Печаль и беспомощность

Азазель напряжённо прищурился — свет, пробивающийся в незастекленное окно хижины, слепил глаза; он перевернулся набок и тут же почувствовал неимоверную боль в рёбрах. — Лежи спокойно, — послышался недовольный голос, говорящим на старом гельосском диалекте, откуда-то со стороны. — Иначе мне придется начать все сначала. Азазель, не понимая, где он очутился и что вообще произошло, медленно перелег обратно на спину и закрыл глаза от слепящего солнца тыльной стороной ладони, переводя взгляд на человека с копной трав в руке. — Я нашел тебя вчера, — произнес он, не поднимая головы. — У тебя сломаны ребра, сильный ушиб ноги… и прочие прелести. Азазель пока неясно чувствовал эти ранения, да и они казались ему просто пустыми словами; он главнокомандующий армии в сегодняшней войне — что ему до таких царапин, когда тысячи отдают собственные жизни за родину? — Спасибо, — негромко отозвался воин. — Мх, — незнакомец отвернулся к больному спиной и продолжил внимательно выбирать травы. Иногда он поворачивался, и раненый видел наскоро перевязанный глаз спасителя, из-под бинтов были видны страшные шрамы, а отсутствие левой руки было прикрыто льняной тканью. Было ясно, что в бинтах он уже давно не нуждался, но он, похоже, просто не хотел пугать своим видом раненого. — Как мне тебя называть? — Азазель не без труда повернул голову. — Брант, — нехотя отозвался мужчина и отбросил неугодные травы в сторону. — Твое имя? — Я Фаг Азазель. Главнокомандующий гельосской ар… — Что мне до твоего звания? — покосился на спасённого Брант. — Прибереги это для кого-нибудь другого, мне это неважно, оно твои ребра не залечит. Азазель приподнял брови, но возражать не стал и замолк, решив рассмотреть помещение, где он находился. Совсем уж небольшая хижинка без двери из плотно выложенного хворосту да балок, местами виднелась глина, а поверх все было утеплено мхами. Стоял у двери один низкий столик, заваленный разным хламом и самодельными инструментами, да и все на этом, помимо большого деревянного пласта, покрытого истертой соломой, на которой сейчас и лежал Азазель. Стоит сказать, что вся, совершенна вся хижина поросла самыми разными травами, даже между палками в стенах был вьюн. Заметив интерес к своей лачуге, Брант немного даже с гордостью приподнял голову. — Ты в моей деревне; мы лесное племя, дикари, как вы нас зовёте. А это мой дом. Сам строил. — Оно и видно… — сощурился Азазель, вглядываясь в стены из палок и глины. Тем не менее, он подумал о том, что вот этот самый человек одной рукой построил себе дом, и почувствовал в чем-то даже восхищение. — Если ты думаешь, — закидывая травы в ступку, процедил сквозь зубы житель деревни, — что у нас есть материалы получше этих, и другие дома выглядят по-другому, ты ошибаешься. Это в ваших привычках вырубать леса и уничтожать все на своем пути ради своего только блага… Мы же берём то, что даёт нам мать-природа, а не забираем у нее силой, — поучительно завершил он. Азазель замолк, мысленно соглашаясь с разрушительной природой человека. Ему, главнокомандующему армией Гельоса, как никому другому это известно. Люди постоянно разрушают, постоянно воюют, и этого у них не отнять, увы. — Сколько времени займёт лечение? — поинтересовался он, понимая, что ему нужно как можно скорее вернуться к своим обязанностям. — Если ты можешь со сломанными ребрами и ушибленной ногой пойти — то можешь уходить хоть сегодня, милости прошу, тебя никто не держит. Азазель не помнил, что произошло и как он оказался, один, раненый, посреди леса. Как его отряд? Он, кажется, взял небольшую часть войска, чтобы разведать обстановку на вражеский территории… Собственно, так и произошло их знакомство. Несмотря на свои грубые слова, Брант был заботлив и даже нежен, и этот контраст не мог не поражать Азазеля первое время; вскоре он понял, что же представляет из себя этот житель дикого племени. К слову, о племени. Иногда к спасителю главнокомандующего захаживали соплеменники, интересовались, что же это за раненый человек, даже спрашивали о его здоровье и время от времени приносили разные гостинцы, вроде