Касайся меня

Темнота коридора обнимает ее плечи. Она старается почти не дышать, не шагая — едва касаясь голыми ногами кафеля, обжигая ступни болезненным холодом. Синие тени на стенах танцуют вместе с ней. Внутри у Максимофф как и снаружи, очень темно, болезненно тянет словно черная дыра вместо сердца. Ее пальцы замерзли на долгие месяцы, а она все никак не может отогреться. Некому согреть. У Ванды в голове темные мысли, что возникли из надоедливого холода и черноты ее одиночества. Она сегодня не хочет быть одна. Она хочет броситься в огонь. Чтобы он заполнил ее сполна и отогреть бы пальцы хоть на полчаса. Ванда признает, что она слабая. Ванда больше не ругает себя. И не пытается стать сильнее. Она пытается не захлебнуться. А утопающих не судят. У Ванды на эту ночь планы и премерзкий способ избавиться от одиночества. Может быть после него ей придется простоять на коленях перед унитазом, борясь с отвращением к себе, зато на недолгое время она почувствует тепло чужого тела. Максимофф убеждена, что никто не будет любить ее, если она не принудит. Не так как ей надо. Без гребаной жалости, вытирая ее слезы в который раз, раздражающими комментариями Роджерса, одобряющими похлопываниями по плечу. Она отерла слезы с щек и зажмурилась. А ей сегодня нужна любовь, пусть даже фальшивая. Нужны прикосновения. Поэтому она и крадётся по коридору как приведение. Она выбрала Наташу. Не из-за глупой влюбленности, она слишком взрослая для сказочек с счастливым концом. Не потому что ее тянет, или что-то в этом роде. Наташа просто была безопасным вариантом. Наташа вызывала в ней чувство покоя. Она мысленно рассмеялась. Да уж, тренированная в жутком месте убийца очень хорошо подходит под определение слова "безопасность". "Она тебе голову свернет, когда поймет что к чему" — призналась себе Ванда. Но в целом Ванду это уже не особо волнует. Наверное инстинкт самосохранения покинул ее. Если повезёт Наташа не вспомнит. Ванда не самоубийца, она хотя бы попытается сделать все чисто. У Ванды от дрожи подгибаются коленки, она обволакивает магией дверную ручку и проникает в замок, плавно, почти бесшумно открывая дверь. Тенью проскальзывает внутрь. Кончики пальцев начинают неметь, гул сердца отзывается в ушах. Она не удивится, если сама сдрейфит и убежит к себе в комнату, снова плакать и жалеть себя. Пытается собраться с мыслями. Нерешительно, через силу, на носочках приближается к кровати, нависая над Наташей. В голове пульсируют все одни и те же мысли: а что если она проснется. Ванде так страшно, что она задумывается, а стоит ли это того. Настолько ли она хочет близости? Да. Хочет. Она концентрируется на красном свечении вокруг пальцев, невесомо касается виска шпионки. Наташины глаза резко открываются, загораясь красным и останавливаются на Ванде любопытствующим взглядом. Ванда сдавленно вскрикивает от испуга и дёргается назад, но Наташина рука крепко смыкается на запястье не давая убежать. Она медленно поднимается словно под гипнозом, но Ванда знает, что крупно облажалась, ибо не успела оформить ни одной конкретной мысли. И разбудила вдову одной своей болью, вероятно. Она легко отдает свои эмоции. Ее магия напитана ее болью, а в этом мало приятного. Ванда готова разрыдаться прямо сейчас, от того как ей стыдно и как она себя ненавидит за это. Касание вдовы смягчается. Она мягко проводит пальцами по покрывшейся мурашками коже. Кладет пальцы на щеку. Ванда дрожит, но думает, что наверное у нее все же получилось. Иначе объяснить это она не в силах. Затем надежда рассыпается. — Ты не хочешь этого делать. — звучит скорее заботливо чем угрожающе, но Ванде достаточно чтобы ее сердце замерло от страха. Она резко дёргается назад, спотыкаясь на месте и падает на пол отползая от Наташи