что-то на лисьем

— Арс, я дома! Вообще, необходимости сообщать об этом нет: железная дверь хлопает громко, ключи звенят, как колокола на площади, а сам Антон шумит, как целое стадо слонов, но Шастун все равно каждый раз говорит это, когда Арсений не встречает его, прячась где-то в недрах квартиры. — Арс, ты где? Спишь, что ли? — по очереди заглядывая в кухню и в гостиную, спрашивает Антон. В ванной тоже пусто, поэтому единственным местом, где может быть сейчас этот засранец — это их комната. Правда, что ли, уснул? Антон открывает дверь спальни чуть ли не пинком, собираясь сигануть на кровать и защекотать этого спящего красавца, но в голове не остается ни единой мысли, там перекати-поле, когда он Арсения видит. Парень сидит в центре кровати, поджав под себя ноги и смиренно сложив руки на коленях, и только этого, пожалуй, хватает для того, чтобы член Антона заинтересованно зашевелился в деловых черных брюках. Потемневший взгляд Шастуна обводит торчащие на макушке лисьи ушки, вымазанный в чем-то черном кнопочный нос, и перемещается к надетому на изящное бледное тело белью, которое не удается рассмотреть полностью из-за рук Арсения. В момент, когда Антон прочищает горло, собираясь уже сказать что-то, правда еще не зная что, Арсений поднимает на него взгляд, и слова застревают у Шастуна в глотке, бревном поперек встают, так что он, приоткрыв рот, хрипит, потому что видит во взгляде напротив такую доверительную покорность, что сомнений не остается — Арс уже давно на это согласился, хотя и говорил сто раз, что никогда не будет во что-то такое ввязываться. Смысл спора Антон уже не помнит, давно это было, а у него с памятью так себе, но его итогом стало то, что Арсений должен будет когда-нибудь — они специально не обговаривали когда, чтобы Арс мог решить это сам — встретить Антона дома в костюме лисы, со всеми прилагающимися прелестями в виде ободка с ушками и хвостика-пробки, который сейчас Антону не виден, но Шаст уверен — он там есть. Причину того спора Шастун не помнит, зато отлично помнит, что в уговор входило и то, что Арс должен будет вести себя как послушный питомец, а Антон — как его хозяин. Если бы еще было так просто себя контролировать и вести эту игру, а не просто накинуться на Попова и потрахаться нормально, не размениваясь на всю эту мишуру. Но в глазах Арса — желание, голодное и дикое, он словно и правда превращается в послушного зверька, готового выполнять прихоти своего хозяина, и от этого у Антона в глазах темнеет, а низ живота отзывается приятной тяжестью. В пиджаке становится слишком жарко, в брюках — тесно, Антон ведет языком по сухим губам и видит, как Арсений зеркалит его жест, а потом едва заметно ведет задницей из стороны в сторону, словно радостно повиливая хвостом при встрече хозяина. — Блять, — только и выдыхает Антон, успевая заметить, как губы Арса трогает мимолетная довольная ухмылка. Засранец отлично понимает, как он выглядит и как действует на своего мужчину, на своего, вашу мамашу, начальника, а сейчас хозяина, и это только подогревает желание Антона чуть-чуть усмирить наглеца. Он чуть ослабляет узел галстука и ведет плечами, глядя, как Арсений перемещает ладони с коленей, сжимает пальцы на манер лапок и упирается ими в кровать, бедра чуть приподнимает, снова «виляя» хвостом. — Привет, лисенок, — улыбается Антон, удивляясь, насколько же сильно низко и хрипло звучит его собственный голос. Арс снова чуть улыбается, склоняет голову к плечу и преданно смотрит прямо в глаза своими синющими и бесстыдными. — Ждал меня? Соскучился? Арс двигает бедрами еще активнее и издает странный звук, напоминающий скулеж, который, видимо, должен означать «да». — Я по тебе тоже, малыш, — смеется Антон и идет к кровати. Арс снова садится на ноги, смотря