целебных корней или горстки съедобных ягод. Еда была не особо разнообразна: трава, те же ягоды, вершки-корешки и прочая растительность, пару раз даже мясо, но жесткое, неприятное, похоже, умершего о старости животного. Но Азазель не жаловался, ибо понимал, что ему оказали огромную услугу, когда приняли у себя, вылечили и накормили, даже выделили единственное подобие на кровать. Сам же спаситель несмотря на все уговоры раненого выстелил себе на полу сухой травы. — Спокойной ночи, — произнес Брант и лег, отворачиваясь в другую сторону, и Азазель с выдохом пожелал ему добрых снов. Он плохо себя чувствовал, ощущал слабость, и потому быстро уснул. Внезапно, во сне, события, предшествующие тому, что его, израненного, обнаружил Брант, пронеслись болезненно, словно нож по сердцу. Поджидающий в лесу противник, убитые солдаты, потеря сознания… Азазель резко проснулся в холодном поту, затрудненно дыша, и уставился во тьму ветхой хижины, стараясь совладать со внезапным приступом паники. — Азазель, — послышался обеспокоенный голос, и он, ничего не соображая, не смог найти в себе сил хоть как-то отреагировать на оклик. — Азазель! Брант тряс его за плечи, но Фаг только продолжал задыхаться, с диковатым видом хватаясь за собственные волосы, поэтому мужчина, не зная, что ещё может сделать в такой ситуации, опрокинул на него сосуд холодной воды. Азазель вскрикнул и, кажется, пришел в чувства, ухватившись за рукав рубашки Бранта. Он пытался внятно объяснить, что произошло и почему он в таком состоянии, но слова спутывались, фразы терялись. Брант присел рядом и как мог одной рукой молча обнял Азазеля, легонько похлопывая его по спине. Тот, стараясь прийти в себя, пытался выровнять дыхание и успокоиться. — Мой отряд, он… они все погибли… — Тихо, тихо, — прошептал Брант. — Это я, я повел их в лес, я хотел провести разведку, а они… — Замолчи, я сказал, — чуть повысил голос мужчина и обнял Азазеля ещё крепче. — Как мне замолчать? Из-за меня погиб целый отряд, — завыл Фаг, прижимаясь к Бранту. — У них были семьи, любимые, а я повел их на верную смерть… Дикарь вздохнул и решил дать возможность Азазелю выговориться и избавиться от ноши, но и тот почему-то замолчал. — Эй, — окликнул его Брант, — ты что, плачешь? Ответом послужила тишина и едва слышный всхлип. С этих пор Брант стал готовить ему крепкое снотворное, чтобы Азазель спал без задних ног и не страдал от кошмаров. Утром они проснулись, как ни в чем не бывало, только вот по какой-то причине в обнимку. Брант быстро встал и пошел по своим делам, вроде подметания хижины или приготовления лекарств. За неимением других вариантов, им приходилось разговаривать, но часто эти беседы заканчивались очередным спором. Их взгляды на многие вещи различались, и потому им было сложно найти общий язык. Тем не менее, Азазель чувствовал, что они сильно сблизились, что дикарь пустил его в свое неприступное сердце. Однажды Брант, пусть и, как казалось, нехотя, не без своей помощи привел Азазеля в центр деревни, где собралось уже все племя. В середине сидел вождь и самозабвенно стучал по пыльному барабану, а возле полукругом усаживались все остальные. — Мы отдаем дань богам и просим о защите нашей деревни, — пояснил Брант и помог Азазелю сесть с краю, рядом с собой. Тот стал с интересом рассматривать окружающих жителей деревни и разглядывать вождя. Все так необычно и диковинно… Они и правда едины с природой. Впервые за всю свою жизнь Азазель оказался в подобном месте. Он с рождения жил в цивилизованном обществе, в столице Гельоса, и нечасто обращал внимание на природу, постоянно тренируясь. А теперь ему пришлось о многом задуматься. О значимости природы, о мире и спокойствии, о людях, о семье, о родных… За тем и проходили дни. Однажды Азазель проснулся от навязчивого шороха и перевел сонный взгляд вбок, где застал Бранта, повернутого к нему спиной, за перевязыванием, а, если быть точнее, его попыткой, глаза. Азазель поднялся и дотронулся до спины мужчины, тот вздрогнул, но не обернулся, уже быстрее продолжая попытки обвязать часть лица. — Зачем ты это делаешь? Рана ведь давно