Кровь с привкусом никотина

Холодные стены отеля, пропитавшиеся кровью, будут её вечной тюрьмой. Запах травки из коридора Салли, по которому она могла ходить сколько ей вздумает. Хоть в комнаты, пленяя новых посетителей, но сегодня её будто потянуло в направлении улицы, на которой было итак много людишек до краев наполненных блаженной жидкостью. Буквально взмахни рукой, и кровавая струйка потечет от их горла прямо в её рот. Иногда она напоминало сладость, словно выпитые в баре коктейли, а иногда горечь, сопровождающуюся тошнотой и легкой температурой, но все это было крайностью, в которую она впадала, ровно до одной встречи… Дождь был её помощником, когда солнце находилось не в зените, больно обжигая бледную кожу. Кафе с закрытыми помещениями, и люди, которые пытались набить свои животы едой, что может быть более обыденно? Она бы так и прошла, рассматривая их лица, если бы не заметила блондинистую головку, которую будет вспоминать не один год. Тяжелые шаги до деревянного столика, и легкие постукивания её наманикюренных ногтей. Зеленый взгляд такой же, как у неё смотрел прямо ей в душу. Холод пронизывал всю её ауру насквозь. Такая похожая, и одновременно такая другая. Черное одеяние, и белая кожа будто сделанная из фарфора. Одновременно с живым и мертвым блеском, таким различным от человеческого. Она провела по дубовой поверхности стола, прежде чем опустится на стул, расположившийся напротив молодой блондинки. — Элизабет, — она протягивает руку, видя испытывающий взгляд на себе. — Не дружелюбно игнорировать собеседника, — холод пронизывающий голос Графини был одновременно заигрывающим и устрашающим. Будто человек, который его слышал ходил на острие ножа, боясь упасть в безграничную пропасть её жестокости, заполненную криками и стонами. — Мэдисон Монтгомери, — наконец отвечает блондинка, сохраняющая свой ледяной тон. Монтгомери — фамилия, которая буквально впиталась в сознание вампирши. Чарльз Монтгомери был достаточно умен, чтобы вытащить из неё ребенка, посадив семена материнства, которые она проносила сквозь года, утаскивая детей в свое логово и делая их своими. Теперь же она находилась прямо с родственницей того врача, который разочаровавшись во всем взялся за аборты. Иронично, не правда ли? — Кинозвезда, — добавляет девушка, когда губы Элизабет трогает усмешка. Ещё одна кинозвезда в её жизни. Сначала Рамона Ройал, а теперь и родственница того психопата, который потерял всякую надежду на счастливое будущее. — Что ведьма забыла в Лос-Анджелесе, позвольте узнать, мисс Монтгомери? — спросила Элизабет, отпивая бокала недавно заказанного вина. Консистенция, не похожая на кровь, но по цвету явно её копирующая. Сладковатый осадок на языке и холод во взгляде резко контрастировали, также как и они вдвоем, одновременно дополняя друг друга. Ведьма, не доверяющая никому, но продолжающая крутится в светских кругах и вампирша, делающая вид доверия, захлопывая ловушку, как только жертва в ней очутится. Что может быть прекраснее? — Вампиры весьма любопытны, не находите? — ответный вопрос с подвохом, на который одновременно нужен и не нужен ответ. — Или вы являетесь особенной? — загадочность с легким заигрыванием была её атрибутом, как успела заметить Графиня. Все же данная особа стоила её внимания, так ещё и не являясь обычным человеком. Интересно, какова её кровь по вкусу. Может она горьковата, а может так сладковата, что можно упасть в пропасть удовольствия, не возвращаясь в реальность. — Я и есть особенная, мисс Монтгомери, — Элизабет подает ей руку, возможно толк от неё и будет. Только её сила мыслей разбивается о стену, не давая проникнуть в сознание Монтгомери. Мэдисон улыбнулась, и улыбка эта была лукавой и одновременно заигрывающей, такая, которую Графиня и сама не прочь использовать, когда на ней не надета вечно холодная маска. Эмоции в этот момент теряются, оставляя после себя холод и кровь, стекающую по подбородку. Солоноватый привкус с добавкой, распространяющийся по её венам. Элизабет наклонила голову, кидая ей ответную улыбку и чувствуя холод руки девушки, вот только тепло присутствовало с этим одновременно. У неё будет невероятная ночь…

