Я позову тебя, и мы зажжём свет, и выпьем вина, и поймём, что вдвоём нам самое место.
Не жди. Не откладывай историю на потом*.
Джанет Уинтерсон, Lighthousekeeping
Они становятся на якорь поздним утром, вблизи острова бесконечного лета. Вообще, бесплодные нагромождённые друг на друга скалы с едва просвечивающей песчаной косой, тянущейся у самой воды, едва ли можно назвать островом. Как сказала Нами, будь волны чуть свирепее, чем сейчас, большая часть земли мгновенно ушла бы под воду. Но после почти безнадёжных попыток выбраться из жуткой пурги вблизи зимнего острова и последовавших за этим бешеных гонок с кайфоломщиками из морского дозора на весеннем даже такой непрезентабельный клочок голой, раскалённой на солнце земли казался лакомым кусочком для долгожданной передышки. Зоро приподнимается на локтях и наблюдает, как Луффи, Усопп и Чоппер плещутся в небольшой бухте естественного происхождения, ограждённой от бескрайнего океана каменной грядой. Под ладонями – мягкий, кипенно-белый песок, усеянный осколками пустых ракушек каких-то моллюсков, также выбеленных после долгого пребывания под беспощадным солнцем. Одна из них впивается в ладонь, и он в ленивой заинтересованности подносит её ближе к лицу. Сверху ракушка имеет цвет слоновой кости, но, когда он переворачивает её вверх тормашками, внутренняя сторона начинает переливаться всеми цветами радуги. Перламутровые узоры причудливо меняют свои изгибы, пока Зоро вертит ракушку туда-сюда, под разными углами подставляя под солнце. Какое прелестное воплощение смерти, думает Зоро. Ему даже интересно, каков бы был на вкус моллюск, будь он ещё жив. Зоро окидывает взглядом пляж и не понимает, как он мог не заметить мириады сверкающих на солнце осколков, когда они только сошли на берег. Будто выброшенные волнами серебряные монетки из некогда затонувших на непредсказуемом Гранд Лайне сокровищ. И сейчас берег предстаёт перед ним в совершенно другом свете. Берег сверкает и переливается во всём своём великолепии. Зоро кажется, что он становится слишком сентиментальным. Он никогда раньше не подбирал ракушек и не считал красивым что-то кроме отполированных лезвий катан. Возможно, он просто научился видеть дальше своей амбициозной цели. И он не уверен, хорошо это или плохо. Всё ещё держа ракушку на солнце, Зоро впивается в неё взглядом так, будто на ней выгравированы ответы на все его вопросы. Но нет, мёртвый моллюск продолжает блестеть замудрёнными линиями, и, какие бы секреты он в себе ни хранил, они навсегда останутся нераскрытыми. Когда очередной радужный пучок проходит сквозь пальцы, боковым зрением Зоро замечает фигуру, шагающую по сверкающему пляжу в самых уродских шортах, которые когда-либо встречались во всех четырёх Блю. Зоро опускает руку и смотрит на Санджи. Когда он подходит ближе, Зоро видит, как тот улыбается, едва ли не затмевая своей улыбкой полуденное солнце. В одной руке он держит деревянное ведро, а второй размахивает набитым под завязку вязанным сетью мешком, который он впоследствии поднимает над головой в победоносном жесте и нетерпении продемонстрировать свою добычу. Зоро фыркает. Как бы он ни старался казаться старше со своими сигаретами, излишне вычурными костюмами и пафосным позированием, в душе Санджи искрится детской непосредственностью. И не сказать, что эта его черта осторожно проглядывает через брешь в стене его напускной серьёзности. Скорее, его безнадёжное счастье с грохотом врезается тебе в солнечное сплетение, а простодушная улыбка, от которой разве что не трещит по швам его лицо, превращается в оружие массового поражения и добивает остатки холодного безразличия. И что самое странное – Санджи сам этого не понимает. Он бывает таким только когда его застают врасплох и когда он от всего сердца искренен. Два его состояния, которые случаются с ним крайне и крайне редко. – Ты загораживаешь мне солнце, – осуждающе говорит Зоро и цокает языком. Санджи, ожидаемо задетый, судя по тому, как начинают вздыматься его ноздри, опускает руку с мешком. – Как вообще так получилось, что первым мне на глаза попался именно ты, неблагодарная водоросль? – огрызается в ответ Санджи, кидая полный надежды взгляд в сторону Нами, которая, разложив шезлонг, нежилась поодаль на солнышке. Спрятавшись за внушительных размеров газетой, она не подавала никаких признаков того, что ей интересен их разговор. – Повстречал достаточно отзывчивых водорослей, что есть с чем сравнивать? – подкалывает Зоро. После чего в него летит тот самый мешок, от которого он с лёгкостью уворачивается. – Неблагодарный, – повторяет Санджи настолько презрительно, будто тот факт, что Зоро увернулся от многострадального мешка, отпечатался клеймом позора на его репутации. Да как ты смеешь избегать необходимого наказания в виде контузии, – так и кричали его сомкнутые в сердитую полоску губы. А потом, вопреки своему настроению, с грохотом ставит перед Зоро ведро и, подтащив злосчастный мешок, усаживается на корточки напротив. И начинает сверлить Зоро выжидающим взглядом. – Что? – не выдерживает тот и тянет мешок на себя, ухватив за горлышко. Внутри его ожидает целая груда нагромождённых друг на друга различных моллюсков и морских гадов. Живность яростно перебирает лапами и клешнями, расталкивая своих же сородичей. Капли ещё не испарившейся морской воды сверкают на бесчисленных ракушках. Они в прямом смысле светятся жизнью, создавая поразительный контраст своим уже безжизненным собратьям, рассыпанным по берегу, хотя те так же переливаются всеми цветами радуги. Судя по всему, невысказанное желание Зоро попробовать моллюсков на вкус не останется без внимания. Санджи кусает губы, явно тоскуя по сигарете. – Нашёл их вон там, на мелководье, – отвечает он, указывая большим пальцем куда-то себе за спину. – Их не так уж и сложно поймать, если хватит терпения поковыряться в грязи. Руки Санджи чистые и лишь слегка покрыты солью, оставшейся после испарившейся морской воды, но Зоро замечает тёмно-коричневые кольца вокруг предплечий, как если бы Санджи вытраливал рыбу, будучи по локоть в грязи. Аналогичные метки виднеются на уровне икр. Зоро смотрит на привычный изгиб плеч Санджи, на почти заскучавшее выражение лица и на чёлку, привычно скрывающую один глаз – этот педантичный чистоплюйный тип ведёт себя так, будто не провозился всё утро, вылавливая моллюсков в грязной воде. Зоро думает, что Санджи безнадёжен, и не может ненавидеть его за это. – Много поймал, – заключает Зоро. Он запускает руку в мешок и перебирает пальцами лежащую сверху живность, вслушиваясь в методичное постукивание ракушек друг о друга. – Но сомневаюсь, что даже настолько богатый улов сможет удовлетворить аппетит Луффи. На этот раз фыркает Санджи. – Как бы не так. Вы тут помрёте с голоду, будь это всё, что я собрался приготовить на сегодняшний ужин. Я приберёг кое-что ещё, так что можешь не беспокоиться, голова-трава, – он пинает мешок локтем, – а это всего лишь закуска. Просто заморить червячка. Зоро как будто видит, как вращаются шестерёнки в голове у Санджи, записывая и переписывая строки бесчисленных рецептов, включающих в себя морепродукты. После он проведёт весь вечер за готовкой ради мимолётного наслаждения команды. Зоро совсем не может ненавидеть его за это. – А здесь что? – спрашивает он, стараясь не задерживаться взглядом на улыбке Санджи. Два пальца ловко откидывают крышку ведра, и Зоро прямиком в лицо летит гибкое кнутообразное тело. Он не успевает моргнуть, как морская тварь смачно шлёпает его хвостом по носу, прежде чем Санджи ловит её своими длинными пальцами. Санджи злобно ухмыляется, наблюдая, как Зоро отплёвывается от попавшей в рот воды вперемешку с песком. – А эти оказались теми ещё пронырливыми гадами. Пришлось изрядно попотеть, чтобы наловить достаточно для ужина. К ним прекрасно подойдёт сладкий тушёный соус с рисом, как считаешь? Надо будет подумать, что туда добавить. А хотя какая разница, ты всё равно останешься такой же неблагодарной сволочью, – показательно сопит Санджи, пока Зоро пялится на извивающихся в корзине угрей. Судя по откормленным туловищам, они явно не гнушались лишний раз полакомиться дарами Гранд Лайна. Их чёрные глаза-бусины гипнотизируют Зоро взглядом. – Так что, может, я зря заморачиваюсь. Зоро оживляется при упоминании унадона, хоть и старается всеми силами это скрыть, и не может понять, издевается над ним Санджи или же говорит на полном серьёзе. Зоро старается не показывать разочарования, но судя по тому, как вздёрнулись вверх уголки губ Санджи, он всё же как-то выдал себя, проигрывая тем самым игру, которую они, несомненно, ведут. Или же Санджи попросту может прочесть его, как открытую книгу, и для него эти игры в кошки-мышки не значат абсолютно ничего. – Я не ел унадона с тех пор, как… – Зоро запинается. – С тех пор, как покинул родную деревню в Симоцуки, – заканчивает он и сразу же чувствует себя немного потерянным. – Я в курсе, – просто отвечает Санджи. – Ты мне рассказывал. Каждое блюдо, которое он готовит для команды, он готовит с одинаковой любовью, отдавая всего себя и явно испытывая гордость за своё дело, но в том, что он запомнил любимое блюдо из детства Зоро, есть что-то личное. Зоро даже не