снизу вверх, а Шастун любуется красивым переплетением ремешков белья на его теле и уже думает, как будет оттягивать их в процессе, щелкая по чувствительной коже. Арс ждет, а Антон не знает, с чего начать, у него от такого Арсения мозг отказывает, оставляя управление телом члену. Антон замечает, что на подошве надетых на Арсе чулок смешные кошачьи отпечатки лапок и, помимо дикого желания уже хоть что-нибудь с ним сделать, чувствует и разливающуюся по телу нежность и умиление. Арс совершенно по-лисьи облизывается и шевелит носом, снова упирается руками в кровать и ползет ближе к Антону, пока не замирает точно напротив его паха. Поднимает на него хитрый вопросительный взгляд и, дождавшись слабого заторможенного кивка, ведет носом вдоль ширинки, прикрывая глаза и вдыхая. Антон тоже вдыхает, рвано, губы облизывает, чувствуя, как сухо становится в глотке, хотя Арс еще ничего не делает. Шаст смотрит, как шевелятся его ушки, когда он наклоняется, и опускает ладонь парню на голову, мягко вплетает пальцы в отросшие пушистые пряди и массирует кончиками кожу, слыша снизу довольное мурчание. Антон понятия не имеет, умеют ли лисы мурчать, но его точно умеет. Арс снова смотрит на него, но продолжает молчать, и Антон искренне ему удивляется, потому что Арсений никогда не умел подолгу держать рот закрытым. Обычно оттуда таким потоком лилась информация, порой бредовая или странная, а то и лютейшая дичь, но Антон всегда заслушивается всем, даже если это тупо тексты Касты или Хаски. Но вот чтобы молчать. Нет, это не к Арсению. Антон чешет его под подбородком и Арс улыбается, ластится к его руке, щекой прижимается и трется о раскрытую ладонь. Такой податливый и мягкий, что не знаешь прямо, как лучше себя с ним вести. Хочется сделать все правильно и по красоте, а самое главное так, чтобы Арсению понравилось. Расстегнув пиджак, Антон снимает его и кладет на край кровати, садится рядом с Арсением и с улыбкой похлопывает себя по ногам. Арс улыбается и собирается уже лечь поперек шастуновских колен, но вдруг видит, как Антон со смешком отрицательно машет головой. — Не-а, не так, солнце. Попой садись. Арс мгновение смотрит на него со смесью вопроса и доеба, и Антон даже понимает почему — пробка. Сидеть так будет совсем не спокойно, но в этом-то и прикол, с улыбкой думает Антон, глядя на усаживающегося к нему на колени Арса. Тот ерзает и пыхтит, пытаясь сесть так, чтобы пробка никуда не упиралась, охает, когда та все-таки, видимо, давит на причинное место, и падает Антону в руки, выгибая спину. Шаст прижимает Арсения к себе, как котенка, трется носом о висок, усмехается, когда Попов снова тихонечко стонет, упираясь ладошкой в его бедро в попытке чуть-чуть приподняться. — Ну чего ты ерзаешь, а? — спрашивает Антон, ведя раскрытой ладонью по его бедру; под коленом подхватывает и поудобней на себе подтягивает, чтобы Арс не съезжал. Тот шумно дышит ртом, жмурится, но жмется ближе, обнимает Антона за шею и тычется в нее носом, у самого ворота рубашки, ведет выше и влажно горячо дышит прямо в ухо, посылая по телу Антона волны мурашек и удовольствия, которые собираются внизу живота. Антон рассеянно гладит влажные от испарины бока, чувствуя, как горячий язык обводит ушную раковину, коротко скользит внутрь, а зубы совсем чуть-чуть прихватывают мочку и тянут; слышится тихий рык и Антон смеется, утыкаясь лицом в сгиб арсовой шеи. А кто-то сильно вошел в роль и сейчас, видимо, пытался играть дикого лисенка, не иначе, и Антон смеется совсем не потому, что глупо, а потому что мило, но Арс в его руках уже начинает брыкаться и даже пихает его в грудь. — Ну куда ты, куда? — спрашивает Антон, перехватив Арсения поперек живота. — Да хуйня это все, — недовольно бурчит Арс, но сопротивляться тем не менее