подальше, желая там и остаться. На холодном полу. В безопасности. — В этом нет смысла. — продолжает Наташа. Она принимает чуть более сидячее положение опуская взгляд на Ванду. Красный свет вокруг радужки медленно тухнет. Ванде хочется снова заразить ее собой. — Ты хочешь чтобы тебя касались, но если я сделаю это не по своей воле, то в этом не будет смысла. Так? Ванда не отвечает. Поджимает колени ближе к себе, пряча взгляд в серый ковер. — Ты могла бы просто наколдовать любую иллюзию прямо у себя в комнате. Со мной или... — она запинается. — Да с кем угодно в принципе. Голос Наташи тихо режет тишину, заставляя Ванду больше нервничать и впиваться ногтями в ладони. — Мне жаль. — подаёт голос она. Хотя не уверена, что говорит это Наташе, а не себе. — Мне так жаль. — она дрожит, прячет лицо в коленях стараясь скрыть слезы. — Мне жаль, мне жаль, мне жаль. Она чувствует, что ей все равно, что с ней теперь будет. — Подойди. — спокойно приказывает Наташа. Ванда поднимает голову, удивленно косясь в сторону женщины. Во взгляде Романофф прочитать ничего нельзя. У нее взгляд выжидающий и спокойный. Ванда выпрямляет ноги, но так и остаётся сидеть на полу, чуть приоткрыв рот в недоумении. Бровь Наташи чуть приподнимается. — Я сказала подойди. У Ванды ощущение, что ноги отнялись. Но откуда-то находит в себе силы, чтобы медленно подняться и неуверенными неуклюжими шагами приблизиться к чужой постели. Вдова сдвигает колени и вместе с ними часть одеяла, чтобы освободить перед собой место, где можно сесть. Ванда смотрит ожидая подвоха, но медленно опускается, поджимая под себя одну ногу. Наташа протягивает руку, приподнимая ее лицо за подбородок, отмечая заплаканные глаза и немного истощенный вид. — Ты выглядишь уставшей. Ванда отводит глаза в сторону, избегая взгляда вдовы. — Мне просто... — думает, как будет оправдываться. Одиноко? — Я знаю. — строго прерывает Романофф, будто мысли читает не Ванда, а она. — Тебе не нужна магия. Достаточно просто спросить. — Я не могу. — качает головой Ванда. Не хватит смелости. Никогда. — Не обязательно вслух. — Наташа смотрит проницательно. Ведьме некомфортно от этого. Словно ее нутро выворачивают наизнанку. А там вся эта боль, скорбь, усталость. Словно спрятанное грязное белье. — Я и так знаю, чего ты хочешь. Ванда сглатывает. Тело снова пробивает дрожь. Рядом с Наташей она чувствует себя запертой в клетке с тигром. Все, о чем она может думать, это как она беззащитна сейчас. Она щелкнуть пальцами не успеет даже, если Наташа решит вдруг поквитаться за нейроманипуляции. И возможно есть что-то похуже физической расправы. Она хочет встать и убежать к себе, но Наташа почти читает ее мысли. Берет ее запястье в руку, мягко поглаживая. — Я... — силится сказать что-то Ванда. — Я же сказала, я знаю. — звучит даже немного раздраженно. Снова смотрит ей в глаза. Почти гипнотизирует. А ведь в ее взгляде почти ни одной эмоции. Ни ненависти, ни любви. Только сосредоточенность. — Я знаю... Вдова приподнимает ее руку, тянет к себе, касается губами внутренней стороны запястья, не разрывая зрительного контакта. Ванда мотает головой из стороны в сторону. — Нет. — Тебе не нужно никого заставлять, чтобы почувствовать что-то. А ведь Ванда именно этого и хочет. Почувствовать себя живой, существовать для кого-то. Даже не быть любимой. А просто чтобы на нее смотрели и видели ее. И чтобы все остальное не имело значения. Как Наташа смотрит сейчас. Вдова целует второе запястье, так же не разрешая оторвать от нее глаз. У Наташи змеиный взгляд. — Мне страшно. — признается ведьма. Наташа тянет ее за запястья на себя. Она поддается. Садится на колени. Смотрит на шпионку глазами потерявшегося ребенка. — Я знаю. Наташа целует в основание шеи. Холодно и мокро. Ванда