помнит, когда умудрился проболтаться про угрей с рисом, которыми, как он сейчас помнит, впервые угостил его один престарелый рыбак из Симоцуки после того, как Зоро помог залатать крышу его лачуги (или же с каким-то другим делом по дому, для которого уже не подходили ослабевшие старческие руки). Он также не понимает, зачем Санджи вообще нужно было запоминать такую деталь из его жизни. С другой стороны… Не удивительно, что это запомнил именно Санджи. Если кому и был интересен непримечательный рассказ о пожаренных на гриле угрях, выложенных на подушке из пропаренного риса, которые казались высшим деликатесом после тяжёлого рабочего дня, то только Санджи. Зоро продолжает неотрывно смотреть на него. – Знаешь, – начинает он, медленно, будто ещё самостоятельно не до конца осознавая мысль, – думаю, что мы друзья. За чем следует недоумённое моргание Санджи. Какое-то время они молча сверлят друг друга взглядом, пока эмоции на лице Санджи не дают явно понять, что его сознание категорически отказывается воспринимать подобное признание, после чего он в шоке отпрыгивает назад с круглыми, как блюдца, глазами. – Чт… Ты… Да какого… – только и может выдавить из себя Санджи, будто это ему минуту назад со всей дури засандалило угрём по лицу. – Да ты чего несёшь?! Морские короли четырёх, мать их, Блю! Не дай бог тебя кто-то услышал! Зоро уже открыл было рот для ответа, но его перебивает смачный смешок Нами из-за вороха газет. Они синхронно переводят на неё взгляд, но только натыкаются на овальные оранжевые стёкла её солнечных очков поверх отогнутых вниз страниц. Санджи, скорее всего, думает, что в них она само совершенство. Зоро кажется, что у неё хурма вместо глаз. – Еженедельные комиксы. Очень забавные, – припечатывает она, в объяснительном жесте помахивая газетой. Зоро не может отделаться от чувства, что над ним смеются. – Не обращайте на меня внимания. То, что Санджи не расплывается в лужу минимум на пять минут после того, как получил внимание от Нами, а, коротко кивнув, сразу же переключается на Зоро, заставляет насторожиться. Его лицо выражает горе вселенского масштаба, как если бы слова Зоро приняли материальную форму и хорошенько приложили ему по башке. – Ты, наверное, перегрелся, – скрипит сквозь зубы Санджи. – Мы… не друзья, – отрезает он, рассекая рукой пространство между ними. Зоро показательно выгибает бровь. – Да? Тогда кто мы, по-твоему? – Узники судьбы, вынужденные оказаться в одной команде! Соперники! Враги! Занозы в заднице друг у друга! – в сердцах восклицает Санджи, явно забывая о собственном условии вести себя как можно тише, поскольку его истерика возрастает с каждым последующим словом. – Ты боль всего моего существования! Ты… ты… сколиоз для моего позвоночника!! – Сколиоз? – повторяет Зоро, явно не впечатлённый подобным оскорблением. – То есть ты приготовил бы мне унадон, ненавидя меня при этом? Санджи фыркает. – Если кто-то голоден, я накормлю его. Если ты не знал об этом, то о каких друзьях вообще может идти речь, – гневно произносит он, продолжая метать гром и молнии. – Конечно же, я знал, – раздражённо отвечает Зоро, стараясь всё же держать себя в руках и достучаться до Санджи мирным способом. – Я хочу сказать, что ты не стал бы запоминать любимое блюдо детства своего врага, не говоря уже о том, чтобы готовить его. Я не прав? Санджи открывает рот, чтобы съязвить в ответ, и – не отвечает. Не может. Зоро с нескрываемым удовольствием наблюдает, как на Санджи обрушивается осознание точно так же, как и на него парой минут назад. Санджи в отчаянии хватается за голову. Живописнейшая капитуляция. – Ой бля-я-я-я, – хнычет он, выглядя при этом настолько эмоционально выжатым, что по одному голосу Зоро даже не может сказать, что конкретно чувствует кок. – Это что, действительно сейчас происходит? – Ага, – безжалостно обрубает Зоро и сочувственно хлопает Санджи по плечу. – Мы друзья. От в три погибели сгорбленной фигуры Санджи исходит полный боли стон, после чего Зоро оставляет его наедине со своей скорбью, переключая внимание на разбросанные по берегу ракушки и угрей, по-прежнему извивающихся в ведре бесконечными восьмёрками. На самом деле, сама идея не кажется ему такой уж катастрофичной. Он просто собрал все их потасовки, ежедневные подкалывания и бесконечную ругань воедино, повертел-покрутил, посмотрел под разными углами, и их многогранные отношения разложились на новые, неожиданные составляющие, как солнечный свет – на цвета радуги, пройдя через призму. Друзья, ха. Новое слово всё ещё непривычно вертится на языке. Возможно, эта сторона их отношений, что так долго оставалась незамеченной, хотя была под самым носом, сможет быть такой же сверкающей и насыщенной. Санджи наконец поднимает голову, смотря с надеждой вперемешку с дурным предчувствием. – Надеюсь, остальные пока не заметили, – в отчаянии шепчет он, и до того, как Зоро успевает ответить, Нами снова громко и особо глумливо всхрапывает за своими газетами, и Санджи не остаётся ничего, кроме как закрыть пылающее от стыда лицо ладонями. *** Позже – островами позже – Зоро выходит из бара подмышкой с Санджи, который очень, очень пьян. Ночь только начинает заявлять свои права, так что звёзды ещё не успели в полной мере усыпать небосвод, а Санджи уже представляет из себя невразумительное, пропитанное ромом нечто. Зоро тяжело вздыхает, явно жалея о том, что вообще взял его с собой пить. Этой ночью он не планировал играть роль трезвенника от слова совсем. Зоро снова вздыхает и обращается к перекинутому через плечо пьяному недоразумению: – Как можно настолько не уметь пить? И как мы вообще оказались друзьями при таком раскладе? – Я поймал для тебя угрей, – доносится ответ откуда-то из-за спины. Язык говорящего при этом еле ворочается, из-за чего слова сливаются в неразборчивую кашу. Беды ничто не предвещало, но пьяные мозги Санджи неподвластны логике, так что тот ни с того ни с сего начинает извиваться в хватке Зоро и привлекать слишком много внимания в ночное время. – Я поймал для тебя этих прекрасных, наивкуснейших угрей, – хнычет он, – а ты несёшь меня, как мешок с картошкой! В тюрьму! В тюрьму неблагодарное маримо! Несмотря на разницу в телосложении, в физических способностях Санджи не стоит сомневаться. Если Зоро представлял из себя грубую силу, то мощь Санджи заключалась в гибкости и грации, и, сколько Зоро ни подкалывал его на этот счёт, он никогда не считал Санджи слабаком. Всё-таки соперниками они были не просто так. Тем не менее, если сказать, что в данный момент Санджи немного растерял свою грациозность, – значит ничего не сказать, поэтому всё, что требуется от Зоро, чтобы утихомирить кока, это чуть усилить хватку на его ногах, параллельно следя, чтобы отлакированные вечерние туфли не заехали ненароком по носу. Каблуки уже пару раз просвистели в опасной близости от лица, но Санджи быстро сдувается и тряпкой повисает на плече. – До картошки… Меня опустили до картошки… – удручённо бормочет он. – Не смогу найти Олл Блю, если останусь картошкой… Жестоко. Маримо жестокий. Зоро фыркает и ободряюще похлопывает Санджи по внутренней стороне коленей, не ослабляя при этом хватки. – Найдёшь, не беспокойся. В ответ ему доносится судорожная икота. – Тебе… – Санджи снова икает, – понравились угри? И рис? А соус был вкусный? Ты так и не сказал тогда, – допрашивает он, и его пропитанный надеждой голос совершенно не соответствует образу жёсткого, не гнушающегося выражений парня, которого знает Зоро. Сейчас он банально напрашивается на похвалу. – Да. Да, кок, было вкусно, – коротко отвечает Зоро, не зная, что сказать ещё, и попросту не доверяя себе на этот счёт. Может, соус был не таким, каким он запомнил его в детстве, но было что-то в этом сладко-солёном вкусе, что заставило блюдо – блюдо, которое давно успело поблекнуть в памяти и которое, казалось, уже ничто не сможет вернуть к жизни, – заиграть новыми красками, там, на палубе Санни. Санджи в прямом смысле удалось коснуться его детства, не имея к нему при этом никакого отношения, преподнеся его в виде пожаренных угрей на подушке из риса. А новый вкус стал очередным хорошим воспоминанием, отправившимся в копилку их сложных отношений. Было вкусно – даже слишком вкусно, – так что Зоро набил рот до такой степени, пока не начали болеть щёки. – Отлично, – булькает Санджи, не меняя вопрошающего тона. – Значит, мы действительно друзья? Может, потому, что Санджи слишком пьян, или же потому, что они сейчас болтаются непонятно где непонятно в скольки милях от корабля, но это кажется последней каплей: Зоро внезапно не видит ничего криминального в том, чтобы ответить искренне. Ветер – единственный свидетель их сумбурного разговора, а в голове Санджи останутся только выборочные фрагменты к тому времени, как взойдёт солнце. И Зоро решается: – Да, кок, вполне. Возможно, даже слишком давно. Вымощенная дорога сменяется грязной тропинкой, и галька горстями прилипает к подошвам ботинок. Из района предположительного местонахождения головы Санджи доносится заинтересованный хмык. – И с каких пор? – спрашивает он, явно озадаченный тем, что их товарищеские отношения зародились намного раньше той беседы над ведром с угрями, когда осознание пришло к нему