Ты удобно сидишь?

      — Ты удобно сидишь, дорогая? — мать Миранда мурлычет, и её чарующий голос нежно ласкает слух даже на расстоянии.       Уединенная в своей комнате, сидящая за туалетным столиком, Альсина крепко сжимает трубку, пытаясь сделать глубокий успокаивающий вдох. Ей определенно не слишком удобно сидеть. Она невероятно в ней нуждается, а матерь Миранда категорически отказывается это исправлять.       — Я действительно не понимаю, почему ты не можешь просто прийти сюда, как много раз делала это раньше, — начинает Альсины, пытаясь не перейти грань между уважением и требованием. Она не умоляет лишь потому, что горда, чтобы просить, как бы сильно ни нуждалась.       На другом конце телефона слышен звук, похожий на шелест снимаемой одежды, и Альсина представляет, как мать Миранда снимает плащ, возможно, даже платье, и дрожит. Раздетая жрица — великолепное, захватывающее зрелище, и Альсине физически больно, что она не видит этого.       — Я сделала что-то не так? — мягко спрашивает женщина, не в силах полностью избавиться от страха рассердить ту, которая значит для неё всё. Жрица тяжело вздыхает.       — Нет, Альсина. Ты знаешь, что я требую послушания и верности от всех, кто мне служит. Я просто хочу быть уверена, что ты сделаешь всё, что я скажу, что бы это ни было.       Её резкий, контролирующий тон разжигает пожар между ног Альсины, и аристократка корчится на стуле, цепляясь за край богато украшенного туалетного столика, чтобы рука не скользнула между ног прежде, чем она получит разрешение.       — Пожалуйста, мать Миранда, — просит Альсина, и тот факт, что она сделала это так быстро одновременно унижает и возбуждает. — Я всегда буду делать то, о чём ты просишь.       — Хорошая девочка, — воркует мать Миранда, зная, как сильно Альсина любит подобное отношение. — Теперь ты можешь прикоснуться к себе. Я уверена, что ты уже такая мокрая.       Аристократка хнычет.       — Ответь мне, Альсина, — приказывает мать Миранда и через несколько секунд получает положительный ответ. — Хорошо. Положи руку между ног.       Альсина задыхается, чувствуя, насколько она готова; влага просачивается сквозь шёлковое нижнее белье. А когда она опускает руку, влажное тепло мгновенно скользит по пальцам. Мысль о том, что голос матери Миранды может так возбуждать, почти позорно эротична. Она пробирается пальцами внутрь, позволяя себе коснуться клитора, и бедра дергаются.       — О, мать Миранда, — она задыхается, не в силах помочь себе, и клянется, что слышит прерывистое дыхание жрицы на другом конце телефона.       — Посмотри в зеркало, Альсина, расскажи мне, что ты видишь, — требует Матерь, плотно закрывая глаза и пытаясь представить себе эту сцену. Невозможность прикоснуться к Альсине для неё так же мучительна, но необходимо проявить силу и сдержанность. В последнее время потребность в аристократке вышла из-под контроля, сделав слабой и готовой подчиниться требованиям Альсины с большей готовностью, чем следовало бы. Другая женщина не должна знать, сколько власти она имеет, и поэтому мать Миранда должна напомнить, кто главный.       Каким-то образом, несмотря на все их интимные встречи, просьба Матери описать собственную внешность и выражение лица в то время, когда она доставляет сама себе удовольствие, кажется Альсине, безусловно, самой греховной вещью, которую она когда-либо делала. Её голос заглушался стонами, но женщина с трудом сглотнула, чтобы продолжить.       — Я… я всё ещё полностью одета, но моё платье задрано до бедер, я положила одну ногу на подлокотник стула. Одна рука держит телефон, а другая между моих ног, под нижним бельем, — Альсина заставляет себя взглянуть в отражение и остаётся потрясена собственной похотью. — Мои глаза темнее обычного, губы приоткрыты от тяжелого дыхания. Это то, что ты видишь, когда прикасаешься ко мне? — почти нервно спрашивает она. Это смущает и волнует, как сильно на неё влияет мать Миранда.       — Да, — стонет жрица, крепко скрестив ноги, всё ещё пытаясь подавить желание прикоснуться к себе. Но образ Альсины опасно заманчив. Она проводит пальцем по груди, затем обхватывает её, наслаждаясь тем, как сосок трется об одежду. Воспоминания о мягких губах аристократки заставляют сжимать руку в кулак, чтобы сопротивляться искушению. — Не переставай рассказывать мне, что ты делаешь, Альсина, — выдыхает она.       