее счастьем ответным. Ничего больше не надо… Азер открывает глаза. Холодно, очень холодно. От света дневного режет глаза, боль сразу же, дикой волной прокатывается, заявляет свои права. Что с ним было? Сколько он здесь пролежал? Он жив вообще? Жив, у мертвых ничего не болит. Машина, в гараже должна быть машина, с полным баком, парой стволов под сиденьем и какой-никакой аптечкой. Бывало и хуже, били и сильнее. Выжил же. Выживал до сих пор. Вот и сейчас не умрет. Сон ему снился, Азер не помнит, о чем, но хороший какой-то сон. Во сне была Караджа. Всё сошлось, Азер, всё сошлось. И смерть твоя, и жизнь — всё Караджа. А значит — надо вставать и идти, до конца, до победного. Чтобы если уж суждено сложить голову — то у ног Караджи.