непостижимым путём и свалилось как снег на голову, о чём он никогда, собственно, не просил. С каких пор? Зоро не уверен, что может дать ответ на этот вопрос. Он просто знает, что это так. Может, с тех пор как они на голых инстинктах начали сталкиваться плечом к плечу, и неважно – во время очередной взаимной потасовки или же в битве против врага; может, с тех пор как они вместе мыли тарелки и неотрывно наблюдали за командой. Может, когда на Арлонг Парке Санджи стоял над истекающим кровью Зоро, закрывая его своей широкой спиной и готовый до последнего вздоха дать отпор, хотя на тот момент они были едва знакомы. Может, когда Зоро уже почти подписал себе смертный приговор, решив сражаться с рыбочеловеком в воде, а Санджи увидел в этом его горящую к Луффи преданность (которую он впоследствии разделил), неясно усмехнулся и нырнул навстречу смерти вместо него. Может, даже ещё раньше, будучи абсолютными незнакомцами на том плавучем ресторане, не знающими ни единой детали о прошлом друг друга, но уже неизбежно сплетёнными судьбами, потому что Луффи успел принять в своей простодушной голове решение завербовать себе в команду очередную потерянную душу. – Сам подумай, – ворчливо говорит Зоро, смущённый ходом собственных мыслей. Ночь признаний сделала его чересчур откровенным. – Жестокий. Жестокий маримо, – продолжает жаловаться Санджи. – Несёт меня, как мешок картошки, и… и… заставляет думать… вися вниз головой. – А ты постарайся. – Ну, по крайней мере, вид приятный, – произносит Санджи, и Зоро, до того, как до него успевает дойти смысл сказанных слов, чувствует два осторожных похлопывания по ягодицам и спотыкается на ровном месте. Санджи с размаху впечатывается лицом ему в поясницу, издавая глухое «ой», даже через футболку обдавая горячим дыханием, что чувствуется невероятным контрастом с прохладным ночным воздухом. Зоро изо всех сил старается не дрожать. – Что ты сейчас сказал? – в шоке переспрашивает он. – Что ты жестокий. – Нет, нет. После этого. – А. Э-э-э… – по тому, как надолго Санджи, подведённый поддатой памятью, выпадает из реальности, Зоро почти уверен, что тот ни за что не признается, что всё сведёт к банальному недопониманию, но его надежды разбиваются вдребезги, когда Санджи таки заканчивает мысль: – Твоя задница… неплохо выглядит. Зоро спотыкается снова. – Ой. Зоро едва не захлёбывается собственными словами. – И давно тебя одолевают подобные мысли? – выдавливает он, хотя сразу же жалеет об этом, потому что Санджи просто в дрова, и этого разговора не должно было состояться в принципе. Но Зоро понятия не имеет, как ещё на это реагировать. Трезвый Санджи был бы до безобразия, до бесячей усрачки прямолинейным и язвительным, а не отпускал бы комментарии о заднице Зоро, как будто та была пейзажем с балкона. – Сам подумай, – передразнивает Санджи. – Немного не тот ответ, который я ожидал услышать. – От тебя воняет, кстати, – Зоро чувствует, как Санджи прижимается лицом к основанию позвоночника, звонко втягивает носом воздух и неодобрительно фыркает. – Мойся почаще. – Если от меня воняет, какого чёрта ты втираешься лицом в мою футболку? – поясница Зоро горит огнём от нескончаемых фрикций Санджи, по-прежнему пребывающего в пьяном угаре. – М-м-м, так хорошо. Но всё равно воняет. – Боже, вот же ж пьянь. – Воняет. Санджи неожиданно затыкается. – Маримо. Поставь меня. Зоро звонко цокает языком. – Не строй из себя королеву драмы. От меня не настолько плохо пахнет. И мы почти пришли, так что потерпи уж. – Поставь меня, – упрямится Санджи. – Кок. – Я сейчас блевану. – Ох, блядь. В последующих сумбурных действиях Санджи – каким-то мистическим образом – выворачивает не на Зоро, а на удачно подвернувшуюся лужайку у первого попавшегося дома. Зоро на автомате подходит к нагнувшемуся рядом с каменной стеной Санджи и придерживает рукой так некстати спадающую на лицо чёлку. Судя по звукам, наутро Санджи ждёт занимательнейшее времяпровождение за воистину адским похмельем. Конечно же, он найдёт вину Зоро в отвратительном запахе изо рта и поклянётся больше никогда в жизни не ходить «пропустить стаканчик» с мечником. Но Зоро знает, что это будет откровенной ложью, что позже они ещё не раз разделят выпивку в каком-нибудь баре, что Санджи снова будет блевать на травку и ловить созвездия перед глазами по пути к кораблю. А может, в какой-то раз это будет Зоро, кто допьётся до состояния нестояния и кого будут тащить на плече домой. Очень маловероятно, но кто знает. Но с другой стороны, они живут в мире, в котором Санджи нравится его задница, так что после подобных открытий Зоро более чем готов к новым подвыпертам судьбы. А ведь начало вечера ничем не предвещало подобных поворотов. Санджи слегка приподнимает голову и, так и не разогнувшись, изнеможённо сверлит Зоро неприкрытыми чёлкой глазами. – Ты не сможешь этого изменить, – произносит он. Зоро хмурит брови, пытаясь понять, к какому конкретно пункту их хаотичного разговора относится это умозаключение. – Мы друзья, – помогает ему Санджи, который, кажется, даже немного протрезвел и теперь осознаёт никчёмность своего состояния. В его голосе прослеживается серьёзность, почти беспокойство – как будто всё ещё сам до конца не принял этот факт и безнадёжно надеется на обратное. Умозаключение вписывается в общий паззл. Зоро усмехается. – Не говори ненужных вещей, – Зоро отпускает чёлку Санджи, и она снова скрывает половину его лица. Чёлка ложится неровно и местами стоит торчком, создавая поразительное сходство с вороньим гнездом. Но Санджи не приглаживает её и из-за этого выглядит очень по-мальчишески – намного младше по сравнению с его повседневным образом. Его глаза светятся облегчением. Санджи косится взглядом куда-то за спину Зоро. Зоро предусмотрительно кладёт руку на мечи, готовый дать отпор потенциальному противнику. Но Санджи только щурится. – Минуточку. Это же тот самый бар, из которого мы вышли, – говорит он и обречённо вздыхает. – Боже, блядь, мой, ты просто уникальный топографический кретин. *** На самом деле, находить в очередной раз потерявшегося Зоро совсем несложно. По крайней мере, для Санджи. Раздражающе – да, потому что чаще всего приходится пробираться сквозь настоящие дебри и тропы, по которым с большой вероятностью не ступала нога человека. То, как работает – или правильнее сказать не работает? – чувство направления Зоро, вымораживает, капитально и начистую выводит из себя. Но найти его никогда не составляет особого труда. Когда приходит время искать, ноги Санджи сами находят к нему дорогу. А галеон-то – самое настоящее произведение искусства. Выделанный из тёмного дерева корпус, украшенный позолоченными причудливыми узорами, закручивающимися во что-то наподобие виноградной лозы. Санджи шагает через некогда богато обставленную каюту с дорогущей мебелью и хрустальной люстрой, оставшейся целой и безукоризненно чистой и сверкающей, несмотря на творящийся на полу погром. Лучи солнца проходят сквозь призмы сотен каплеобразных кусочков хрусталя, рассеиваясь в воздухе и заливая каюту светом. В таком убранстве трапеза, должно быть, стократ становилась приятнее, до того, как отлакированные чёрные туфли Санджи не разнесли здесь всё в щепки. Разорванные и небрежно покрывающие ножки перевёрнутых столов и стульев скатерти создают впечатление, что Санджи разломал корабль до костей. Наверное, правильнее будет сказать, что галеон был настоящим произведением искусства. До того, как на него обрушились ноги Санджи. До того, как его рассекли катаны Зоро. Засунув руки в карманы, Санджи спускается вниз, следуя чужим следам разрушения: раскуроченная мебель и гора тел не были его стилем боя, как и рассечённые вдоль и поперёк стены, украшенные острыми брызгами крови. Он с неподдельным восхищением рассматривает затейливые узоры на подсвечниках, пока перешагивает через сваленные в гору еле шевелящиеся тела пиратов. Некоторые из них тихо стонут, не обращая на него никакого внимания. Некоторые лежат молча. Когда он заворачивает за угол, в глаза ударяет вечерний солнечный свет, а до ушей доносятся крики чаек и тихий шелест волн. Взобравшись на край обрубленной палубы, Санджи от всей души наслаждается видом. Он может в деталях рассмотреть внутреннее убранство каждой комнаты, каждой каюты второй, носовой половины корабля, отсечённой идеальным срезом и больше походящей на огромный многоярусный муравейник, который выпотрошили и оставили на обозрение публике. Вот каюта капитана и склад стремительно заполняются водой, которая бурлит сквозь проделанную пробоину; нижние комнаты уже поглотил океан, так что их даже нельзя разглядеть под толщей воды; нос, будучи легче нагруженных кают, слегка возвышается над поверхностью, как рог нарвала, вынырнувшего глотнуть воздуха. Зоро наверняка заплутал на той половине корабля. Судя по разрезу, удар был нанесён всего один, но зверский, с чудовищной силой. Санджи почти хочется повернуть назад и найти более простой способ перебраться на ту сторону судна, чтобы показать, что для того, кого природа не обделила чувством ориентации в пространстве, вполне возможно найти путь, не ломясь напрямую. Но вместо этого он использует геппо, словно взбираясь по невидимой воздушной лестнице, и