прекращает и замирает. Антон чувствует, как он ведет бедрами, прикрывает глаза, втягивая носом воздух и стонет на выдохе. — Хуйня. Не получится. Вот че ты ржешь надо мной? Всю игру похерил. — Ну прости, — Антон улыбается и целует все еще хмурого Арсения в щеку. — Прости. Я ж не специально, — еще один поцелуй, на этот раз в уголок недовольно поджатых губ. — Просто ты так вошел в роль. И правда, как лисенок, — новый аккуратный чмок приходится в черный нос, который Арс мило морщит, вызывая у Антона новый прилив любви и нежности. — В чем? — Карандаш для глаз, — бурчит Арс. — У Кати одолжил? — тихо спрашивает Антон, ведя носом вдоль его щеки. — Пришлось. Арс вообще кучу времени на эту сраную подготовку потратил. Сколько времени только ушло на то, чтобы привести свою задницу в идеальное состояние. Он бреется исправно, потому что не знаешь ведь, в какой конкретно момент Антону или ему самому может приспичить потрахаться, но обычно он позволял себе пропустить пару волосков, надеясь, что это не слишком заметно. Да и Шастун, если и замечал, никогда ему не говорил, даже если делал римминг, так что стыд по этому поводу у Арсения быстро прошел. Арс не ест с самого утра, но все равно делает клизму, долго лежа в ванной и рассеянно глядя на собственный, чуть округлившийся живот, с улыбкой отрешенно думая, что будь такая возможность в их мире, он бы точно захотел от Антона ребенка. Он намывается фруктовым гелем и использует банановую смазку при растяжке, так что ванная наполняется такими приторными ароматами, что поперек горла встает. Член Арсения тоже, кстати, встает, так что к концу растяжки он всерьез начинает задумываться об эрекционном кольце, но в итоге решает, что сможет стерпеть и сам. Ко всему в своей жизни Арсений подходит с максимально серьезным подходом, даже если это касается секса или похода, блять, в туалет, потому что если делать, то делать хорошо. Поэтому он так загорается идеей не просто вставить в себя пробку и может быть еще нацепить ободок с ушами, а добавить к этому еще каких-нибудь прикольных плюшек, чтобы Антон охренел вообще от того, что происходит. Так у него оказывается этот комплект нижнего белья-портупеи, надев которое Арс просто уверовал и едва сдержался, чтобы не начать дрочить, глядя на собственное отражение. Он точно на всех уровнях понимает Антона, когда тот практически не может терпеть даже в общественных местах, потому что он действительно хорош в любой одежде, не говоря уже о таких вещах. — Арсюш, ну правда, прости, — скользнув пальцами под ремешки на бедре, просит Антон и целует его в шею. — Я не буду больше смеяться, — целует в ключицу, — не буду выходить из образа хозяина, — целует в место, где шея переходит в плечо, надолго прижимаясь губами. Арс плывет от этих медлительных ласк и прикрывает глаза, чувствуя, как к губам присоединяется язык. Хмыкает. Такое ощущение, что хозяин здесь он сам. Надо будет предложить Антону попробовать обратный пет-плей, если то, что у них происходит, можно назвать этим словом. От касаний и поцелуев Антона Арс окончательно расслабляется, так что удивленно и громко охает, когда Шастун неожиданно тянет его за хвост, совсем чуть-чуть вытаскивая пробку. Хочется шире развести ноги, чтобы Антону было удобней, но тот наоборот сжимает его ноги сильнее, заставляет поджать к себе и снова берется за пробку, двинув ее глубже внутрь, и одновременно с этим целует. Арс протяжно мычит ему в губы и цепляется пальцами за шею, скребет ногтями, когда Антон дергает пробку туда-сюда, то давая ей практически полностью выйти, то снова загоняя по самый стоппер. Он откровенно играется и улыбается в поцелуй, за что Арсений кусает его несколько раз и, наверное, в качестве наказания, получает звонкий шлепок по