зажила, — произнес Азазель, сползая на подстилку из сухой травы и поворачивая Бранта к себе лицом. — Оно выглядит ужасно, — покачал головой тот и оттолкнул Фага локтем, прикрывая глаз, а, точнее, его отсутствие, рукой. — Поверь, я много ран повидал, — улыбнулся Азазель, — так что не напрягайся. Брант нерешительно убрал руку, бинты упали на его колени. Маршал пораженно уставился на изуродованное шрамами и ожогами лицо и глубоко исцарапанный глаз. Это где его… так? — На меня напал зверь и когтями занёс заразу, от которой можно было избавиться, только если прижечь места ранений, — быстро объяснил он и отвернулся, чтобы Азазель не видел вторую половину его лица. Фаг, наоборот, упрямо повернул Бранта к себе и молча прислонился лбом ко лбу. — Все хорошо, не прячься. Спустя несколько дней Азазель смог стать на ноги, но с удивлением заметил, что у него нет никакого желания покидать Бранта. Он уже привык к такой жизни, но, тем не менее, понимал, что ему нужно как можно скорее вернуться к обязанностям, пока его семье не отослали известие о том, что он считается погибшим. В одно утро Азазель уже почти без проблем и болей в боку встал пораньше и, пока Бранта не было дома, умылся, собрался и был готов покидать деревню. — Уходишь? — вернувшись, Брант покосился на Азазеля и, казалось, хотел было начать отговаривать, но передумал. — Да, — кивнул Фаг. Азазель чувствовал, что чего-то в их прощании не хватает, будто это и не прощание вовсе, и они встретятся завтра. Он растерянно стоял, пытаясь подобрать слова. — Я даже не знаю, как могу отблагодарить тебя за такую услугу, — произнес он, почесав затылок. — Можешь просить всего, чего захочешь… — Всего? — В пределах разумного. Брант, казалось, даже не думал и сразу произнес: — Отведи войска от этих лесов. Война обратит в пепел все живое и священное, что есть здесь… Солдаты разграбят наши деревни, оставят всех лесных жителей без еды, не говоря уже о том, что уничтожат редчайшие виды растений. Поэтому… отведи войска. — Этого я сделать не могу, — покачал головой Азазель. — Нас окружили, и войскам некуда отступать. Единственный путь — через лес, где нас уже непременно поджидают. Брант молча вышел из хижины и долго не возвращался. Азазель присел на соломенную подстилку и, сплетя пальцы рук, напрягся, задумался. Он и так слишком долгое время был здесь, сейчас армия, вероятно, не в лучшем состоянии, так что выбора и правда нет. Он не может увести войска. Азазель услышал шорох травы и знакомые шаги, поднял голову и увидел Бранта, в руке которого была деревянная подвеска-тотем. Он все также безмолвно приблизился и вложил ее в ладонь мужчине. — Береги себя. Азазель, растроганный таким жестом, поднялся на ноги и притянул к себе Бранта, крепко обнимая его. — Я все ещё могу попросить всего, чего захочу? — Да. — Тогда… посмотри сейчас на меня. Азазель отстранился и посмотрел на изувеченное шрамами лицо дикаря, на его единственный глаз, сверкающий неестественно насыщенно-зелёным цветом, на его растрёпанные выгоревшие на солнце волосы, жёсткие, словно солома. Брант глядел на него, словно на ускользающее видение; казалось, он старался запечатлеть в памяти каждую черту его лица, но с каждым мгновением взгляд все больше затуманивался подступающими слезами. Азазель понятия не имел, что сейчас собирается делать Брант, тот и сам, кажется, вряд ли знал. Он провел рукой по черным словно тьма волосам Фага и прошептал: — Правда, береги себя, — он осторожно поцеловал его в лоб. — Как закончится война, приходи в нашу деревню. Я буду ждать. Азазель и правда вернулся. На пустынное пепелище, обугленные дома и несколько трупов жителей возле вырытых ям на входе. Он, не веря своим глазам, прошел вглубь разграбленной деревни, осмотрелся, и с облегчением обнаружил, что в некоторых домах всё ещё жили люди, поэтому уже смелее отыскал полуразрушенный дом дорогого друга. Брант, кое-как управляясь одной рукой, латал дыру в стене, и Азазель, увидев, что его спаситель жив и здоров, улыбнулся и кинулся его обнимать. – Брант! Я уж думал, ты... – проговорил он радостно. – Я же сказал, что буду ждать.