Осколки

      — Сентябрь выдался холодным и слишком дождливым в этом году, — подмечает девушка, поджигая кончик сигареты.       Оксана кутается в огромное черное худи, недовольно наблюдая из-под козырька за бегущими вдоль дорожек ручейками. Она убирает в задний карман джинс фиолетовую зажигалку и, выдохнув серый дым из своих легких, облокачивается на обшарпанную стену.       — И не говори… — согласно кивает высокий худощавый парень рядом.       Фролова окидыват шпалу заинтересованным взглядом, уловив странную интонацию в его голосе. Особенная задумчивость окутала травенистую зелень глаз напротив, а тлеющая, так и не донесенная до искусанных губ сигарета лишь подтверждает догадки девушки о том, что Шастун мыслями явно не с ней. Антона она знает давно, они дружат чуть ли не с пеленок, именно поэтому Оксана с легкостью считывает этого пацана. Фролова хмыкает и легонько бьет друга в костлявое плечо.       — Земля вызывает Шаста! — смеется девушка и делает новую затяжку.       Антон нехотя выплывает из своих мыслей и, потирая руку в том месте, куда пришелся удар, обращает все свое внимание на подругу. В её глазах немой вопрос, а на губах тень улыбки — готова слушать. Но он как-то слишком устало качает головой, как бы говоря — не сейчас, а после тяжело вздыхает — мне нужно немного времени. Оксана пожимает плечами — сколько угодно.       — Что же случилость с солнечным сентябрем и моим не менее солнечным другом?.. — задумчиво тянет Фролова, кидая скуренную сигарету в ближайшую лужу.       — Это ты меня сейчас завуалированно недалеким назвала? — Антон забавно вскидывает брови, а после, взглядом наткнувшись на еле заметно подрагивающие от смеха плечи, наигранно возмущенно хмурится. — Ну, О-о-окс.       Шастун закатывает глаза, но улыбку сдержать не может. Все тяжелые мысли уходят куда-то, давая парню возможность чуть отдохнуть. Антон отлипает от стены и, бросив никотиновую дрянь в ту же лужу, накидывает на голову капюшон.       — Пошли уже, гном, — он кивает куда-то в сторону. — Мне на работу скоро, а нужно еще в общагу заскочить.       Фролова лишь фыркает на прозвище, которым одарил ее друг, но мысленно делает пометку напротив пункта «тупые причины для обид», а после быстрыми шагами спешит за Шастуном. Идут молча, каждый погруженный в свои предстоящие планы на остаток дня. Оксана старательно игнорирует привычную тревожность, расцветающую где-то в груди при подходе к знакомому двору, где девушка будет вынуждена расстаться с Антоном до завтра.       — Спишемся! — разрывая объятия, бросает Фролова.       — А как иначе, — хмыкает Шастун, убирая на ходу руки в карманы.       Оксана заскакивает в подъезд вместе с каким-то мужичком, кажется живущим на первом этаже, и не спеша направляется к лестнице, полностью игнорируя лифт. Она поднимается медленно по грязным ступенькам, полной грудью вдыхая въевшийся в стены запах блевотины и табачного дыма. И с каждым лестничным пролетом сердце бьется все быстрее, но Фролова скидывает это на отсутвие физ подготовки. Ведь чего ей боятся в собственном доме, правда?       Девушка успешно добирается до девятого этажа и замирает, прислушиваясь к тишине. Нос все так же щекотит неприятный запах, а ступни все так же мерзко хлюпают в промокших ботинках, но на все это как-то плевать. Особенно когда внимание перехватывает нарастающее гудение поднимающегося лифта. Оксана невольно отсчитывает долгих десять секунд, прежде чем дверцы расходятся в стороны, выпуская на площадку хмурую девушку. Фролова узнает в напряженной фигуре свою соседку снизу и нервно вздрагивает, когда та смотрит на неё своими темно-карими глазами в упор.       Оксана дергается и спешит укрыться от этого взгляда на своем этаже. С соседкой они пересекались не часто и все, что Фролова о ней точно знала — имя. Девушку звали Ирой. Она самая обычная внешне и, если верить бабушкам-сплетницам со скамейки около дома, была одногодкой Окс. В целом информации не много, просто сама Фролова не хотела что-либо собирать на неё. Какой смысл?       