Кровь и когти, детка

      Игорь приходит за час до рассвета. В старой толстовке, купленной в каком-то местном сэконде. Не потому что денег нет — ее не жалко. Не жалко разорвать, не жалко испачкать. Серая ткань пропитана кровью, бурыми разводами, которые уже не отстирать. В его взъерошенных волосах, влажных от пота, до сих какие-то травинки. Когтистые пальцы чуть подрагивают, а вторая рука сжимает две мертвых заячьих тушки.       Макс отходит назад.       Он знает, всё знает.       Луна еще не отпустила. И больше никогда не отпустит. Ни его самого, ни Игоря.       Волк Кольцова еще не готов полноценно ответить на её зов, но уже способен чувствовать.       Это происходит раза два в неделю, иногда больше, если у Грома сложное дело или просто плохой день. Чем ближе полнолуние, тем больше плохих дней.       Глаза Игоря все еще желтые. Звериные. Он бросает тушки прямо так, на пол. Максим уже привык не обращать на это внимание. Он вообще на многое научился закрывать глаза.       Это похоже на маленький танец. На их личный ритуал, который никто не хочет обсуждать. Макс делает шаг назад — Игорь вперед. Они смотрят друг другу в глаза, упрямо и напряженно вглядываются. Потому что Игорь чувствует волка внутри Макса, а тот в ответ инстинктивно, необдуманно выжидает, отслеживает реакцию — бросится и разорвет или нет.       Нет. Конечно, нет. Никогда.       Потому что брат. Потому что любит. Совсем не по-братски.       Игорь вжимает его в стену слабо освещенного коридора. От него пахнет кровью, смертью и лесом. Свободой. Волк внутри Кольцова инстинктивно тянется к этому запаху, скребется изнутри, пока не так яростно, как мог бы, но уже настойчиво.       Макс не сопротивляется. Бесполезно.       Не сопротивляется, когда клыки вспарывают случайно язык, потому что Игорь любит лизаться, любит кровь и брата. Не сопротивляется, когда слишком сильные для человека руки разрывают домашнюю одежду, — только думает уныло, что надо было вообще не надевать, — и оцарапывают несильно когтями. Не сопротивляется, когда его подхватывают под бедра, вынуждая ноги скрестить за спиной чужой. Только своими когтями, удлинившимися против воли, царапает в мясо плечи игоревы.       Ему иррационально хорошо. Как будто бы все правильно, волк внутри так ощущает. А Максу совсем не правильно вот. Ему тошно и противно от самого себя. От того, как течет все внизу, как замирает все внутри, когда член касается мокрой дырки, как будто дразнит. От того, как собственный брат берет его, насаживая до упора. От того, как сладко сжимаются скользкие нежные стенки вокруг распирающего огромного члена. Не каждая женщина может принять его с первого раза, а Макс смог. Не без обжигающего чувства почти боли, но смог. Точно шутка Вселенной какая-то: сложились, как идеальный паззл. Близнецы, чтоб его.       Кольцов знает, что он не такой, как все. Неправильный и порченый изначально. С патологией. Судьба подложила ему охуенную свинью — между ног у Максима все как у женщины. И если с этим фактом он смирился, то с тем, что он теперь оборотень и трахает его родной брат смириться трудно. Охуеть, как трудно.       Игорь разгорячен охотой, — скорее всего зайцы стали малой ее частью, завтра списки пропавших без вести людей пополнит еще одна фотография, — он рычит, вгрызаясь в шею, в самый стык между ее основанием и надплечьем, растирает кровь от собственных когтей, впившихся в бока Максима, и резко двигает бедрами. Загоняет так, будто дорвался. Будто это его последний секс в жизни.       