бедру. — Кусаешься, лисенок, — улыбаясь, шепчет ему в губы Шаст, и Арс тихо стонет только от его голоса, запрокидывает голову, и открытой шеи тут же касаются теплые влажные губы, начиная выцеловывать подрагивающий кадык. Антон чувствует себя немного странно, говоря и делая такое, но старается не выходить из образа и надеется, что Арсу хотя бы не смешно с него. Пальцы Антона обводят растянутый вокруг пробки вход, скользят выше, проталкиваясь между плотно сжатых бедер, гладят промежность — Арсений тихонько стонет, зажимая руку Антона между ног — Шаст касается пальцами болезненно вставшего члена, который дергается от прикосновения, и Арс стонет, выгибаясь на коленях Антона, притираясь к его одежде, которая трет нежную чувствительную кожу, как наждачка. Арсу очень хочется, чтобы Антон разделся, хочется коснуться его кожи, а не грубой ткани брюк, хочется снять с него белую рубашку, которая давно перестала быть идеально выглаженной и липла к взмокшему телу Антона. Арс расфокусировано смотрит на выглядывающие из расстегнутого ворота рубашки ключицы Антона и невольно облизывается. Две расстегнутые верхние пуговицы — галимое преступление. Антон обхватывает пальцами член и трет большим пальцем головку, размазывая густые капли выступившей смазки. Арсения подкидывает от этих касаний, он давится стонами и вскидывает бедра, толкаясь в тугой кулак, чувствуя, что надолго его такими темпами точно не хватит. Шаст снова целует его в губы, присасываясь, как пиявка, словно душу из него высосать хочет, и дрочит резче, грубее, как себе, из-за чего привыкший к более нежным действиям Арсений стонет и скулит, шире раздвигая ноги, так, что одна сползает с колен Антона. Арс чувствует мягкие подушечки лапок, когда упирается ступней в пол, стараясь сосредоточиться хоть на чем-то, чтобы не кончить на раз-два. Словно прочитав его мысли или почувствовав, Антон замедляется, нежно целует его в скулу, подбородок, нижнюю губу, перекатывает пальцами поджавшиеся яйца и губами ловит очередной вымученный стон. — Ты такой прекрасный, лисенок, — и снова незаконно горячий шепот прямо в ухо, от которого поджимаются пальцы на ногах, а внизу живота затягивается тугой узел. — Просто блядски красивый, незаконно… Арсению приходится прилагать огромнейшие усилия, чтобы не кончить и не кончиться, он скулит и трется задницей о ткань брюк Шастуна, не решаясь попросить, чтобы он их снял. — Так бы и сожрал тебя, знаешь, — Антон уже практически рычит и сжимает пальцами его бедро, больно впиваясь ими в нежную внутреннюю сторону. — Вылизал бы так, чтобы ты скулил, а потом трахнул, чтобы закричал, — Шаст оглаживает ладонью его бедро, поднимается выше, минуя член, гладит низ живота, иногда надавливая, трет кожу рядом с ремешком портупеи, а потом оттягивает его и отпускает. Арс охает и стонет, дергается, чувствуя где-то сбоку стояк Шастуна и как сквозь толщу воды слышит его хриплый голос, отдающий четкий приказ: — Встань на четвереньки. Арс склоняет голову к плечу, и вкупе с лисьими ушками это выглядит ну слишком мило, так что не улыбаться и играть роль «папочки» у Антона получается откровенно плохо. Он с открытым ртом смотрит, как Арсений сползает с него, встает и разворачивается на кровати лицом к окну, а к нему задницей. На языке вроде столько всего вертится (включая тупую шутку про к лесу задом, ко мне передом), а наружу только невнятные вздохи да охи выходят, не желая складываться в слова, как будто у него в голове человечки, отвечающие за лексикон, тупо рассыпали буквы. И становится на порядок хуже, но в хорошем смысле, когда Арс оттопыривает задницу, вытягивая вперед руки, и тянется, как большая кошка, длинно промурчав при этом. Антон со смешком мотает головой и улыбается. — Картинка — загляденье. От Арсения слышится какой-то странный