С коротким криком Альсина просовывает внутрь два пальца, её голова откидывается на спинку стула. Она задыхается, медленно раскачиваясь, чтобы пальцы могли проникнуть глубже. Как бы ей ни нравились прикосновения жрицы, они не могут сравниться с тем, как её собственные пальцы изгибаются и проникают внутрь. Нетерпеливый звук на другом конце провода снова заставляет тепло разливаться по телу, он напоминает о том, что Миранда ожидает ответ. Альсина хватает ртом воздух, чтобы заговорить.       — Миранда, я… Моя пальцы внутри меня. Это так хорошо, такое ощущение, что… — она выдыхает.       Мать Миранда прислушивалась и слышала неприлично влажные звуки, которые пальцы Альсины издавали внутри неё, и это нарушало самообладание. С тихим стоном Миранда сняла нижнее белье и быстро протолкнула сразу три пальца. Это не совсем то же самое, что изысканное ощущение присутствия Альсины, но в моменте было достаточно. Стон сорвался с губ и по ответному вскрику было ясно, что аристократка делает то же самое. В конце концов, у них было много лет, чтобы изучить звуки удовольствия друг друга.       — Миранда, — Альсина задыхается, и они обе знают, что когда она близка к финалу, то забывает об уважении. И это единственный раз, когда такое позволительно без наказания. Альсина замедляет движения руки, зная, что Миранда её дразнит и не позволит закончить.       Женщина резко вздыхает, когда касается клитора. Возможно, она сможет побудить жрицу быстрее дать ей то, чего она отчаянно желает. Когда Альсина говорит, голос дрожит.        — Мои щеки покраснели. Моя грудь вздымается. Помада размазалась, потому что я закусываю губу, когда не говорю с тобой, — собственное отражение в зеркале заставляет Альсину стать ещё более влажной.       Отчаянный стон матери Миранды говорит о том, что она хорошо знает этот образ и любит вспоминать его.       В самом деле, Миранда заставляет Альсину ждать, разрушая её силу воли. Она отчаянно хочет услышать, как женщина будет умолять. Миранда сможет подождать еще.       — Попробуй себя, — приказывает жрица, убирая пальцы и создавая трение. Она наслаждается разочарованным вздохом, когда Альсина вынуждена перестать прикасаться к себе, и звуком мокрых пальцев, которые скользят ей в рот. — У тебя божественный вкус, не так ли, Альсина? — воспоминания о тех ощущения от совместной ночи заставляют Миранду дрожать, и жрица убирает руку от себя, чтобы не кончить слишком быстро.       Альсина наблюдает за своим отражением, посасывая пальцы, влага слегка придает блеск губам. Женщина не может отрицать, насколько сильно это ее заводит.        — Пожалуйста, Миранда, я могу продолжить?       Звуки и мысли заводят жрицу, она не может заставить её ждать дольше.        — Можешь, Альсина, — выдыхает она так властно, как только может, но сразу же за этим следует отчаянный стон от пальцев внутри себя. — Пожалуйста, дорогая, не останавливайся, позволь мне услышать тебя.       С тихим криком Альсина наполняет себя снова, толкая сильнее и глубже, прижимая телефон между головой и плечом, чтобы освободить вторую руку и подразнить клитор.        — О, Миранда, я вся дрожу. Мои глаза закрыты, мне тяжело дышать. Кожа такая горячая. Я… такая мокрая, что слышу, как мои пальцы двигаются внутри меня, а другая рука массирует мой клитор. Это так хорошо… я…       Образ Альсины в момент оргазма заполняет мысли матери Миранды, и она больше не может сдерживаться. Их связь настолько сильна, что может чувствовать удовольствие, которое испытывает Альсина. Миранда запрокидывает голову, выкрикивая имя аристократки, отчаянно двигая собственными пальцами, принимая каждую каплю удовольствия, которое может предложить ей тело.       Альсина слышит звуки освобождения Миранды и желает наслаждаться каждой секундой. Она тихо хнычет, вспоминая мягкий дразнящий язык. Через несколько секунд резко спрашивает:        — Пожалуйста, матерь Миранда, позволь мне показать, что ты со мной сделала?