recipe for zaru soba

Зару соба – простое блюдо, но приготовить его сложно. Оно состоит примерно из десяти ингредиентов: смесь холодной лапши и ароматного бульона, приправленная зелёным луком. Сатору – не шеф-повар. Он на пальцах одной руки может сосчитать разы, когда что-либо готовил, но это блюдо кажется достаточно простым. Сугуру в последнее время игнорировал приёмы пищи, и Сатору знает, что Сугуру поест, только если он напомнит. Он бросает взгляд на часы на микроволновке. “1:00” мерцает на маленьком экране. К этому часу Сугуру уже должен вернуться из миссии в Осаке. Сатору достает ингредиенты из холодильника и выкладывает их на деревянный стол: лапша соба, водоросли, зелёный лук, разные соусы, бутылка саке, украденная из тайника Сёко. Учитывая, сколько Сёко покупает каждый день, она не заметит пропажи одной бутылки. Он наливает в кастрюлю воду и включает плиту. Вспыхивает мягкий огонёк. Жар заливает лицо, когда он наклоняется над кастрюлей, очки запотевают из-за пара. Прежде чем снять их, чтобы протереть, Сатору моргает. Когда Сатору надевает очки, Сугуру стоит в проходе. У него в руках мятый листок бумаги. Сатору узнает записку, которую он написал и в которой просит Сугуру зайти на кухню, когда он вернётся. Сначала Сугуру принял душ и переоделся: с волос всё ещё капает вода, полотенце висит на плечах. Он одет в свободную футболку с лицами Сёко и Сатору – дурацкий подарок на последнее Рождество, который быстро стал частью пижамы. Сатору раскрывает объятия – безмолвное приглашение, и Сугуру принимает его, кладёт голову Сатору на плечо и закрывает глаза. Сатору зарывается головой в волосы Сугуру, обнимая его, и вдыхает знакомый запах сигарет и гранатового шампуня. Он чувствует себя дома. – Ты должен быть в Киото, – бормочет Сугуру, губами касаясь шеи Сатору. Дрожь пробегает по спине Сатору, когда он отвечает: – Не поехал. Я хотел поговорить с тобой. Он прижимается к Сугуру и не может не заметить, насколько сильно тот похудел. Руки Сугуру, лежащие на его талии, напрягаются. – О чём ты хотел поговорить? – рассеянно спрашивает он. Звучит неестественно. Сёко права, он что-то скрывает. Смерть Аманаи повлияла на них обоих, но происходит что-то ещё. Сатору отстраняется, чтобы посмотреть на него, поднимает руки, чтобы взять лицо Сугуру в ладони. Он проводит большими пальцами по векам Сугуру, и они закрываются и дрожат под его прикосновением, уставшие, изможденные. Он чувствует укол вины, когда понимает, что под глазами мешки, но быстро отталкивает это чувство. Еда также важна, как и сон. Разговор может подождать. – Ты сегодня ел? – спрашивает Сатору, заставляя себя выбраться из объятий. Сугуру прижимается к нему ещё несколько секунд, прежде чем отпустить, медленно открывая глаза. – Нет. Я забыл. Сатору наклоняется, чтобы взять собу. Пластиковая упаковка сминается в руке, когда он бросает лапшу в воду и устанавливает таймер на четыре минуты. – Ты должен заботиться о себе, – ворчит он. – Если всё будет продолжаться в том же духе, даже мухоловка сможет вырубить тебя. Сугуру смеётся. Сатору скучал по этому звуку. Сколько времени уже прошло с тех пор, как он последний раз слышал смех Сугуру? – Убит мухоловкой, – задумчиво говорит Сугуру, доставая разделочную доску. – Вот это смерть. – К тому же, тебе стоит больше спать, – продолжает Сатору, доставая другую кастрюлю. Он с хрустом открывает бутылку саке и вливает его в сотейник, доводя до кипения. – Если ты будешь так выглядеть, я никуда не смогу с тобой пойти. Это ложь, конечно же. Он всё ещё самый красивый человек, которого Сатору встречал. Сугуру отталкивает Сатору локтем в сторону, осматривая шкафчики в поисках ножа. – Кто бы говорил. Когда ты в последний раз спал? Он даже не помнит. – Два дня назад, – легко отвечает Сатору. В сотейник отправляются мирин, соевый соус, сушёная ламинария и горсть стружки сушёного тунца. Он не утруждается отмерить пропорции. – Лжец, – Сугуру начинает