вздрагивает. Максимофф думает, что должна сбежать, но Наташа не дает ей повода. Слишком мягкие невесомые прикосновения, пальцы, скользящие по плечам сдвигая послушную футболку, — все здесь выполняет приказы агента Романофф. Теплое дыхание и все то, что должно дарить ощущение безопасности, но Ванда не чувствует себя в безопасности. Она глубоко дышит и боится даже реакции своего тела на руки Романофф, не говоря уже о самой Романофф. Но она сдается, чувствуя, как от возбуждения путаются мысли, что отзывается лёгкой головной болью. Доверчиво прижимается к шпионке. Мстителю, агенту, убийце. Ей все равно. Запутывается пальцами в рыжих волосах. Пусть она сделает с ней все, что захочет. — Я хочу забыть все. — тихим дрожащим голосом просит ведьма. — Хорошо. — уверенно отвечает Наташа обдавая жаром ее ключицу, от чего Ванда еще больше ежится. — Хорошо. — повторяет и звучит больно убедительно, так что ведьму сильно волнует ее холодная уверенность. — Ты забудешь. Ванда шумно вздыхает, всхлипывая, когда губы накрывают ее шею чуть требовательнее. Горячий язык очерчивает напряжённые сухожилия шеи. Сквозняк тут же обжигает влажный след холодом. Наташа чуть отстраняется, отмечая немного раскрасневшееся лицо ведьмы. Очерчивает пальцами скулы. Всматривается в нее. У Ванды все внутренности оборачиваются в камень. — У тебя красивые глаза. — врет Наташа. Наташа вообще хорошо врет. А глаза у Ванды, как разбитое стекло, что наспех неуклюже склеили пластырями, отмечает она. Сквозь темноту зеленца совсем не просматривается, радужки кажутся блекло-серыми. Ванда не находит, что ответить. Приближается, соприкасаясь с Наташей лбом, носом касается щеки, будто боится позволить себе лишнего. Вдова скользит взглядом по ее губам. Касается большим пальцем рта. Ведьма послушно его приоткрывает закрывая глаза. Цепляет языком часть фаланги, пока Наташа не сменяет пальцы губами. Поцелуй выходит шершавый, они даже не стремятся сделать его страстным и полным желания, но сердце Ванды снова заходится и она резко выдыхает щекоча губы Наташи. Они не отрываются друг от друга, так что Наташа спрашивает прямо в губы, раздражая их лишней вибрацией и Ванда нетерпеливо облизывает их. — Как давно у тебя не было...? — Давно. — не дает договорить Максимофф. Ее тело вторит ей разгораясь ожогами от каждого прикосновения. Она крадет немного инициативы и перекладывает руки вдовы себе на талию под футболку. — Очень давно. Наташа проводит руками по телу, которое под огромной мятой футболкой оказывается намного тоньше и мягче. Когда градус между ними нарастает ее движения становятся чуть более быстрыми и менее точными, как были когда она могла держать себя под контролем. Ведьма это замечает, когда руки Романофф оказываются у нее на груди и чуть сжимаются. Она глубоко дышит кусая губы и подавляя стоны. Возможно у нее и вовсе не было по настоящему ощутимой близости. Мало кто был ей интересен. Или мало кому была интересна она со своей искалеченной жизнью и душевной инвалидностью. Мало кто смотрел на нее, а не сквозь нее. Романофф очень нежная, что сбивает с толку. Ее острые скулы и холодные глаза никак не дают представить, что она может терпеливо целовать ее щеки, медленно стягивать кольца с пальцев укладывая их на тумбочку рядом с кроватью, согревать ладони дыханием и все это все еще будет выглядеть интимно, возбуждающе, потому что все это время она не будет сводить глаз с Ванды. Она будет смотреть на нее. Губы Наташи на шее, на ключицах, на ребрах, прямо под задравшейся футболкой. Ведьме приходится сдерживать собственное сердце, чтобы не отпугнуть шпионку его стуком. Наташа отрывается от нее только чтобы раздеть. Отшвырнуть футболку, пройдясь по телу оценивающим взглядом, заставляя ведьму снова зардеться и