Девушка качает головой, отгоняя лишние мысли, и вставляет ключ в замочную скважину своей двери, стараясь прокрутить его как можно тише. Входит в квартиру и защелкивает замок, сердце все время бьется пойманной птицой в груди. Оксана, наступая на пятки ботинок, стягивает насквозь промокшие кеды, а вслед за ними и потемневшие от влаги носки. Фролова тенью скользит вдоль стены, стараясь не издать лишних звуков. Ведь не хочет, чтобы домашние знали о том, что она вернулась с учебы.       Проходя мимо кухни, застывает. Взглядом цепляется за разлитое бухло на полу и скрюченное у стола спящее тело являющееся ее отчимом. Оксана облегченно выдыхает и идет так же тихо дальше к своей комнате. Оказавшись в родных стенах, Фролова устало падает на кровать. Тревога никуда не уходит и совсем не собирается этого делать, она лишь чуть поутихает, доходя до отметки «привычно».       Оксана переодевается в сухую домашнюю одежду, а после, прихватив потрепанные временем наушники и чуть лучшего состояния телефон, вновь садится на кровать. Фролова листает свой плейлист и, недолго думая, включает одну из любимых песен группы Amatory и откидывается на жестковатый матрас. Взгляд задумчиво цепляется за разводы на потолке, Оксана уже и не помнит сколько раз старый дед сверху затапливал ее. Она перестала растраиваться после пятого, фантазируя будто уродские пятна на самом деле были какими-то удивительными космическими явлениями. Ей просто нравилось думать, что на потолке был личный космос.       Фролова хмыкает своим мыслям и прикрывает глаза, отдаваясь музыке полностью. Ведь это единственный способ хоть как-то успокоить дрожащие из-за тревожности коленки. Это неприятное чувство лишь года три назад стало ее верным спутником, и события того дня Оксана старательно запихивала в самый дальний угол сознания. Казалось девушка отстроила вокруг пережитого ужаса мощную стену, но каждый раз находила в ней прорехи и старалась это исправить трясущимися руками.       Оксана чуть хмурит брови из-за вновь забившегося в бешенном ритме сердца, а после и вовсе резко садится на кровати, когда кто-то нагло вырывает из ушей наушники. Девушки тихо матерится под нос, замечая перед собой разгневанную родительницу.       — Блять… — шепчет Фролова, ругая себя за то, что не защелкнула дверь на щеколду, когда-то приделанную собственными руками.       Девушка с опаской смотрит на мать, пытаясь разгодать причину недовольства. Женщина из-за темных кругов под глазами выглядит слишком усталой, а зависимость от спиртного накидывает ей несколько лет сверху. У нее волосы жидкие и засаленные так, что блестят на свету слишком ярко, а глаза вечно мутные и серость радужки сложно отнести к какому-то определнному оттенку. Впалые щеки, когда-то пугали Оксану до дрожи, но сейчас стало привычно. Да в целом вид матери был не только привычным для девушки, но и вызывал сильное отвращение. Каждый раз Фролова с трудом переносила разговоры с родительницей, и подкатывающий к горлу рвотный ком она еле сдерживала.       — Чего разлеглась?! — гаркает женщина, откидывая наушники в сторону, а сцепленный вместе с ними телефон летит следом, отчего Окс морщится невольно, надеясь, что на экране не добавилось трещин. — Если уж решила на моей шее сидеть, так хоть делай по дому что-нибудь! В квартитре свинарник, а она ни черта не делает! Песенки слушает, дура!       Фролову передергивает, когда замечает как капля слюны, вылетевшая из материного рта вместе с очередным ругательством, падает на её штанину, слишком быстро впитываясь в ткань. Блевать тянет сильнее.       — Скотина не благодарная! — лицо женщины краснеет от злости. — Да, я выкину все твои вещи на помойку и тебя туда же отправлю!       На последних словах она дергает слишком резко рукой, заставляя Окс вскинуть ладони, чтобы прикрыть лицо. Бешенно бьющееся сердце пропускает удар, а после вновь продолжает свой сумасшедший ритм. Родительница, потеряв всякий интерес к дочери, выходит из комнаты, чтобы за ее пределами наброситься со своей злостью на только проснувшегося отчима.       Фролова, шумно сглотнув, опускает чуть подрагивающие руки, а после вскакивает на ватные ноги и спешит закрыть дверь, на этот раз сдвинув щеколду. Мысленно она может и возвела стену, но тело все еще помнит тот день. Окс закрывает глаза, делая глубокий вдох. За три года это не стало привычным.