зависает над носовой частью корабля, позволяя ногам пронести его чуточку дальше вдоль палубы. Когда искомая фигура попадает в поле зрения, Санджи стрелой спускается вниз, приземляясь одним мощным, до совершенства отточенным движением и посылая судну внушительный толчок. – Вот ты где, – приветствует он Зоро, даже не стараясь скрыть мгновенно подступающее раздражение. – Ты тут закончил, или… Зоро поворачивается к нему лицом, и последние слова тают на кончике языка. Зоро здесь нет. Вместо него – оголённый сгусток энергии, присутствие чистейшей силы, давно превзошедшей человеческую. Солнце уже наполовину закатилось за горизонт, окрашивая небо в тревожный красный цвет, а Зоро, стоящий в сердце битвы среди груды побеждённых тел, кажется чёрным от покрывающей одежду и тело крови. Сюрреалистическим силуэтом, от чёрной банданы до чёрных сапог, с обнажёнными лезвиями расставленных в стороны катан. Только глаз, в контраст открывшейся картине, смотрит расслабленно, почти спокойно, но всё равно пронизывающе до костей золотым хищным взглядом из-под тени сдвинутой на лоб банданы. Санджи думает, что эта его сторона больше всех остальных внушает ужас. Санджи наблюдает, как он ведёт плечом: дёрганое движение заканчивается быстрым взмахом руки, смахивающим кровь с зажатой в ладони Китецу. Алые капли дождём орошают палубу. Даже мягкий лязг убираемых в сая катан звучит устрашающе – будто предупреждает, что, несмотря на затишье, опасность никуда не делась и в любой момент может снова оскалить зубы. Санджи делает шаг вперёд. Свет, что окутывает Зоро с ног до головы, ложится на кожу Санджи. Мечник стоит в какой-то сверхъестественной позе: ноги и тело остаются неподвижны, пока голова наклоняется вперёд и вбок, наблюдая за его приближением. Его взгляд и залитая красной артериальной кровью фигура, от которой волнами исходит жажда битвы, пронизывает каждую клеточку Санджи. Ещё шаг вперёд. Он не вздрагивает, когда рука Зоро тянется ко рту, чтобы достать зажатую между зубов Вадо, после чего одним резким движением стягивает бандану со лба, демонстрируя миру зелёные космы. Санджи цокает языком на его растрёпанный вид, хоть особой разницы с его повседневным образом и не наблюдается. И Зоро возвращается неожиданно – такой же противно-зелёный и поразительно мирской. – Ага, – отвечает он, вытирая лезвие Вадо банданой. – Не думаю, что кто-то из них захочет снова позариться на команду, – убирает Вадо в сая и повязывает бандану на бицепсе. – Ну и мерзость, – бросает Санджи, в отвращении морща нос в сторону банданы. – Боже, скажи, что ты хоть иногда её стираешь. Зоро многозначительно молчит в ответ. – Фу. – Да какая разница, – ворчит Зоро, закатывая единственный здоровый глаз. Санджи наблюдает за движением скорее из интереса, нежели из раздражения. – Не думаю, – произносит он, – что нам теперь можно считаться людьми. Зоро молчит. Санджи кожей чувствует, как взгляд Зоро облизывает его с ног до головы, пытаясь поймать малейший намёк на очередной ментальный брейкдаун. Но Санджи спокоен. Голова всё также слегка наклонена вбок, повторяя движение головы и глаза Зоро. – Какая неожиданность, – одна из бровей Зоро взмывает вверх. – И как ты догадался? – его слова пропитаны сарказмом, но на фоне звучит неподдельное любопытство и желание получить честный ответ на поставленный вопрос. Санджи выпрямляется и подносит руку к лицу Зоро, чувствуя, как от этого движения Зоро инстинктивно столбенеет, а потом расслабляется. Большим пальцем он смахивает большое пятно запёкшейся крови с его скулы и, не убирая руки, в задумчивости скользит выше, останавливаясь под глазом. Зоро смотрит на него в ответ и позволяет. – Твои глаза. Обычно они тёмно-карие, почти чёрные. Но сейчас они будто отливают золотом, – Санджи снова бережно оглаживает кожу под глазом, и Зоро, как кот, лоснится вслед этой ласке. От краёв радужки к зрачку сквозь карий нитями тянутся золотые прожилки. Как виноградные лозы. – Невероятно, – говорит Санджи, используя это слово в самом что ни на есть прямом смысле. Нереально. Необычно. Нечеловечески. Зоро окидывает его сухим взглядом. – Я не один такой, – отвечает он, многозначительно глядя на ботинки Санджи. Тот опускает взгляд следом, чтобы увидеть остатки яростного пламени, тянущегося из-под подошв и окутывающего икры. Он на автомате несколько раз постукивает ногами о палубу, стряхивая огонь. Пару раз пламя протестующе вспыхивает, а потом гаснет. – Ты жалеешь? – интересуется Зоро, и Санджи поднимает глаза. Это самый обычный вопрос, в его голосе нет издёвки. Санджи сверлит пытливый взгляд Зоро и, внезапно осознавая, что всё ещё держит его лицо, отводит руку. – Хм. В прошлый раз, когда они пристали к очередному острову, и Санджи отправился пополнять провизию, иногда он немного дольше рассматривал людей, предлагающих ему товар, и в голове вырисовывались сцены из их жизней. Владелец овощной лавки. Шеф-кондитер. Мужчина с балкона, настраивающий гитару и распевающий баллады о любви. Он представлял себе интерьер дома, кухонный стол, накрытый скатертью, и украшающий его букет свежих цветов, под которым виднеется записка: «Ненадолго вышла. Скоро буду. Люблю тебя». Он представлял себя на месте этих людей, примеривал на себя их жизни, и… …чувствовал себя не в своей тарелке. Более того, он вообще не мог представить себя в роли обыкновенного семьянина. Прилежного горожанина. Возможно, не в этой жизни. Или в далёком будущем. Но не сегодняшнюю версию себя. Санджи проводит ладонью по волосам, пропуская пряди сквозь пальцы. Он вспоминает железную маску, шепот сквозь толщу тьмы, снова ощущая себя призраком, погребённым заживо, и думая, что эта часть его так и не смогла взрастить в себе нормальные человеческие чувства. На самом деле, он и сам до конца не понимает, что под ними принято иметь в виду. – Неа, – говорит он. – Только думал, что снова останусь один. Зоро изучает его ещё секунду и отводит взгляд в сторону. – Это неизбежно. Мы на Гранд Лайне, следуем за будущим Королём Пиратов. Оставаться людьми для нас – непозволительная роскошь. Он произносит это без сожалений. Его голос не дрожит. Уголки губ Санджи дёргаются вверх. – Ты и я, значит, – говорит он. Зоро смотрит на океан, на горизонт, за которым тонет солнце. – Ты и я, – отвечает он. К утру стихия окончательно поглотит корабль, вода смоет кровь с палубы и их двоих впридачу. Очередной день в открытом море, очередная песчаная коса – всё это останется, а их не станет, будто бы никогда и не существовало. Но Санджи знает, что то, как и без того ярко-алая кровь на лице Зоро становится ещё краснее в лучах красного закатного солнца – как и его рука, что минутой ранее держала его лицо и размазывала красные полосы на левой щеке, – до конца его дней останется выжженным в его памяти. И признание Зоро отдаётся тяжестью где-то под сердцем, ставя на всём этом жирную точку. Санджи наконец тоже отводит взгляд в сторону. – Мда, не совсем так, как это проходит с девушками, – жалуется он только ради того, чтобы пожаловаться. Ему кажется, что он должен острее реагировать на тот факт, что, в каком-то смысле, такое же чудовище, как и Зоро, но вместо этого испытывает болезненную гордость. Единственное утешение – по чужим головам бьёт он стократ изящнее и грациознее. Зоро косит на него глаз, будто смеясь над ним, но не издаёт ни звука. Будто знает какой-то секрет, который должен знать и Санджи, а тот по стечению обстоятельств не знает его. В голове искрами вспыхивают воспоминания – терпкий запах рома, тёплая сильная спина, сумбурные диалоги, растекающиеся на фоне такого приятного чувства опьянения, – но тут же затухают, до того, как Санджи успевает их поймать. – Ну, не знаю, – Зоро, чёрт бы его побрал, действительно смеётся над ним: рот искажается в едва заметной усмешке. Но Санджи кажется, что она только смягчает выражение его лица. – Некоторым очень даже нравится. У Санджи нет никакого желания гавкаться в ответ. – Да какому идиоту вообще может такое понравиться? – фыркает он, вздёргивая подбородок. Снова презрительно ведёт носом в сторону банданы Зоро, оглядывает кровь на лице, задерживается взглядом на этих нелепых зелёных волосах, по которым, кажется, никогда не проходилась расчёска. Ничто из этого образа не попадает под идеалистический список параметров Санджи, относящихся к теме любви. Зоро настолько далёк от идеала, что попросту не оставляет для них места. И, может, поэтому Санджи не может насмотреться на него. Зоро уже внаглую усмехается, скаля зубы и просверливая взглядом, и Санджи на этот раз молчит – только потому, что уже безнадёжно проиграл. Он хочет борьбы и хорошей взбучки – той, что лежит на грани решимости и помешательства. Он хочет Зоро. Зоро делает его живым. – Может, сам мне покажешь? – спрашивает Зоро, забивая последний сладкий гвоздь в крышку его гроба – Санджи уже вовсю тянется к нему. Может, как-то и стоит прокомментировать то, что, когда они в первый раз целуются, они целуются на тонущем корабле. Если что-то и следует сказать, то только – это, также, неизбежно. Волны бурлят над бездонным морским чревом, пока мачты умирающего галеона скрипят, самим по себе исполняя панихиду: как только они достигнут дна, жизнь для них