нарезать зелёный лук. Он падает кружочками, идеально ровные края говорят о большом опыте. Впечатляюще. – Всё в порядке, – говорит Сатору, ожидая, пока соус загустеет. Он перекладывает пакетик с морскими водорослями ближе к зелёному луку, любуясь сосредоточенным выражением лица Сугуру. У него такое же выражение лица, когда они спаррингуют. – Мне не нужен сон, чтобы быть красивым. Я от природы неотразим. А ещё сложно спать без тебя. Это звучит жалко даже в его голове. Сатору должен быть сильнейшим, а он даже спать не может без чьей-либо помощи. Сугуру хмурится. – Это не про красоту, Сатору. Это про твоё здоровье. Обратной проклятой техники достаточно, чтобы его голова оставалась свежей. Даже если Сёко говорит, что в конце концов это перестанет работать. Сатору пожимает плечами. Сугуру ещё больше хмурится. – Ладно, – говорит Сугуру. – Давай заключим сделку. Я съем собу, если ты сегодня ляжешь спать. Это не угроза, но считывается именно так. Сатору ухмыляется. – Это какая-то дерьмовая сделка. Ты в любом случае съешь собу. – Ага, – соглашается Сугуру. – Но ты согласишься на эту дерьмовую сделку. – Если ты хотел, чтобы я лёг спать с тобой, ты мог просто попросить, – шутит Сатору. Они оба знают, что это значит да, я соглашусь. Сугуру закатывает глаза. Они погружаются в комфортное молчание. В тишине слышно потрескивание огня, шум закипающей воды, мерный стук ножа по разделочной доске. На улице поёт симфония сверчков. Возможность просто быть в одной комнате с Сугуру успокаивает боль внутри Сатору, заменяет её теплом. Они так долго были разлучены. Школа не может отправить двух шаманов особого уровня в одно место; у них слишком много проклятий и слишком мало шаманов. Сатору смотрит на Сугуру и вот что он хочет этим сказать: Я скучаю по тебе. Я скучаю по интонациям твоего голоса, по мягкости твоих волос, по нежности твоих прикосновений. Ты - единственный, кто прикасался ко мне с нежностью. Легко забыть, что я человек. Они зовут меня Сильнейшим, Достойным, Спасителем Мира. Ты зовешь меня Сатору, а никто другой не смеет. Я скучаю по тебе - каждую секунду каждого дня. Но это слишком. Слишком уязвимо. Поэтому вместо этого он говорит гораздо проще, небольшой фрагмент: – Я скучаю по тебе. Это самое большое признание, которое он может сделать. Сугуру смотрит на него. В его глазах мелькает боль, которая прячется так же быстро, как и появляется. Он улыбается; улыбка не особо затрагивает глаза. – Я скучал по тебе больше. Соревнование, вызов и уход от темы одновременно. Он легко мог бы ответить оскорблением. Их разговор перешёл бы в обычную перебранку. В этот раз Сатору не заглатывает наживку. Что не так? Скажи мне. Позволь мне помочь тебе. Срабатывает таймер для лапши. Сатору кладёт сито в раковину и сливает воду, открывает кран, чтобы промыть лапшу. Крахмал смывается маленькими комочками, которые падают в слив. Он наполняет миску разбитым льдом из морозилки, и лёд потрескивает, когда Сатору кладёт лапшу сверху. Он слышит, как Сугуру позади него убирает разделочную доску и нож в раковину. Сугуру кладёт руку на его поясницу и отталкивает немного в сторону, прося подвинуться. – Ты не любишь собу, – говорит Сугуру, открывая шкафчик, чтобы достать бамбуковые циновки. Он кладёт их на тарелку, задевая руки Сатору. – Не люблю, – признаёт он. Сатору никогда не нравилась зару соба. По сравнению со всей другой едой, доступной в Токио, она безвкусна. Сатору с гораздо большим удовольствием исследовал бы магазин с мочи или же новое кафе. Но в тоже время, она традиционная и элегантная. Она напоминает ему о Сугуру. – Не у всех у нас вкусовые рецепторы стариков. Сугуру кидает на него взгляд, но в нём нет настоящего огня. – Вообще-то не все из нас едят, как пятилетки. – Это комплимент, - отвечает Сатору, доставая палочки и выкладывая собу на бамбук. Выглядит довольно профессионально, если вы хотите его спросить. – Ты же знаешь, с возрастом мы теряем вкусовые