Одним днём

      Позже тем же вечером Гарри и Гермиона лежали на одеяле посреди пустого поля и смотрели на звёзды. Они пытались вспомнить и назвать все созвездия, которым их учили в школе.       — Знаешь, всё это заставляет меня думать о Блэках, — сказал Гарри. — Всё-таки это немного странно, что все они называют своих детей в честь звёзд, как думаешь?       — Да, — улыбнулась Гермиона. — И в итоге у них получаются такие странные имена, вроде Драко или Андромеды. Но, знаешь, думаю, приятно иметь возможность последовать какой-нибудь семейной традиции. У моих родителей тоже была одна такая традиция, но тогда у них была только одна я.       Гарри повернулся к ней лицом, и взял её за руку.       — И какая же это была традиция? Греческая мифология?       — Нет, меня назвали не в честь той Гермионы. Меня назвали в честь Гермионы из Зимней сказки Шекспира. Их традицией был Шекспир, но только комедийный.       Слезы потекли по лицу Гермионы, когда она подумала о своих родителях и о том, что они больше никогда не вспомнят её. Не вспомнят, как и она сама не могла вспомнить всё, что происходило с ней после того несчастного случая. Да, это казалось ей довольно справедливым возмездием за то, что она с ними сделала.       Гарри, словно почувствовав, что с ней творится, притянул её к себе, и она с облегчением уткнулась головой в его грудь.       — Они помнят, Гермиона. Я уверен. Точно так же, как ты хранишь столько всего в своём сердце, так и они хранят воспоминания о тебе в своих сердцах.       Гермиона кивнула и крепко обняла его за талию. Это было для неё каким-то особенным удовольствием — быть так близко к нему. До этого Гарри весь день держался от неё на расстоянии, но несколько раз они всё же прикоснулись друг к другу, и в эти моменты Гермиона сразу же чувствовала себя удивительно спокойно и уютно. И если бы она ещё сомневалась в своих чувствах к нему, а это было не так, то сейчас она уже с лихвой убедилась бы в их реальности.       — А я ведь не знал этого о тебе, о том, в честь кого именно тебя назвали, — сказал он, снова глядя на звёзды и рассеянно поглаживая её по волосам. — Что касается меня, то я не знаю, в честь кого меня назвали. Мне кажется, что моим родителям просто понравилось это имя.       — Гарри Поттер, — медленно и со вкусом произнесла Гермиона. — Звучит довольно мило.       Гарри посмотрел на неё сверху вниз и улыбнулся как раз в тот момент, когда она сама улыбнулась ему. В этот момент её сердце снова подпрыгнуло и затрепетало. Точно так же, как оно делало это весь этот день. Посмотрев на Гарри, Гермиона слегка приподнялась и, прежде чем успела отговорить себя от этого, приблизилась к нему и нежно поцеловала его в губы.       — Я думаю, нам уже нужно поговорить об этом, — прошептала она, отстраняясь. — Сейчас.       Гарри погладил её по щеке и кивнул, а затем порывисто притянул её к себе для ещё одного, более продолжительного поцелуя. Это было нежно, медленно, чувственно и… ещё много как, для чего у Гермионы просто не нашлось слов. Её сердце, казалось, должно было вот-вот выпрыгнуть из груди и взорваться, и Гермиона удивилась, почему же они не занимались этим весь день?       Вместо этого они проделали отличную работу по упорному избеганию той темы, которую Рон пытался заставить их обсудить этим утром. Они снялись с места и отправились в путь, разыскивая растения из составленного Гермионой в начале недели списка ингредиентов для зелий. Затем они поплавали в ещё одном озере, а потом грелись на солнышке. Гермиона читала, Гарри лениво дремал, а ближе к вечеру, как раз перед ужином, Гарри даже удалось уговорить её сесть на метлу.       Потом они готовили ужин на костре, прямо как в старые времена, и это оказалось на удивление забавно, а затем, когда солнце зашло за горизонт, они жарили зефирки.       Это была идея Гарри — найти место, вокруг которого не было бы деревьев, чтобы они смогли без помех полюбоваться на звёзды. И потому они снова сели на мётлы и сделали немало кругов над окрестностями, пока, наконец, не нашли это поле.       Но, несмотря ни на что, рассказанная Роном правда весь день незримо витала между ними, и Гермионе всё казалось, что эта правда будто бы готовилась к тому моменту, когда они дозреют и всё же заговорят об этом. Гермиона всё пыталась понять, как она должна была, по словам Рона, «исправить ситуацию», но она так же была и в полной растерянности, в основном потому, что не знала точно, что именно происходит между ней и Гарри. И сейчас всё, что она знала, заключалось в том, что лежать здесь, в обнимку с Гарри, было просто прекрасно.       Гермиона поёрзала в его объятиях, посмотрела на звёзды, и попыталась сообразить, с чего же начать их разговор. Но Гарри заговорил первым, прежде, чем она успела что-нибудь придумать.       — Ты хочешь о чём-то меня спросить? — поинтересовался он.       Гермиона сделала глубокий вдох, собралась с мыслями, а потом торопливо сказала:       — Во-первых, прежде чем задавать тебе какие-либо вопросы, я хочу сказать тебе, что люблю тебя. Я во многом не уверена… Да что говорить, я вообще ни в чём не уверена, кроме одного — я люблю тебя. Я… всегда любила тебя. Любила гораздо раньше, не знаю, знаешь ли ты об этом. В моём сердце уже было место для тебя, и сегодня, когда я снова попыталась найти эти чувства, они были сильными, очень-очень сильными. Я… не знаю, в чём смысл всей этой моей болтовни, но я просто…       Гермиона замолчала, чтобы набрать побольше воздуха в грудь, но Гарри в этот момент просто покрепче прижал её к себе, и она тут же сдулась.       — Я думаю, что просто хочу, чтобы ты знал, как сильно я тебя люблю, так как понимаю, что из-за своего состояния я не могу говорить тебе об этом так часто, как мне сейчас хотелось бы, — закончила она.       Гарри наклонил голову и поцеловал её в макушку.       — Спасибо. Я тоже тебя люблю. И тоже очень-очень сильно.       Гермионе показалось, что она слышит слёзы в его голосе, и она хотела было посмотреть в его лицо, но всё же сдержалась, сосредоточив свой взгляд на звёздах. Она подумала, что если сейчас увидит его со слезами на глазах, то точно потеряет голову, а она так хотела сохранить в себе хоть чуточку адекватности.       — Хорошо, так… эм… вопросы, — неуверенно подала голос она.       — Задавай.       — Мы любим друг друга, мы не раз признавались в этом, но мы ни разу не пытались наладить отношения?       — Да, не пытались.       — Оу…       — Я хотел, — тихо сказал он. — Я всё ещё хочу, но именно ты не даёшь мне… нам сделать это.       Сердце Гермионы снова сжалось в груди. Да, Рон говорил ей об этом же самом, да, она думала об этом весь день, но только услышав это от Гарри, этот факт наконец-то стал для неё реальным. Они до сих пор не были вместе, и это была целиком и полностью её вина. И именно она была причиной той боли, которая звучала в голосе Гарри. И ещё она была почти уверена, что знает причину, по которой продолжала сдерживаться. Вернее, очень длинный список причин, по которым у них не могло быть нормального совместного будущего. И этот список весь день крутился в её голове.       Правда, Гермиона не была уверена, рассказывала ли она когда-нибудь Гарри обо всех этих причинах.       — Ты знаешь почему? — спросила она.       Гарри несколько мгновений молчал, а потом, когда он в конце концов заговорил, его ответ был совсем не тем, какой ожидала услышать Гермиона.       — Ты думаешь, что ты луна, а я солнце, и что из-за наших обстоятельств мы никогда не сможем быть вместе, несмотря на то, как отчаянно мы любим друг друга.       — Как поэтично.       — Да. Думаю, тебя вдохновил сборник стихов.       Гермиона повернулась набок и обняла Гарри за талию. Она снова уткнулась головой в его грудь и спросила:       — Что произошло между нами, Гарри? Какова наша история?       А ещё она мысленно добавила: «И откуда взялась вся эта боль, о которой говорил Рон? Что я сделала? И, самое главное, можно ли это исправить или для этого уже стало слишком поздно?»       Гарри обнял её обеими руками и крепко прижал к себе.       — Не думаю, что я когда-либо рассказывал тебе вообще обо всём. Ты слышала что-то тут, что-то там, но никогда не слышала всё разом.       — Ты расскажешь мне сейчас?       — Да.       Он замолчал. Молчал он долго, но Гермиона сразу догадалась, что он пытается решить с чего именно начать свой рассказ. Или просто набирается смелости. Так что она просто терпеливо ждала, прислушиваясь к биению его сердца, и ощущая, как мерно вздымается и опускается его грудь.       — Это началось примерно полтора года назад, когда мы с Джинни расстались, — начал он. — Она порвала с нашими отношениями, поскольку была убеждена, что я влюблён в тебя. Я тогда не соглашался и думал, что она ведёт себя незрело и нелепо, но, в общем, оказалось, что она права, хотя мне понадобилось очень много времени чтобы осознать это.       — Как долго? — поинтересовалась Гермиона, рисуя узоры на груди Гарри.       — Не раньше того ноября. Да, я был тем ещё тугодумом.       — Согласна. Ещё в школе ты не выделялся особой сообразительностью в таких делах, — поддразнила она.       — О, да, спасибо за напоминание! — хмыкнул Гарри и в отместку пощекотал её бок.       Гермиона посмотрела на него и улыбнулась, а потом поцеловала его в подбородок, после чего снова пристроила голову у него на груди.       — В любом случае, я понял, что влюбился в тебя, а потом просто жил два месяца, пока однажды вечером я как бы не сорвался и просто не выпалил это прямо тебе в лицо. Это не был какой-то там особенный день или что-то в этом роде, мы просто смотрели телевизор, когда я повернулся к тебе и заявил: я люблю тебя.       — И что я ответила? — спросила Гермиона.       Где-то в душе она сильно сомневалась, что хочет знать ответ на этот вопрос.       — Ты молчала. Ты была до жути молчаливой. Ты не сводила глаз с экрана, а я сидел и думал: чёрт возьми, она меня услышала или мне повторить? Но прежде чем я набрался смелости что-то сделать или сказать, ты повернулась ко мне и просто поцеловала. Это было… невероятно.       — Да?       — Да. Очень и очень хороший первый поцелуй.       — А я тогда знала, что это было нашим первым поцелуем?       — Когда ты наклонилась и поцеловала меня, ты этого ещё не знала, но я сразу же сказал тебе об этом. И всю следующую ночь я просто лежал в своей постели не в силах уснуть и чувствовал себя таким до одури счастливым, что мне казалось, будто ещё немного и я куда-то улечу. И на следующее утро мне так не терпелось увидеть тебя, что я проснулся в пять и просто сидел на кухне, ожидая. А потом… потом ты ничего не вспомнила.       — Я не записала это?       — Нет.       — Мне жаль…       Гарри положил подбородок ей на голову и тяжело вздохнул.       — Да… Наверное ещё никогда в жизни я не был настолько сбит с толку и, наверное, именно тогда я начал сомневаться в себе. Не в своих чувствах, я знал, что они более чем реальны, но я начал думать обо всех тех причинах, которые могли бы нам помешать.       — Например?       Гермиона задалась вопросом, сколько его причин совпадёт с её причинами, о которых она так долго размышляла сегодня днём.       — Во-первых, я думал, что ты не сможешь влюбиться в меня так же, как я влюблялся в тебя: постепенно, в течение нескольких месяцев. Я всё ещё считал, что каждый день ты перезагружаешься полностью, хотя уже тогда Невилл настаивал на том, что многие вещи ты знаешь и помнишь на каком-то глубинном, подсознательном уровне. И, в общем, примерно в то же время у нас частенько оставался Тедди, и я своими глазами наблюдал, как с каждой неделей ты всё больше привязываешься к нему, и даже подозревал, что ты по-настоящему полюбила его. Так что это доказало неправильность моей теории и правильность теории Невилла.       Гарри чуть помолчал, а потом, после глубокого вздоха, продолжил:       — А потом в мою голову пришла другая мысль. Это случилось во время свадьбы Джорджа и Анджелины. Кто-то произнёс тост или что-то ещё в том же роде о том, что брак — это так же просто, как банальный выбор проживать со своим партнёром каждый день. Да, некоторые дни будут тяжелее других, но нужно просто продолжать жить и стараться делать каждый день лучше предыдущего. Я неделями размышлял над этими словами. Я подумал: Гермиона не сможет этого сделать. У неё есть своя, уже настроенная система, на которую она полагается каждое утро, когда решает, чем заняться в этот день. И ведь теперь очень многое в её жизни зависит от того, доверяет ли она решениям, которые принимала в прошлом.       Гарри снова перевёл дыхание.       — Я подумал: если Гермиона выберет меня, она просто сделает это один раз, а затем просто продолжит следовать этому согласно своим записям, даже если её сердце больше не будет согласно с этим. Она не выбирала бы меня каждый день, она выбрала бы меня только один раз. Разве это справедливо?       — Хорошая мысль, — чуть помедлив, признала Гермиона. — Я ещё не думала о таком.       Гарри на это вздохнул и покачал головой.       — Да, это было очень логично и всё такое, но всё же это было неправильно. Потому что в течении следующих трёх месяцев, когда я держался от тебя на расстоянии и пытался не ляпнуть о своей любви к тебе, ты продолжала неосознанно тянуться ко мне. Ты выбирала меня. Снова и снова. Иногда мы целовались, а иногда просто разговаривали допоздна, и мне пришло в голову, что я использовал это выбери-один-раз как оправдание, потому что банальным образом боялся. Твоя интуиция оказалась гораздо сильнее, чем я изначально предполагал, и я был уверен, что если однажды ты окажешься в отношениях со мной и вдруг не захочешь их продолжать, то ты просто прекратишь их. Несмотря ни на какие свои записи. Я имею ввиду, у тебя, очевидно, ни разу не было угрызений совести по поводу того, что ты отвергаешь меня, поскольку ты раз за разом делала это сразу же, как только понимала, как именно мы относимся друг другу. Ты и правда не хотела этого.       — Оу… Значит, я каждый раз просто забывала об этом?       — Да.       — И я так и не сказала почему?       — Нет, — с тяжёлым вздохом ответил Гарри.       Гермионе казалось, что он вёл разговор к чему-то конкретному.       — Но потом что-то изменилось, не так ли?       — Да. Что-то изменилось. Это случилось в апреле, когда я окончательно удостоверился, что все мои причины держаться от тебя подальше были необоснованными. Так что однажды я просто решил признаться тебе в любви с самого утра, чтобы у тебя был целый день впереди, чтобы обдумать это. Тогда я считал, что главная проблема заключалась в том, что ты узнавала обо всём этом гораздо позже, и у тебя было всего несколько часов перед сном, чтобы всё обдумать.       — Это сработало? Что тогда произошло?       — Я приготовил тебе завтрак, а потом сказал, что люблю тебя и поцеловал. К тому времени я понял ещё и то, что твоё тело, казалось, осознавало, что мы любим друг друга ещё задолго до того, как это понимал твой разум. Сначала ты была немного насторожена, но с течением дня ты становилась всё более раскрепощённой…       Гарри ещё раз вдохнул и поплотнее прижал её к себе.       — Это был прекрасный день, — продолжил он. — И той ночью мы впервые переспали. Это было чудесно даже несмотря на то, что это был твой первый раз. Я говорю тебе об этом потому, что ты, кажется, каждый раз беспокоишься об этом, — он наклонился и снова поцеловал её в макушку, а Гермиона так и не смогла сдержать улыбки, поскольку её и правда очень сильно интересовал этот вопрос. — После этого мы ещё несколько часов лежали в постели, разговаривая о том, как мы могли бы построить наши отношения с учётом твоей ситуации, а потом… — он замолк.       Гермиона подняла взгляд, но Гарри так и продолжал безучастно смотреть куда-то в небо.       — Что случилось потом? — спросила она.       Да, она задала этот вопрос, хотя прекрасно знала ответ на него, благо, Рон всё ей рассказал. Она ушла и разбила ему сердце.       — Когда я заснул, ты ушла, — подтвердил он, — а на следующее утро ты всё забыла.       — Оу…       — Да… — вздохнул он.       — И эта история длится уже несколько месяцев. Иногда я признавался в том, что люблю тебя, иногда ты сама осознавала это. Иногда я начинал целовать тебя первым, иногда первой была ты, иногда мы с тобой занимались сексом, и каждый раз ты всё забывала. Одно время я думал, что ты, возможно, просто откладываешь принятие решения до конца месяца. Я знаю, что тебе трудно принимать решения без всей доступной информации, и потому особо не удивлялся, когда в течение месяца ты всё забывала. Я думал, что как только ты доберёшься до своего ежемесячного подведения итогов, тебе придётся что-то решить. Особенно, когда ты увидишь, сколько раз мы были вместе.       — Я когда-нибудь разговаривала с тобой об этом во время изучения своей ежемесячной сводки?       Гарри отрицательно покачал головой.       — Каждый раз я ждал этого, но… прошло уже три месяца, и ничего. К июлю я начал беспокоиться, а Рон с Джинни начали подталкивать меня к тому, чтобы я хоть как-то начал влиять на тебя. Они сказали, что сидеть в своей комнате в одиночестве в окружении бумаг — это одно, а вот если бы я заставил тебя провести это время со мной и всё обсудить, то у тебя просто не получилось бы быть такой…       — Холодной? — подсказала Гермиона.       — Да.       Сердце Гермионы сжалось. Подсказывая, она очень сильно надеялась, что он не согласится с ней. Но он согласился.       — Ладно… — неуверенно протянула она. — Я так понимаю, конец июля был другим?       — Да, конец июля был другим. Я пошёл на работу и дал тебе время просмотреть свои записи, а потом, в обед, заглянул домой проведать тебя. И именно тогда я понял, почему ты ни разу не поговорила со мной во время предыдущих подведений итогов.       — И почему же?       — Ты ни разу не записала о наших изменившихся отношениях. Ты не сделала ни единой записи об этом даже в скрытом разделе своего блокнота. Так что… во время ежемесячного подведения итогов ты не имела ни малейшего понятия о нашей истории.       — Ох! И что было дальше? Ты наконец-то рассказал мне всё?       — Да.       