Утром Макс проснется первым и пойдет в душ. Утром они снова будут делать вид, что ничего не случилось. Кольцов сварит кофе в турке, которую сам же и притащил, Игорь соберет диван и приготовит завтрак, пока брат будет разбирать план на день, присланный руководством. Работать на удаленке с его-то профессией крайне просто. Макс сделает ему замечание, чтобы не ел на ходу или хотя бы прожевывал, а Игорь посмеется «хорошо, мам», и получит смешок в ответ. Потому что матери у них не было. Да и отца толком тоже. Потом Игорь убежит снова хватать своих преступников и кусать местное зло за жопы, а Максим ускачет на очередное журналистское расследование. Может быть, они даже встретятся рядом с каким-то очередным трупом несчастной женщины, ставшей жертвой домашнего насилия или что-то вроде того.       Но все это будет утром.       Сейчас Игорь вытрахивает из него последние моральные принципы и рефлексию. Сейчас Игорь берет его, как по ночам берут своих законных партнеров. Сейчас Игорь заставляет его всхлипывать и поскуливать от того, как хорошо, как сладко ноет внизу живота, как хлюпает смазка, как член давит в нужную точку и как растягиваются раскрасневшиеся и тонкие края дырки.       Максим сплевывает на пальцы и опускает руку вниз под довольное урчание Грома. С когтями так неудобно дрочить, почти больно, но Макс справляется. Всегда справляется. Слюна высыхает слишком быстро, но теперь это уже никого не останавливает. Если бы не сильные руки брата, Кольцова подбрасывало бы на каждом толчке. Ебаное родео.       Что-то идет не так.       Игорь рычит громче, слышится хруст, тонкий скулеж и под ладонью на лопатке становится слишком мягко. Макс открывает глаза.       — И-игорь, — шепот слишком тихий, ошарашенный, неверящий, — Не надо, — на выдохе, который переходит в захлебывающийся стон, потому что член, кажется, зашел слишком глубоко.       Гром превращается в волка. Нет, не так. Игорь превращается в Зверя.       Оборотни, как сравнительно недавно понял Кольцов, это не те волчки из Сумерек с телепатией и отличающиеся только размерами от обычного волка. Нет. Это волкоподобное существо, напоминающее отдаленно человека. Просто огромные, под два с половиной или три, — точно Максим не замерял, — метра, способные ходить на двух лапах, с волчьей мордой и мехом, когтистыми руками, способными гнуть железные балки и крошить бетон, мощными грудными клетками и узкими бедрами, звериными лапами, в которые превращаются их ноги.       Человеческая кожа свисает лоскутами, опадает на пол, чтобы после Зверь мог ее съесть. С оскаленной пасти капает слюна. Длинные острые уши вздрагивают. Мех лоснится под слабым светом, и Максим вынужден сильнее сжать бока Игоря, чтобы не свалиться. Потому что руками Гром вцепился в стену. Просто пробил, блять, по пять дыр с каждой стороны. Лучше уж стена, чем сам Макс.       Такого еще не было. Никогда еще Игорь не переступал эту черту.       Уже утром, когда будет время подумать, Максим поймет. Полнолуние. Сраное полнолуние сегодня. Они еще не проводили его вот так, вместе, зная о том, что Игорь — оборотень. Ну, Игорь-то знал, оно и понятно, а вот для Макса это в новинку. Приехал, блять, в гости. Здравствуйте, вот вам новости: я теперь оборотень и мой волк думает, что ты его самка.       — Тш-ш-ш, тише, — Кольцов прижимается ближе, пытаясь уйти от настойчиво тычущегося в него волчьего хера, такого здорового, розового и дико пугающего, откровенно говоря.       Кажется, ему не нравится. Зверь рычит, вздергивает бедрами, проезжаясь кончиком по мокрым губам и щели, прикусывает за плечо. Больно, но хотя бы не вырывает. Фыркает, рокочет угрожающе, вот-вот и рыкнет, сам сорвется. Когти со скрежетом проезжаются чуть ниже.       Максим понимает — ему пиздец.       — Понял, понял, — носом шмыгает, пытаясь дыхание в норму привести, цепляется за густой и теплый мех, путается в нем пальцами, сжимает до побелевших костяшек, — Я сам, слышишь?       