Сказка - ложь. Питер Пэн

…молчать. Носить в себе жгучую, палящую истину, чувствовать слева в груди — ежесекундно! — распирающий горький узел, смыкать губы, зашивая их нитью воли. Кто поверит? Сказки канули в Лету. Никому нет дела до мрачного очарования холмов. Больше никто не оставляет для брауни молоко, никто не задабривает пикси. Люди не боятся показывать незнакомцам младенцев, не перешагивают через трещины на тротуарах. Люди ведать не ведают, что лунными ночами — такими, когда жидкое серебро пронизывает ночь, и в телесной тюрьме душе вдруг тесно, и глаза к луне прикованы, и чудится: воспаришь сейчас, достаточно лишь захотеть чуточку сильнее — немедленно следует задернуть шторы поплотнее, и не выглядывать лишний раз. Оттого жить с этим так мучительно, что даже сладко. Спасительный механизм внутри заставляет верить, что эта сопричастность делает выше других, умнее, сильнее, лучше… Слишком легко, слишком просто сойти с ума, и больше — никогда. Не думать, как бы могло обернуться, если бы. Не зажимать уши в глупой надежде избавиться от рефрена льдистых слов «не хочу». Он сам выбрал это. Но неужели так действительно лучше? Продолжать терять себя, воображая, будто жертв для феи достаточно, чтоб она не чаровала? Ему ли не знать: сколько детей фэйри ни отдай — не пощадят. Он будет есть с рук Тинкербелл сладкие пирожные, которые на самом деле земля вперемешку с гнилой листвой. Будет пить из ее ручья, пропитываясь чуждым волшебством, как губка. Спать на ее коленях, слушая во сне ее сладкий, ядовитый в своей сладости шепот… Он будет красивой послушной игрушкой, пока ей не надоест. Отвратительно, мерзко. Пресмыкаться перед кем бы то ни было — мерзко! Но как объяснить это человеку, чей разум остался в поре детства, а рассудок и не появлялся? «Не хочу». И — вечным едким напоминанием сожженные кисти рук. Страх, дикая боль, пелена перед глазами — все помнится так же ярко, является в кошмарах, не отпускает и, верно, не отпустит уже. Мучительнее изощренных пыток было держать раскаленный брусок металла, в который фея превратила своего любимчика. Спасти. Глупая, глупая. Нельзя спасти того, кто рад происходящему. Эти рубцы были зря. Как и семь лет службы за живое растение, обвившее хозяйку крепким, но — черт! — таким недолговечным вьюном. Двери для него всегда открыты. Для маленького взрослого человека, который никогда не придет.