задрожать. Потом так же разобраться со штанами, требовательно спуская их с бедер. Ванда поддается, помогает, неловко стаскивает штаны вниз, хотя ужасно боится остаться обнаженной перед Романофф. Смотрит в зелёные глаза и ищет в них поддержку. Находит там только голод. От напряжения по бедрам пробегают мурашки и болезненно сводит между ног, но Ванда не хочет показаться зависимой. Она сдержанна и кротка насколько это возможно. Кладет пальцы на щеки и тянется за поцелуем. Касается ее губ своими. Злится на себя за стекающую по щеке слезу. Ванда негнущимися пальцами ищет краешек футболки Наташи. И та летит вслед за одеждой Ванды. Она кусает губы, тяжело дышит и старается держаться достойно, пока вдова не касается ее сквозь ткань нижнего белья. Тогда ведьма вздрагивает, вжимается в Наташу еще сильнее, сжимая в руках рыжие волосы и старательно избегает ее глаз. Не снова. Романофф фыркает находя это забавным. Находит губами ее ухо. — Никогда не поверю, что ты такая скромница. — красные губы ломаются в усмешке. Ванде приходится собраться с духом, чтобы ее голос прозвучал спокойно и ровно. — Я боюсь не близости, а тебя. — на самом деле Наташу она просто боится чуть больше чем близости. Наташа аккуратно остраняет ее от себя, придерживая за ребра. — Почему же ты тогда в моей постели? — Именно поэтому. Наташа довольно улыбается скаля зубы, словно это и хотела услышать. Играет бровями. Проводит языком между грудей ведьмы, до самой шеи. Останавливается перед ее лицом, ближе чем надо. — Смотри на меня. — шепчет в губы и медленно просовывает пальцы под кружевную ткань трусов. Глаза Ванды рефлекторно закатываются и она сжимает предплечья Нат, откидывая голову назад. Сквозь сжатые зубы проскальзывает только сиплый вздох. — Ванда. Максимофф сжимает зубы до боли и заставляет себя посмотреть на Наташу, теряясь в ней и не различая почти ничего перед собой. Мир Ванды словно сужается так, что фокусироваться на зеленых глазах становится пределом ее возможностей. Наташа медленно скользит двумя пальцами между складок и углубляет их внутрь. Тело Ванды покорно ее принимает, оставляя на кисти до неприличия много густой субстанции. Ванда резко вбирает воздух, чуть давясь им, издавая подобие стона. Наташа осматривает ее тело, словно они никуда не торопятся и время тут густеет. Ванда скулит, когда пальцы надавливают на стенки изнутри, но все еще боится отводить взгляд. И, честно, это первые эмоции вдовы, которые она видит за ночь. Это Наташина одержимость ее реакцией. Словно она готова продать родину лишь бы смотреть как лицо Максимофф меняется, когда она медленно вводит и выводит свои пальцы. Как хмурятся ее брови, влажно блестят глаза, загораются красными искрами и тухнут, как криво изламываются ее губы и Наташа их облизывает. Ванда думает что зрелище не из приятных, но взгляд Нат говорит об обратном. Она упирается лбом в лоб Наташи, пытается неуклюже поцеловать, вместо этого кусает Наташу за нижнюю губу. Хватает ее запястье, той самой руки, что в целом бессмысленно, потому что Наташа остаётся на прежнем темпе, будто и не обращая внимания на незначительное препятствие. Романофф медленная и методичная, и это ведьму злит так, что глаза загораются, заметно подсвечивая помещение. Тогда она пытается помочь себе бедрами сильнее и реще насаживаясь на пальцы вдовы, что так же не приносит никаких результатов. Наташа не дает ей ни капли контроля. Наташа ей владеет и подчиняется одновременно. Ванда Максимофф ее культ на эту ночь. Наташа служит ее телу, мягкими касаниями и неторопливыми движениями кисти, и поцелуями вместо молитв. Движения вдовы внутри становятся требовательнее и активнее, и Ванда позволяет себе отвести взгляд и протяжно простонать. Рыжая придерживает ее за тонкую спину чувствуя