звук, который, видимо, должен обозначать, что он знает и жутко собой гордится. По крайней мере, тон именно такой. Горделивый. Расстегнув пуговицы на манжетах рубашки, Антон закатывает рукава до локтей, делая это медленно и неторопливо, косясь на Арса, который ерзает, бегло смотрит себе через плечо и нетерпеливо подмахивает бедрами, как бы молча спрашивая — а когда, ну ты, блять, там скоро, я заебался уже ждать. Он и правда выглядит и ведет себя, как домашний питомец, которому не хватает внимания, ласки или который притаскивает тебе поводок, потому что хочет гулять, а потом еще скачет вокруг тебя, потому что ты долго собираешься. — Шаст, — за спиной слышится возмущенное «эй» и Арс прикусывает язык, чтобы больше ничего не ляпнуть. Он и так уже налажал. Ну просто он правда уже терпеть не в силах, его членом скоро можно будет гвозди забивать и, он больше чем уверен, шастуновским тоже, но тот, видимо, решил наиграться от души. Арс слышит, как Антон возится за его спиной, шуршит чем-то, а потом кровать прогибается под весом чужого тела, и остывших ягодиц снова касаются любимые влажные ладони. По-хозяйски оглаживают и мнут, раздвигают, а потом кожи у пробки касается горячий язык и Арсений стонет, невольно подаваясь бедрами назад. Его бесит, что Антон не раздевается, бесит, что не вытаскивает пробку, бесит, что он медлит и никак не перейдет к главному, так что хочется совершенно по-звериному рычать. Антон гладит его бедра, икры, скрытые под тканью чулок, приподнимает хвост, который щекотно касается кожи, и длинно лижет от яиц до поджавшегося входа. — Ты на вкус, как бананы, знаешь? — смеется Антон, не видя, как Арсений закатывает глаза. Конечно, он знает, спасибо банановой смазке, в которой он разве что не искупался. Язык продолжает обхаживать сжатое кольцо мышц и все возмущения застревают в горле, проглоченные вместе со стоном. Арс — наконец-то! — чувствует, как Антон тянет пробку на себя, поэтому расслабляется, выпуская ее и слышит, как она с тихим хлюпом выходит, заставляя его выдохнуть одновременно с Шастом. Антон облизывается, глядя на раскрытый вход, прикрытый ремнями портупеи, который Арс то и дело сжимает, заставляя Шаста буквально слюнями обвешиваться, а член рвать чертовы брюки. Неловко поправив рукой стояк, чтобы в него хотя бы не так сильно и больно впивалась ширинка, Антон расстегивает рубашку и нервными рваными движениями снимает ее, не заботясь, швыряет прямо на пол. И пусть Арс потом ругается сколько влезет, сейчас он податливый и послушный, а про потом он подумает потом. Расстегнув тонкий кожаный ремень, Шаст с улыбкой смотрит, как Арсений возится, виляет бедрами и тихо, по-животному поскуливает. Вид его открытой задницы невыносим, и держать себя в руках Антону дается с трудом, но он твердо вознамерился сделать так, чтобы Арсений надолго запомнил этот секс и был удовлетворен по всем фронтам. Именно поэтому следующим пунктом становится римминг — тайная любовь Попова, при которой он так сладко стонет и скулит, а потом смущается и говорит «Шаст, ну это же жопа, почему тебе так нравится?» А тебе? — все время хочется спросить Антону, но после этого он, скорее всего, получит, потому что одна из загадок Вселенной — это почему Арсений любит, но все равно стесняется римминга. Арс чуть ли не воет, когда широкий язык Антона длинно мажет по входу. Он как будто теряется, сначала вперед подается, словно пытаясь уйти от касаний, а потом снова тычется назад, жмется ближе к лицу Антона и рвано выдыхает, чувствуя щекочущий чувствительные стенки кончик языка. Шастун старается так усердно, что скоро у Арса по бедрам начинает стекать слюна, которая к тому же громко неприлично хлюпает, заставляя Арса краснеть, а Антона довольно лыбиться, продолжая широкими мазками