Гарри замолчал, но Гермиона уже знала — о чём бы он ни поведал далее, ей это очень сильно не понравится. Так что она была даже немного удивлена, когда следующие его слова были вполне себе миролюбивыми.       — Я рассказал тебе обо всём и даже назвал почти все даты, когда мы открывались друг перед другом — с некоторых пор я начал их записывать. Сначала ты плакала и извинялась, а потом мы занялись любовью, после чего поговорили и согласились, что наши попытки держать дистанцию были глупыми, так как это, очевидно, ни разу не сработало. В итоге мы пришли к выводу, что мы должны попробовать выстроить наши отношения несмотря ни на что.       Гарри ещё раз вздохнул и с силой взлохматил волосы.       — Чуть позже в тот же день я получил Патронуса от Рона, который напомнил мне, что мы с ним собирались пойти в паб, так как это был день моего рождения. Я собирался отказаться, но ты настояла на том, чтобы я ушёл. По твоим словам, в моё отсутствие ты собиралась поработать над тем, чтобы внести соответствующие изменения во все письма и резюме, касающиеся нас, чтобы на следующий день ты знала, что мы решили быть вместе. В общем, я согласился и пошёл на встречу с Роном.       Гермиона ждала продолжения, но Гарри молчал. Она почувствовала, как Гарри сделал несколько глубоких, медленных вдохов.       — Что случилось дальше?       — Я не знаю. В моё отсутствие к тебе приходила Луна, и позже она рассказала мне только о том, что ты накручивала себя и находилась на грани нервного срыва. Я не смог добиться от неё каких-то подробностей, но, думаю, знаю, что творилось у тебя в голове. Мне кажется, что ты сама отговаривала себя от этих отношений или поняла, что дала мне обещание, которое не сходилось с тем, чего ты на самом деле хотела. Я должен был остаться. Я не должен был оставлять тебя одну. В любом случае, ты…       Гарри прервался и в очередной раз глубоко вздохнул.       — До самого утра ты так и не вышла из своей комнаты. До этого ты пообещала заглянуть ко мне вечером, так что, когда ты не появилась, я решил проверить как ты и сам пошёл к тебе. Твоя дверь была заперта, а поверх неё было наложено заглушающее заклинание. Тогда я подумал, что, быть может, ты просто не успевала внести в свои записи все необходимые правки и не желала терять времени, и потому оставил тебя в покое.       — А потом я снова всё забыла? — кое-как выдавила она.       — Нет, ты не просто забыла, — голос Гарри еле слышно подрагивал от эмоций. — Ты буквально стёрла меня. Ты взяла всё, что я сделал для тебя, всё, что помогало тебе жить и чувствовать себя лучше, и просто вышвырнула это! Ты решила, что лучше уж будешь грустить и чувствовать себя неловко, чем увидишь утром хоть малейший намёк на меня. Знаешь, я даже как-то удивлён, что ты не вышвырнула и своё досье на меня.       Его голос сорвался, Гарри затих, и Гермиона крепко обняла его, не имея ни малейшего понятия чем ещё помочь ему. В её голове эхом отозвался голос Рона: «Ваши отношения… они на самом деле токсичные… И эта ситуация разрывает Гарри на части».       Она собиралась извиниться, но не могла заставить себя заговорить. Все приходящие ей на ум слова казались слишком пустыми, но, прежде чем она придумала что сказать, Гарри заговорил первым.       — Гермиона. Мне нужна услуга.       — Всё, что угодно! — немедленно отозвалась она.       — Я больше не могу так. Мне надоели все эти метания. Мне нужно, чтобы ты записала всё, что я тебе только что рассказал, и через пять дней, когда наступит время твоего ежемесячного подведения итогов, тебе нужно будет принять окончательное решение. Ты можешь выбрать меня, можешь отказаться, но я больше не хочу жить в таком подвешенном состоянии. Если ты откажешься от меня, то больше никаких поцелуев, признаний в любви и секса. Мы с тобой будем просто… друзьями.       — Хорошо.       — И ты не должна забывать о своём решении, — продолжал он. — Пожалуйста. Просто с каждым разом это по какой-то причине причиняет мне всё меньше боли. Наверное, всё это потому, что каждый раз ты буквально режешь меня по живому и отнимаешь ещё один кусочек.       «И эта ситуация разрывает Гарри на части».       По лицу Гермионы снова потекли слёзы.       — Я понимаю, Гарри, — кое-как выдавила она. — Я обещаю. Я этого не забуду.

***

      Несколько часов спустя Гермиона стояла возле комнаты Гарри в палатке. Она отчаянно пыталась набраться храбрости, дабы сделать то, что ей следовало сделать уже давным-давно. Правда, в свою защиту, она напоминала себе о том, что раньше она не владела контекстом ситуации настолько сильно, как сейчас. Все те другие разы она, похоже, не знала, что Рон считает её отношения с Гарри токсичными, не видела влаги в глазах Гарри, и уж точно не слышала, как срывался его голос, когда он рассказывал о том, как она раз за разом давала ему надежду, а потом ускользала, позволяя себе забыть его.       — Тук-тук, — кое-как выдавила она из себя после того, как несколько минут просто стояла, нерешительно переминаясь с ноги на ногу.       Гарри откинул полог перед входом в свою комнату и подвязал его сбоку.       — Привет, — если он и был удивлён, увидев её, то хорошо это скрывал.       — Я не смогла постучать по-настоящему и поэтому просто сказала: тук-тук…       Гермиона вздохнула и закрыла лицо руками. Ладно, это была крайне глупая завязка разговора. Когда она снова посмотрела на Гарри, то увидела, что выражение его лица оставалось всё таким же бесстрастным. Он просто стоял и терпеливо ждал, когда она скажет ему что-нибудь полезное. Гермиона ещё раз посмотрела на него и набрала в грудь побольше воздуха.       — Я просто хотела сказать, что… эм… я всё записала. Я записала всё, о чём ты рассказал мне снаружи, положила в конверт и запечатала заклинанием, которое развеется только тридцать первого августа. Так что в конце месяца я прочитаю его, просмотрю остальные свои заметки и… эм… больше не забуду.       — Хорошо. Спасибо.       Голос его был подстать его виду — ровный и лишённый всяческих эмоций. Гермиона снова вспомнила его слова, которые больнее всего ранили её душу и разбили её сердце.       «Ты не должна забывать о своём решении. С каждым разом это причиняет всё меньше боли. Каждый раз ты режешь меня по живому и отнимаешь ещё один кусочек».       Глаза Гермионы стремительно наполнились слезами, и она опустила голову.       «Скажи это! — закричал голос в её голове. — Скажи, что собиралась! Ты в долгу перед ним. Так что просто скажи это!»       Гарри кончиками пальцев подцепил её под подбородок и осторожно приподнял её лицо.       — Что-то не так?       Гермиона заколебалась, и несколько слезинок скатились по её лицу. Она быстро смахнула их и сделала шаг назад, вырываясь из его объятий.       — Гарри… Эм… Я хочу, чтобы ты заранее знал о том, какое решение я приму в конце месяца. Я всё решила уже сейчас и написала об этом в своём письме. Знаешь, я думала об этом всё время с тех пор, как мы вернулись в палатку. Ну… и вообще я думала об этом весь этот день, и… и…       Она замолчала и снова уставилась в пол.       «Просто скажи ему, Гермиона! Ты никогда не была трусихой, ты сможешь это сделать!»       Гарри всё так же молчал, и когда Гермиона снова посмотрела на него, то увидела, что он наблюдает за ней с крайне озабоченным выражением на лице. Она снова закрыла глаза и, решившись, прошептала:       — Я не могу этого сделать.       Прежде чем ответить, Гарри дождался, пока Гермиона снова откроет глаза.       — Ты не сможешь этого сделать? Чего этого? Что это значит?       — Я о нас.       Его взгляд посуровел, и Гарри скрестил руки на груди.       — Почему нет?       Гермиона всё колебалась. Она изо всех сил пыталась облечь в слова те мысли, которые мучали её на протяжении всего сегодняшнего дня. Причина, по которой она не могла быть с Гарри, была до крайности похожа на самый банальный страх. Это было противное, тошнотворное ощущение, когда она представляла, как Гарри каждый раз расстраивается, когда она говорит ему, что о чём-то не помнит. Как он каждый день повторяет один и тот же рассказ, а потом вздыхает и закатывает глаза, отвечая на одни и те же вопросы. Как его жизнь становится всё более и более скучной, пресной и однообразной. Как на его лице всё чаще появляется выражение разочарования, когда все их друзья начинают заводить детей, ведь они с Гермионой никогда не смогут сделать это и построить полноценную семью.       — Это не потому, что я не люблю тебя, Гарри, — самым мягким голосом заверила она. — Наверное, я ничего не хочу насколько же сильно, как быть с тобой, но ты правда заслуживаешь лучшего, чем я… чем вся эта ситуация. Ты заслуживаешь того, чтобы связать свою жизнь с какой-то другой, прекрасной девушкой, которая точно будет помнить, как впервые поцеловала тебя, как впервые занялась с тобой любовью, которая будет помнить достаточно, чтобы не причинять тебе боль неосторожными словами. И один только факт, что я причинила тебе такую сильную боль, даже не осознавая этого, уже является достаточной причиной! Гарри, ты заслуживаешь…       — …иметь то, чего захочу, — жёстко закончил он за неё. — То есть тебя. И это моё решение, а не твоё. И, да, так вот почему ты постоянно всё забывала?! Чтобы защитить меня?!       — Я… Я не знаю! Я ничего не помню! — закричала Гермиона.       Да, она кричала, в основном только потому, что закричал и Гарри, но всё же было приятно вот так вот выплеснуть скопившееся в её груди напряжение.       — Отлично. То есть это и есть твоя причина? Потому что ты свято уверена в том, что лучше меня знаешь о том, что будет для меня лучше?! Знаешь, а вот я уверен, что ты ещё не забыла о том обещании, которое я дал тебе, когда мы носились по всей стране в поисках хоркруксов.       У Гермионы упало сердце. Да. Она совсем забыла. Но она забыла это не так, как забывала обо всём остальном, и пока она сегодня размышляла о том, как быть с Гарри, она ни разу не вспомнила о том его обещании.       — Я знаю, что ты помнишь, — настаивал он.       Она молчала.       — Да ты, блять, издеваешься надо мной что ли?! — прошипел он тихим, холодным тоном.       Гермиона всё так же молчала, не находя слов.       — В начале месяца ты прислала мне записку, которая полностью меня выпотрошила. В ней говорилось что-то вроде того, что единственное, чего я хотел больше, чем тебя — это твоего счастья. Всё это время я яростно защищал твоё право выбора, твоё право решать, чего именно ты хочешь от своей жизни, а тут вдруг ты присылаешь мне эту чёртову записку и оказывается, что ты решаешь не за себя, а за меня!       Гарри сделал паузу, ожидая, что Гермиона хоть как-то отреагирует, но она всё молчала, и поэтому он продолжил.       — Тогда я выкинул это из головы. Рон продолжал капать мне на мозги, утверждая, что именно это и есть та причина, по которой ты продолжаешь отворачиваться от меня, но я возразил ему. Я сказал, что ты была пьяной в тот вечер и наверняка имела ввиду совсем не это, потому что из всех людей только ты никогда бы так со мной не поступила.       Он снова замолчал, очевидно, ожидая ответа Гермионы, но она опять промолчала. Она не имела ни малейшего понятия об этой записке и Гарри должен был об этом знать.       — Я рассказал Рону о том, как ты заставила меня пообещать тебе, что, если я когда-нибудь доживу до конца войны, то никогда больше не позволю другому человеку контролировать свою жизнь. Я рассказал ему, как всего через несколько недель после конца войны ты едва не отгрызла мне голову в Мунго, решив, что я снова позволяю кому-то манипулировать собой. Я сказал ему, что именно ты лучше, чем кто-либо ещё, знаешь, как важно для меня жить своей собственной жизнью, и что именно ты никогда не отнимешь у меня право решать за себя и выбирать, чего именно я хочу в своей жизни.       Гермиона опустила голову, не в силах больше выдержать его пристального взгляда. Он был прав. Она оказалась такой же плохой, как Дамблдор и Министерство, самолично решая, что будет лучше для Гарри, вместо того чтобы позволить ему решать самому.       — И, чёрт возьми, именно это ты и сделала! — продолжал он. — Ты такая же, как и все остальные. Я был несчастен. Мы оба были несчастны! И всё это только из-за того, что ты взяла и приняла решение, которое просто не имела права принимать!       Слёзы стекали по её лицу и тихо падали на пол. Гарри посмотрел на неё, вздохнул и нежно положил руки на её плечи. Она слышала, как он глубоко дышит, и продолжала плакать.       — Посмотри на меня, — тихо попросил он.       Она тоже глубоко вздохнула и подняла голову.       — Мне не нужно, чтобы ты заботилась обо мне, Гермиона. Я знаю, ты делала это всё то время, пока мы росли, но сейчас мне это больше не нужно. И вся эта ситуация с твоей памятью не является для меня какой-то проблемой. Да, тебе нужно помогать каждое утро, и, да, ты забываешь какие-то мелкие детали, и, да, я трачу время на повторение множества вещей, но, честно, это не проблема, поскольку я правда хочу быть с тобой больше, чем с кем-либо ещё на этой планете.       Гарри поднял руку и тыльной стороной ладони смахнул её слёзы.       — Я хочу тебя… Нет… Ты нужна мне. Нужна просто потому, что именно с тобой я чувствую себя правильно, чувствую себя собой, а что касается всего остального… мне правда, правда всё равно.       То, как он говорил о её состоянии, будто это было чем-то несущественным, заставило Гермиону огрызнуться.       — Что же, рада за тебя. Но вот мне как раз не всё равно, понятно?!       Гермиона порывисто сбросила с себя руки Гарри.       — Я не хочу этого! Мне не нужно чувство вины! Я не хочу ничего не знать! Я не хочу забывать! Я больше не хочу этого! Я не хочу быть такой! Мы пообещали друг другу после войны зажить новой жизнью, но для меня война так и не закончилась! Я всё ещё воюю! Каждый день мне приходится бороться, чтобы разобраться в советах и рекомендациях, которые я не понимаю, каждый день мне приходится смиряться с этим ужасным диагнозом! Это тяжело, я устала, и, да, пусть я не помню всего этого, но я знаю, что устала, и это несправедливо! Ведь я всегда всё делала правильно, а потом со мной случилось это! Да как так-то?!       Гермиона разразилась бурными рыданиями, и прежде, чем она успела спрятать лицо в ладонях, Гарри подошёл к ней вплотную и притянул её к своей груди.       — Я знаю, что ты этого не заслуживаешь, — шепнул он. — Я знаю, как ты ненавидишь эту ситуацию и как ты устала, но ведь обычно всё не так плохо. Всё это просто из-за этого проклятого месячного вызова. Ты перестала принимать помощь и пытаешься справиться со всем в одиночку, но тебе правда не обязательно это делать. Позволь мне помочь тебе. Пожалуйста.       Гермиона не имела ни малейшего понятия насколько правдивы были его слова. Правда ли в прошлом месяце всё было лучше? И если это было правдой, то почему вообще она приняла этот вызов? Она уже не знала чему верить и всей душой ненавидела это состояние. Гермиона ещё несколько минут проплакала в плечо Гарри, пока он успокаивающе поглаживал её по спине.       — Рон был прав, — задумчиво признался Гарри через некоторое время. — До сих пор я не сражался за тебя. Я думал, что это было правильным решением, но, как оказалось, это было не так.       Гарри чуть отстранился и приподнял подбородок Гермионы, чтобы увидеть её лицо.       — Ты не можешь решать за меня, Гермиона. Если ты не хочешь этого, потому что именно ты этого не хочешь, то это совсем другое дело, но сейчас я не позволю тебе решать за меня. Мне нужно, чтобы ты добавила в своё письмо ещё и это.       Она кивнула, а её слёзы всё так же продолжали капать на пол. На несколько мгновений Гарри и Гермиона замерли, просто наблюдая друг за другом. Она знала, что было бы неплохо что-нибудь сказать, особенно после всего того, в чём её обвинил Гарри, но она была абсолютно вымотана. Сегодня Гермиона узнала столько много всего и столкнулась с таким ураганом эмоций, что к данному моменту она уже совершенно перестала понимать, что из всего, что она сделала, она сделала для себя, а что для Гарри. Она просто устала.       Она прижалась лбом к груди Гарри и обняла его.       — Ты сказал мне, будто я говорила тебе раньше, что ты солнце, а я луна. Думаю, так оно и есть на самом деле, потому как я знаю, что мне нужно сейчас уйти. Мне нужно вернуться в свою комнату, записать всё это и забыть этот день, но я не могу оторваться от тебя. Такое чувство, будто рядом с тобой меня удерживает какое-то гравитационное притяжение.       Гарри откинулся назад и запрокинул голову.       — Ты заметила, что сегодня ночью на небе не было луны? Вот почему звёзды были такими яркими.       — Что ты хочешь этим сказать?       Вместо ответа он наклонился и поцеловал её, крепко прижав её к себе за талию. Гермиона обхватила его за шею и вся растворилась в этом поцелуе, переплетая свой язык с его, когда Гарри углубил поцелуй. Когда же он затянул Гермиону в свою комнату, она поняла о чём он говорил. Даже обречённые на разлуку солнце и луна время от времени встречаются на одном небосводе.       — Я не могу остаться на ночь, Гарри. Я…       Она не договорила, Гарри заставил её замолчать ещё одним умопомрачительным поцелуем. Она прижалась к нему, полностью отдавшись ощущениям его губ на своих губах и от его крепко обнимающих её рук. Не прерывая поцелуя, он запустил руки ей под рубашку и начал медленно задирать её. Когда же он немного отстранился, чтобы окончательно стянуть её с Гермионы, он спросил:       — Ты хочешь этого?       — Да! — немедленно ответила она.       Гарри отбросил её рубашку в сторону, а затем одним движением сорвал рубашку и с себя самого.       — Прекрасно. Тогда просто будь здесь, со мной. Остальное мы сможем выяснить и позже.       Это слово эхом отозвалось в её голове, в то время как остальная часть её мозга сосредоточилась на том, как Гарри расстёгивал её джинсы. Позже она вернётся в свою комнату. Позже она запишет всё, что только что рассказал ей Гарри. Позже она заснёт и всё забудет, а ещё позже прочитает письмо, которое она написала самой себе сегодня вечером, и будет знать, что больше никогда не поцелует Гарри. Но это будет позже. А пока она была полна решимости в полной мере насладиться их затмением.