закончится. И вот они, балансируя на грани этого безумия, не обращают на происходящее никакого внимания и пытаются понять, кем же существуют друг относительно друга. Всё это настолько извращённо, что даже отдалённо не должно казаться романтичным. Но Санджи безнадёжен. Он всегда жаждал любви наподобие этой. Руки Зоро медленно скользят вниз по его спине, задерживаясь на каждом позвонке, игнорируя жалобные постанывания уходящей под воду палубы. Сейчас его внимание полностью сосредоточено на том, с каким пылом льнёт к нему Санджи, как тот исследует каждый сантиметр его испачканного кровью рта, жарче, чем заходящее за горизонт солнце, как пальцы судорожно вцепляются в торчащие во все стороны волосы на затылке, так, будто желали этого всю свою жизнь. Они отрываются друг от друга, только когда галеон издаёт предупреждающий треск и опасно накреняется. Санджи максимально напрягает мышцы ног, впиваясь ими в палубу, пока Зоро ещё сильнее стискивает его за талию. – Этот корабль безнадёжен, – отмечает Зоро и смотрит на обвалившуюся под собственным весом мачту настолько презрительно, будто та оскорбила его публично. – Может, у неё просто зуб на то, что ты разрезал её пополам, – хрипло отвечает Санджи. Зоро что-то сердито бубнит под нос, и Санджи успевает различить «Санни позволила бы мне целовать тебя в тишине и спокойствии», прежде чем Зоро снова утыкается своими губами в его собственные. Санджи безнадёжен. Смеясь Зоро в щёку, он выцеловывает шрам, тянущийся из-под левого глаза до основания верхней губы. То, как Зоро с закрытыми глазами тянется к нему в попытках найти исчезнувшие губы, как непрошибаемая сталь его характера становится тягучей и податливой, опьяняет и завораживает. Но из них двоих только Санджи думает на два шага вперёд, и дальнейшее развитие событий явно не представляются ему на палубе идущего ко дну галеона. Он делает два шага назад, руки Зоро с неохотой расцепляются на его талии. – Пошли, голова-трава, – зазывает Санджи, разворачиваясь на каблуках и направляясь в сторону спасательных шлюпок. – Я вижу берег. Гребля полезна для мышц живота. Санджи слышит, как Зоро хмурит брови, пока пинками раскидывает мешающиеся под ногами канаты и обломки дерева: – Мы не возвращаемся на корабль? Санджи замирает с канатами в руках, удерживающими спасательную лодку, которая зависает в воздухе, и задумчиво чешет пятернёй основание шеи. На Зоро он не оборачивается. – С этими подонками мы разделались, так что ребята теперь в безопасности. Поэтому я подумал, что мы могли бы снять комнату в какой-нибудь таверне, – шкивы снова заскрипели, когда канаты возобновили движение, медленно спуская лодку вниз. – Только ты и я. На одну ночь. Если хочешь. Шея Санджи, где секунду назад были его пальцы, горит огнём. Он ругает самого себя за то, что смутился, как подросток в пубертатном периоде. До того, как вспомнить, что ему самому едва перевалило за двадцать, спасибобольшоезанапоминание, он чувствует, как палуба уходит у него из-под ног – в прямом смысле. Пальцы непроизвольно разжимаются, и где-то внизу слышится всплеск от врезавшейся в поверхность воды спасательной шлюпки. – Чт… – запинается он, еле успевая ухватиться за края кимоно Зоро. – Ты и я, – невыносимо восторженно повторяет его слова тот и сигает через борт с Санджи на руках прежде, чем тот успевает вставить слово. Пока воображение подкидывает, какой новоявленной невестой он, должно быть, выглядит со стороны, Санджи чувствует себя оскорблённо, смущённо и крайне растерянно одновременно и кидает короткое «Придурок!», когда ботинки Зоро впечатываются в лодку, едва не опрокидывая хлипкое судёнышко вверх дном. После чего Зоро на это самое дно его бесцеремонно сбрасывает. – У тебя водоросли вместо мозгов, – выносит вердикт Санджи, лёжа между сидениями с задранными вверх ногами и пытаясь сдуть со лба растрепавшиеся волосы. – Но ты любишь это, – парирует Зоро, берясь за вёсла, зная, что он прав и что его не в чем упрекнуть. Санджи смотрит, как ухмылка расползается по его лицу, пока слова эхом разносятся в голове: Любишь, Санджи смотрит на Зоро. Слова в голове делают очередной кульбит. Любишь, любишь, любишь… *** Они даже не удосуживаются дойти до двери в их номер, когда Зоро прижимается губами к основанию шеи Санджи, залезая руками под пиджак, гладя пресс через ткань рубашки и забираясь пальцами под пряжку ремня. Санджи упирается лбом в дверь, ключ от которой едва не проваливается сквозь пальцы, шипит сквозь зубы «Твою мать» и упивается ощущениями, когда чувствует, как губы Зоро расплываются в улыбке на его коже. Санджи разворачивается и, хватая Зоро за края плаща, тянет на себя, заставляя переступить порог комнаты, и вот снова – Зоро, не думая, следует за ним с полуприкрытым глазом, будто его притягивает к Санджи, как к магниту. От того, что несгибаемая воля и решимость, которую он обычно вкладывает в достижение того немногого, что считает важным в этой жизни, сейчас всецело направлена на Санджи, едет крыша. Зоро целует его, как измученный жаждой припадает к бутылке с водой, и что, скажите, может делать Санджи, кроме как не целовать его так же в ответ? Они так близко и отчаянно друг к другу, что между теснотой их тел нет места лжи и сомнениям. Санджи тоже изголодался по этому чувству. Не то чтобы Санджи никогда прежде не видел, как раздевается Зоро. Но сейчас это совсем иное – отодвигать в стороны края накидки и открывать свету тёплую смуглую кожу. Это совсем иное, нежели ежедневно видеть, как Зоро щеголяет без футболки по палубе или как он выходит из душевых, обернувшись в одно полотенце, потому что там ты просто смотришь (и боги, он смотрел, смотрел только ради того, чтобы одёрнуть себя в самом разгаре созерцания и убедить себя, что в этом нет ничего постыдного), а здесь ты смотришь, следишь, смакуешь, как Зоро напрягается под ладонями, как распаляется ещё сильнее и как в нетерпении клацают зубы, заставляя челюсть ходить ходуном. Санджи позволяет Зоро раздеть себя ровно до третьей сверху пуговицы на рубашке, потому что последующие тот едва не вырывает из петель, неразборчиво шипя «Тупой. Пафосно. И много. Разодетый. Завитушка...», и Санджи не уверен, что его костюм переживёт подобный натиск. В планах куда более приятные вещи, нежели сетовать на разодранную рубашку и оторванные пуговицы, поэтому он отодвигает руки Зоро и самостоятельно расстёгивает оставшиеся пуговицы нетерпеливыми, но отточенными движениями. Зоро тут же ныряет носом в его ключицу, проходясь языком и опаляя дыханием, и Санджи подавляет стон, зарываясь лицом в его волосы. – Эй, подожди… – шепчет Санджи и поднимает Зоро за подбородок, пока тот не пошёл дальше. Заранее разработанный план действий практически вышибает из его головы, когда Зоро слегка наклоняет голову и берёт пальцы Санджи в рот, сначала скользя кончиком языка между средним и указательным, а потом вбирая верхние фаланги, еле ощутимо сжимая зубы на его драгоценных пальцах. Зубы, которые без труда удерживают меч, пока тот разрубает скалу одним ударом. Зубы, которые без труда могут откусить ему пальцы, но прекрасно рассчитывают силу, и это будоражит, посылая мощный разряд дальше по всему телу. Зоро находит взглядом взгляд Санджи и вбирает пальцы до самого основания, обвивая их шершавым языком, оскаливаясь в усмешке (невыносимый подонок), посасывает их и смачно выпускает изо рта, невесомо целуя подушечки. Его губы покраснели и блестят от слюны, становясь вторым по яркости предметом в дешёвой снятой комнатушке, уступая только горящему похотью глазу. Санджи вспыхивает и покрывается пятнами, которые, кажется, идут по всему телу до самого члена. Одна из рук Зоро с готовностью следует за ними. – Ох, чёрт. Блядь. Блядь. Стой, – пытается совладать с собой Санджи, откидывая голову назад и зажмуриваясь, чувствуя утробный глубокий смех Зоро в районе своей груди. – Стой. Подожди. Ты доверяешь мне? – Да, – отвечает Зоро, закрывая глаз, безропотно и без остатка вверяя себя в руки Санджи. Его рука покоится на его животе, вторая придерживает за выемку на пояснице. Всё в этой позе кричит о благоговении и готовности исполнить всё, о чём Санджи его попросит. Санджи проводит по шраму на лице большим пальцем, будто перебирает чётки. Нет ни шанса на то, что теперь он когда-нибудь перестанет так делать. Санджи касается его груди кончиками пальцев, заставляя сделать шаг назад, сохраняя дистанцию между ними. Зоро повинуется. Ещё несколько шагов, и Санджи готов вспыхнуть в прямом смысле этого слова – судя по полыхающей коже и дыханию, судорожно вырывающемуся из груди, он уже горит и наслаждается каждой секундой. С облегчением и разочарованием одновременно Санджи наблюдает, как поддетый дымкой взгляд Зоро резко трезвеет и сменяется на шоковый, когда тот натыкается бёдрами на бортик деревянной ванны и опрокидывается в воду. – Ты…! – плюётся Зоро, наполовину выныривая из воды, пока Санджи стягивает с него армейский ботинки и с пренебрежением отбрасывает их в сторону. Вслед за ними незамедлительно отправляются штаны с харамаки. – Дорогой, – дразнит Санджи, наслаждаясь, как Зоро напрягается от этого слова, а щёки и кончики ушей покрывает лёгкий румянец. Как интересно, – доверься мне. Мы оба получим