вылизывать сжимающийся вход. Он откровенно кайфует, когда Арс сжимается вокруг его языка и что-то бубнит в сложенные на кровати руки. Антон натягивает ремешки белья, трет ими припухший вход и снова сдвигает в сторону, смачно сплевывает и растирает слюну пальцем. Арс качает бедрами и дышит так тяжело, прерываясь на короткие трогательные вздохи, разрывающие Шастуна на миллионы крохотных Шастунов, которые пищать готовы от того, что их Арсению так хорошо. Даже после того, как язык уже устает, Антон все равно не останавливается, ввинчивается кончиком внутрь, чмокает левую ягодицу, а потом совсем аккуратно прикусывает. Ему хочется совершенно по-порнушному сказать, что он обожает вылизывать своего мальчика, потому что Арс очень чувствительный и отзывчивый. Его легко распалить простыми касаниями, а уж когда Антон делает что-то такое, он издает до того милые и смешные звуки, что от улыбки у Шаста ебало трескается. Он так его любит. Антон по очереди целует созвездия родинок на молочной коже, пытаясь собрать их все, вылизывает размеренно и тщательно, не пропуская, кажется, ни одного миллиметра — Арсений трясется и шире расставляет ноги, после чего до Антона доносится: — Ш-шаст… Это звучит вопреки игре и правилу, что Арсений должен молчать, а еще даже такое короткое обращение дается Арсению с трудом, он говорит тихо и умоляюще, так что Антон сдается. Разогнувшись, он шлепает Арса по влажной ягодице и, вжикнув ширинкой, приспускает брюки. Сначала думает так и оставить, но в итоге все-таки снимает их полностью, игнорируя тихие мольбы Арсения уже хоть что-нибудь с ним сделать. — Сейчас, лисенок, потерпи. Голос у Антона такой нежный и успокаивающий, что Арсений вполне ему верит и терпит, а потом еще терпит. Он смотрит, как от головки его члена до кровати тянется ниточка смазки и двигает бедрами, раскачивая ее; та все-таки рвется и капает на простынь. Антон с тяжелым выдохом входит одним плавным движением, а Арсений длинно стонет и кончает. Шаст замирает, удивленно глядя, как знакомо Арс дрожит всем телом и зажимается, и гладит его по взмокшей пояснице под ремешками портупеи, наклоняется, оставляя мягкий поцелуй у сгиба шеи. — Арс… — Д-двигайся, — на грани слышимости просит Арсений и сам подается бедрами назад. Шаст снова целует его, на этот раз в плечо, потом в загривок и в голову, в местечко у самого лисьего ушка. — Уверен? — Шаст, блять… — Тих, тих, все, — Антон примирительно чмокает в крупную родинку на арсовой лопатке и снова разгибается. У него самого в глазах плывет от ощущений, от нетерпения, от того, как сильно стоит член. Он делает первый толчок, но Арс молчит, поэтому Антон решает, что все нормально и начинает двигаться, потихоньку увеличивая темп. Один толчок, второй — Арс помалкивает, но начинает вилять задницей навстречу; третий, пятый, седьмой — Антон видит, как спина Арса напрягается и он привстает на локтях, поднимая голову с кровати; десятый — Антон перестает считать, шумно дышит ртом и хрипло стонет, когда Арсений зажимается на выходе, впервые издав тихий скулящий стон. У Антона по виску щекотно катится капля пота, но он не смеет остановиться, и только резче подается бедрами вперед, со шлепком впечатываясь в Арса и выбивая из него довольный протяжный стон. Навалившись Арсению на спину, Антон целует его за ухом, потом в голову, трется носом о шерстяное лисье ушко и тянется одной рукой к его паху, обхватывая пальцами твердеющий член. Арс вздрагивает и хнычет, когда кулак начинает двигаться — член все еще слишком чувствительный после первого оргазма, но ощущения, накатывающие следом еще острее, и Арсения выгибает. Он прижимается к взмокшей груди Антона спиной и стонет, рвется, пытаясь отстраниться, но при этом и жмется сильнее, а Шастун и не думает