как девушку снова начинает пробивать дрожь. Ее голос дрожит и обрывается. Ванда позволяет простому плотскому удовольствию сместить боль на второй план. Ее глаза не фигурально загораются. Она на секунду задыхается и готова спорить, что ей никогда не было так хорошо как сейчас. Пока внутри волнами разливается тепло. Она прижимается лицом к плечу вдовы, потому что хочет спрятаться. На коже остаются мокрые следы. Ведьма сильно жмурится сдерживая слезы, потому что на самом деле ей сейчас больно как никогда. Она не может понять почему так происходит. Вдова целует в губы, слизывая соленый привкус. Она экспансивна. Она не позволяет думать больше ни о ком и ни о чем. Фокусироваться лишь на ней и на ее губах. Ведьма аккуратно берет ее лицо в ладони плавно отстраняясь, все еще немного подрагивая от остаточного напряжения в мышцах. Коротко целует в губы и злится! Так злится на собственную эмоциональность. Она смотрит на вдову потеряно. Даже не понимая до конца что произошло и что ей теперь с этим делать. В глазах Наташи ответов нет. Так что она стирает влагу с собственной щеки и пятится назад. — Я еще не закончила. — резко останавливает ее Романофф. Она ловит ее за руку притягивая ближе к себе. Максимофф чувствует то же, что чувствовала в начале: ее обдает страхом. Но она будто марионетка, неспособная на сопротивление, внезапно поддается Наташе и заваливается на вторую половину кровати. Только Максимофф кажется что той разрядки было более чем достаточно, как на нее снова накатывает волна жара, когда Романофф смотрит на нее сверху вниз. — Я же сказала, что заставлю тебя все забыть. — вкрадчиво шепчет Наташа, так что ведьму покрывает мурашками даже от хрипотцы в ее голосе. Отдаться на волю Наташи Романофф кажется неплохой идеей, потому как она явно знает что делает. Ее руки проходятся, кажется, по всему телу Ванды, так что ей становится слегка неловко, но это ощущение быстро сменяется зависимостью от ее прикосновений. Пальцы бродят по ее бедрам, по талии, обводят ореол груди, обосновываются на шее и в конце концов смыкаются на ней, фиксируя ведьму на одном месте. Ванда шумно выдыхает, даже не пытаясь больше делать вид что Наташа и бесы в ее глазах ее не пугают. Рыжая властно накрывает ее губы своими, разводит их языком проникая в рот. Ванда давится от этого поцелуя, но покоряется, вплетаясь пальцами в волосы, притягивая Наташу ближе. Тонкие ниточки слюны растягиваются между ними и снова сокращаются. Ванда широко облизывает Наташины губы и снова принимает ее, раскрывая рот. Она зажата под ее телом, и ощущает ее везде. Наташа царапает ее шею и будто заставляет ее отдаться еще больше, проходясь языком по всей ротовой полости снова и снова, так что ведьма с трудом бы назвала это поцелуем. Они отрываются друг от друга, точнее Наташа отрывается, чтобы дать им передышку. Сердце Ванды пробивает ребра, белье неприятно липнет к промежности, а на лбу выступила испарина. — Это все? — хрипит она. — А ты как думаешь? Она впивается в шею ведьмы покрывая ее несколькими влажными поцелуями, а затем резким совершенно непринуждённым движением переворачивает девушку на живот, и прижимает лицом к постели. Ванда ахает от неожиданности, широко округляет глаза, но приподнимает бедра, нетерпеливо прижимаясь к рыжей. Липкость между ног становится все более неприятной, и жидкость уже свободно стекает по бедру на чистые белоснежные простыни. Вдова пошло и томно выдыхает ей в область за ухом. Оставляет там же нежный поцелуй, и это последнее, что Наташа делает для нее нежно. Эта Наташа грубее. Но Ванде так даже больше нравится. Она словно специально путала ее нежностью и невесомостью, чтобы заставить ведьму потерять бдительность. И она потеряла. Теперь, на охотничьем языке, она попала в