На Кладбище Драконов цвели фиалки и шафран.

      Лето неспешно подходило к своему концу, радуя жителей Эль-Берке разносившимся по прериям соленым бризом, что тянулся через городок с горячих источников. Уходя вдаль, он набирался сил, дабы оставить мгновенно исчезающий след на плантациях шафрана.       Со стороны императорских каменоломен по дороге неспешно следовала прошедшая через немало курьезов служебная карета консорциума, сохранившая, тем не менее, представительный вид. Венчала ее видная стопка чемоданов, мешков и пакетов на крыше. Рысью шествуя по остывающей после дневного зноя дороге, две пегие кобылы без особого труда управлялись с подобным грузом даже на резких подъемах богатой на холмы местности.       Местные поселения, уже залитые светом многочисленных ламп, источали букет ароматов всевозможных блюд с душистыми наборами специй. Уже один этот запах вызвал бы благоговейный трепет как у истинных ценителей, — настоящих гурманов, охотящихся за кулинарными изысками по всему востоку, — так и у обывателей, чьего достатка хватает лишь на миску второсортного риса с парой ложек подливки или порцией соуса по здешним рецептам. Кухня Ост-Терры и области перемешала множество культур, впитав в себя разнообразие вкусов, что ценят ферре, страсть к жгучему, что питают в Южной Ишубаре, и простоту с изящностью, присущую блюдам Поющей Земли.       Засушливые месяца, а то и года, на местных фермах — новость столь же неожиданная, как шторм в море или как очередные политические волнения на северном материке, а потому все, что произрастает на этой земле, приспособилось по-настоящему бороться за свою жизнь. Здешняя куркума невысока, в диких условиях ее стебель едва ли можно было увидеть среди колючего кустарника, листьев почти нет, а сам корень, пусть и был меньше своих родственников из Саванны или Радужных Песков, отдавал насыщенным оранжево-желтым цветом, за что его долгое время звали местным золотом. Впрочем, ни одно название так и не прижилось: ни «Перст Императрицы» за форму корня, ни «Кроткий Вельможа» за любовь к тени. На вкус же она была порядком насыщеннее своих пустынных родичей, с легкой, почти незаметной, благородной терпкостью, смешавшейся с островато-жгучей основой, постепенно раскрывающейся во рту сладкими мотивами.       Но в этом сезоне община поставила на рынок рекордный урожай куркумы, — да еще какой! Впервые за несколько лет погода на полуострове была столь благоприятна, что помимо знаменитых ресторанов и личных аптекарей аристократов, полдюжины телег позволили себе даже немногие оставшиеся парфюмерные дома Западной Ишубары, чтоб поставить ограниченную партию традиционной косметики. Стоит ли говорить, что у порогов подобных мануфактур очереди из посыльных различных состоятельных домов выстроились сразу же, как только новость «совершенно случайно» просочилась в ходе таможенного декларирования на въезде в Аль-Харбу?       Более того, рудокопы из Корихаллы открыли новый медный пласт, выводя и без того отличные показатели продуктивности в тройку лучших по всему материку. Однако тягаться с именитыми инистрийскими рыбаками, охотниками или производителями апельсинового джема и оливкового масла мало у кого хватит сил, так что Полуостров Рассвета занял почетное второе место в сезонном рейтинге Консорциума Синей Соли. В честь этого совет поселения выделил солидную сумму на проведение фестиваля, главным гостем и звездой которого должен стать признанный в трех ишубарах маэстро кулинарии.       Его карета сиротливо преодолевала один указатель за другим, приветственно размахивая подвесной лампой редким обозам со специями или уже отгружаемыми пуховиками, что шли навстречу. Стайки светлячков на местных раскопках причудливо кружили меж обветшалых колонн, изображая быт утерянной культуры, а сверчки играли свою оду одиночеству, подхватывая вой гуляющего по руинам ветра.       