останавливаться. Он знает эти ощущения и хочет, чтобы Арсений тоже их узнал. У Арса сердце колотится так, что сейчас грудную клетку пробьет, он рвано вдыхает, захлебываясь стонами, слышит над ухом обжигающее кожу дыхание Шастуна и на новом глубоком толчке закатывает глаза. — Шаст, Шаст, Шаст… — Да, мой хороший? — Антон обводит языком ушную раковину и прикусывает мочку. Кажется, они оба забивают на игру. Арс отвечает не сразу, потому что Антон не останавливается, не дает ему передышки, продолжая делать частые толчки бедрами, с пошлыми шлепками впечатываясь в его тело, и этот звук эхом отдается у Арса в ушах. — Я щас ебнусь, — выдыхает Арсений, когда головку обводят пальцем и давят на уретру, из которой сочится вязкая смазка. — Бля, сделай еще так… — Как? — Антон спрашивает, но уже повторяет свои движения, снова оглаживая пальцем головку, а затем двигает кулаком от нее к основанию члена. — Так, Арсюш? В ответ слышится такой сладкий стон, что Антон стонет сам и снова толкается — глубоко, резко, с гортанным рыком; беспорядочно целует шею, уши, плечи — Арсений дрожит и просто стонет на одной ноте, закрыв глаза. — Блять, сука-а-а, — Арсений выгибает спину и плотнее прижимается к Антону. — Блять. Шаст… а-а-ай, я щас кончу!... Щас! Антон первым кончает от его криков и стонов, с хрипом выдыхая Арсению на ухо и, дотрахав его еще парой толчков, замирает, наваливаясь на него всем телом. На пальцах, которыми Шаст все еще сжимает арсов член, остывающая вязкая сперма, Антон бегло проходится кулаком от основания к головке и убирает руку, приподнимается и тянет пальцы к губам, слизывая белесые потеки. Арс тихо стонет, когда Антон выходит, и без сил валится на кровать и, не в силах надышаться, жадно хватает губами воздух, как рыба. Сбоку жмется горячущий потный Антон, чмокает в лопатку, в шею, в загривок, гладит по спине. Тянет задолбавший ободок с его головы и ерошит пальцами мокрые волосы. Проходит не одна минута, прежде чем Арсений полностью приходит в себя и уже даже может говорить. Шаст все это время тихо лежит рядом, наглаживая его, как кота и мягко целуя. Арс лужицей по кровати растекается, улыбается расслабленно и поворачивает к Антону голову, а потом переворачивается на бок. Тот улыбается по-котячьи, широко и открыто и, наклонившись к его лицу, чмокает Арса в щеку. — Подустал? — Подустал. Но не больше тебя, работяга, — говорит Арсений, руку к лицу Антона протягивает и касается пальцами гладковыбритых щек. Обычно на них почти всегда присутствует легкая щетина, потому что Антону лень бриться каждый день, но удачно именно сегодня он это трудное-легкое дело сделал. Арс любит его щетину, но вот в моменты, когда Шастун ему отлизывает, убить готов, потому что у него к херам стирается вся кожа на жопе, становясь красной и воспаленной. — Побрился. — Прикол, да? Как удачно, — лыбится Антон, чмокая его в центр ладони. — А то бы ты снова мне пиздов раздал за расцарапанный зад. — Это да, — тихо смеется Арсений. — Повторять еще такое хочешь? Арсений ведет плечами, ерзает, а потом вдруг морщит нос. — Это «нет»? — Да нет, блять. Ты ж в меня кончил. Чвакает. Шаст смеется. — Чвакает. Ты как будто писал это слово и попутал… пару букв. — Иди в задницу, — беззлобно бурчит Арс. Антон замечает, что он уже начинает клевать носом, и его глаза то прикрываются, то снова открываются в попытках оставаться в сознании. — Спать хочешь? — спрашивает Антон, гладя Арса по волосам. Тот улыбается уголком губ и кивает. — Ну спи. Спи, лисенок, — он чмокает Арсения в щеку и обнимает. Тот жмется плотнее, тычется носом ему в ключицы, трется, размазывая по коже остатки карандаша и затихает. Затихает, кажется, и все в квартире, потому что Антон слышит только сопение Арса и, убаюканный этим звуком, быстро засыпает сам.