западню. Эта Наташа сжимает ее запястье до легкого покраснения, кусает ее мочку уха, проводит языком по раковине и ждет громкий стон в ответ. Пальцы пробегают по позвоночнику, заставляя его прогнуться дугой и останавливаются на пояснице. Наташа аккуратно обводит рукой кружевной поясок, цепляясь за него сбоку и резко сдергивает белье Ванды вниз, стягивает его с ног и отбрасывает в неизвестном направлении. Всю область покрывшуюся смазкой обдает легким холодком от контакта с воздухом. Ванда нетерпеливо скулит сильнее выгибаясь. Вдова недолго позволяет себе насладиться видом. Затем снова прижимается всем телом царапая бедра девушки и оставляя жадные поцелуи на шее. Наташа раздразнивает Ванду не больше чем себя, поэтому почти сразу накрывает чувствительную плоть ладонью. Пальцы практически тонут в ней. На этот раз Наташа действует иначе. Она заполняет ее, давая ей в достаточной степени ощутить это и по возможности насладиться этим ощущением. Потом почти полностью выводит пальцы и снова вгоняет их внутрь. Ведьма вскрикивает прикусывая палец на собственной руке чтобы заглушить себя. Наташа не щадит ее и в точности повторяет предыдущее действие. На пальце отпечатываются яркие следы от зубов. — Тебя здесь никто не услышит. — уверяет ее Романофф. Ванда улавливает намек, теперь впиваясь в простынь по обе стороны от себя. Напрягается всем телом ожидая следующего толчка, но не успевает даже набрать воздух в легкие как пальцы снова наполняют ее, заставляя выплюнуть воздух обратно. Наташа точно знает, что с ней надо делать. Как будто Максимофф ее вещь, хорошо знакомая и привычная, которой пользуются минимум два раза в день, утром и вечером, где-то между чисткой зубов и приемом пищи. Как поношеная футболка, или приевшиеся наручные часы. Вещь, к которой Наташа не читала инструкцию, а сразу знала как ей пользоваться. Русские редко читают инструкции, думает вдруг Ванда сжимая кусок простыни по побелевших костяшек. Она стесняется, ей даже не стыдно признать, быть слишком громкой. Правда пока пальцы Наташи рвано ерзают по стенкам влагалища Ванды, вряд ли ей удастся удержать язык за зубами. Она откидывает голову назад, широко раскрывая рот и глотая воздух. Беззвучно стонет, выгибаясь сильнее. Наташа кусает ее шею и странно обнимает второй рукой, так, что ведьма чувствует себя почти обездвиженой. Наташа сильно заведена, это становится понятно по тому как ее собственные руки начинают дрожать и то как она углубляется внутрь Ванды неаккуратным резким движением. Пальцы Наташи то сжимаются, то разжимаются как от судороги прямо у нее перед лицом. Наташа опытный снайпер, у нее редко дрожат руки. Она приподнимается разукрашивая спину девушки россыпью поцелуев. — Хочу знать, что ты чувствуешь. — шепчет Наташа ей на ухо. — Покажи мне. Ванда, не задавая лишних вопросов, наугад находит ее руку, которая уперлась в кровать рядом с лицом и сжимает ее выпуская через это прикосновение часть своей магии. Выполнить просьбу оказывается очень легко, потому что Максимофф разрывает от собственной силы. Руки загораются пламенем, проходят по предплечью вдовы, зажигают глаза. Наташа шумно вдыхает впиваясь зубами в плечо ведьмы. Романофф требуется пару мгновений чтобы привыкнуть к новому ритму сердечной мышцы, из-за которого в глазах на секундочку темнеет, и привыкнуть к боли в груди, которую Ванда чувствует не переставая несмотря ни на что. Частичку приятного она все же ей отдает. Единственные ощущения, что дает ей почувствовать Романофф, она возвращает обратно. Ритмичные движения. Вдох-выдох. Так просто и этого так много. На какое-то время кажется что Романофф вытесняет, выталкивает ее из ее собственного тела. Не слишком много любви и обожания. Зато чертовски приятные ощущения между ног. Тепло чужого