***

      — Доблестный рыцарь нёс прекрасную принцессу через тёмный, страшный лес, — вещал Гарри драматическим голосом, — когда внезапно им встретился…       Он посмотрел на Тедди, ожидая, когда он дополнит его историю.       — Дракон! — выкрикнул тот.       — Я мог бы догадаться об этом, — пробормотал Гарри, наклонившись к Гермионе. — Ещё одного дракона, пожалуйста.       Гермиона улыбнулась и взмахнула палочкой, трансфигурируя ещё один лист бумаги в небольшого бумажного дракончика, после чего опустила его на дорожку перед бумажными же рыцарем и принцессой, которых создала ранее. В паре футов позади, возле книжной полки, откуда сбежали рыцарь и принцесса, уже толпилось целое стадо разноцветных бумажных дракончиков.       — Какого цвета был этот дракон? — спросила Гермиона.       — Э-э-э… Фиолевый!       Ещё одним взмахом палочки Гермиона покрасила нового дракончика в фиолетовый цвет, чем заслужила радостные аплодисменты Тедди. Она посмотрела поверх его головы и улыбнулась Гарри, который наблюдал за ней со столь же искренним восхищением. Сердце Гермионы пропустило удар, и она покачала головой.       «Он восхищается не тобой, а твоими заклинаниями. Возьми себя в руки!»       Весь сегодняшний день она как-то неправильно толковала подобные взгляды Гарри. Что с ней не так? Или всё это из-за одиночества? Может, ей просто не хватает парня, из-за чего она и воспринимает все эти невинные жесты своего лучшего друга, который, к слову, оказался очень обаятельным и привлекательным мужчиной, как романтичные? Это было жалко.       — И дракон ел… — продолжал Гарри, видимо, и не подозревая о странных мыслях, поселившихся в голове Гермионы.       — Ба! — завопил Тедди.       Гермиона создала маленькую бумажную старушку и запустила её в пасть фиолетового дракончика. Гарри громко рассмеялся, а Тедди поначалу выглядел смущённым, но потом тоже расхохотался, явно желая поучаствовать в шутке.       — Не бабушку, — кое-как выдавил Гарри сквозь смех. — Банан!       Он лежал на полу, но перекатился на спину, продолжая хохотать над ошибкой Гермионы. Тедди же воспользовался этим и не упустил возможность забраться на него сверху и попрыгать на его животе.       — Ба! Ба-ба! Ба-на! — выкрикивал Тедди.       Гарри всё продолжал смеяться, а Гермиона отпустила бедную старушку и превратила следующий листок бумаги в жёлтый банан.       — Хорошо, я всё исправила, — проворчала она. — Вот вам банан.       Гарри снял с себя Тедди и вновь повернулся на бок.       — Я не могу поверить, что ты заставила дракона съесть настоящую бабушку! — притворяясь крайне шокированным, прошептал он Гермионе. — Тедди всего два года, и теперь ты очаровала его образом дракона, поедающего его бабушку.       — Да-да, конечно! — протянула она, игриво толкнув его в бок. — Давай, продолжай свой рассказ.       — Ладно. Итак, им встретился дракон, и он…       — Заычал! Заычал!       Гермиона заставила дракончика несколько раз распахнуть пасть, в то время как Гарри увлечённо имитировал рёв дракона.       — А потом огонь! Огонь! — счастливо командовал Тедди.       — Хорошо, но тебе нужно отойти, — кивнула Гермиона, тщательно нацелив палочку.       Она посмотрела на Гарри, который обхватил Тедди за талию и кивнул ей, показывая, что обезопасил их и она может начинать.       Гермиона сосредоточилась на области возле пасти бумажного дракончика. Она должна быть очень точной, чтобы зажечь пламя совсем рядом с фигуркой и постараться не спалить ни её саму, ни что-нибудь ещё.       — Огонь! Огонь! — снова завопил Тедди.       — Огонь! Огонь! — гораздо громче поддержал его Гарри.       — Эй, не ори! — пнула его по ноге Гермиона.       Из пасти дракончика вырвалась крохотная струйка огня, но Гермиона не успела остановить её вовремя, и та попала на принцессу, заставив её вспыхнуть пламенем. Прежде чем Гермиона успела остановить пламя, миниатюрная бумажная принцесса упала и почернела.       — Оу, чёрт, — пробормотала Гермиона и посмотрела на Гарри извиняющимся взглядом. — Мне жаль.       — И дракон сожрал их всех! — припечатал Гарри, испепеляя заодно и рыцаря. — Пора спать!       И пока Тедди не успел сообразить, обрадован он или же огорчён таким внезапным окончанием истории, Гарри подхватил его, перебросил через плечо и вышел из комнаты. Из коридора снова зазвучал радостный смех Тедди, позабавленного таким способом переноски.       Когда мальчики ушли, Гермиона начала приборку, собирая разложенных по полу бумажных дракончиков, и улыбнулась про себя. Это было весело. И лучше всего было смотреть, как расширяются от удивления и восторга глаза Тедди, когда она создавала что-нибудь новое. Было немного забавно в том, что с рождения живущий в магическом мире Тедди всё ещё находил удивительным что-то настолько простое, как трансфигурация и перемещение бумажных фигурок.       Гермиона вдохнула и откинулась на ковёр, уставившись в потолок. Лепнина была прекрасной. Да и, на самом деле, вся комната была прекрасной. Гарри говорил ей, что она сама спроектировала эту библиотеку, и она видела, что это так, узнавая свой вкус и стиль в каждом элементе. Комната была аккуратной, чистой и очень удобной. Гермиона повернула голову, чтобы взглянуть на книжные полки, и её взгляд упал на толстую папку с прилепленной к обложке запиской.       Гермиона подползла поближе и обнаружила, что записка была нацарапана её почерком: «Читай только в хорошем настроении! Я серьёзно, Гермиона!»       Неудивительно, что ей тут же захотелось узнать, что там внутри. Гермиона взяла папку, уселась на диван и положила её на колени, размышляя, бывало ли такое, чтобы эта записка хоть раз остановила её? Да, сейчас она была в хорошем настроении, как раз подходящем для того, чтобы открыть эту папку, но, тем не менее, она не могла представить себе ситуацию, когда бы она прочитала записку и, пребывая не в столь радужном состоянии, отложила папку, даже не попытавшись заглянуть внутрь. Нет, она была слишком любопытна для этого.       Гермиона пролистала содержимое папки и быстро поняла, для чего на ней оставлено это предупреждение. Это было её исследование о смысле жизни, которое было бы тяжёлым даже для нормального человека, не страдающего регулярной потерей памяти.       Она ещё раз пролистала страницы и, остановившись на случайной теории, начала читать.       «Теория вторая: любовь и улучшение жизни других.       Соответствующие философские учения:       Просвещение — осмысленное существование = социальный порядок.       Мохизм — цель жизни во всеобщей, беспристрастной любви».       Гермиона вернулась к началу папки и увидела длинный список всех философских учений, которые она изучала. Она была впечатлена тем, насколько подробными были её заметки, выдавая довольно глубокое погружение в каждое учение. Впечатлённо покачав головой, Гермиона вернулась ко второй теории, а затем перешла к следующей странице. Её взгляд сразу же упал на обведённую кружком цитату.       «Любить и быть любимым — вот в чём смысл жизни. И всё же, любовь, столь важная основа нашей жизни — это и комплексный опыт, и сбивающее с толку слово».       Под этой цитатой было сделано ещё несколько заметок. Первая заставила Гермиону улыбнуться.       «Комплексный… Я бы выразилась: сложный. Тот, кто это сказал, и понятия не имел…»       Вторая заметка была более печальной.       «Могу ли я строить любовь в своём положении? Или я просто полагаюсь на любовь, которую накопила до несчастного случая? Откуда мне знать? Чем вообще измеряется любовь? Я чувствую, что окружающие люди любят меня сильнее, чем я могу любить их, и это убивает меня».       — Привет.       Гермиона подняла глаза и увидела замершего в дверном проёме Гарри.       — О, привет, — она быстро закрыла папку и осторожно вытерла глаза, внезапно сознав, что они были влажными от слёз. — Как там Тедди?       — Спит.       Гарри вошёл в комнату, устроился на диване рядом с Гермионой и указал на папку.       — Какую теорию читала?       — Ту, в которой говорится о любви.       — Ага. И что заставило тебя плакать?       Она улыбнулась своей безуспешной попытке скрыть слёзы от Гарри.       — Ты слишком хорошо меня знаешь.       — Настолько же, насколько и ты меня.       — Я?       Как она с этим своим состоянием могла знать его?       — Да, ты, — настаивал он. — В сущности, в глубине души я всё тот же человек, каким был всегда.       — Но люди меняются, Гарри. Когда ты станешь старше, то неизбежно изменишься, и я не буду знать нового тебя. Я всё так же буду видеть тебя тем человеком, которым ты был когда-то давно. Так что… как я могу любить тебя по-настоящему? — она указала на книгу.       — Это не настолько безумно, как ты думаешь, любовь моя. Чувства живут в твоём сердце, и оно, в отличии от твоей памяти, не перезагружается каждую ночь.       — Что ты имеешь ввиду?       Гарри придвинулся поближе и взял её руки в свои.       — В самом начале я думал точно так же. Вроде того, что теперь ты не сможешь полюбить кого-то нового. Этот кто-то без малейших проблем смог бы полюбить тебя, но если бы ты не любила его до несчастного случая, то уже никогда не полюбила бы после. Но это неправда. Теперь я в этом уверен.       — И откуда такая уверенность?       — Тедди.       — Тед… Оу… — Гермиона улыбнулась и посмотрела на то место, где они недавно играли. — Ты думаешь, я люблю его?       — Ну, это ты мне скажи. Ты провела с ним весь день, что ты чувствуешь? Ты любишь его?       — Я не…       Гермиона оборвала себя и попыталась оценить свои чувства к этому мальчику. Ей нравилось обнимать его, ей нравилось смешить его. А чуть раньше, когда он свалился с той игрушечной метлы во дворе, её грудь пронзительно сжалась при виде его слёз. Но он был очень милым малышом, так что, возможно, она так реагировала на него только из-за каких-то скрытых материнских инстинктов.       — Я не знаю, — заключила она.       — Ты действительно любишь его, — заявил Гарри. — Я же видел, как со временем росла твоя привязанность к нему. В начале ты недолюбливала его, и ты… ну… помнишь из-за чего.       В комнате воцарилось молчание, и Гермиона чувствовала, что они сейчас думают об одном и том же — об их с Гарри безобразной ссоре в больнице Святого Мунго незадолго до того несчастного случая.       — Тедди Люпин?! — шипела тогда Гермиона. — Ты остаёшься здесь ради какого-то ребёнка, которого даже не знаешь?! Что случилось с твоим обещанием? Война закончилась всего несколько недель назад, а ты уже нарушаешь его, снова позволяя другим людям контролировать твою жизнь! Не ты в ответе за Тедди, Гарри!       — Он мой крестник, — возражал Гарри. — Он болен, и целители не имеют ни малейшего понятия, что с ним происходит. Мне нужно быть здесь, чтобы поддержать и его, и Андромеду, и просто… на всякий случай.       — Я знаю, что чисто технически он твой крестник, но Люпин не имел права вешать это на тебя. Мог бы, если бы он хоть как-то участвовал в твоей жизни, но после третьего курса он попросту забыл о твоём существовании! И когда ты потерял Сириуса, он должен был быть рядом, чтобы поддержать тебя, но снова остался в стороне. Тогда ты больше всего в жизни нуждался в ком-то, похожем на него, а он просто-напросто исчез! Зато когда ему самому что-то от тебя понадобилось, он сразу же тебя нашёл и сделал крёстным отцом своего сына. Это просто смешно!       — Гермиона, он через многое прошёл в своей жизни. Ему и без того было тяжело быть оборотнем, а он ещё и выполнял приказ Дамблдора найти поддержку среди остальных оборотней.       — Даже не начинай рассказывать мне о Дамблдоре, — глубоко вздохнула Гермионы. — Ты слишком всепрощающий, Гарри. И хотя мне правда нравится эта твоя черта, так же мне иногда хочется, чтобы ты хоть раз в жизни разозлился на кого-то по-настоящему.       Гарри тогда просто улыбнулся и положил руку ей на плечо.       — Прости.       — Так ты правда не поедешь с нами в Австралию? — шмыгнула носом она.       Захваченная не самыми приятными воспоминаниями, Гермиона не сразу поняла, что Гарри что-то ей говорит.       — Тогда я подумал, что Тедди правда нуждался во мне, — вздохнул он, глядя на свои сжатые кулаки. — Я был не прав.       — Если бы ты тогда присоединился к нам, то это на самом деле ничего бы не изменило.       — Но я бы чувствовал себя менее виноватым, — с лёгкой улыбкой возразил он.       Гермиона наклонилась поближе к Гарри.       — Я сожалею о том, что тогда наговорила тебе. Это было неправильно, и я правда рада, что в твоей жизни есть Тедди. Он явно обожает тебя, а ты его, да и я сама… Я рада, что он есть.       — Ты правда любишь его, — повторил он. — И это доказывает, что у тебя тоже может быть счастливое будущее. Ты почему-то убедила себя, что у тебя ничего не получится, но это не так. Тебе просто нужно сделать выбор.       Гарри смотрел на Гермиону как-то слишком пристально для простого разговора.       — Ты же сейчас говоришь о чём-то ещё, кроме Тедди, не так ли?       — О ком-то, кроме Тедди, — не сводя с неё глаз, повторил он.       — И о ком же?       Губы Гарри слегка разошлись в улыбке, и он нежно сжал её руку.       — А сама как думаешь?       Когда до Гермионы, наконец, дошёл ответ на его вопрос, на её голову словно бы из ниоткуда обрушился мощный поток эмоций.       — О нас, — прошептала она.       Весь этот день она подмечала эти странные, почти нежные моменты, то и дело возникающие между ними. Сначала она думала, что это только лишь игры её разума, но что если они были реальны? Неужели Гарри тоже чувствовал их? И выражение его глаз прямо сейчас говорило ей: «Да».       Гарри поднёс её ладошку к своим губам и поцеловал.       — Я люблю тебя.       Что же, вот и ответ. Это всё было по-настоящему. Он любил её. Вау. Она замолчала, не зная, что на это сказать.       — Я решил говорить тебе об этом каждый день до самого конца месяца, — продолжил он.       — И что случится в конце месяца?       — Сначала ты выберешь меня, а потом мы с тобой будем жить долго и счастливо, — просто ответил он.       У неё возник миллион вопросов, самыми главными из которых были: «Я выберу тебя? Что это значит? И какова альтернатива?» Но прежде, чем она открыла рот, дабы задать эти вопросы, Гарри прервал её.       — Не думай об этом сейчас. И не пытайся разобраться в том, какими, по твоему мнению, будут наши отношения. Я не прошу тебя что-то делать или что-то решать. Только не сегодня. Я просто хочу, чтобы ты знала.       — Ну… Ладно, — ответила она, а на её лице расцвела широкая улыбка. — И… что дальше?       Гарри придвинулся поближе и приобнял её за плечи.       — Ну, если всё произойдёт так же, как вчера, то ты ещё пару часов поразмыслишь над моими словами, затем осознаешь, что тоже меня любишь, а потом осторожно подойдёшь ко мне, возьмёшь за руку и не будешь отпускать до самого конца дня — просто чтобы быть поближе ко мне. Ну а потом, ближе к ночи, мы с тобой будем увлечённо целоваться на диване.       Гермиона густо покраснела и уткнулась лицом в его грудь.       — Ты ведь шутишь, да?       — Вот ни разу, — как ни в чём не бывало ответил он.       Гермиона снова не имела ни малейшего понятия, что ответить на его слова. Да, тон Гарри был несколько шутливым, но у неё возникло стойкое ощущение, что за этим стоит что-то ещё, что-то несоизмеримо большее. Может быть, именно поэтому он взял неделю отпуска? Чтобы каждый день быть с ней и говорить о том, что любит её? Но что ей делать с этой информацией? Так и не найдя ответ на этот вопрос, Гермиона сменила тему.       — Ладно. И что мы будем делать, пока Тедди спит?       — Мы будем сидеть здесь и общаться.       — Хорошо.       — Может быть, даже удастся немного пофлиртовать.       Гермиона фыркнула и игриво пихнула его в грудь.       — Это так странно. Я ещё никогда не видела тебя таким, и я… ну… честно говоря, я потеряла дар речи.       В ответ он одарил её потрясающей улыбкой.       — Давай сначала поиграем в игру, в Призрака, а потом посмотрим, что будет дальше?       Гермиона кивнула и улыбнулась. Она всё ещё прижималась к его груди, и он всё ещё обнимал её одной рукой, но ей не хотелось отодвигаться. Мысль быть с Гарри в романтических отношениях была странной, но вот эти ощущения — его объятия, его тепло, мерное движение его груди, когда он дышал — странными как раз-таки не были. Скорее, она чувствовала себя тепло и уютно, как дома.

***

      На следующий день Гермиона сидела за столом в своей комнате, просматривая досье на Тедди, пока он играл на полу у её ног. Последние несколько часов она провела наедине с ним, это было весело, но несколько утомительно. Казалось, что этот ребёнок обладает воистину бесконечным запасом энергии. Так что теперь, когда он немного успокоился, Гермиона просматривала его досье, чтобы понять, нужно ли внести в него какие-либо изменения. Потому как, в отличие от досье на её друзей, досье на Тедди представляло собой тактический маркированный список его симпатий и антипатий, а также советы о том, как о нём заботиться. Внизу же этого списка была приписана небольшая заметка.       «Просматривай и исправляй этот список каждый раз, когда присматриваешь за Тедди, потому как его предпочтения меняются как минимум раз в неделю».       Чем она, собственно, и занималась, пока они с Тедди ждали возвращения Гарри из Министерства. Вообще, он взял себе недельный отпуск, но где-то час назад, как раз перед обедом, к ним заявился Патронус Кингсли и попросил о срочной встрече. Гарри не стал отказывать в такой просьбе Министру магии.       «Тедди Люпин.       Еда:       Если ему позволить, то этот ребёнок будет есть весь день. Его стандартный рацион: завтрак, ланч, обед, полдник и ужин. Если он захочет есть между приёмами пищи, то ему разрешаются только нарезанные фрукты».       Далее следовал список любимых Тедди продуктов и блюд для каждого приёма пищи. Гермиона просмотрела его и зачеркнула слова «с фрикадельками» в строке «Спагетти с фрикадельками». Это блюдо было у них сегодня на обед, и Тедди был весьма оскорблён присутствием фрикаделек в своей тарелке.       Гермиона продолжила читать.       «Сон:       Днём Тедди спит один раз, примерно 2-3 часа после обеда. Всё, что тебе нужно, чтобы успокоить его, это почитать вслух какую-нибудь книгу, а потом спеть пару песен, поглаживая его по спине».       Гермиона снова подняла перо и дописала ещё один выявленный сегодня факт: «Ему правда нравятся Битлз». Ей, к слову сказать, тоже нравились их песни, поскольку они напоминали о её родителях, но в приятной и ностальгической манере, а не в той разрушительной форме, которую принимали её мысли при воспоминании о моментах с ними, непосредственно предшествовавших тому несчастному случаю.       «Вечером уложить Тедди гораздо сложнее. Он будет казаться полным энергии, и ты подумаешь что-то вроде: «Боже, этот ребёнок никогда не успокоится!» — а потом он в один прекрасный момент будто бы потеряет сознание. Просто продолжай в том же духе».       Гермиона улыбнулась и продолжила читать, проверяя, не нужно ли ей добавить что-нибудь в разделы под названием «Игры» или же «Разное».       