принцип неуверенности

это вообще-то нормально – плакать. плакать не признак слабости, что-то вроде того. чонын повторяет себе это каждый раз, когда проливает слезы; в полном одиночестве, среди белых стен своей однушки, под белый шум телевизора, снова и снова протирая очки. да, плакать – это что-то вроде облегчения, кажется. слезы у чонын горькие, оставляют следы на щеках, сливаются с холодной водой под душем, со страшной силой трясут все её тело. примерно месяц с исчезновения джиу, примерно тринадцать дней с момента, как чонын перестала спать. какая разница, насколько легко должно стать, если упавшее дерево в лесу все равно никто не услышит? только в лесах чонын деревья не падают – они тонут и ломаются под тяжестью волн; её леса это болотистый океан и над её океаном всегда шторм, где берегов давно не видно. примерно месяц с исчезновения джиу и все, что та ей оставила - заметку "не теряй" с рисунком пингвина и три аудио сообщения на другой стороне реальности. чонын не было рядом, когда это произошло; сидела на своем офисном стуле, а по новостям передавали об исчезновении шаттла "юность" на широте 18.6у. говорили, что корабль исчез в тусклом сиянии и активность все еще мониторят, но она знает, что на связь “юность” не выйдет. если бы не знала – не увольнялась бы прямо перед запуском. что-то внутри не давало чонын позволить себе увидеть тревожную улыбку джиу через стекло исследовательского центра, встретиться с ней взглядом, может; не знала, что это могло бы стать её последним воспоминанием. месяц - примерное количество времени, чтобы чонын успело накрыть осознанием произошедшего. – будешь яичницу? – чонын недовольно закрывается руками от утреннего солнца. – глазунья, болтунья может? где-то на кухне на плите кипит масло и стоит джинсоль, застыв с яйцом в руках над сковородой. она чувствует её взгляд на себе сквозь дверной проход, чувствует страшную усталость от кошмарных снов; проверяет время на телефоне и влезает в утренюю одежду. примерно пять дней с момента, как чонын позвонила джинсоль. – ничего не буду. – джинсоль выглядит как-то уныло, но чонын не спрашивает почему. не спрашивает, как джинсоль вообще оказалась на кухне и кто её впустил. – я опаздываю на работу. суетится в гардеробной, ищет рабочий пиджак, пытается влезть в туфли и- – чонын, – голос звучит совсем близко. – ты ведь не работаешь уже почти месяц. ложка для обуви ломается и чонын глубоко вдыхает перед тем, как горько расплакаться. джинсоль... она ведь и не человек вовсе. сгусток космической пыли в оболочке, следы млечных путей в глазах. она, вероятно, видела, как создавались планеты, как тлели суперновы, как впервые горела атмосфера в северном сиянии. а через толстые линзы очков чонын она выглядит, как обычная девочка и ходит на работу, как и все вокруг – и ходит к чонын в гости перед работой, как никто другой. она первая позвонила чонын после новостей об исчезновении – точнее, первая, кто взяла трубку. ким чонын не имеет ни малейшего представления, почему весь космос сошелся на ней одной. она-то никогда к космосу и не стремилась, только созерцала; хотела ногами стоять на берегу настолько твердо, насколько возможно. им было, наверное, лет двенадцать с джиу, когда джинсоль впервые рассказала – и показала – это. тогда джиу впервые и выкрикнула идею о том, что станет космонавткой, а чонын продолжала ковырять палкой муравейник. интересно, вспоминает ли джиу – где бы она ни была – как искрился зарождающимися звездами воздух над песочницей в их дворе. джинсоль помогает ей развязать ботинки после долгих бессмысленных прогулок в одиночестве и чонын думает, что может с этим жить. звездное небо успокаивает отражением на поверхности её океана. – зачем это? – чонын вертит в руках снежный шар, только вместо зимнего города в нем ракета. от движения снежинки в стекле вздымаются и это почти похоже на насмешку. – я не люблю подарки. джинсоль пожимает плечами. чонын находит не свою зубную щетку над раковиной. – я увидела его на витрине и подумала о тебе, вот и взяла. чонын что-то задумчиво мычит, но в голове ни одной мысли. – надеюсь, ты это не из жалости. джинсоль выше - не настолько, насколько ожидается от пришельца – и стройнее, но иногда чонын кажется, что чон настолько тонкая и невесомая, что она может взять её за руку и та расстворится северным сиянием под её прикосновением, ускользнет от неё на всегда так же, как и память о всех старых сувенирах, которые джиу привозила после поездок с родителями (и к которым никак не получалось привыкнуть). – если тебе не нравится, я могу сдать обратно. – я такого не говорила. – но она хотела бы и потому держит джинсоль за руку своими двумя. это неплохо – знать, что тебя всегда где-то ждут. присутствие джинсоль теплое, домашнее; странное, отдаленное. её поддержка тихая, в основном остается за ней следом – в записках о погоде на день на холодильнике, в заранее приготовленной еде; в самых холодных касаниях, что задерживаются на коже до вечера, в самых ярких глазах, которые смотрят сквозь тоску на неё – и только на неё. в джинсоль столько любви, что чонын не представляет, как это можно передать словами. джинсоль и сама не догадывается, честно говоря, ходит вокруг да около, молчит дольше, чем положено, осторожно касается мизинца чонын своим за завтраком. она помогает перенести сумки, всегда оставляет достаточно кипятка на кружку чая, уступает чонын кровать и раскладывает себе диван. в такие моменты чонын кажется, что любви джинсоль хватит на всю её ненависть. может, даже останется еще. ...да, если останется, будет неплохо. когда чонын впервые целует джинсоль, ей не кажется её сияние таким же слепящим как то, в котором исчезла джиу. джинсоль выдыхает ей в губы и чонын чувствует галактики на языке; констеляции на ресницах. падает так легко, вслепую, не думает ни о чем больше, кроме того, как ладони джинсоль на шеё тянут её ближе – вдыхает тайны космоса, запускает пальцы в темные волосы, сцеловывает крошки спутников со шрама между бровей.