***

      Ира задумчиво вскидывает взгляд к потолку и поджимает пухлые губы, когда до ее слуха доносится соседская ругань. Кузнецова в который раз подмечает, что звукоизоляция в их доме, мягко говоря, отвратная. Девушка качает головой своим мыслям, из-за чего некоторые прядки выпадают из наскоро сделанного пучка, и вновь возвращается к делам. Блистер в ее руках тихо шуршит и чуть громче щелкает, когда тонкие пальцы выдавливают таблетку на стол, покрытый клиенкой с пестрыми уродливыми цветочками. Кузнецова убирает пластиковую упаковку назад в потрепанную коробочку и откладывает в сторону, подхватывает стакан и таблетку, а после спешит выйти из кухни.       Через минуту девушка оказывается в комнате, погруженной в приятную темень с помощью плотных штор на окнах. Ира, прекрасно ориентирующаяся без света, уверенно подходит к кровати у стены и присыживается на самый край, скрип пружин врезается в слух, заставляя поморщится. Под тонким одеялом, откинувшись на примятую подушку, лежала сухенькая старушка, на которую Кузнецова смотрела не отрывно.       — Ба, надо лекарства принять, — хрипло произносит Ира, не ожидая никакой реакции.       Ответа не будет, Кузнецова это прекрасно знала, но все равно считала нужным говорить со старушкой. Ира проталкивает таблетку в чуть приоткрытые губы и подносит стакан воды, чуть наклонив. Бабушка глотает жидкость на автомате, слишком шумно и не очень аккуратно, от чего капли собираются в уголках рта и стекают куда-то по щекам.       — Вот и все, — улыбается Ира, перехватывая стакан в другую руку.       Кузнецова не спеша поднимается и подходит к двери.       — Ба, я сегодня пойду погуляю немного, — девушка оборачивается. — Постараюсь прийти пораньше.       Ответа — нет, и Ира скрывается в коридоре. Кузнецова давно привыкла к этому, но иногда все же чувствовала себя странно. Ведь это как говорить с пустотой — совершенно бессмысленно и глупо. Но Ира продолжала что-то рассказывать прикованной к кровати старушке. Бабушка была ее единственной семьей, после того, как в десять лет девушка лишилась родителей в автокотострофе. Женщина спасла ее от детского дома, воспитала, содержала и желала только лучшего для внучки, но в какой-то момент стала немой, а потом и вовсе слегла с болячкой, буквально привязавшей ее к кровати. Врачи на это лишь разводили руками в стороны и говорили «возраст такой», а Ира, глотая слезы, с трудом заканчивает одиннадцатый класс и сразу на работу устраивается, чтобы лекарства оплачивать.       Так и живет она в полной тишине уже чуть больше двух лет. Иногда срывается на беззвучный плач от бессилия, а потом поднимается на дрожащие ноги и спешит на очередную смену. Кузнецова слишком устала от собственной жизни и кажется окончательно захлебнулась в рутине.       Ира выскальзывает на лестничную площадку, захлопывая за собой дверь. Нажимает на кнопку лифта, а второй рукой набирает сообщение новому знакомому. Тень улыбки застыла на усталом лице от предвкушения скорой прогулки, и даже крики соседей с верхнего этажа не могли испортить ее настроения.