рецепторы. Сугуру встряхивает головой, убирая сотейник с огня. Он достаёт сито и переливает в него жидкость. Кусочки ламинарии и сушёного тунца застревают в металле, соус стекает вниз. Он добавляет воду, смешивает бульон. К тому времени, как Сугуру заканчивает, Сатору достает подходящие тарелки и миски и ставит их на стол. Там уже лежит нарезанный зелёный лук, и он замечает, что водоросли тоже нашинковали. Они сидят напротив друг друга. Сатору настаивает на том, чтобы налить соус, и Сугуру со вздохом ему потакает, позволяя забрать тарелки. Когда Сугуру отвлекается на пролетающего мимо мотылька, Сатору проверяет, чтобы Сугуру досталась большая порция. Сатору пробует, и это на удивление хорошо для первой попытки, особенно если учитывать, что он всё отмерял на глаз. Он понимает, что самодовольная ухмылка сама расползается по лицу. – Кажется, ты наконец-то научился готовить, – говорит Сугуру с небольшой ухмылкой. Сатору тут же понимает, что он вспоминает тот случай на первом году обучения, когда Сатору сжёг как минимум три сковородки. Если быть честным, это был первый раз, когда он пытался что-то приготовить. Сатору пожимает плечами. – Что я могу сказать? Я хорош во всём. Следующие несколько минут проходят в тишине, пока они едят, мирное небытие, которое окутывает обоих. Есть что-то сакральное в том, чтобы разделить трапезу с кем-то поздней ночью, какая-то трогательная близость. Почти идеально. Почти, потому что Сугуру выглядит так, словно ему больно каждый раз, когда приходится глотать, даже несмотря на то, что Сатору точно знает, что он пропускает приёмы пищи. После того, как ужин подходит к логическому завершению, и Сатору уверен, что Сугуру закончил свою порцию, он задаёт вопрос. – Почему ты не ешь? Сугуру делает глубокий вдох. – А какой в этом смысл? – Смысл? – Как он мог сказать такое? Сатору чувствует прилив гнева из-за того, насколько небрежен ответ. – Смысл в том, что оставаться живым– – Для чего? – обрывает его Сугуру, скрестив руки на груди. – Они отправляют меня на эти задания, и мне плохо, но это не важно, потому что всем плевать. Зачем даже пытаться? – Мне, мать твою, не плевать, Сугуру, – Сатору не знает, что ранит больше: то, что он не заметил, что Сугуру ускользал, или же то, что Сугуру не поговорил с ним. На них опускается тяжёлая тишина. – Я устал, – в конце концов говорит Сугуру, медленно моргая. – Я так устал. – Его голос дрожит. – Я ненавижу это. Я ненавижу спасать людей, которые не достойны спасения. – Тогда уходи. Сугуру смотрит на него. – Уходи, – повторяет Сатору. Это самая простая вещь в мире. – Если ты ненавидишь заниматься этим - не занимайся. Сугуру всё ещё выглядит слишком потрясённым, чтобы ответить, так что Сатору продолжает: – Что они могут сделать? Заставить тебя остаться? – Ты всё ещё слушаешься их, – отвечает Сугуру, но этот аргумент не имеет смысла. Сатору другой. На его плечах лежат судьбы мира. К настоящему моменту этот вес уже стал его частью. – Я позабочусь об этом, – говорит Сатору. Что такое ещё одно бремя, если Сугуру снова будет счастлив? Это не идеальный ответ, но, возможно, этого достаточно. На какое-то время. Улыбка медленно появляется на губах Сугуру, изможденная, но искренняя. На Сатору обрушивается поток нежности. Он хочет видеть эту улыбку каждый день до конца своей жизни. (Может быть, теперь он сможет.) – Я уйду, если ты поспишь, – предлагает Сугуру, и Сатору не может сдержать смех. – Я буду спать, если ты будешь в моей постели, – торгуется Сатору. – Договорились. Никто не говорит: “Я тебя люблю.” Этой ночью Сатору сушит волосы Сугуру и обдувает его лицо тёплым воздухом, пытаясь рассмешить. Сугуру целует Сатору в щёку, нежно, восторженно, с любовью. Никто не говорит: “Я тебя люблю.” Возможно, это произойдёт когда-нибудь в будущем, когда их шрамы перестанут саднить, а призраки перестанут преследовать по ночам. Они есть друг у друга. И у них есть вся оставшаяся жизнь, чтобы понять это.