тела, прижимающего ее к постели. И даже немного поцелуев и отметин в качестве напоминания. Ванда может какое-то время чувствовать только чужие пальцы внутри себя, которые в грубом, искренне Наташином темпе пытаются доставить ей удовольствие. И на сдачу немного боли. Ведьма позволяет себе громко стонать, от каждого движения, комплексы это довольно глупо, когда что-то видит тебя изнутри в режиме прямой трансляции. Она сильнее сжимает руку Наташи, чувствуя приближение финала, чуть чрезмерно, неосторожно наполняя ее своими чувствами. Наташа может сложить ее оргазм из многих факторов, кроме ее напряженного тела. Но в основном потому что она чувствует это в своей голове. Она ускоряется, желая дать Ванде то что ей нужно, пока девушка не вскрикивает, выгибаясь и освещая своим взглядом постель, окрашивая ее на секунду в ярко красный. По ее телу прокатывается тепло. Она бы описала это как тепло. Наташа отдергивается как от ожога резко разрывая их связь. На тумбочке у кровати искрит лампа, а потом резко вдруг темнота. Ванда валится лицом на подушку окончательно обмякая, будто мигом лишившись всех сил. Наташа удивленно косится на свою руку в которой все еще ощущается покалывание, но никаких следов реальных ожогов нет. Подобного опыта у нее еще ни разу не было. Она коротко целует Ванду в щеку, потому что находит это уместным и перекатывается на другую половину кровати, откидываясь на спину. Максимофф в противоположность, сворачивается клубком, отворачиваясь от нее совсем. Они молчат какие-то время. Наташа разглядывает ее обнаженную спину, а Ванда — стену напротив. — Боль никуда не денется. — произнесла Романофф в спину девушки. — Но ты можешь чувствовать что-то еще. Хотя бы это, да. — немного хрипло сказала она. Ванда сильнее свернулась натягивая на себя кусочек простыни. — Ты можешь воспользоваться душем. Если хочешь. Я дам тебе полотенце. Ванда молча кивнула и села на кровати. Она подняла с пола футболку. Вдова через минуту протянула ей полотенце, немного уводя взгляд в сторону. Ванда была слишком уязвимой. Она приняла полотенце и быстро проскользнула в дверь напротив резко закрываясь на щеколду. В отражении явно не была сексуальная версия ее. На щеках высохшие слезы. Чуть покрасневшие глаза. Бледная кожа. Она провела пальцами по шее останавливаясь на багровых пятнах что оставила Наташа вздрагивая от свежих воспоминаний. Она вышла через минут десять, за короткое время ее отсутствия комната словно преобразилась. Романофф сидела на кровати устремив взгляд в книгу, лишь на секунду переводя его на ведьму. На кровати расстелены такие же снежно белые простыни, но свежие, что заметно по их наглаженности, в сравнении с мятыми, пропитанными потом и жидкостями, преимущественно по вине Ванды. Ведьма сглотнула обратив на это внимание. Наташа резким движением захлопнула книгу откладывая ее в сторону и уставилась на ведьму выжидающе. Наверное это был тот момент когда Ванда должна была сделать выбор: остаться или уйти. Она могла бы потратить бесконечно много времени на то чтобы решить это и в конце концов сбежать. Но Наташа не дает ей этого выбора. Довольно не грубым жестом. — Ложись. — она откидывает угол тонкого белого одеяла. Ведьма мнется на месте, сминает край футболки, единственного элемента одежды на ней и неуверенно приближается и садится на кровать. Наташа не стремится обнять, прикоснуться, что неожиданно облегчает Ванде жизнь. Она сворачивается клубком и натягивает одеяло до самых ушей. Свет гаснет, но она все еще чувствует как Наташа наблюдает за ней. Кровать тихо скрипит когда вдова сползает пониже. Ванда чувствует тепло ее тела что находится всего в сантиметрах тридцати от ее собственного. Слышит как Наташа дышит. — Все наладится. — тихо но твердо говорит она.