Да нихера он не слышит.       Кольцов сглатывает и пытается насадиться. И если самая верхушка головки вошла, то с остальным проблемы. Потому что слишком толстый. Да как ладонь человеческая, наверное. Пиздец просто. Макс сжимается инстинктивно. Страшно. Знает, что будет больно. Но и хорошо тоже должно быть, так? Иначе волк внутри так не скулил бы от желания поскорее оказаться повязанным.       Отвратительно.       Приятно и отвратительно. Дикий коктейль эмоций.       Игорь не хочет ждать, он толкается сам. Его силы хватит, чтобы легко удержать несколько человек на себе, что уж тут говорить про попытку протолкнуть себя в одного. Большая ладонь с короткими и колкими волосками на ней, укладывается на бедро. Чтобы не дергался, чтобы не сбежал.       Он входит полностью, и Макс кричит так громко, что, наверное, всех соседей перебудил. Если бы только эти соседи не были привыкшими к городскому шуму со всеми вытекающими.       Слезы текут по лицу, нос забивается, дышать вообще становится почти невозможно из-за рыданий и боли. Внизу, между ног, где так нежно и мягко, все будто лавой залило. Непрекращающаяся пульсация боли и ослабевшего возбуждения. Кольцов даже не сомневается — кровь, его собственная кровь сейчас смешивается со смазкой и стекает на пол.       Был бы человеком — уже давно откинулся бы от болевого шока. Есть все-таки какой-то плюс в том, чтобы быть оборотнем, будучи под оборотнем. Хотя бы не сдохнешь.       Когда Игорь начинает двигаться, Максим думает, что лучше бы сдох.       Его дерут будто не хуем, а ебаной наждачкой. И если обычно движения брата довольно плавные, пусть и сильные, то сейчас они резкие, быстрые, по настоящему животные. Максим воет и не знает, за что хвататься и куда себя деть, до костяшек побелевших сжимает шерсть, вырывает клочками, пытается уйти, дергается, пока его просто двумя руками не удерживают, как какую-то куклу тряпичную.       Макс кусается из последних сил, но шкуру толстую даже в полуобороте не пробить. Правда, Игорь все же реагирует — замедляется, влажно дышит в шею, лижет мокрое от слез лицо широким языком, не снимая с члена, но хотя бы останавливаясь.       Кольцов потный, зареванный, мокрый. Каждая клеточка тела, кажется, горит. Но волку внутри хочется. Волк внутри следует на инстинктах, он еще окончательно не окреп, чтобы выйти, но уже достаточно силен, чтобы спасти свою человеческую сторону от слишком сильного потрясения. Полнолуние действует и на него.       Поэтому Макс передает ему контроль полностью. Черт с ним. Он устал от боли, устал бояться, устал думать, устал от трескающихся с каждым днем остатков принципов. Устал быть слабым. Устал быть человеком.       Игорь продолжает его трахать в том же темпе, как только бедра Макса дернулись в робком движении навстречу. Так жарко. От шерсти, от тепла тела Зверя, от удушья. Кольцов к боли привыкает, — помогает адреналин, гормоны и волк, — и даже начинает получать какое-то извращенное в своей сути удовольствие.       Что-то толкается еще. Как будто... Максим замирает. И это была ошибка. Потому что Игорь загоняет глубоко, сжимает до хруста, кажется, ломая пару ребер и заставляя взвиться, оттеняя этой болью все нарастающее и нарастающее распирающее чувство внутри.       Ебучий случай, вот как это называется. Ну, а по факту — узел.       Мало того, что внутри него так много, что, блять, видно было пару раз, когда член толкался под определенны углом, его очертания, так еще и узел внутри крепнет. У Макса, даже при условии, что волк ему помогает, паника. Он дергается, шипит, кусается, навзрыд воет «нет-нет-нет», пытаясь уйти.       