намного больше наслаждения от процесса, если тебя не будут покрывать внутренности наших врагов. Зоро ворчит, но из ванной не вылезает. Вместо этого он выразительно выгибает бровь, показывая пальцем на засохшие пятна крови у себя на лице и груди. – Мне казалось, тебя это наоборот возбуждает, эро-кок, – подкалывает Зоро, притягивая Санджи к себе за край рубашки. Санджи решает, что отвечать на это ниже его достоинства, потому что честный ответ действительно этого самого достоинства его лишит. Любование Зоро в пылу битвы ещё можно хоть как-то списать на адреналин. Зоро переводит слишком понимающий взгляд на Санджи с его рубашки, и этот взгляд Санджи не нравится. Будто сжалившись, Зоро молча с головой уходит под воду. – Ванная, серьёзно? Сейчас весь настрой смоется, – жалуется Зоро, стягивая оставшуюся одежду и смывая кровь с лица. Когда один из лепестков, плавающих в воде, прилипает ко лбу, он хмурится, и Санджи совершенно не кажется это очаровательным. Не кажется. – Давай двигайся, – говорит Санджи, раздеваясь и плюхаясь в ванную рядом с Зоро. Вода выплёскивается из-за бортиков, когда он забирается ему на колени. Зоро тут же перестаёт дуться и с интересом ждёт, что Санджи будет делать дальше. Его лицо пылает, красные пятна тянутся вниз по шее. Санджи прыскает с этого зрелища. Сидя в обнимку в тесной ванной, они приходят к выводу, что растягивать момент, смакуя каждое движение, намного приятнее. Санджи пьянеет от ощущений губ Зоро везде, докуда тот может дотянуться, а от пальцев, оглаживающих и массирующих бёдра так чутко, можно подумать, что у Зоро особый пунктик именно на эту, особо мощную, часть его тела. Втирать мыло в кожу Зоро, очерчивать рельеф мышц его крепкого и такого податливого сейчас тела – какой-то новый уровень блаженства. Зоро тихо выдыхает под нос, капли воды застывают на ресницах, пока та продолжает струиться по плечам. Санджи думает, что Зоро не сможет сказать, что бога не существует, если бы видел сейчас то, что видит Санджи. Когда Зоро поднимает голову и смотрит ему в глаза, Санджи готов взорваться изнутри. И всё-таки деревянная ванная слишком хрупкая для двух взрослых мужчин и точно не выдержит напора, зайди они чуть дальше. Они насухо вытирают друг друга полотенцем, чтобы от контакта с воздухом не успело стать зябко. В зелёных волосах Зоро застряла пара лепестков, о чём Санджи решает промолчать. Как бы он ни отрицал, подобная деталь придаёт суровому Зоро особое очарование. На этот раз это Зоро толкает его в грудь, заставляя делать назад шаг за шагом и доводя до кровати, пока та не упирается Санджи во внутреннюю сторону колен. От Санджи не ускользает, как Зоро придерживает его за затылок, пока опрокидывает его на кровать – этот секундный жест, мимолётное проявление заботы, казалось, тоже подчиняется какому-то кодексу, о существовании которого он не догадывается. Но Санджи знает наверняка, что это столь же важно, как подчинение спрятанной в сая цвета слоновой кости катаны кодексу чести мечника. Всё в порядке, убеждает себя Санджи, зарываясь пальцами в волосы Зоро. Позже у него будет время, чтобы спросить его об этом. У них будет ещё целая вечность для того, чтобы поговорить обо всём на свете. Зоро забирается на кровать вслед за ним, нависая сверху, и Санджи с секунду смакует момент, убеждаясь в правильности своих чувств. Крупная фигура Зоро возвышается над ним, позволяя рассмотреть испещрённую шрамами кожу – намного сильнее, чем его собственная, – которые повествуют историю его жизни, большую часть которой он застал, а об оставшейся непременно спросит. Но позже. У них будет ещё целая вечность для этого. Санджи скользит руками по шее Зоро и дальше вниз, на грудь, нарочито медленно, задерживаясь на гладких мышцах, наблюдая, как они сокращаются под ними. – Не можешь нарадоваться, что наконец-то можешь полапать? – язвит Зоро, на что Санджи несильно пинает его коленом в бок. – Это не я постоянно сверкаю голым торсом на палубе, – горячо возражает Санджи и целует шрам, по диагонали рассекающий его грудь, проходится языком по огрубевшим рубцам, по каждой выемке под каждым стежком, отчего Зоро начинает трясти, как в лихорадке. – М-м-м. Может, я старался привлечь чьё-то внимание, – парирует Зоро. – И ведь сработало. Ты, правда, оказался не… – и обрывает фразу, когда язык облизывает сосок, и выгибается ему навстречу. – Прости, ты что-то хотел сказать? – спрашивает Санджи, поднимая невинный взгляд на Зоро. Зоро тяжело сглатывает. – … слишком догадливым, – заканчивает он. Санджи коротко пожимает плечами, ни на секунду не раскаиваясь. Зоро пышет жаром. Он будто до последней капли впитал в себя солнечное тепло за всё то время, что отрубался прямо на палубе, и хранил его ради этого самого момента. Пальцы изгибаются, впиваясь ногтями ему в бока, внимательный взгляд смотрит из-под чёлки светлых волос прямо в душу, и непоколебимый, непробиваемый образ содрогается и рушится на глазах Санджи, обнажая неизведанные до этого стороны. Лицо Зоро пылает уже не от духоты ванной комнаты, золотые серьги ловят тусклый свет лампы и тихо звенят, постукиваясь друг о друга, и отбрасывают причудливые тени на потолок комнаты, создавая подобие ореолов над фигурой Зоро. Почти иронично осознавать, что мир заклеймил этого человека демоном. Увидь эти бездари его таким – отчаянно смущающимся и так восхитительно подставляющимся под ласки Санджи – тотчас бы пересмотрели свои взгляды. Но Зоро открывает здоровый глаз, который снова наливается золотом, скалится и проходится языком по ряду зубов, прожигая в Санджи дырку взглядом, и Санджи думает, что да, возможно, те бездари в чём-то правы. На него это действует, как спусковой крючок. Санджи никогда не замечал за собой одержимости Зоро, но мысль о том, что кто-то ещё мог и может видеть его таким, какой он сейчас – нуждающимся и отдающегося своим желаниям, – вполне себе может спровоцировать в нём приступы собственничества. Зоро оттягивает Санджи за волосы и начинает вылизывать шею, прикусывая кадык и засасывая кожу вдоль линии челюсти. Его движения снова отчётливы и выверенны, как и всё, что обычно делает Зоро. И Санджи готов разорвать простыни в клочья из-за этого. Но даже сейчас кажется, что Зоро что-то ограничивает, что-то, что отпечатывается на лице смесью боли и наслаждения и не даёт раскрыться до конца, выдавая напряжение мечника. И Санджи внезапно понимает: Зоро тоже ждал этого. Будучи воплощением жесточайшей самодисциплины, Зоро всё это время сдерживал себя, сдерживал себя от Санджи, из-за Санджи. Ждал бог знает сколько времени. И осознание того, что кто-то считал его достойным этой борьбы, вышибает из лёгких воздух. А потом он понимает ещё кое-что: Зоро всё ещё сдерживается. Санджи целует его, вылизывает зубы, прижимает его к себе за бёдра, и мечник следует за ним – но останавливается, когда между ними остаётся буквально пара миллиметров пространства, даже после того, как Санджи кладёт горячую ладонь ему на грудь, и Зоро также горячо выдыхает ему в губы. Санджи хмурится. В животе начинает скапливаться обида и замешательство. Он отстраняется от поцелуя. – Что-то не так? – спрашивает он, стараясь не выдать обиду в голосе. Зоро выглядит так удручённо от того, что они теперь не прижимаются друг к другу вплотную, будто его насквозь проткнули мечом. Но не предпринимает попыток сблизиться. – Я… – начинает он и тут же осекается, тяжело сглатывая. Его щёки по-прежнему покрывает яркий румянец, и отпустить его, когда он выглядит таким разгорячённым и манящим, непомерно трудно, но Санджи перебарывает себя. Если Зоро некомфортно, лучше остановиться сейчас, пока не стало слишком больно. Санджи чувствует, как снова начинает замыкаться в себе и возводить вокруг стену, скрывая за ней свои уродливые слабости. Зоро прекрасно это видит и резко хватает его за руку. – Стой, подожди. Просто… – отчаянно выдыхает Зоро, будто его ударили ногой в живот, и прижимается лбом ко лбу Санджи. Санджи не может разглядеть выражения его лица с такого ракурса, и что-то ему подсказывает, что Зоро сделал это нарочно. Несвойственное мечнику замешательство – одно из немногих, что сейчас не позволяет Санджи окончательно взять себя в руки, одеться и выйти прочь из комнаты. Он напоминает себе, что Зоро – такой же человек со своим набором персональных внутренних демонов. Санджи задерживает дыхание и ждёт. – Я не хочу, чтобы ты потом жалел об этом, – признаётся Зоро, разрезая тишину между ними, и задержанный воздух начинает отдавать в горле Санджи болезненным спазмом. – В ванной у меня поплыли мозги, и – мы не обязаны заходить так далеко. Если ты… и так понимаешь, что я… к тебе чувствую… Мне этого достаточно, – последние слова Зоро произносит, прижавшись губами к руке Санджи, и его надломленный голос отрезвляет похлеще вылитого на голову ушата ледяной воды. – Ты не должен жалеть о том, что происходит между нами. Повисает тишина, нарушаемая только их прерывистым дыханием. Это первый раз, когда им удалось описать словами то необъяснимое, что искрилось между ними. Более того, искрилось давно, сквозь года смягчая постоянное противостояние и перерастая в безудержный дикий пожар. Это первый раз, когда каждый из них признал, что это