Пусть дорога заняла бы еще минимум треть часа, раскинувшийся на сиденье пассажир был готов выходить с минуты на минуту: книги были бережно сложены в сумку, карманные часы переведены на местное время, а пригласительное письмо за печатью консорциума, написанное сапфировыми чернилами, покоилось в кармане жилетки. Практичный, немного поношенный щегольский костюм делал его непохожим на поваров Нефритового Дворца или одного из ресторанов Инистры, а единственной регалией была небольшая брошь с символом Лабиринта. Подобных безделушек можно было нахвататься в любой сувенирной лавке или даже у коробейника.       Солнце уже ушло за море, оставляя на бледно-синем небе крохотную розовато-оранжевую полоску, однако у крыльца дома региональной общины гостя все еще ждал ответственный за расселение работник. Песчаного цвета молодая ферре в замшевой форме сидела у станка обработки акхиума, сложив ногу на ногу и на верхнее колено положив скрещенные в пальцах руки. Она пыталась не выдавать волнения, но кончик хвоста то и дело подергивался, поднимая пыль с песком. Наконец, когда из-за Закатных Холмов показался идущий навстречу огонек лампы, кошка тут же подскочила и спешно заняла положенное место за регистрационной стойкой. ***       Изрядно покрывшаяся пылью карета, сбавив ход, дабы не нарушать вечерний покой горожан, подошла к парадному входу массивного здания, напоминавшего полноценную крепость. Из открывшейся двери показался среднего роста мужчина лет тридцати, неуверенно поставив на твердую землю ослабевшие после долгого пути ноги. Поправив шляпу на черных волосах, он перенял от ловко забравшегося на крышу телеги дару-извозчика портфель с холщовой сумкой и направился к стойке, где его встречала ферре с дружеской, приветливой улыбкой на лице. — Добрый вечер! Если Вы гость фестиваля или странствующий мастер, собирающийся заниматься ремеслом на полуострове, будьте добры заполнить специальную форму, — мягким, но задорным голосом начала та. Лукавство. Само собой, она была предупреждена о том, кого ждет. И, более того, о визитах всех, кто может получить место в каретах или телегах для специальных перевозок. — Добрый вечер, — гость ответил с улыбкой, по обыкновению прикрыв глаза, и молча протянул молодой кошке распечатанное приглашение на фестиваль. Пусть он и не любил формальности, он понимал их необходимость.       Медные глаза кошки демонстративно пробежались по письму, оценили тиснение на краю бумаги и на секунду задержались на печати, после чего отвлеклись на извозчика, небрежно сбросившего перевязанный пакет фермерских журналов. Дару, поймавший недовольный взгляд слегка надувшей щеки и поджавшей губы работницы, поджал плечи и кивнул, молча извиняясь за оплошность. — Шеф Замир, Вы всегда желанный гость в наших краях! Не желаете ли выпить чаю или теплого настоя? — поинтересовалась кошка, чей взгляд был прикован к чертам лица гостя. — Само собой, все нужные бумаги за Вас заполнит наш секретарь. — Думаю, я и без того задержался, — начал харниец, посмотрев время на карманных часах и переместив взгляд в, пусть и наполненные неподдельными добродушием, уважением и любопытством, но уставшие глаза собеседницы. — Уверен, позже у нас обязательно будет время на приятный разговор за чашечкой любого напитка, которым я смогу загладить свою нерасторопность. — Мужчина положил часы обратно в карман и поправил цепочку. — Так… Где тут квартируют гостей? — Секунду! — кивнув, ответила кошка, а затем нырнула в двери здания и начала о чем-то переговариваться со сторожем, одновременно перебирая оставшиеся на настенных крючках ключи.       Заметив удаляющее цоканье подков, странствующий кулинар с протяжным вздохом помотал головой, выражая недовольство своим кучером и, сложив вещи на стойку регистрации, поднял перевязанную стопку «Уточки по-фермерски» — популярного по обе стороны моря еженедельника, которым и он в свое время зачитывался из-за последнего разворота, где публиковались простенькие рецепты из доступных продуктов.       Только мужчина обернулся, как юркая ферре, уже успевшая накинуть поверх жилета бежевую ветровку, подхватила — если не выхватила — журналы из его рук и, не переходя порога здания, положила на тумбу у входа. — Ой! Спасибо, — немного растерянно отреагировала она и, с кивком вытянув шею, указала на стоящую поодаль группу пустых с виду домов. — Идемте.       