Она смогла отвлечься от пергамента только тогда, когда услышала, как Тедди позвал Гарри по имени. Она обернулась и увидела его, он стоял в дверном проёме и выглядел несколько напряжённым. Гермиона сразу же поняла, что ей нужно поговорить с ним и выяснить, что же во время встречи с Кингсли пошло не так. Поэтому она снова посмотрела в раздел под названием «Игры».       «Если тебе когда-нибудь понадобится отвлечь Тедди на целых полчаса (например, во время приготовления ужина), ты можешь включить ему диснеевский мультфильм. DVD диски лежат в ящике под телевизором».       Гермиона кивнула сама себе и снова повернулась к Гарри.       — Всё прошло не очень?       Гарри тяжело вздохнул и согласно кивнул.       — Давай я включу Тедди мультики, а потом ты мне всё расскажешь?       — Да, давай, — отстранённо ответил он. — Потом мне нужно будет отвести его обратно к Андромеде, но у нас есть ещё час или около того.       Несколько минут спустя Гарри и Гермиона уже сидели за кухонным столом. Гарри меланхолично развозил еду по тарелке, а Гермиона смотрела на него и терпеливо ожидала, когда он заговорит. Попутно она задавалась вопросом, что же могло так сильно его расстроить? Да, перед своим уходом он говорил ей, что состоит в очень хороших отношениях с Кингсли, но это было действительно всё, что Гермиона знала об этой ситуации. Она всей душой ненавидела своё состояние, из-за которого так многого не знала о жизни Гарри.       — Кингсли хочет, чтобы я стал временным телохранителем главы немецкого правительства, когда он на следующей неделе посетит нашу страну с визитом, — начал Гарри.       Гермиона молча кивнула, не совсем уверенная в том, было ли именно это причиной плохого настроения Гарри или же за этим крылось что-то ещё.       — Очевидно, что именно тот немец назвал моё имя, и Кингсли хочет, чтобы я это сделал. И его не волнует, что это не моя работа и что я далеко не самый квалифицированный специалист для этой задачи. А ещё он хочет, чтобы я в это время носил мантию аврора и всё такое. Но я же не аврор! Это будет несправедливо по отношению к настоящим аврорам, понимаешь?       Гермиона снова кивнула.       — Но почему тогда Кингсли не предложил ему в телохранители настоящего аврора? Просто потому, что тот немец захотел именно тебя?       — Да, — вздохнул Гарри и уставился в свою тарелку. — Я думаю, Кингсли действительно стремится наладить с ними отношения. Англия, знаешь ли, сильно дискредитировала себя во время войны. Ко всему прочему, нам нужно возобновить торговое соглашение с ними, и ещё Кингсли хочет добиться их содействия в поиске нескольких Пожирателей, которые предположительно скрываются на территории Германии. В общем, — Гарри ещё раз вздохнул, — Кингсли считает, что моё присутствие положительно повлияет на исход всех переговоров.       Гарри замолчал и, наконец, попробовал свой обед, а Гермиона в это время тщательно обдумала его слова. Да, теперь она поняла, почему он так расстроен. Гарри ненавидел ощущать, что его используют.       Прожевав, Гарри сделал глоток воды и посмотрел на Гермиону.       — Так что мне делать? — спросил он.       Сперва Гермиона хотела ответить ему что-то в стиле того, что она уже не в состоянии давать ему адекватные советы, поскольку у неё не было никакой информации о текущем политическом климате, она не знала истории взаимоотношений Гарри и Кингсли или чего-то ещё в том же духе. Но то, как Гарри смотрел на неё — его глаза были уязвимыми и умоляющими — заставило её прикусить язычок и задуматься ещё раз. Она ведь знала Гарри и знала, почему именно он так расстроен, так что, быть может, она и правда могла ему помочь. Немного, но могла.       — Ну, как ты знаешь, я не владею информацией ни о происходящем в мире, ни о нюансах твоих взаимоотношений с Кингсли и другими аврорами.       — Знаю, — быстро ответил он, — но я всё ещё хочу знать, что ты обо всём этом думаешь. Даже без всех этих знаний ты самый блестящий человек, которого я когда-либо знал, и ты всегда понимаешь меня лучше, чем кто-либо другой.       — Ладно, — не смогла сдержать улыбки Гермиона. — Хорошо, я знаю, почему тебе это не нравится. Похоже, тебе кажется, что тебя хотят использовать для высшего блага британского правительства и, как ты говорил, это будет несправедливо по отношению к другим аврорам.       — Вот именно! — кивнул Гарри. — Кингсли должен был взять на это дело Рона, и я сказал ему об этом, ведь Рон столь же популярный герой войны и, в отличии от меня, настоящий аврор. Вот только этот немец хочет, — он помрачнел и передразнил: — чтобы всё было по-крупному.       — Да, я понимаю. Ладно, слушай. Во-первых, я хочу тебе сказать, что ты не обязан делать это. Ты всегда можешь сказать нет, и это право у тебя никто не отбирал. В конце концов, работать над заключением договоров и соглашений должны дипломаты и уж точно не ты. Так что, если тебе по какой-то причине не нравится предложение Кингсли, то это совершенно нормально. Однако, если ты сам захочешь им помочь, то ты можешь это сделать и потому не должен чувствовать себя скверно. Это же просто политика: манипуляции и использование связей везде, где только можно, чтобы добиться задуманного, и всё такое. Это нормально. Так что, думаю, это не так уж и плохо, если ты сделаешь одолжение Кингсли и тем самым заставишь его быть в долгу перед тобой. Но, опять же, всё это зависит целиком и полностью от тебя.       Гермиона перевела дух и сделала глоток воды.       — Во-вторых же, что касается авроров, — продолжила она, смочив горло, — то тут тоже не вижу особых проблем. Просто откажись надевать их форму. Ты не аврор, а, значит, просто не имеешь права носить аврорскую форму. Думаю, ты легко сможешь выставить это условие, не так ли? Что скажешь?       — Да. Это… идеально, — задумчиво пробормотал Гарри. — Я действительно хочу помочь Кингсли, но я не… — тут оборвал сам себя. — Думаешь, это не будет считаться, что кто-то снова контролирует мою жизнь?       Гермиона серьёзно задумалась над этим вопросом.       — Нет, — вскоре ответила она. — Несмотря на то, что всё это было идеей того немца и Кингсли и что у всего этого имеется сугубо политическая подоплёка, которая явно тебе неприятна, ты всегда можешь сказать нет. Так что, даже если ты и согласишься на это, чтобы посодействовать переговорам, и даже если они пройдут хорошо только из-за того, что ты — знаменитый Гарри Поттер — был рядом, в конечном счёте это всё равно останется твоим и только твоим решением.       — Хорошо, я всё понял, — наконец-то улыбнулся Гарри. — Просто я не хочу нарушать данное тебе когда-то обещание. Особенно после того, как несколько дней назад я едва не отгрыз тебе голову за то, что ты нарушила его первой.       — Я… что?! Что я такого сделала?       Гарри на это лишь отмахнулся.       — Спор окончен, так что давай оставим это. Нет смысла повторяться.       — Это… эм… У меня такое ощущение, будто бы у нас с тобой не бывает споров, которые длятся дольше одного дня. Это так?       — Да, не бывает. Могли бы быть, если бы ты захотела записать что-нибудь на следующий день, чтобы продолжить, но ты обычно так не делаешь. По крайней мере, в спорах со мной.       Голос Гарри звучал немного грустно, но, прежде чем Гермиона успела расспросить его об этом поподробнее, он взял её ладонь в свою и нежно сжал.       — Спасибо. Так-то после встречи я первым делом пошёл на квартиру Рона и его соседа Джонса и поговорил с ними, но они оказались абсолютно бесполезны. Возможно, ты не владеешь контекстом, но твои советы по-прежнему великолепны.       Гермиона улыбнулась. Было приятно быть ему полезной, особенно в таком своём состоянии.       Остаток ужина прошёл в более тёплой атмосфере. Они весело поболтали о Роне, а потом Гарри поставил свою тарелку в раковину и пошёл за своим крестником, чтобы отвести его домой.       Попрощавшись с Тедди, Гермиона направилась приводить дом в порядок. Вообще, во время игр с Тедди она старалась не отставать от него, оперативно устраняя вызванный им беспорядок, но по дому всё ещё было разбросано несколько пропущенных ею игрушек. Она разыскала их, отнесла в его комнату и уже возвращалась наверх, когда заметила беспорядок в спальне Гарри.       Этот ребёнок. Когда он успел это сделать?! Должно быть, это случилось в течении тех пяти минут, когда она отлучилась в туалет. За это время Тедди умудрился достать всё содержимое ящика прикроватного столика Гарри и разбросать его по кровати. Удивлённо и немного сокрушённо покачав головой, Гермиона начала складывать всё обратно, когда вдруг заметила несколько обрывков пергамента, исписанных её почерком. Внизу же каждой записки почерком Гарри были написаны даты.       Самая последняя записка датировалась началом этого месяца.       «Единственное, чего я хочу в этом мире больше, чем тебя, это твоего счастья. 5 августа 2000 г.».       Гермиона опустилась на кровать и собрала записки в стопку. Их было около десяти, и первая из них была датирована январём.       «Но если бы мы могли быть вместе, то о чём нам оставалось бы мечтать? 21 января 2000 г.».       Некоторые записки были короткими и больше походили на отрывки из стихов, в то время как другие были гораздо длиннее.       «Моё любимое, моё сияющее Солнце, мир решил, что мы больше не можем быть одним целым. Итак, ты возьмёшь день, а я возьму ночь, ты со своим тёплым, счастливым сиянием, я со своей холодной, одинокой тьмой.       И так должно оставаться на веки вечные, сказали они, и мы больше не можем делить вместе одно небо. Но мои ночи будут следовать за твоими сияющими днями, я всегда буду рядом с тобой и всегда буду любить тебя. 16 апреля 2000 г.».       