тоже важно и достойно занимать особое место в жизни. – Тебе «достаточно»? – повторяет Санджи, и собственный голос кажется ему чужим. Зоро не отвечает. Лишь целует его в костяшки пальцев, побелевшие от сжимания в кулак. – Мы оба знаем, что это неправда. Да утопающие тише тонут, чем ты целовал меня. Санджи отстраняет его свободной рукой, возвращая зрительный контакт, и берёт за подбородок. – Дорогой, – говорит он и пожирает глазами Зоро, кончики ушей которого вспыхивают с новой силой. Внутри зарождается предвкушение от того, что подобное очарование ему предстоит видеть ещё бесконечное множество раз. – Ты дерьмовый лжец. Как, впрочем, и я. Поэтому в наших обоюдных интересах будет закончить это размусоливание, в котором мы оба сосём, и пососать какие-нибудь другие вещи. Зоро пялится на него. Санджи пялится на него в ответ. – И под другими вещами… – продолжает он, и Зоро утыкается ему лбом в плечо. – Когда-нибудь я убью тебя. – … я имею в виду свой член. Пенис, если тебе угодно, – продолжает Санджи, чувствуя, как Зоро начинает трясти от смеха. Его тело расслабляется, и Санджи в безмолвном примирении проводит по его спине от поясницы до лопаток и обратно. – Мой горячий, тяжёлый, твёрдый… – Ради бога, заткнись, ты, тупоголовая, невыносимая, мишенебровая… – Зоро пытается закрыть рот Санджи ладонью, но, так как ею он всё ещё сжимает оную Санджи, кляп из неё выходит так себе, – сволочь, ты такая сволочь. – Я могу продолжить, если тебе нужны ещё более детальные объяснения того, насколько я этого хочу. Жажду, раз уж мы пустились в откровения – да чтоб я сдох от перевозбуждения, так и не получив заслуженного оргазма, – Санджи изображает пальцами крест над сердцем, после чего имитирует жестом мастурбацию**. – Как видишь, я настоящий кладезь, когда дело доходит до идиом, связанных с фаллическими предметами. Провести детство в окружении бывалых моряков-извращенцев имеет свои преимущества, – заключает Санджи, и Зоро резко выпрямляется. Какая-то крошечная часть его, которая всё ещё не отошла от замешательства Зоро, снова ударяется в сомнения. Ему кажется, что Зоро сейчас уйдёт, окончательно разобравшись в себе и поняв, что не разделяет чувств Санджи. Санджи инстинктивно тянется к нему, приподнимаясь на локтях с матраса. Но Зоро наклоняется над его пахом, кладя одну руку на бедро, и берёт в рот несомненно возбуждённый и так хвалебно описываемый член Санджи прямо через полотенце, всё ещё повязанное вокруг его талии. Санджи дёргается и давится словами, которые уже успели испариться из его головы. – Заткнись, – рычит Зоро. – И давай уже сконцентрируемся на наших «обоюдных интересах». И Санджи затыкается и благодарит всех существующих и несуществующих богов за то, что Зоро – настоящий мужчина, который всегда держит свои обещания. *** Когда они наконец-то в изнеможении отлепляются друг от друга, в комнате пахнет гарью, и простынь прожжена в нескольких местах. Санджи думает, что тот факт, что кровать не сгорела к чертям до рассыпающихся угольков, демонстрирует его выдержку и самодисциплину не хуже Зоро. – Просто охрененно, – от Зоро так и разит самодовольством. Он лениво перебирает светлые пряди на затылке Санджи. Санджи пинает его в голень. – И это я ещё невыносим, – ворчит он и сильнее прижимается к Зоро, впитывая тепло его тела. Зоро мягко целует его в висок и притягивает ближе, закидывая его ногу себе на бедро. Будто бы даже после безумного марафона, который они устроили, он ни на секунду не собирается отпускать его и снова пытается пристроиться между его ног. Не то чтобы Санджи против. Отправляя все предрассудки и понятия о приличии куда подальше, он разворачивается и утыкается лицом Зоро в грудь. И проваливается в сон до того, как Зоро успевает что-то предпринять. *** Пробуждение начинается со звуков шагов. Потом Санджи шарахает осознание, что нужно готовить завтрак, кормить команду, и о чёрт, да сколько сейчас времени?! В панике он едва не вылетает из постели. Его встречают полинявшие стены снятой комнатушки, и только после этого Санджи вспоминает, что прошлой ночью до Санни они так и не дошли. Они, проносится в голове. Он и Зоро. Вместе. Им однозначно есть, что обсудить. Но он только продрал глаза, и впервые за долгое время ему не нужно спросонья хлопотать в камбузе, поэтому Санджи позволяет себе откинуться на подушки, поддаваясь непозволительной роскоши понежиться в постели на пару минут дольше обычного. Санджи знает, что Зоро ушёл, до того, как окидывает взглядом его пустую половину кровати. Он всё ещё липкий и взмокший после прошедшей ночи, что ощущается так себе, но не может не провести по ещё хранящим тепло чужого тела простыням. Рука замирает на складках, скомканных под тяжестью тела Зоро, на которые сейчас падают пробивающиеся из-за штор лучи утреннего солнца. Некоторые застревают в светлых волосках на руках, согревая Санджи своим теплом. С Зоро было бы намного теплее. Санджи что-то ворчит и зарывается лицом в подушку Зоро, жадно вдыхая и укутываясь в аромат мохоголового придурка. Только после он замечает одну деталь и пялится на неё неверящим взглядом. Сая цвета слоновой кости кажется сюрреалистичной, непорочной на фоне потрёпанной тумбочки и выцветших обоев. Санджи протягивает дрожащую руку к Вадо, будто сомневаясь в реальности происходящего. Когда кончики пальцев касаются прохладной поверхности ножен, Санджи в шоке одёргивает руку. Ему кажется, что он совершил что-то непозволительное, позарился на самое сокровенное, что существует у любимого человека, и осквернил это. Но Зоро не оставил бы одну из своих катан в таком месте, не доверяй он Санджи. У него скручивает живот от такого доверия. На тумбочке нет никакой записки, в вазе не стоит букет цветов, и второсортная комната мало походит на уютную семейную обитель, которую так часто воображал себе Санджи. Но послание, оставленное с Вадо, очевидно. Ненадолго вышел. Скоро буду. Люблю тебя. Последние сомнения уходят, и Санджи уверенно берёт меч в руки. Красотой Вадо невозможно не восхищаться, и Санджи, как бы он этого ни отрицал, не исключение. Молочно-белая сая идеально сочетается с ослепительно-белой цукой, украшенной позолоченными орнаментами. Такой минималистичный дизайн кажется воплощением элегантности, на которую так падок Санджи. На рукояти виднеются углубления, оставленные зубами Зоро – Санджи вдумчиво проводит по ним большим пальцем. Именно на этот меч опускается рука Зоро каждый раз, когда тот говорит о своей цели и пронесённом сквозь года обещании. Санджи видел, как этот меч пережил схватку с Михоуком и как ослепительно он сверкал на солнце в день первого и единственного поражения Зоро. Санджи приподнимает меч на обеих ладонях, держа параллельно кровати, и в почтении склоняет голову. – Спасибо, что позаботилась об этом идиоте, – немного смущённо благодарит он, обращаясь как к мечу, так и к другу, которому он некогда принадлежал. Немного запоздало Санджи думает, что не стоило совершать подобного жеста, будучи абсолютно голым и не до конца отошедшим от ночи разврата: в комнате отчётливо ощущается присутствие друга детства Зоро. Но Санджи без зазрения совести прислоняет Вадо обратно к тумбочке и снова заваливается в постель. Он успевает ненадолго задремать, прежде чем его будит звук открывающейся двери. По комнате разносится аромат свежей выпечки, смазанной маслом и сдобренной коричневым сахаром. Не открывая глаз, Санджи громко потягивается, занимая телом всю кровать. Рядом проседает матрас. – Очень завлекательное зрелище, – немного хрипло говорит Зоро, целуя его в висок. – Я думал, ты успеешь сходить в душ. – Ты оставил меня одного, – хмурится Санджи, чмокая его в уголок губ и отворачиваясь, когда Зоро пытается его полноценно поцеловать. – Не-не, изо рта ж несёт. Но Зоро всё равно целует его, и Санджи, притворяясь, что недоволен, целует его в ответ. Сейчас, когда он заключает лицо Зоро в ладони, Санджи чувствует, что всё так, как и должно быть. Он проводит по скулам большими пальцами, глаз Зоро лениво закрывается, мечник расслабляется и поддаётся этой маленькой ласке. Он такой же, как и всегда, разве что позволяет чувству привязанности завладеть собой немного больше обычного. – Спасибо, что вернулся, – говорит Санджи. Спасибо, что вернулся ко мне. Какая-то часть сознания всё ещё ждёт подвоха, ждёт, что Зоро сухо скажет забыть о том, что было, и что продолжать жить, как раньше, будет безопаснее и правильнее. Глаз Зоро медленно открывается обратно. – Не говори ненужных вещей. Мы переросли эту стадию, – отвечает Зоро, и Санджи вскидывает брови в безмолвном «погоди, переросли?!». Зоро прислоняется своим лбом к его: – Я же обещал вернуться. Сердце Санджи пускается в пляс. Вопиюще, просто вселенски несправедливо, насколько естественно романтичен Зоро, который даже не догадывается об этом. Всё-таки, Санджи был безнадёжен с самого начала. Он обвивает Зоро за талию и тянет за собой на кровать, беспорядочно выцеловывая ему лицо. – Ты не дал мне закончить. Спасибо, что вернулся. Могу представить, насколько для маленького, бестолкового, безнадёжно теряющегося в пространстве маримо было сложно найти нужную дверь после скитаний во всех четырёх Блю, – драматично вздыхает