***

Белые простыни не долго такими пробудут, Элизабет в этом уверена. Придется служанке долго замачивать их, и прятать куда-то труп ведьмы. Правда с этим проблем у неё не возникнет. Копы тут как тут, и заберут тело, гадая о его появлении. Наверняка её не кто не будет искать. Таких хладнокровных стерв мало кто ищет. Уж это она знала по своему примеру. Никто и не думал бы о ней чего хорошего, кроме Джеймса и Донована, так яро пытающихся заслужить её любовь, которой по просту и не было. Лишь потерянные мальчишки, не поделившие общую игрушку. Теперь же замок был преградой в её покои, в которых она прекрасно проводила время без них. Губы ведьмы были одновременно податливыми, что нравилось ей во всех её любовниках, и одновременно сопротивляющимися, чего она никак не ожидала хоть от кого-то. Властность была её ролью в сексе, только все шло под откос, стоило Монтгомери подмять её под себя, магией заставляя подчиняться себе. Все её мужчины были бы в шоке, смотря сейчас на эту сцену. Им многому стоило поучиться у неё. Мэдисон настолько сложна, словно головоломка собранная нерадивым ребенком, который создал нечто неописуемое. За все этой красотой скрывалась тьма, которая разрасталась с геометрической прогрессией под правильными руками. Под руками Элизабет, которая любила смотреть на все это со своего импровизированного трона. Теперь же чувства будто хотели наконец посетить её голову, нанеся неожиданный удар. Такой резкий с капелькой наслаждения. Кровь с привкусом никотина. Именно такой вкус имела её кровь. Горечь, перебивающаяся сладостью, которая буквально сводила её с ума. Такое было впервые с того момента, как она полюбила Рудольфа. Напыщенный кретин, не ценивший её чувства. Теперь же все было несколько по другому. Холодное тело, наполненное жизнью и смертью одновременно. Зеленые глаза буквально высасывающие из неё чувства. И губы, так сладостно сводящие с ума. Ради этого стоило выйти утром и направится в то злосчастное кафе, которое подтолкнуло её к таким эмоциям. — Ты до этого была с женщинами? — Элизабет переходит на менее официальный тон, видя улыбку на лице ведьмы. Те ощущения которые она получила не отпускали её. Мэдисон достает сигарету и кончик вспыхивает из неоткуда. Ни зажигалки, ни искорки, лишь желание закурить и прикосновение к розовым губам. Вампирша облизнула свой ноготь полностью в крови, чувствуя сладковатый вкус вперемешку с никотином. — У меня был опыт, но это того не стоит, — она закусывает губы, перед тем как выдохнуть дым. Нервозность буквально пропитало все тело ведьмы. Что может быть приятнее этих ощущений? Она проводит ногтем по её щеке, отпивая вылившуюся из раны кровь. Такая сладостная и одновременно горьковатая, с привкусом никотина. — Ты можешь все мне рассказать, — прошептала она на ухо, зная что её сила внушения не работает, но можно же сыграть на психике. Ведьмы больше приближены к людям, а значит легко внушаемы. Вампиры же напротив были отдалены от человеческих душенок. Пальцы вампирши вытаскивают из руки ведьмы сигарету, засовывая её себе между губ. Чистейший табак. Горький, что аж горло сжимается. Такой курит Марч, даже не кривясь. Такая же безэмоциональность и холодность, как у неё, только скрыта под маской актрисы, играющей очередную роль. Элизабет знала это по собственному опыту, каждый день играя, как когда-то. Когда она играла вместе с Рудольфом, ввязываясь в тройничок между ней, его женой и им самим. — Когда-то мне пришлось переспать с женщиной для получения роли, — Мэдисон поджигает новую сигарету трясущимися руками, только с тем как дым выходит из губ, тряска прекращается. — Долбанная сука решила что использовать меня в виде своей собачонки, которая души в ней не чаяла будет прекрасно. Но все покатилось по одному месту, стоило её муженьку вернуться. Сначала тройничок, в который они меня ввязали, а после и вовсе оставили одну, без роли и с разбитым сердцем. Что может быть печальнее и глупее, чем посвящать свои чувства кому-то? — Элизабет разворачивает её к себе, впиваясь в губы с остатками крови ведьмы. У них слишком много общего, что заставляло Графиню чувствовать тепло, неподвластное её холоду. — Не стоит расстраиваться и напрасно беспокоится о тех, кто даже в голову тебя не берет. Уйди красиво, оставляя после себя взрыв, чтобы люди собирали себя по кусочкам, все время натыкаясь на твои разбросанные руины. Напоминай им о себе постоянно, где бы они не находились, — она целует её кожу, чувствуя запах табака смешанный с кровью. Горький и сладкий одновременно. — Богини не говорят шёпотом — они кричат, — тоже высказывание что она когда-то давала Лиз, теперь же это высказывание она применяет к блондинке, которая итак кричит о себе на каждом шагу, но не так как любит Графиня. Нужно кричать так, чтобы твои друзья содрогались в ужасе, замечая все новые сюрпризы в твоем характере. Все это был так знакомо Элизабет, что чувство ностальгии вечно брало вверх при криках о её двуличности. — Я не богиня, Элизабет, — произносит Мэдисон, опуская дотлевший кончик сигареты в пепельницу. — Лишь ведьма, ищущая покоя и пристанища, где не будет ежедневного ада, — Элизабет задумчиво смотрит на Мэдисон, потому что узнает себя, когда ещё не попала в этот филиал ада на земле. Точнее один из филиалов ада на земле. Такая же одинокая ищущая кого-то или чего-то для своей израненной души. — Конечно, ведьмочка, но я останусь при своем мнении, — прошептала Элизабет, ложась на подушку и утопая в сигаретном дыме, который уже заполнил всю комнату. Мэдисон усмехнулась, поджигая ещё одну сигарету. Графиня уверена, что Монтгомери не доживет до старости, скончавшись от рака. Только вампирша не даст ей умереть, притащит в Кортес, лишь бы остаться тут навеки. Сделает из неё вампиршу, даже если это будет невозможно, и даст ей ту жизнь, которую она заслуживает.