Пока кошка по-ребячески помахала рукой сторожу и по слогам сказала что-то на западном наречье с явным акцентом, харниец вновь взял свои вещи и понемногу пошел в указанном направлении, осматривая силуэты окрестных холмов. — Ваш ключ, — сказала девушка, поравнявшись с гостем пружинящим шагом, характерным ее виду, и вытянув руку. На медную проволоку к связке был прицеплен номерок с цифрой «42». — Подготовили еще… — кошка замялась, не желая напоминать об опоздании, — до Вашего ответа. — Благодарю, — кротко ответил мужчина, взяв связку и начав присматриваться к номерам на калитках. — А… Гд… — Во-о-он там,— перебив, ответила девушка и указала когтем на длинный глиняный дом с соломенной крышей, а затем продолжила, указывая уже на противоположную часть улицы, — а вот там у нас живет глава общины. На два дома левее живет бакалейщик, а на углу, — с улыбкой ферре махнула лапой в сторону уходящего за горизонт конца дороги, — мой домик. Семьдесят третий!       Замир не мог разглядеть даже силуэт. Свечи в уличных фонарях уже гасли не то от ветра, не то от того, что попросту выгорали. Но по гордости в голосе кошки он мог предположить, что вместо «домика» там сооружение ничуть не меньше резиденции. Ее дружелюбие и наивность вызывали непроизвольную улыбку на усталом лице.       Еще раз кивнув в благодарность, он хотел было спросить, проводить ли ее, но юркая ферре была уже на полпути, не оборачиваясь помахав рукой на ночь. И все же, он провожал ее взглядом еще несколько минут, даже когда силуэт совсем слился с ночной тенью, и только после того, как в далеком доме зажегся огонек, развернулся и зашагал к своему пристанищу.       Тонкая розово-оранжевая полоска уже скрылась с горизонта, оставляя небо идущим в Махадеби плотным облакам. В воздухе отчетливо можно было уловить землистый аромат кореньев. Он шел из домов, от складов, от редких прилавков домашних лавок. Казалось, запах специи пропитал даже развешенную сушиться одежду.       Украшенный небогатой лепниной дом был не так далеко от самого дома общины. Крепкий деревянный забор, объятый небольшим кустиком вьющейся розы, кое-где выдавал поспешный ремонт: побелка осталась даже на маленьких бутонах. Шеф не любил, когда к нему относятся, как к кому-то важному. К своим годам даже не открыл своего ресторана, трактира или школы, — да даже ученика не взял. Он искренне считал себя человеком, попросту увлеченным кухней.       Тем не менее, этого «человека, увлеченного кухней» звали устраивать ужины в доброй половине домов Каор-Норда, предлагали место председателя совета в Тигрином Хребте и пытались сватать с дочерью богатого ходжи, обещая в приданное земельный надел размером с сам Эль-Берке.       Дверь не без труда отворилась и перед шефом предстал обильно заваленная коврами широкая комната с мебелью в стиле Южной Ишубары: резные деревянные столики, тахта с плетеной спинкой, даже чайничек отдавал дороговизной.       Через минуту комнату пронзил тусклый свет масляной лампы, позволяя рассмотреть узоры на коврах и заметить написанное все теми же сапфировыми чернилами письмо за авторством главы общины:       «Шеф Замир! От всей души рады приветствовать Вас в наших краях! Надеюсь, в дороге не приключилось ничего экстраординарного и вы пребываете в отличном расположении духа. Спасибо, что великодушно согласились принять участие в нашем скромном фестивале. Уверены, одно Ваше…»       Дальше он не стал читать. Слишком сладко, слишком официально и слишком хотелось спать. Однако из конверта выпал небольшой чек на внушительную сумму репутации ремесленника, — больше символ или залог, чем валюта, использующаяся в Консорциуме для всевозможных целей: от путешествий на служебных дилижансах, до продвижения по карьере. Закатив глаза, шеф завернул его обратно в письмо и сложил на столе, просунув под подсвечник.       Подпалив цитрусовую палочку благовоний на дальнем столе, Замир приоткрыл форточку, затушил лампу и, нащупав кровать, отключился, не в силах даже переодеться ко сну.       Далеко в море бушевал шторм, отдаваясь на небе редкими искрами и гоня чаек ближе к берегу. Холодный ночной ветер пустынной земли изредка шумел цепочкой уличного фонаря или попросту бился о стены крепкого дома, создавая ощущение домашнего уюта и безопасности.