Санджи. – Воистину, лучшая доставка завтрака в постель, – на последних словах он взвизгивает, потому что Зоро в отместку больно тычет ему пальцами под рёбра. Смеясь, они снова целуются, и Санджи может уловить солоноватые нотки масла на губах Зоро. – У тебя лицо в кунжуте, – отмечает Санджи, слизывая пару семечек со своих губ. Зоро смачно вытирает рот тыльной стороной ладони. – Что ты ел? – Хлеб, – отвечает Зоро, и Санджи закатывает глаза на такой исчерпывающий ответ. – Очень информативно. Забей. Я напеку тебе булок в сто раз вкуснее, когда мы вернёмся на корабль. – Не сомневаюсь. – В миллион раз вкуснее. С тройной порцией кунжута. – Ага. А теперь поешь, – требует Зоро, снова срывая с губ поцелуй и ставя бумажный пакет на тумбочку рядом с Вадо. Из пакета аппетитно пахнет сладкой выпечкой. – Поем, – бросает Санджи и опрокидывает Зоро на спину, забираясь на него сверху. На его грудь падает свет, явно пытаясь привлечь внимание, но Санджи не смог бы отвести взгляд от его лица, даже если бы небо рухнуло на землю. Санджи наклоняется, подаваясь назад так, что ягодицы ныряют в с готовностью подставленные ладони, и целует Зоро, пока его мир не сужается до размеров распластавшегося на нём тела. Он двигает бёдрами вперёд, чем заставляет Зоро вздрогнуть. – Ты должен поесть, – настаивает Зоро, постепенно теряя связь с реальностью, когда Санджи кусает его в изгиб шеи. Санджи отводит в сторону края накидки и чувствует себя котом, объевшимся сметаной, когда видит следы собственных укусов на месте, где шея переходит в плечо. Он проводит рукой по торсу и склоняется над ухом, перебирая языком золотые серьги. Металл звонко стучит о зубы. – Ты уже уловил суть, Ророноа? – спрашивает Санджи. – Ебать, – задыхается Зоро. – Именно, дорогой, – урчит Санджи и приступает к завтраку. *** Проходит время, и Санджи таки реализовывает свою мечту о доме, с огромной кухней с не менее огромным кухонным столом, на котором стоят цветы. Прямо на верхнем этаже ресторана в Олл Блю, которым он владеет. Ван Пис был найден. Но, к его приятному удивлению, приключения не закончились и всё так же являются неотъемлемой частью его жизни. Среди бесчисленных гостей самых разных рас, приходящих отведать его еду из самых удалённых уголков Гранд Лайна, всегда найдётся кто-то, кто захочет поделиться историями из своей жизни. Пираты и дозорные, решившие испытать судьбу и сокрушить Чёрную Ногу, не дают ему растерять форму. Приключения в буквальном смысле сваливаются ему на голову, когда Луффи заваливается в его ресторан и тараторит без остановки, пока горы его любимой еды исчезают в бездонном желудке. Но, что бы ему ни подготовил очередной день, Санджи начинает его ещё до восхода солнца, когда небо только-только начинает светлеть на горизонте. Он разминает шею, прогоняя остатки сонливости, и садится на кровати, смотря в панорамные окна балкона. Океан, будто старый друг, тихо шумит под окнами, напоминая о своём вечном присутствии – он начинает дышать в такт плеску волн. Но Санджи не встаёт с постели, не идёт в душ и не надевает рабочую форму. Довольный и согретый, он наблюдает, как утро прогоняет остатки ночи, разгоняя серость и постепенно заявляя свои права на новый день. Санджи переполняет спокойствие. – Тебе не обязательно просыпаться сегодня в такую рань, – раздаётся голос с другого конца кровати. Санджи отвлекается от созерцания рассвета и поворачивается к Зоро, лицо которого наполовину утопает в подушке, а оставшаяся половина выглядит такой помятой, что можно без сомнений сказать, что таким ранним пробуждением он не очень-то доволен. Санджи улыбается и ерошит зелёные волосы на макушке, слегка массирую кожу головы. Зоро довольно урчит. – Внутренние часы, ничего не могу поделать, – оправдывается Санджи. – Поспи ещё, соня. Я пока приготовлю завтрак. Санджи уже было отвернулся обратно к балкону, но рука Зоро змеёй обвивается вокруг его талии, утягивая в глубину кровати. Санджи снова переключает внимание на Зоро. – Полежи ещё, – говорит Зоро, не открывая глаза. – Завтрак никуда не убежит. В груди растекается чувство безграничной нежности, пока Санджи смотрит на лицо Зоро и ложится рядом. Зоро проводит рукой по его позвоночнику, останавливаясь на шраме, полученном во время лавины на острове Драм вечность с половиной назад. – Что ты будешь сегодня? – спрашивает Санджи. На кухне всегда есть бекон и яйца, а с прошлого ужина осталась пара тостов. Недельный запас фруктов только вчера импортировали из Вест Блю. Он подумывает разработать новое меню с фруктовыми завтраками, но скорее с кислинкой, нежели приторно-сладкими. А то Зоро есть не будет. – Тебя, – лениво отвечает Зоро, притягивая Санджи ближе. Санджи снова не может сдержать улыбки. Зоро, скорее всего, ещё до конца не проснулся, раз так вяло проявляет свой интерес по сравнению с его обычным рвением. – И имею в виду на завтрак, – уточняет Санджи, на что Зоро бормочет что-то бессвязное. Санджи очерчивает его скулу большим пальцем. Может, сегодня он приготовит что-то особенное, раз нарисовался выходной. Мысленно он уже пробегается по списку любимых блюд Зоро. Зоро разлепляет глаз, когда пауза слишком затягивается. Он повторяет жест Санджи, запуская пятерню ему в волосы и пропуская сквозь пальцы светлые пряди. Санджи улыбается уголками губ, и Зоро уже заранее знает, что он собирается сказать. – Уже давно надо подстричься, – говорит Санджи, как говорил ещё около года назад. Они снова отросли ниже плеч, достаточно, чтобы завязывать их в аккуратный конский хвост. – Не надо. Тебе и так идёт, – повторяет Зоро уже заученную фразу, но выходит так же пылко, как в первый раз. – Так ты… выглядишь солиднее и более зрело. Намного лучше вспыльчивого пацана с золотым кокосом на голове и шилом в заднице, – добавляет Зоро, немного отходя от привычного сценария. Санджи подскакивает и больно пинает его коленками в голень. – Шило в заднице, правда, никуда не делось. – Ты можешь быть хоть чуточку романтичнее? – обиженно пыхтит Санджи, переплетая свои ноги с ногами Зоро. Тот слегка наклоняет голову и целует лежащую между подушками руку Санджи. Он знает, что ему это нравится – кок млеет каждый раз, когда Зоро так делает. Зоро никогда не считал себя романтиком, по крайней мере, не в том смысле, который этому слову придаёт Санджи. Но что-то было в том, как солнечный свет пробивается через окна балкона, окутывая Санджи теплом и будто заставляя его светиться, как утренние лучи застывают на его глазах, из-за чего он слегка морщится, но всё равно улыбается и ещё больше подставляет лицо солнцу. Свет, проходя через орнаменты на полупрозрачных белых занавесках, причудливыми линиями обвивает его тело. Зоро хочется поцеловать каждый его кусочек, на который падает солнце, испытывая странную ревность от того, насколько непозволительно близко оно подобралось к Санджи, и от того, каким совершенно беспомощным он чувствует себя перед ним. Зоро кажется, что такого Санджи – гибкого, раскрепощённого, изнеженного и такого тёплого у себя под боком – ему всегда будет непозволительно мало. Ох. Слова, зарождающиеся в голове при виде купающегося в утреннем солнце Санджи, срываются внезапно, но кажутся поразительно уместными в данной ситуации. – Я люблю тебя. Брови Санджи взмывают вверх. – Я думал, мы договорились не озвучивать ненужных вещей, – смеясь, говорит он через несколько секунд, немного отойдя от шока. Зоро ещё давно поведал, как тащил его, вдрызг пьяного, ночью на корабль, до которого они тогда так и не дошли. Кажется, это было тысячи океанов и островов назад. Это стало их личной шуткой. Но слова Зоро преисполнены серьёзностью. – Это нужно было сказать. Ты должен знать, что я чувствую. Черты лица Санджи снова расслабляются. – Не беспокойся. Я знаю, что ты чувствуешь. Зоро достаёт одну руку из-под подушки и переплетается пальцами с Санджи. – Хочу, чтобы так было до конца жизни. Хочу просыпаться рядом с тобой, помогать выбирать очередной тупой галстук, хотя ты будешь выглядеть потрясающе в любом из них, смотреть, как ты готовишь на завтрак идеальную яичницу. Хочу быть с тобой до конца жизни. Я люблю тебя. Он смотрит, как на щеках Санджи расцветает румянец от такого признания. Санджи моргает, потом снова, и улыбается. – Что ж, – говорит он, – только если ты тоже будешь в моём распоряжении до конца моей жизни. Зоро сжимает его руку в своей. Старый шрам на груди поблёк и огрубел, но по тому, как сильно сейчас бьётся его сердце, ему кажется, что он закровоточит с новой силой. – У меня не получается так же круто готовить яичницу, – отвечает он, хотя Санджи прекрасно об этом знает. Санджи смеётся, заключая лицо Зоро в ладони, ласково проводя пальцами по шраму, пересекающему глаз. – И я тебя люблю. Давай-ка я пойду и приготовлю нам яичницу. Как насчёт завтрака в постель? А потом хоть до посинения весь день проведём вместе. Он чувствует, что последняя фраза относится не только к этому дню, – скорее, ко всей оставшейся жизни. Их жизни. Санджи усмехается собственным мыслям. Судя по ответной ухмылке Зоро, он полностью разделяет его мнение. – Было бы неплохо.Я люблю тебя.
Три самых сложных слова в этом мире.
Но кроме них мне больше нечего сказать.
Джанет Уинтерсон, Lighthousekeeping