Некоторые стихи повторялись, как, например, то, которое она написала в два разных дня в мае.       «Когда-то давным-давно Луна любила Солнце. До тех пор, пока… Конец».       Гермиона покачала головой, несколько раз перечитав стихи. Это были стихи о любви, невероятно грустные любовные стихи. Когда она прочла эти строки, они показались ей знакомыми и будто бы зажгли некий огонь тёмной меланхолии где-то глубоко в её душе. Что это означало? Зачем она их выписала? Почему Гарри хранит их? Были ли они написаны для него?       Она снова перечитала длинное стихотворение о Луне и Солнце. Неужели это о ней и Гарри? Любила ли она его?       — Знаешь, это невежливо — рыться в чужих вещах.       Гермиона подскочила и, подняв глаза, увидела стоящего в дверях Гарри. Она открыла было рот, чтобы хоть как-то оправдаться, но не смогла выдавить из себя ни слова.       — Тедди? — прозорливо поинтересовался он, входя в комнату.       Она молча кивнула.       Гарри остановился перед Гермионой и протянул ей руку. Она безропотно вложила стопочку записок в его ладонь.       — Письма с отказами, — сказал он ровным голосом.       Гарри положил записки обратно в ящик, а потом закинул туда ещё несколько безделушек, которые всё ещё валялись на кровати, включая небольшой справочник защитных заклинаний, каталог мётел и маггловскую ручку. Закрыв ящик, он уселся рядом с Гермионой и глубоко вздохнул.       Гермиона посмотрела на него и столкнулась с его пристальным изучающим взглядом. Глаза его еле заметно мерцали, но лицо было спокойным и непроницаемым.       — Мы встречались? — несмело поинтересовалась она.       Гарри медленно кивнул.       — Вроде того. Я не буду сейчас снова вдаваться во всё это, но, думаю, наши отношения можно охарактеризовать всего парой слов: постоянные метания. Ты не можешь решиться пойти на это, поскольку ошибочно считаешь, что все проблемы, стоящие на нашем пути, непреодолимы.       — Как у Солнца и Луны…       — Да, — тяжело вздохнул Гарри и уронил голову на руки.       Гермиона сразу же почувствовала, что сейчас Гарри очень и очень больно. Это было буквально написано на его лице, да и она сама чувствовала боль в своей груди.       Гермиона встала и пересекла в комнату, остановившись у окна. Уже стемнело, и на ночном небе невинно сияла почти полная луна.       «Когда-то давным-давно Луна любила Солнце. До тех пор, пока… Конец».       Как удручающе…       Неужели именно так закончилась её история любви с Гарри? Или закончится? Так как это, казалось, всё ещё происходило. Но как ещё всё это могло закончиться, учитывая её состояние? Теперь Гермиона тихо плакала, где-то в глубине души удивлённая тем, как быстро изменился её вечер. Ведь всего час назад она жизнерадостно смеялась и с удовольствием играла с Тедди.       Мгновение спустя она почувствовала, как за её спиной встал Гарри. Он положил свои ладони ей на руки, а она увидела его в отражении окна. Он тоже смотрел на луну.       — Я видел ту книгу стихов, из которой ты почерпнула эти строки, — сказал он. — Да, они начинаются со стихов о Солнце и Луне, но там есть и другие. Я пометил для тебя некоторые из них, которые отвечают моим чувствам к тебе, но не думаю, чтобы ты их видела. И также не думаю, что ты когда-нибудь продвинешься дальше первой части сборника.       — И где эта книга? — поинтересовалась Гермиона, повернувшись к нему лицом. — Я хочу их увидеть.       Гарри одарил её лёгкой, но душераздирающе грустно улыбкой.       — Одно из этих стихотворений я выучил наизусть. Хочешь послушать?       Гермиона кивнула.       — Я надеюсь, ты знаешь, что я сделаю для тебя абсолютно всё в этом мире. Просто скажи, и я выполню это.       Гарри поднял руку и нежно провёл по её щеке.       — Всё, что угодно… Что-нибудь… Но только не ничего.       Он глубоко вздохнул, после чего наклонился и прижался лбом к её лбу.       — Самое трудное, что мне приходилось делать для тебя — это ничего не делать, — продолжал он, но теперь его голос еле слышно подрагивал. — В моей жизни не было более рвущего душу момента, чем смотреть на то, как ты уходишь, когда всё, что я хотел, умолять тебя остаться.       Он закрыл глаза, и по щеке его скатилась одинокая слезинка.       — Так вот что произошло, — прошептала она, прижимаясь к нему. — Я ушла?       Гарри кивнул и прошептал.       — Но потом ты всегда возвращалась, — он чуть помолчал, а потом встряхнулся. — Ладно, завтра большой день. День твоего ежемесячного подведения итогов. День, когда ты раз и навсегда решишь: хочешь ли ты быть со мной или нет.       Гермиона молчала. Она и понятия не имела, что сказать. За его словами крылось что-то большее, но там же крылась и боль. А ещё между ними стояла тысяча причин, по которым они не могли быть вместе, и чем больше она об этом думала, тем больше их становилось.       Но все её мысли замерли, когда она почувствовала прикосновение его губ к своей щеке. Гарри чуть отстранился и схватил её за руки.       — Это просто, Гермиона. Просто сделай выбор. Выбери меня. Выбери нас. Просто скажи одно слово, и я весь твой.       Зелёные глаза Гарри пристально смотрели на неё, казалось, проникая в самую душу. Почему бы ей не послушаться его? Гарри был поистине невероятным, она всегда любила его и уверенно могла сказать, что со временем эта любовь только выросла. И он тоже явно любил её. Да, она должна быть с ним, а со всем остальным они разберутся в процессе.       Она наклонилась, поцеловала его и губами почувствовала, с каким облегчением вздохнул Гарри. Она снова притянула его к себе в ещё одном, более глубоком поцелуе, но когда она вовлекла его в ещё один, можно сказать, вызванный инстинктами, поцелуй, её разум снова заработал на полную катушку. И снова выдвинул на передний план все те причины, по которым их отношения были бы слишком сложными.       — Гарри, — выдохнула она, отстраняясь, — всё это будет очень сложно. Ты должен это понять.       — Это не может быть сложнее, чем последние несколько месяцев, — возразил он. — Поверь мне. Просто… доверься нам обоим, и мы будем решать все возможные осложнения по мере их поступления.       — То есть будем жить одним днём? — спросила она, вспомнив название своего месячного вызова.       Гарри мрачно усмехнулся.       — Знаешь, я уже начинаю ненавидеть эту фразу.       Гермиона покачала головой.       — Слушай, а зачем ты мне всё это рассказываешь? Ты же знаешь, что скоро я всё забуду. Или ты хочешь, чтобы я всё это записала, или…       — Нет, — быстро ответил он. — Нет, я, конечно, хотел бы этого, но точно знаю, что ты этого не сделаешь. Я рассказываю тебе это по другой причине. Я точно знаю, что, несмотря ни на что, ты этого не забудешь. Ты никогда не забываешь подобное. Где-то в глубине души ты всё помнишь.       Он говорил со столь великолепной уверенностью, что Гермиона поняла, что спорить с ним в этот момент не было абсолютно никакого смысла. И, к тому же, у неё не было на это ни малейшего желания. Ей нравилась мысль, что она забывает не совсем всё. К тому же, сегодня Гарри уже несколько раз упоминал об этом, доходчиво указав ей на её отношение к Тедди и на то, что она могла творить заклинания, о которых не знала, что она их знает. И ещё одним немаловажным фактом было то, как сильно её тело горело от желания к Гарри — это было что-то новенькое, и она знала, что столь глубокие чувства к нему просто не могли развиться за один только день.       Поэтому, вместо того чтобы спорить, Гермиона просто обвила руками его шею. Она улыбнулась, когда он обнял её в ответ и ещё плотнее прижал её к себе. И эти объятия показались ей воистину идеальными. Всё было так, как будто всё их общение в течение дня неумолимо влекло их именно к этому. Неужели это происходило каждый день?       Из-за какой-то случайности, например, как сегодня, когда Тедди разбрасывал вещи Гарри, она узнавала, что они с Гарри любят друг друга? Интересно, насколько тяжело было Гарри каждый день убеждать её в том, что она любит его? Хотя нет, ему не приходилось никого убеждать. Просто потому, что как только эта мысль пришла в её голову, она сразу же почувствовала, она сразу же знала, что это было правдой.       — Что же будет дальше? — прошептала Гермиона в его шею.       Гарри немного отстранился и посмотрел на настенные часы, а затем глубоко вздохнул и повернулся к окну. Гермиона увидела, как луна отразилась в стёклах его очков.       — А теперь ты вернёшься в свою комнату, — печально сообщил он и поспешно добавил: — Нет, я не хочу, чтобы ты это делала. Я хочу, чтобы ты осталась здесь, со мной, и никогда не уходила, но, если я приглашу тебя остаться, ты в какой-то момент неизбежно ускользнёшь.       Гарри указал на свой прикроватный столик и добавил с грустной улыбкой:       — Иногда ты даже оставляешь мне стихи.       — Мне так жаль, Гарри, — прошептала Гермиона.       Он приподнял её подбородок и нежно поцеловал в губы.       — Я знаю. Так что в любом случае отвечу на твой предыдущий вопрос: сейчас ты возвращаешься в свою комнату и всё забываешь, а завтра… Ну, а завтра я буду сражаться за тебя.       Он встретился с ней взглядом. Его взгляд был настолько яростным, что Гермиона вспомнила — именно так он выглядел каждый раз перед тем, как вступить в бой.       — Ты ещё не проиграл ни одной битвы, — заметила она с лёгкой улыбкой на устах.       Впервые с тех пор, как Гарри вошёл в комнату, его лицо посветлело.       — И я не собираюсь начинать!