***

Элизабет впервые пробует телефон ради Монтгомери. Пишет ей сообщения, которые приходят тут же как ты их написал. Марч смотрит на это с осуждением, сжимает кулаки будто готовясь убить, только вот проблема была в его заточении. Или в том, что Мэдисон находилась в Новом Орлеане. Местная Алфея для ведьм. Кому как угодно. Впервые чувство улыбки расцветает на лице вампирши, когда она отвечает на ещё одно сообщение от ведьмы. Донован бы прикончил её, вот только Графиня убила бы его быстрее чем он хоть слово сказала в её сторону. Глупая привязанность, любовь, которую она отвергала, теперь поглотило её с головой. Но в один момент прекращаются все сообщения, будто Мэдисон и вовсе испарилась, чего до этого не случалось. Монтгомери никогда бы не прекратила быть на виду у общественности. И лишь под покровом ночи она стонала под телом вампирши, которая изредка приезжала в Новый Орлеан, либо наоборот. Эти ночи были достаточно громкими, чтобы также громко закончится, оглушая её бесконечной тишиной. Пропажей единственного света, который хоть как-то оставлял её в мире чувств и эмоций. Теперь же она была в холоде, одиночестве, затопляющим каждую её часть. Графиня уже давно не чувствует ничего кроме боли, которая убивала её полностью. Бокал полный её слез после слов Джеймса, такого холодного и бесчувственного, как и в вечер их свадьбы. Как и их последующая жизнь. — Она уже давно кормит червяков, и мы оба это знаем, моя Графиня, — произносит Джеймс со смехом, попивая шампанское. — Такая юная, а уже мертва, разве это не повод для праздника? — психопат, с которым она теперь должна жить вечно. Муж, чьей женой она будет являться даже ворочаясь в могиле, если такое вообще возможно. Их вечер был её проклятьем, и его усладой. Все что не нравилось ей, привлекало внимание Джеймса, а все что она любила, кроме него, он хотел разорвать и стереть с лица земли. Только судьба подкинула ему подарок — смерть единственного человека, которого она любила. Наверняка этот ублюдок устроил не одну пьянку, упиваясь смертью ведьмы. Когда-нибудь он заплатит за все сполна, ровно как и она сама. Именно в этот вечер она забывает свой телефон на столе, не заметив сообщение пришедшее с такого знакомого, но давно неактивного номера. «Ад ужасное место, если ты хочешь знать», гласил его текст. Конечно же Джеймс заметив его тут же убрал все улики, оставляя вампиршу в неведении. Даже самые давние постояльце удивлялись, слыша громкий плачь, словно разрывающий плоть человека, дабы показать все что накипело внутри. Разбивание посуды уже стало обыденной вещью, также как и многочисленные жертвы, чтобы заглушить собственную боль. «Ты королева разбитых сердец, Элизабет», высветилось на разбитом экране телефона, который Марч сбросил в сток, где уже давно гнили трупы. Теперь никто его не увидит, и каждая из них будет винить другую во всех своих страданиях. Может они и правы? Я сама проклятье. Все, кто хоть немного приближаются ко мне — обречены.