Ожидаемо — не получается.       Игорь не позволяет. Вылизывает, тычется носом в лоб, в шею, лижет по мокрым от пота кудрям, как лизнул бы между ушей. Но не отпускает.       Теплое и вязкое внутри растекается под рычание оборотня. Так много, как никогда не было бы у обычного человека. И Макса прошивает волной удовольствия. Его штормит, как в лихорадке, от «убей меня, пока твой член не убил» до «боже-боже-боже, хочу еще». Игорь предупреждал, что так будет. Волк внутри и человек — это одновременно две разных сущности и единых. И когда только происходит, так сказать, калибровка, когда ты только учишься уживаться со своим волком, быть им, то может возникнуть естественная конфронтация этих двух сторон.       Но Максиму сейчас откровенно плевать, потому что его выламывает, выворачивает токовым разрядом. Настолько, что он уже как-то отдаленно чувствует, как из него вытекает неестественно много. Такой оргазм и называется крышесносным. На грани боли и удовольствия, где уже и не помыслить даже такими категориями в принципе. Он отключается под сопение-ворчание волка над ним, видимо, уложившего его уже на лопатки. Прямо там. Прямо в коридоре, измазанном кровью и их выделениями. В коридоре, где они каждый вечер разуваются кладут ключи на тумбочку, снимают куртки, а иногда даже толкаются и бесятся, совсем как дети, за право первым занять диван.

***

      Утро встречает не солнышком и птичками и даже не пасмурным небом, а вполне реальной, придавливающей к полу тяжелой плитой, болью и раздраем. Голова свинцовая. Тело отказывается слушаться. Груда меха и мышц тихо посапывает сбоку, чуть отодвинувшись. Кровь и прочие жидкости подсохли, стянули коркой, прилипли к коже и к полу, следовательно, почти приклеили к полу и само тело. Макс с трудом ползет в ванную. Добрых, — нет, блять, злых, — пять минут он просто пытался пошевелиться. Затем попытался встать и рухнул на пол обратно, потому что ноги отказывались слушаться. Да уж, совсем не такое себе представляешь, когда слышишь выражение «выебал до дрожащих ног».       Нервно оглянувшись на дернувшего ухом волчару, Кольцов ползет, — натурально на карачках, — до ванной. Старую игоревскую хату они сменили довольно быстро, потому что она была не приспособлена для жизни вдвоем, и теперь вот у них есть дверь в ванную. Без щеколды или замка, но ведь есть!       Старая громовская квартира была служебной и осталась все еще за Игорем, но так как волчару теперь тянуло туда, где был Макс, выбор жилья стал очевиден. Теперь та квартира использовалась чисто Игорем в целях посидеть и подумать.       Макс понимает, что до душа он даже не дотянется. Просто не сможет встать. Поэтому он включает воду и набирает полную ванную, предусмотрительно закрыв за собой дверь.       С трудом в нее переместившись — тут же ноги, в коленях согнутые, раздвигает. Так легче.       Смотреть, что там между ними, совсем не хочется. Поэтому Кольцов залипает в потолок. Вода тут же окрашивается кровью. Видимо, регенерация еще не в полную силу работает и будет только после первого полноценного превращения.       Он лежит там без сил даже для того, чтобы пожалеть себя или подумать о том, какая Игорь сволочь. Раны от когтей уже начали заживать, но ребра все еще болят, синяки похожи на уже двухнедельные, внизу все до судорог сводит при любом движении, а башка, кажется, сейчас просто напополам расколется.       Кое-что все-таки меняется в их привычном ритуале. Это похоже на срыв масок. Теперь они не смогут притворяться, что между ними ничего такого нет и не было, а все происходящее по ночам — страшный и влажный сон.       Самое страшное — Макс ведь мог все остановить. Собрать вещи и уехать, например. Подальше, в какую-нибудь глухую деревушку под Архангельском. Сменить номера, адреса, пароли и явки. Но нет, не оттолкнул, не сбежал, не ушел. Наверное, стоило бы.       Самое смешное — выбора-то теперь нет. Его будут искать. И очень быстро найдут. Хочет он того или нет. Хочет этого сам Игорь или нет.       Гром, судя по его рассказам, уже давно волчара. Лет пять, если не больше. И ведь ничего, держался. Пока нелегкая не принесла соскучившегося братца, которому вдруг взгрустнулось и захотелось провести побольше времени вместе. Догрустился, ебена мать! Лучше бы к психологу сходил, чем самолечением занимался.       И так как Гром оборотень уже давненько, то и с волком со своим сросся. Теперь они неделимы.       Забавнее другой факт. Они могут отрицать это сколько угодно, но... Они же с детства вместе. Даже на расстоянии — все равно вместе. Держат руку на пульсе, проверяют как там другой, с кем, заботятся ли о нем, сам ли о себе заботится. Будучи людьми так легко игнорировать кажущиеся неправильными чувства, подавлять, создавать иллюзию, что нет, вы не понимаете, это другое. Это просто крепкая братская связь. И нет, никто из них не выбирал себе партнеров, подсознательно проецируя качество, а иногда и внешность, брата.       — Отъебись, — устало выдыхает Макс, уже минуты две слушая, как мнется Игорь под дверью.       — Ладно, — просто отвечает Гром, но уходить никуда не торопится, садится у двери, подпирая спиной стену, и ждет.       Максим знает — его упрямства хватит прождать до вечера под дверью без щеколды, а собственного хватит до вечера, чтобы не выходить.       Наверное, прошел еще час или два, или целая вечность, перед тем, как Игорь нарушил тишину.       — Поговорить хочешь?       — Нет.       — А чего хочешь?       Макс молчит некоторое время. Слышится, как сливается вода, тихое чертыхание на православном трехэтажном, а следом усталый вздох.       — Помоги мне, — и это не приказ и не просьба, скорее предложение.       Игорь поднимается, поправляет резинку домашних шорт, откопанных в шкафу, и заходит.       — Ну, че там? — без страха и с легким интересом грустно интересуется Максим, поймав устремленный между его бедер взгляд Грома.       — Пойдем, — Игорь головой мотает, по-волчьи, подхватывает под колени и спину, чтобы поднять.       Макс не стонет — шипит и тихо поскуливает, сводя ноги. Сопит обиженно, обхватывая рукой Игоря. Тот в свою очередь укладывает на диван, приносит полотенце и бережно обтирает все места, до которых можно дотронуться без боли.       — Я могу уйти, — Игорь определенно серьезен, смотрит, как собака побитая, вину чувствует, сразу видно.       — Надолго ли, — беззлобно фыркает Кольцов, накидывая на себя большое банное полотенце и прикрываясь.       И правда, какой смысл, если все равно придет обратно. Потому что житья теперь нет. Потому что волки — однолюбы.       — Иди сюда, — Максим к себе тянет, вынуждая практически улечься на него.       Игорь ерзает, чтобы не задавить, хоть комплекция и одинаковая, и молчит. Правда, в этот раз его молчания хватает ненадолго.       — Макс...       Кольцов шикает, прикрывая глаза.       — Грей меня, — с тихим стоном от растревоженных движениями ран он поворачивается набок и утыкается носом в шею Грома.       Пахнет хорошо. Игорем. Домом.       — Уборка с тебя, — после нескольких минут молчания выдает Макс.       — Хорошо, — Гром тычется губами в лоб брата.       — Еще раз такая хуйня, Игорек, и либо я сваливаю с концами, либо запру в одиночке в твоей мусарне, понял?       Игорь предусмотрительно молчит о том, что найдет его по запаху в любом случае, а решетки под руками оборотня гнутся и вырываются на раз-два.       А Макс делает вид, что не знает этого.